Певчая птичка

Еве нравился точеный профиль Эрвина. Нравился прямой, благородный нос, аккуратные губы. Нравились высокие скулы и по-утреннему растрепанные волосы. Еве нравилось, что в ее кровати спит такой безукоризненно восхитительный мужчина. Она оберегала его сон словно сокровище. Любовалась подрагивающими ресницами, проводила пальцами по щетине. Хотя Эрвин предпочитал гладко бриться, Вагнер считала, что легкая небритость его только украшала. Ева старалась ловить каждый миг, проведенный вместе с самым потрясающим мужчиной на свете — так она его называла. И хотя Эрвин отшучивался, но Вагнер не упустила момента приклеить к нему кличку «мистер Совершенство». Таким он был для нее. Смиту нравилось внимание Евы. Он считал ее нежной и замечательной девушкой, оказавшейся в лапах ужасных обстоятельств. Его восхищала ее любовь к музыке, песни, что рождались в ее прелестной маленькой головке. А еще нравилось, что она окутывала его таким теплом и дарила такое спокойствие, о котором он раньше и мечтать не мог. В тот вечер, когда он искал утешения в кабаке, мог ли он предполагать, что найдет его? Жизнь — удивительная штука. В очередное утро, которое они проводили вместе, Эрвин проснулся намного раньше, но не подал вида. Ему нравилось, что Ева наблюдала за ним, нежилась рядом и изредка дотрагивалась до его щеки мягкими губами. В ее постели Смит словно становился другим человеком: обычным гражданским, который не сгибался под тяжестью обязанностей командора и не искал для человечества способы выжить. И хотя Эрвин позволял себе такие моменты крайне редко, каждый из них становился бриллиантом в его памяти: той бесценной драгоценностью, которую он бережно охранял. — Ты не спишь, — прошептала Ева. Смит усмехнулся. Открыв глаза, он встретил прелестную улыбку. — Когда ты заметила? — Еще полчаса назад, — Вагнер оставила на его щеке теплый поцелуй, который Эрвин перехватил. Ему нравилось по утрам прикасаться к ее нежным губам, проводить пальцами по еще сонной коже с отпечатками ночи и видеть, как та покрывается мурашками. Такая обыденность, которой он был лишен в угоду другим людям, его очаровывала. Когда поцелуи закончились, Ева уткнулась в его шею и шумно вздохнула. Рука Эрвина коснулась ее спины и нежно провела по ней ладонью вдоль, остановившись на плече и легонько сжав его. Иногда Эрвин задумывался о том, какой жизнью жили обычные люди, из ряда которых он выбился давным-давно. Она стала для него настоящей недостижимой ценностью, в то время как для других была незначительной частью. Едва ли настолько важной, чтобы быть заметной. Едва ли настолько прелестной, чтобы удивляться ей с каждым утренним зайчиком. Все чаще в голову Смита лезли мысли, что он мог остаться в этой жизни навсегда, лишь подписав пару бумажек и заявив Дариусу Закклаю об отставке. Это было так легко и соблазнительно: жизнь, наполненная легкостью, а не ежедневным мозговым штурмом по выживанию; прелестная женщина в его кровати вместо рутинных отчетов о смерти собственных бойцов. Но мог ли он противопоставить ценность собственной жизни вместо сотни тысяч других? Ответ был до боли очевиден. — Так не хочется вставать, — промурлыкала Ева. Эрвину тоже, но, когда он оказывался с Вагнер наедине, время вдруг становилось водой, которая просачивалась сквозь пальцы. — Не вставай, — улыбнулся Эрвин. — Я принесу тебе завтрак в постель. Смит готовил хорошо только яичницу. Окунуться в основы кулинарии мешал Разведкорпус и полное отсутствие личного времени. На кухне Евы Эрвин давно стал вторым хозяином. Он знал, где она хранила соль и приправы, что лучше добавить к яйцам и как поджарить тосты. Вагнер ему совершенно в этом деле не мешала, предпочитая любоваться мистером Совершенство издалека. Его мышцы так притягательно перекатывались под кожей, что Еве захотелось коснуться их ладонью. И хотя она уже коснулась их по меньшей мере сотню раз, ей всегда было мало. Она подошла к мужчине на носочках так тихо, что Смит сначала и не услышал. И мягко скользнула по его груди руками, обняв со спины. — Я же сказал тебе не вставать. — Что поделать, если ты меня притягиваешь. Тебе помочь? Ева встала рядом, ожидая указаний. Именно это в ней Эрвину и нравилось больше всего: она не бросалась на него, как не шибко связанные нравственными обязательствами женщины; не стремилась доказать ему свое превосходство в равной победе, она просто хотела быть рядом, хотела поддерживать и, как бы это смешно не звучало, быть его сильным плечом. Смит кивнул. Приготовленный вдвоем, их завтрак обещал быть потрясным.

***

Ева не задумываясь перебирала клавиши руками. В какой-то момент она потеряла контроль над пальцами, полностью погрузившись в себя. В собственных мыслях они с самым прекрасным мужчиной на свете устраивали пикник на опушке леса, мило улыбались и дарили друг другу самые трогательные поцелуи. — Как ты это делаешь? — восхитился Эрвин. Он наблюдал за ней все это время, пока Ева играла на пианино. Кажется, она и сама забыла про него. Вагнер открыла глаза. Музыка, лившаяся из самого сердца, внезапно закончилась и пальцы остановились. — Делаю что? — Сочиняешь музыку, — Эрвин присел рядом с ней и едва коснулся клавиш. — То, что ты сейчас играла, звучало прекрасно. Ева вряд ли помнила досконально, как и что именно она играла. Эта музыка, которая рождалась сама по себе, была всего лишь выражением ее собственных чувств. — Не знаю, — пожала плечами Вагнер. — Я словно чувствую ноты. Смит нажал на одну из клавиш. Та отозвалась протяжным звоном. — Я бы хотел научиться также. Иногда мне кажется, что слова бессильны там, где начинается истинная сила чувств. Все, что могла Вагнер, лишь молча согласиться. Эрвин был невероятно умным мужчиной. Иногда его суждения были сложны, но Ева старательно хватала каждое слово, пытаясь не упустить смысл сказанного. И, конечно же, он часто говорил такие вещи, которые Ева не могла объяснить словами. — Давай я попробую, — предложила Вагнер. Она положила на клавиши пальцы и начала их перебирать. — Подумай о том, что бы ты хотел выразить своей мелодией. Эрвин задумался. В голове пролетели кадры из его собственной жизни: счастливое детство, песни мамы, ее смерть, отец, которого осудили, кадетский корпус, служба, долгая и упорная дорога до позиции главнокомандующего и… Борьба. Он боролся всю жизнь или только сейчас? Кажется, борьба так и не закончилась. — Разведкорпус. Я бы хотел написать мелодию о нем. Ева улыбнулась. Разведкорпус занимал в сердце Эрвина отдельное место, если не все. Она бы могла проявить ревность к службе, но Вагнер прекрасно понимала, что не могла с ней посоревноваться. Да и надо ли было? Никто не мог обладать этим прекрасным мужчиной, потому что его сердце принадлежало работе. — Что ты чувствуешь, когда думаешь о нем? В голову Эрвина хлынули мысли. Они набрасывались одна на другую, словно беспокойные волны. В груди потеплело. — Радость, — Смит улыбнулся, глядя в никуда. — Я занимаюсь важным делом. Я ищу ответы и собираю паззлы из крупиц правды. И когда картина начинает хотя бы чуть-чуть проявляться, я понимаю, что все усилия не были напрасными. Пальцы Евы запорхали на клавишах пианино. Мелодия выходила озорной, но легкой, будто осенний ветерок ворвался в душное лето. У Эрвина были свое понимание прекрасного, и она с этим не спорила. Только соглашалась. — Что еще? В голове Эрвина мелькнули лица сослуживцев. — Благодарность, — его губ коснулась мягкая улыбка. — Бесценное переживание, когда осознаешь, что люди преданы тебе, верят в тебя и готовы разделить с тобой последний вздох. Иногда Смит задумывался: чем же он заслужил доверие этих людей? Как у него получилось окружить себя соратниками, разделяющими его взгляды? Наверное, в этом и заключалось истинное счастье. Пальцы Евы сменили темп: теперь мелодия была нежной и плавной, словно теплые рукопожатия любимых людей. Она обволакивала и убаюкивала, приглашая расслабиться в собственных объятиях. Но Смит внезапно помрачнел, и Ева сбилась с темпа. На короткое мгновение его лицо испещрили глубокие морщины, но через пару секунд он расслабился, словно смирившись с мыслями. — Есть еще горечь. Боль потерь. Тяжелый груз ответственности за жизни других. Ощущение беспомощности и… злость за неоправданные ожидания. Ева одобряюще сжала ладонь Эрвина, прижавшись к нему всем телом. Она положила голову на его плечо и тихонько вздохнула. — Мы взвешиваем собственные поступки на чаше весов, но всегда обвешиваем самих себя. Кажется, это нечестно. Эрвин вновь улыбнулся, накрыв ладонь Вагнер второй рукой. Ева была проникновенной не только в музыке, но и в словах. Казалось, она понимала его как никто другой. Смит бы соврал, если бы сказал, что ему не нравится внимание молодой певицы. Она смотрела на него так, будто бы он был каким-то героем. Возможно, в ее глазах он действительно выглядел героически, но Эрвин понимал, что был обычной пешкой. Героями были все те, кто беспрекословно и преданно шел за ним. — Знаешь, я бы хотел написать песню о тех, с кем служу. Поможешь мне? Ева улыбнулась. — Конечно. Мелодия, которая родилась благодаря совместной работе, была надрывной. Ева вложила в нее всю душу, сочинила прекрасные слова, которые тронули Эрвина, и они еще не раз играли ее и даже вместе напевали, пока недостижимое прекрасное настоящее не стало для них прошлым. Нет ничего в этом мире, Что могло бы разрушить наше единство. Не имеет значения, где ты, Не волнуйся, я буду там же.