Я вчера Огорчений и тревог не знал, Вдруг все беды сразу повстречал. Вот бы вчерашний день настал*.
Обычно Эрвин не ходил по кабаре, барам и прочим не шибко интеллигентным местам, но в тот день кое-что изменилось. Военная полиция, отношения с которой в последнее время складывались наихудшим образом, вновь вовлекла в их извечный конфликт Дариуса Закклая. Последний вызвал Эрвина для объяснений, к этой встрече Смит и готовился всю неделю. Мало кто знал, но эти вечные стычки его здорово утомляли. Иногда ситуацию сглаживал Леви. По правде говоря, Эрвина забавляло видеть лица солдат из Военной полиции, когда разведчик придумывал им очередные крайне оскорбительные прозвища. Но проблем не становилось меньше, и иногда Смит мечтал о спокойствии. Ему часто снился удивительный сон: прекрасное широкое озеро с безмятежной водной гладью. Иногда его компаньоном выступал маленький аккуратный домик, но чаще всего Эрвину снилась ива, под которой стояла скамейка. Командор садился на нее и просто внимал природе, прислушивался к собственным ощущениям. В этом сне не было проблем с финансированием, не было вечно что-либо вынюхивающей Военной полиции, не было отсутствия прогресса в изучении титанов и бесконечной войны, в которой они проигрывали. В этом сне было только озеро и спокойствие. Поэтому сейчас, когда в голове крутилась предстоящая поездка, Эрвину захотелось прогуляться. Он заблаговременно переоделся в гражданскую одежду — строгие черные брюки и белую рубашку. Атрибут главнокомандующего положил в деревянную шкатулку, доставшуюся от матери, и вернул ее на полку шкафа, заставленного книгами. А после вышел из своего кабинета и покинул штаб Разведкорпуса. Солнце давно зашло, но город не спал. В преддверии выходных многие кабаки, что скучали целую неделю, наполнялись посетителями. В них разыгрывались представления в виде комедийных спектаклей, концертов, выступлений поэтов современности — все что угодно на радость уставшим от повседневной рутины гражданским. Обычно Эрвин не посещал подобные заведения, поскольку работы на посту командора всегда было запредельно много. Но сейчас, в этот редчайший момент, когда он позволил себе немного расслабиться, идея зайти в какой-нибудь кабак и пропустить кружку пива казалась ему вполне удачной. Командор постарался вспомнить названия наиболее приемлемых кабаков, которые ему советовали, но так и не припомнил ничего весомого. Мысли до сих пор крутились вокруг работы, поэтому он выбрал первый наиболее соответствующий ожиданиям кабак и зашел в него. Кабак оказался полупустым, хотя Эрвина этот факт совсем не огорчил. Назвать минусом отсутствие шумных пьяниц было трудно. Очень трудно. Помещение кабака оказалось небольшим. Командор насчитал всего лишь семь столиков и барную стойку с чуть большим количеством мест. Все уместилось перед небольшой сценой, на которой стояло внушительных размеров пианино. Оно выглядело довольно потрепанным, но вместе с тем достаточно роскошным для подобного места. — Сэр, вы вовремя! — внезапно воскликнула официантка, вмиг оказавшаяся рядом с ним. — Концерт скоро начнется. Вы можете занять любое свободное место, а я принесу вам выпивку! — Благодарю, — кивнул Эрвин, и, немного подумав, попросил принести ему кружку темного пива. А после выбрал пустой столик в глубине кабака и присел за него. Стоило Смиту переступить порог заведения, как тот медленно, но верно начал заполняться посетителями: в основном простыми работягами, хотя Эрвин рассмотрел и группу из гарнизонных военных. Официантка тем временем принесла заказ. Командор отхлебнул пива и отметил его сносность, однако чертовы мысли о попытках Военной полиции копать под Разведкорпус по-прежнему зудили в голове, как надоедливые мошки. Эрвин настолько ушел в свои мысли, что и не заметил, как под завязку заполнился кабак и люди вокруг него внезапно захлопали. Отовсюду послышались одобрительные возгласы, внезапно зазвучало пианино. Командор перевел свой взгляд на сцену. Взгляд Смита зацепился за профиль девушки, что сидела за музыкальным инструментом. Ее волнистые темные волосы ниспадали на плечи, как водопады. Руки, словно грациозные лебеди, медленно запорхали над клавишами, извлекая из них чудесный звук. Ушей Эрвина коснулась приятная мелодия. Она пробежалась вдоль по позвоночнику, вызвала у него мурашки и заставила сердце трепетать. А после незнакомка запела: Вчера Все мои проблемы казались такими далекими, Теперь же кажется, будто они здесь навсегда. Ах, я верю во вчерашний день… Вдруг Я заметила, что уже не такая, какой была. Надо мною нависла какая-то тень. Ах, вчерашний день внезапно пришел. Эрвин напрочь забыл про пиво, кабак и неуважительно улюлюкающих вокруг себя работяг. Представление окончательно и бесповоротно завладело его вниманием. Незнакомка выглядела такой гармоничной, словно это пианино ждало ее. Словно было создано только для нее. Волшебная атмосфера приятного голоса и завораживающей мелодии закрутила Эрвина в воспоминаниях. Его мама любила музыку. Она нередко подавала деньги уличным музыкантам, подолгу останавливалась возле них, вслушиваясь в мелодии. Эрвин помнил, что мама и сама хорошо пела. Ее голос был нежным, спокойным. Она дарила ему колыбельные каждую ночь, пока с ней не случилась беда. Отец долго переживал ее смерть, закрывшись от него в собственном кабинете. Эрвин остался один. Колыбельные мамы теперь существовали только в его воспоминаниях, да и тех с каждым годом становились все менее четкими. И сейчас, когда командор вслушивался в голос незнакомки, он вспоминал то беззаботное время, когда жизнь казалась проще, чем была на самом деле. Когда многих проблем не существовало… Но все прекрасное в его жизни имело свойство рано или поздно заканчиваться. Выступление длилось недолго, около получаса. Эрвин настолько проникся выступлением, что минуты пронеслись перед его глазами молниеносно. А потом пение прервалось и пианино замолчало. Стоило девушке покинуть сцену, как командор ощутил пустоту. На какое-то время все проблемы отошли на второй план и пришло то, чего он так отчаянно желал, но не мог получить — спокойствие. Как давно Эрвин просто отдыхал и ни о чем не думал? Легион забирал у него все силы, все свободное время. Смит отдавался ему без остатка, верой и правдой выполняя все порученные ему обязательства. Однако он не учел, что его силы иссякали. Возможно, он слишком переоценил свои силы. — Счет, сэр. С вас три стальные монеты, — звонко проговорила над ухом официантка. Расслабление сняло как рукой, и дело заключалось не только в конских ценах на пиво. Эрвин кивнул, достал кошелек и расплатился. Девушка поблагодарила его за чаевые и намеревалась уйти, но Смит остановил ее вопросом, что вертелся на его языке. Официантка моментально улыбнулась, однако реакция ее была до боли машинальной. Словно этот вопрос ей задавали уже тысячу раз. — Ева Вагнер, — ответила девушка. — Нашу певчую птичку зовут Ева. Она поет здесь по пятницам.***
Полмесяца пролетело незаметно. Эрвину пришлось явиться к Верховному главнокомандующему Закклаю и лично ответить на обвинения Военной полицией в неразумных растратах. Он также отстоял право на дополнительное финансирование и сделал много мелких, но важных дел, которые требовали от него достаточно много моральных сил. За всей этой гонкой командор и не заметил, как напрочь забыл про незнакомку. Он вспомнил о ней внезапно: на языке закрутилась какая-то незамысловатая песенка, и напев ее, Эрвин осознал, что повторяет некогда услышанную мелодию. По телу сразу же разлилось ощущение какого-то спокойствия, однако его было недостаточно. Смиту хотелось услышать эту песню вживую, поэтому он не стал откладывать дело в долгий ящик и вновь решил позволить себе расслабиться. На этот раз Эрвин опоздал. Все места кабака были заняты, но главнокомандующий не был против и постоять. Девушка вновь пела, аккуратно перебирая пальцами по клавишам. Мелодия была приятной, успокаивающей, а руки плавными. Командор надолго задержал на Еве взгляд. Ева Вагнер была привлекательной. Ее светлое овальное лицо контрастировало с темными волосами. Кисти рук оказались элегантно тонкими и явно не предназначенными для тяжелой работы. Тонкая талия, тонкие лодыжки, что нажимали на педали пианино — она казалось хрупкой, какой-то фарфоровой. Как настоящая куколка из маминой любимой шкатулки. Эрвин не стал заказывать выпивку — она ему попросту была не нужна. Он внимал концерту как никогда внимательно, утопая в приятных эмоциях и находясь в настоящем блаженстве от приятной музыки и завораживающего голоса. Смит вновь почувствовал спокойствие. Вновь окунулся в приятные воспоминания и даже прикрыл глаза, проникаясь атмосферой еще глубже. Так удивительно, но никто из присутствовавших не нарушал этой идиллии, что творилась на маленькой сцене. Несмотря на это, та завершилась даже быстрее, чем в прошлый раз. Стоило пианино замолкнуть, а девушке уйти со сцены, Эрвин вновь ощутил острую нехватку прекрасного в своей жизни. Бегающий по кругу от Военной полиции до Закклая, он совсем утонул в той рутине, из которой его вытягивал голос Евы Вагнер. Поэтому Смит дождался, пока публика поредеет, а после занял самый дальний столик. В голове Эрвина все уместилось как-то само собой. Словно решение уже пришло ему несколько дней назад, и все, что ему оставалось — принять его и не спорить с внутренним голосом. Он намеревался заговорить с Евой Вагнер. Кабак опустел, только редкие пьяницы теперь нарушали его покой. Смит определенно выбивался из их ряда. Незнакомку долго ждать не пришлось. Она вынырнула из-за двери за сценой, в которой скрывалась в конце выступления, и, ловко маневрируя между столиками, быстро пересекла кабак на пути к выходу. — Подождите! — Эрвин почти упустил ее. Девушка остановилась у самых дверей, направив на него свой внимательный и недоверчивый взгляд. Кажется, ей не понравилось то, что ее окликнули. — Это вы мне? — настороженно спросила она, нахмурившись. Командор понимал ее реакцию. Наверняка ей оказывали ненужное и весьма настырное внимание, но Смит хотел не этого. Однако и отрицать привлекательность незнакомки было глупо. Очень глупо. — Ева Вагнер? — уточнил командор, приблизившись к незнакомке на безопасное для нее расстояние. Само собой, он знал ее имя, просто нужно было с чего-то начать. К тому же Эрвин всеми силами старался не напугать ее. — Вы прекрасно поете. Я очарован вашим голосом. Ева быстро смекнула, в чем дело. К ней нередко подходили мужчины, пытались завести никому ненужный флирт и пригласить за ближайший поворот, чтобы попробовать воспользоваться ее телом. Вагнер это не нравилось, потому и мужчине она ответила довольно резко и прямолинейно: — Я не продаюсь. А после стремительно развернулась и попыталась уйти. Отвыкший от такой предельной честности и привыкший держаться в рамках приличия, Смит был ошарашен подобными словами. Выглядел ли он, как человек, готовый воспользоваться девушкой вот так просто? Возможно, для Евы каждый мужчина выглядел подобным. Эрвин попытался исправить это недоразумение. — Поверьте, я здесь не за этим. Ваша музыка не выходит из моей головы уже который день. Что это за мелодия? Ева запнулась. Обычно мужчины о таком не спрашивали, их больше интересовала ее доступность и нередко стоимость за ночь. И эти вопросы настолько осточертели, что Вагнер могла казаться достаточно грубой или резкой. Таковой была шкура кабачной певички, в которой она застряла и которую так отчаянно презирала. Однако вопрос этого мужчины ее обескуражил. Она даже не сразу собралась с мыслями, чтобы ответить на него. — Я… я просто написала ее. Эрвин всегда восхищался подобными творцами. Он даже не представлял, какого это — выудить из своих мыслей мелодию, дать ей ноты и обуть в слова. Разве что гений мог сочинить нечто прекрасное, что трогало за душу. Разве что гений, его мама и… Ева Вагнер. — Я восхищен. Вы прекрасно поете и сочиняете удивительную музыку. Могу я… узнать об этом побольше? Мягкий, вкрадчивый голос мужчины проникал в самую душу. Ева поежилась, было несколько некомфортно. Наученная жестокой реальностью, она знала, что мужчинам доверять нельзя. Однако в ее глубине души вновь проснулось что-то сокровенное, что так отчаянно хотело поверить в интерес этого мистера. Что-то, что требовало, чтобы заметили ее — ранимую творческую сторону. Поколебавшись и взглянув в глаза, которые показались ей умными и добрыми, Ева не преминула спросить: — Почему вам это интересно? Эрвин мягко улыбнулся. — Ваша музыка пробудила во мне очень теплые воспоминания. Моя мама умела играть на пианино и немного понимала ноты. Она пыталась учить и меня, но я был слишком несносным для такой сложной науки. Теперь же мне хочется хотя бы чуть-чуть прикоснуться к этому искусству в память о прекрасном. Это не могло не обезоружить. Но играл ли незнакомец на ее чувствах? Пытаясь принять решение, Ева тщательно всматривалась в его теплые глаза, пытаясь узреть намек на фальшь. Возможно, это предлог, чтобы затащить ее в постель? Умелый, продуманный и весьма жестокий предлог. Поведется ли она? Дни Евы отличались серостью и унынием. Днем она работала в прачечной гостиницы, по ночам в выходные уходила петь в кабаки. Несмотря на музыкальное образование, что дал ей отец, Вагнер так и не стала кем-то более выдающейся, чем кабачная певичка. И это ее угнетало, хотя Ева старалась об этом не думать. Когда ее в последний раз спрашивали о музыке? Наверное, лет пять назад. В прачечной ее пение не интересовало никого, а в кабаке мужчины интересовались ее телом, а не голосом. Но мог ли этот незнакомец быть… другим? Ева несколько неуверенно, но коротко кивнула мужчине, приглашая выйти из кабака. Правда, оказавшись на свежем воздухе, тут же пожалела о своем решении. Этот мужчина походил на весьма искусного обольстителя: рост, внешность, вкрадчивый голос наводили на мысль о возможной лжи, заключенной в его словах. Стоило быть с ним настороже. — Вы… — Я… Оба замолчали, оказавшись в неловкой ситуации. Эрвин взял на себя ответственность продолжить прерванный разговор. — Меня зовут Эрвин Смит, — он протянул ей руку. Ева аккуратно вложила в нее узкую ладонь с длинными пальцами и обожглась теплом. Она только сейчас заметила, каким высоким был этот мужчина. Ее голова еле доходила до его плеча, а размах плеч и вовсе мог спрятать всю ее от солнца. Пришлось задрать голову, чтобы посмотреть в его глаза. Смит учтиво наклонился и поцеловал ее руку, вызвав у Евы настоящий трепет. Могла ли кабачная певичка быть достойной такого обращения? Даже если это всего лишь фальш, чтобы получить ее тело — сколько же много усилий прилагал этот мужчина! Уголки губ Эрвина были приподняты, а в глазах сквозил интерес. Между с тем, Ева заметила в его теле особую статность, какую-то солдатскую выправку… Военный? Интересно. Впрочем, многих из них она видела на своих выступлениях. Статус мужчины позволил Еве чувствовать себя увереннее. Хотя от военных тоже не стоило ждать много хорошего, но именно этот внушал ей доверие. Тело девушки расслабилось. Привычная скованность, натренированная в кабаке, исчезла. — Приятно познакомиться, Эрвин Смит, — слегка улыбнулась Ева Вагнер. Теперь ее голос не был таким напряженным и приобрел привычную мягкость и мелодичность. — О чем вы хотели узнать?***
С момента, когда Ева повстречала Эрвина Смита прошло по меньшей мере три месяца. Они встречались почти каждую пятницу, и Вагнер ждала этих встреч с нетерпением. Эрвин был интересным собеседником — умным, рассудительным. Его мнение часто заставляло Еву посмотреть на вещи под другим углом. Они общались обо всем на свете — о музыке, о Стенах, даже о службе. Вагнер оказалась права: Смит был солдатом разведки, хоть и не сильно об этом распространялся, а Ева особо и не спрашивала. Она была слишком далека от этой темы и не поддерживала различные сплетни касательно легионов. Эрвина это забавляло. Ева и не заметила, как стала выискивать его фигуру во время собственного концерта. Ее глаза буквально рыскали по собравшейся аудитории и успокаивались лишь тогда, когда сталкивались с его внимательным и заинтересованным взглядом. Он внушал ей какую-то особенную уверенность. Эрвин резко выделялся среди всех, кто посещал ее концерты. Он практически не пил и действительно приходил в кабак лишь для того, чтобы послушать ее, а после вечером проводить до дома. На что-то большее он не настаивал. Эрвину же нравилось пение Евы. Нравилось находиться в ее обществе. Вагнер его не разочаровала: собеседницей она оказалась прекрасной: спокойной, неконфликтной, всегда готовой внимать его мнению, хотя и готовой отстоять свою точку зрения. Такие темы, которые требовали споров, они практически не затрагивали. Командору просто нравилось слушать ее рассуждения о музыке, о творчестве, о вечном. О другом он и не думал. Говорить Еве о том, что он является главнокомандующим легиона разведки, Эрвин не стал. Ему как-то отчаянно не хотелось впутывать ее в свою работу, да и просто упоминать о ней. Вагнер была для него чем-то особенным. Тем, что он не хотел запятнать своими проблемами. С ней он чувствовал спокойствие, которое тщательно оберегал. Она была тем оплотом безопасности, который гарантировал ему покой и отсутствие проблем. — А ты бы хотел стать кем-то… другим? — как-то раз спросила Ева во время очередной вечерней прогулки. Они давно перешли на ты. Рамки вежливости стерлись под натиском желания быть ближе друг к другу. И хотя на романтические чувства не намекало ничто, Эрвин и Ева чувствовали друг в друге поддержку. Они часто гуляли по набережной: там было спокойно и умиротворенно. Вагнер нравилось смотреть на воду, а Эрвину — наблюдать на ней. Командор задумался над словами Евы. Она всегда задавала такие «сложные» вопросы. Быть кем-то другим? Стать Дариусом Закклаем или… нет, он не так понял. Ева говорила о том, кем бы он хотел стать, если бы не было всех обязательств, что скрепили его по руках и ногам. Мечтать об этом оказалось труднее, чем он предполагал. — Может быть, — уклончиво ответил главнокомандующий, надеясь выпутаться без ответа. — Дай угадаю, — улыбнулась Вагнер. — Музыкантом? — Потому что я прихожу на твои выступления, и мы постоянно говорим о музыке? — Может быть. Эрвин не сдержал улыбки. Стоило Еве узнать человека поближе, и она начинала как-то очаровательно, совсем по-женски хитрить. Вот и сейчас певица передернула его слова. Хотя Смит счел это забавным. — Думаю, я все же ценитель музыки, а не ее исполнитель. Вагнер осмотрела мужчину, что шел рядом с ней, с ног до головы. Еще в их первую встречу она могла сказать, что он красив, но стоило узнать его поближе, как Ева увидела его истинную красоту. Эрвин с уважением относился к людям. Его галантные жесты в отношении дам сводили с ума, а сдержанность в общении с мужчинами заставляла уважать. Смит был тем, кому было достаточно просто войти в шумное помещение, чтобы в нем тут же повисла тишина. Еве он нравился. Иногда до какого-то болезненного ощущения в груди, потому что она не считала себя достойной обладать таким мужчиной, как Эрвин Смит. Он стоил слишком дорого. А Вагнер была нищенкой — какой-то там кабачной певичкой и иногда прачкой, чье жалованье едва ли дотягивало до приемлемого уровня. — Тогда… архивный клерк? — мужчина обладал аналитическим складом ума. Вагнер показалось, что он действительно мог бы стать кем-то, кто занимался бы бесконечным сводом цифр и прочими заумными штуками. Брови Эрвина дернулись. — Ну уж нет. Ни в коем случае. — Тогда остается последнее. И если ты не согласишься на это, то я не умею разбираться в людях от слова совсем, — Вагнер поймала взгляд мужчины и улыбнулась. — Учитель. Ты мог бы стать учителем. В глазах Смита появилось удивление, но… Оно было другим. Не тем удивлением, которое испытываешь, слыша забавную или неожиданную вещь. Это удивление в его глазах смешалось с какой-то болью. Ева моментально прочувствовала, как изменилось настроение Эрвина. Несмотря на то, что он тут же взял контроль над эмоциями и приподнял уголки губ, на его лице уже виднелся нестираемый отпечаток печали. — Прости, — Вагнер остановилась прямо перед ним. — Я просто… Я не хотела… — Все в порядке, — Эрвин как-то снисходительно улыбнулся, взглянув на нее. Надо же. Из всех многочисленных профессий она все-таки остановилась на учителе. Смит часто задумывался, насколько он похож на своего отца. Несмотря на то, что он пошел в Разведкорпус, а его отец был учителем, их объединяло одно — жажда правды, жажда знаний. У них обоих были цели, которые они стремились достичь. И они шли напролом, лишь бы прикоснуться к истине, вот только… Жертвы были огромными. — Мой отец был учителем, — как-то грустно заметил Эрвин. — Думаю, да. Я мог бы пойти по его стопам, если бы не служба. Чувство вины кольнуло Еву прямо в ребро. Прежде ей не удавалось увидеть на лице Смита этот отпечаток печали. Прежде их темы были легкими, моментально испаряющимися в прохладном воздухе, а теперь на ее шее висел камень. Между ними повисла тишина. Эрвин просто задумался о своем, а Вагнер судорожно пыталась избавиться от гнетущего молчания. — Я как-то преподавала музыку. Детям. Это было довольно весело. Их взгляды встретились. В глазах Смита заплескался искренний интерес. — Так ты все же учительница, — улыбнулся он. Вагнер смутилась. — Нет, вовсе нет… У меня были пара учеников, но их родители решили, что кабачная певичка ничему хорошему их не научит. На лице Евы проступила печальная улыбка, которая исчезла под выражением грусти на ее лице. Эрвин внезапно ощутил что-то совершенно теплое, какую-то особенную близость к этой девушке, что шла от него по левую руку. Оказалось, у них было много общего. Например, они оба могли иметь ту, другую жизнь, которая была бы легче и проще настоящей. И им обоим не повезло. На ум Эрвина внезапно пришла замечательная идея. — Знаешь, — Ева отметила, что в его глазах заискрилось озорство. — А я ведь когда-то мечтал научиться играть на пианино. Смит лукавил, но Вагнер не обязательно было знать об этом. На самом деле между музыкальными инструментами и Эрвином лежала пропасть. — Серьезно? — недоверчиво хмыкнула Ева. — Серьезно. Вагнер какое-то время пыталась рассмотреть в лице Смита намек на шутку, но она не нашла ничего подобного. — Намекаешь на… — Буду рад, если ты преподашь мне пару уроков. Смотря в голубые глаза мужчины, который за последние месяцы смог полностью завладеть ее вниманием и всеми мыслями, Ева и подумать не могла, что может чему-то его научить. Зрелые размышления Эрвина о жизни, его рациональные взгляды, сдержанное поведение — все это прямо конфликтовало с тем, о чем он просил. Возможно, Вагнер была слишком не уверена в себе, но все же… — Ну, хорошо, — она как-то съежилась. Смит это сразу заметил. — Поверь. Лучше тебя учителя не будет. Его улыбка всегда обезоруживала. Эрвин умел улыбаться так, что в груди потом разливалась радость и хотелось порхать. Поэтому Ева согласно кивнула. Так уж и быть, пара уроков — всего ничего. В тот день они договорились встретиться через неделю.***
Эрвин был достаточно педантичным. Того требовала служба, что не прощала промахов. Любое пропущенное число в отчетах грозило обернуться очередной пакостью со стороны Военной полиции, что искала любую возможность насолить разведчикам. Да и в целом Эрвин любил порядок и никогда не опаздывал. И в тот день, когда они с Евой собрались встретиться, Смит по привычке пришел заранее. Признаться, перед предстоящей встречей Ева нервничала, как никогда. Даже в свое первое выступление она не ощущала тот трепет, что возникал в ее теле при одной лишь мысли, что ей придется обучать музыке самого Эрвина. С самого утра Вагнер занималась уборкой. Несмотря на достаточно приемлемый порядок, она все равно вытащила всевозможные тряпки, порошки и щеточки и старательно натирала помещение до блеска. После того, как в комнате воцарился практически стерильный порядок, Ева принялась настраивать расстроенное пианино. Хозяйка дома, у которой Вагнер снимала комнату, вообще-то была против него и просила играть на нем как можно меньше, поэтому через какое-то время Ева и вовсе перестала к нему прикасаться. Лишь изредка проводила по клавишам пальцами, тихонько наигрывая знакомые мелодии. Но сегодня она была готова ругаться с хозяйкой до последнего, лишь бы отвоевать возможность побыть с Эрвином наедине под свидетельством прекрасном музыки. Ева постоянно отгоняла от себя мысли, что Эрвин ей нравился… сильно нравился. Иногда до такой степени, что любое его касание моментально вгоняло ее в краску. Но не стоило иметь мозги ученого, чтобы понять, что дотянуться до такого мужчины, как Эрвин, ей было не суждено. Он не относился к ней с презрением или с пренебрежением, но ярлык кабачной певички лишал Вагнер многих возможностей. И прежде всего уважения остальных. Эрвина это неуважение не касалось, само собой. Почему-то, мужчин в принципе не осуждали за связи с подобными девушками, а вот женщин… Ева вздохнула. В конце концов, ее жизнь не могла стать хуже. И пусть хозяйка дома увидит Эрвина и, возможно, посчитает ее кабачной проституткой, но вечер с ним стоил ее копеечной репутации. Вагнер быстро привела дом в порядок. До прихода Смита оставалось целых два часа, и Ева не знала, чем себя занять. Она уже подумала о мелодии, которую они будут разучивать. Даже достала старенькие книжки по музыке, по которым училась нотам. Все в ее комнате было готово к предстоящему уроку. Ева несколько раз измерила комнату шагами, и в одну из проходок ее взгляд зацепился за собственное отражение в зеркале. Растрепанные волосы, какое-то не совсем примечательное домашнее платье — разве такая, как она, вообще могла находиться с Эрвином рядом? Ева бросилась к гардеробу и вытащила оттуда платья для выступлений. Затем прикинула их на себя и выбрала самое аккуратное, а после расчесалась. До прихода Эрвина оставался час. Отчего-то ее захватило волнение. Понравится ли ему урок? Назначит ли второй? Придет ли вообще? Да, он пообещал, но у военного могли появиться дела. Час тянулся невообразимо долго. Под конец Ева даже расслабилась из-за долгого ожидания, пока ее сердце чуть не остановилось от постукивания в дверь. — Ева, к тебе пришли! — прозвучал голос хозяйки из-за двери. Вагнер вскочила со стула, поправила платье и обхватила ладонь дверной ручки. Вдох-выдох. Она потянула на себя дверь и ее лицо озарила смущенная улыбка. — Ты рано, — неловко проговорила она. Эрвин в принципе смотрел на часы, но все равно поспешил и пришел немного раньше назначенного времени. Впрочем, он надеялся, что этот факт Еву не расстроит. — Я не хотел опаздывать. Здравствуй. — Здравствуй, проходи. Ева закусила губу от неловкого приветствия. И к чему она вообще сказала про время? Ну, пришел рано и пришел. Так было даже лучше. Вагнер открыла дверь, впустив Эрвина внутрь. Тот вошел и коротко осмотрелся. Комната девушки была скромной и аккуратной: небольшой шкаф, односпальная кровать, стол и пианино с подготовленными стульями. — Боюсь, не могу предложить тебе чай, — пожала плечами Ева. — Хозяйка с утра оккупировала кухню и… — Ничего, — улыбнулся Эрвин. Перед ним не стоило оправдываться. Только не Еве. — Тогда не будем терять время. Садись, — Вагнер слегка отодвинула один стул и присела на второй, красноречиво давая понять, куда Эрвину стоило сесть. Он примостился рядом с девушкой, и стоило ему это сделать, как Смит уловил еле заметный шлейф то ли духов, то ли ароматного масла. Ева пахла какими-то цветами, и этот запах Эрвину понравился. — Что ж… — подала голос Вагнер. — Начнем с основ. Прошел час. Час бессмысленных попыток Евы преподать Эрвину основу музыки, утонувший в переливах смеха. — Ну не так же! — смеялась Ева, массируя его огрубевшие и весьма негибкие ладони. — Расслабь кисть, пусть пальцы порхают. Давай я тебе помогу. Вагнер накрыла руки Эрвина своими тонкими ладонями и аккуратно переместила их в нужную позицию. А после слегка нажала, но Смит был безнадежен. Пусть он и был, возможно, одним из лучших военных, но музыкантом был деревянным. Они вновь засмеялись, у Евы практически проступили на глазах слезы. — Это невозможно. Я использовала все свои методики! Неужели я плохой учитель? Вопрос, казалось, был задан в шутку, но Эрвин вдруг вполовину посерьезнел. — Ты самый лучший учитель, которых я еще не встречал, — после он перевел взгляд на пальцы и вновь рассмеялся. — Что поделать. Убиваю титанов я лучше, чем пытаю пианино. Ева вновь засмеялась, прикрывая рот ладонью. Она была такой деликатной и аккуратной в этом прекрасном платье, которое однажды надевала на концерт. Наверное, Вагнер было суждено родиться в аристократической семье и петь самому Королю. Но как же повезло Эрвину, что она поет ему… Поддавшись внезапному порыву, Эрвин накрыл ее руку, все еще лежащую на клавишах, своей ладонью и легко сжал. Смех Евы застрял в горле. Сердце замерло, а после затрепыхалось так быстро, что сбилось дыхание. Она сидела и не двигалась, позволяя теплу ладони согревать ее руки, проникать по венам в самое сердце. Этот весьма красноречивый жест нельзя было понять иначе. Большой палец Эрвина погладил ее по костяшке, и Ева рвано вздохнула. Могла ли она? Была ли достойна его? Разве такой мужчина, как Эрвин, способен связаться с какой-то кабачной певичкой? Вагнер тяжело вздохнула и убрала свою ладонь. — Тебе не стоит связываться со мной, — грустно прошептала она. — Все эти встречи с такой, как я, и так тебя не красят… Эрвин не сдержал улыбки, хотя он вовсе не хотел насмехаться над Евой. Его правая рука легла на ее плечи и мягко прижала к себе. От тепла его тела Вагнер чуть не задохнулась. Она подняла глаза на губы Смита, которые тронула мягкая улыбка. Чуть задержавшись на них, Вагнер все же перенесла взгляд к глазам мужчины. Таким добрым, теплым, смотрящим на нее с нежностью, которую она так отчаянно искала. — Не думаю, что мне важно чье-то мнение, — прошептал Эрвин в ответ. Его грубоватые, обветренные губы внезапно прижались к ее, абсолютно не оставляя шансов на попытку вынырнуть из его омута. Ее утягивало с головой, и Еве это нравилось. Этот омут был самым желанным из всех. Смит обманул бы себя, если бы сказал, что Ева его не привлекала. Его тянуло к ней, к тому спокойствию и умиротворению, что вилось вокруг нее. С ней Эрвин чувствовал себя собой. Возможно, он назвал бы ее колдуньей, ведь ее пение очаровало его. Новые чувства, ощущения, эмоции крутили Еву в круговороте незабываемых впечатлений. И чем больше она вкушала, тем больше ей хотелось. Объятия Эрвина становились сильнее, руки Вагнер обвились вокруг его торса. Ее тело вжималось в его, поцелуй становился все глубже, а воздух — жарче. Вскоре его и вовсе перестало хватать. Руки Эрвина сначала осторожно, а потом более уверенно поглаживали тело Евы. Вагнер податливо выгибалась в его руках, словно требуя еще больше ласки, и это заставляло Смита медленно выпускать контроль из своих рук. Они оба и не заметили, как оказались возле кровати. Ведомые чувствами и утонувшие в них до основания, Ева и Эрвин исследовали тела друг друга и сбрасывали такую ненужную ткань, что мешала. Его теплые ладони поглаживали ее плечи, обвивали талию, обжигали бедра. Ее — слегка холодные и суетливые — впивались ногтями в его спину, проникали под рубашку и расстёгивали ремень. Рядом с Эрвином Ева забыла обо всем. Ноги Вагнер уперлись в кровать, но Смит продолжал напирать. Они легли совсем мягко, стараясь не отрываться друг от друга. Приятная тяжесть от натренированного тела Эрвина сводила Еву с ума, заставляя притягивать его к себе все ближе и ближе, хотя расстояние между ними и так сократилось до минимума. Он так приятно вжимался в нее, что через одежду Ева чувствовала все то напряжение, что заключалось в одном единственном месте. И это ее не смущало, хотя должно было. Вагнер подавалась ему навстречу и Смит еще больше вжимался в нее. Штаны Эрвина полетели на пол, платье Евы неприлично задралось. Было жарко. До безумия, до невозможности горячо от обжигающих и размеренных поцелуев в губы, в шею, в ключицы. Было жарко от ладоней, что обхватывали нежное хрупкое тело. Эрвин не спешил, но его темперамент — спокойный и в то же время уверенный — почти довел Еву до исступления. Посмотрев в ее затуманенные глаза, он подарил ей еще более глубокий поцелуй, а после проник в ее тело. Медленно, аккуратно, прислушиваясь к каждому ее вздоху и отмечая каждое движение. Не больно ли ей? Приятно ли? Эрвин хотел, чтобы она наслаждалась. Стоны Евы утонули в поцелуе. Ногти еще больше впились в Эрвина, а спина выгнулась, позволяя ему проникнуть глубже. Смит дошел до конца, а после начал также размеренно и неспешно, ритмично двигаться. Эрвин не хотел обычного секса. Он хотел Еву. Хотел, чтобы она пела для него, чтобы играла и обучала музыке только его. Чтобы во время выступления смотрела только в его глаза и дарила тепло и спокойствие только ему. Чтобы была рядом, когда он просыпался по утрам и целовала на ночь, когда он долго сидел за документами. Ее лицо выглядело так, словно Вагнер вот-вот заплачет: закусанные губы, опухшие от поцелуев, напряженный лоб, зажмуренные глаза, словно боявшиеся чего-то. Впрочем, Ева теперь точно могла сказать, что боялась — боялась потерять его. Потерять, забыть этот восхитительный момент, в котором испытывала счастье. Боялась потерять его тело, его жар, его вес. Ева боялась потерять Эрвина. — Смотри на меня, — приказал он. Ева не сразу отреагировала на его просьбу и даже не сразу поняла, что он вообще произнес что-то. Она медленно разлепила глаза, еле сфокусировала взгляд и посмотрела на него затуманенным взглядом. — Смотри на меня, — твердо повторил Смит. Вагнер подчинилась. Прямой взгляд, единое дыхание, сплетение вспотевших тел и неприличные звуки скрипящей кровати, что разносились по всей комнате — это сводило их с ума. Ева просила не останавливаться, Эрвин еле сдерживался, чтобы не выпустить весь пар в бешеном животном темпе. Он хотел прочувствовать Вагнер и запечатлеть в своей голове каждую эмоцию, которую она испытывает, благодаря ему. Смит хотел видеть, как она плавилась в его и только его руках. Еву не пришлось долго упрашивать. Блаженство приближалось, и она все меньше могла контролировать себя. Эрвин заметил это. Его движения стали резче, проникновения глубже, а поцелуи грубее, но Вагнер сходила от этого с ума. Он заключил ее в такую стальную хватку, что в груди практически не осталось места для воздуха, а оставшиеся запасы кислорода в легких выбивались из ее тела его толчками. Это не могло продолжаться вечно. Наслаждение накрыло их с головой уже через несколько минут этой непрерывной гонки. Эрвин низко и хрипло застонал, всем телом опускаясь на хрупкую Еву. Та ответила ему не менее продолжительным стоном, пульсацией внизу живота, а еще на редкость горячим поцелуем. Стоило Вагнер оторваться от мягких губ Эрвина, как ее горло обжег холодный воздух. Она сделала глубокий вздох, затем еще один и еще, пока медленно восстанавливала дыхание. Смит дышал не менее тяжело: она чувствовала его горячее дыхание на своей шее. Они лежали так некоторое время. Никто не смел нарушить идиллию молчания и блаженства от происходящего. Но в конце концов Эрвин поднялся на локти, посмотрел в покрасневшее лицо Евы и провел по ее скуле большим пальцем. Хотел бы он быть рядом с ней, но… не мог. Ева смотрела в его глаза и не могла поверить в происходящее. Неужели она и Эрвин… Это было слишком хорошо, чтобы быть правдой. Они словно оба осознали невозможность того, чего хотели. В воздухе повисла какая-то печаль и горечь. Смит улыбнулся Еве, затем мягко, трогательно поцеловал, словно благодарил за то, что она ему доверилась. Вагнер ответила ему тем же. Какое-то время они еще лежали, смотрели друг на друга и тепло улыбались, сохраняя молчание. И хотя им обоим был ясен исход этих печальных отношений, в этот момент они оба предпочли о нем не думать…