***
Утро начиналось через два-три часа после отхода ко сну. Желудок даже не урчал – просто молча переваривал сам себя, боясь побеспокоить своего Короля-Лича. Изо рта изрядно несло – кортизол, будь он неладен, тоже был частью студенческих трудовыебудней, а тело, за редким исключением, стремилось достичь комнатной температуры. Продолжалось утро извлечением покойника из тёплой постели методом Мюнхгаузена, чисткой зубов до голливудской улыбки и по истине толкиновским походом до Ородру… кухни. Там, отыскав полупустую пачку чужого сухого завтрака (его собственную уже кто-то прикончил в ночи), Король-Лич заливал кукурузные хлопья молоком, съедал пару ложек и превращался в примерного студента Веску Хоуэлла, готового сдавать экзамен хоть по китайскому, если после этого его покормят. Как его это ни пугало, пища стала для него вторым смыслом жизни. Первым, всё ещё, оставался Ди. Граф украшал собой кухню, как вишенка – сливочное мороженое. Он рано вставал, покидая мёрзнущего под одеялом соседа, делал себе завтрак и с таким изяществом поглощал его, что Веска ради одного этого зрелища был способен восстать из мёртвых. Правда, Ди, как он видел, был в своём уме лишь в рамках закона Парето – двадцать процентов на восемьдесят, где рассудок принимал то одно, то другое значение. Граф ел мало, а потом до следующего завтрака мог не появляться ни в кухне, ни в столовой. Граф считал калории и записывал их в блокнот. Граф ел почти всё с равнодушным видом, но обожал готовить салаты и зеленел от вида морепродуктов. Граф вообще был в плане еды довольно странным, и Хоуэлла это тревожило. – Ты опять не ужинал, – начинал он, останавливаясь прямо посреди коридора. Ди оборачивался, мягко улыбался и жал плечами. – Не ужинал. – Поешь что-нибудь на завтрак, – не унимался будущий врач. – Что-нибудь поем, – соглашался «пациент». В кухне их, обыкновенно, поджидал дуэт Джей-Джей: Джим и Джон доделывали, дописывали и дочитывали что-то по учёбе не отходя от стола – Шайдер и Штраусс подъедали и подпивали всё, что плохо лежало, стояло и, переодически, – то, что было «плохо упаковано» в завинченный термос. Кто из них промышлял этим чаще, понять было трудно – оба выгораживали друг друга. Веска подозревал, что «зеленоглазый демонюга» с повадками вороватого кота был тут главным: Джон, бывший сосед Ди, его ужасно раздражал. Как он был бы изумлён и разочарован, если бы узнал, что Джим Шнайдер, с которым он жил раньше в одной комнате, был не то, что не ангелом, а вполне себе Рамплтизер в дуэте со своим Мангоджерри! К счастью, он не знал. Последним на кухню, как правило, заявлялся Альберт. Солнечным зайчиком проскальзывая между утренними зомби, он оказывался у холодильника, забирал свои и только свои продукты и принимался за готовку. Готовил он больше, чем сносно, даже вкусно… по крайней мере, в те разы, когда не засматривался на Ди. Во все прочие он приправлял яичницу корицей, забывал бекон на сковородке или опрокидывал в кашу полную солонку, даже не замечая этого. Потом он садился рядом с Графом («Можно я тут присяду?» – «Ну, ты ведь и так уже…») и начинал разговор о чём-то уму Вески непостижимом. Возможно, дело было в чудовищном греческом акценте, доставшемся Альберту от отца, и невероятной итальянской экспрессии, унаследованной от матери – когда парень волновался, создавалось ощущение, что в разговоре участвует вся его семья, а многочисленных альбертовых предков не мог выдержать даже Ди. Граф вежливо улыбался и испарялся, как Чеширский кот. Веске и Альберту оставалось только растерянно моргать, недоумевая, куда тот подевался. Потом кто-нибудь обязательно обнаруживал, что «баранья ножка» пропала, и Джей-Джей начинали бочком пробираться к выходу, а Альберт с кислой миной принимался за испорченный завтрак. Веска хрустел хлопьями и наблюдал за реконструкцией римского Колизея. Студенты с тех лохматых времён совсем не изменились – хлеба и зрелищ им для счастья было достаточно.***
Джон и Джим, до того целовавшиеся у раковины, мгновенно отскочили друг от друга, едва в дверном проёме показались Веска и Ди. – У тебя г-грязь на в-волосах… – смущённо пробормотал Шнайдер, и Штраус пошёл красными пятнами. – Спасибо, – прошипел он, отворачиваясь. – Никогда не думал, что мусор в волосах может так возбудить, – задумчиво произнёс Ди, направляясь к холодильнику. – Значит, у бедняги Альберта никаких шансов – он вчера в душе полчаса торчал, – усмехнулся Веска. Джей-Джей переглянулись, тихо пробормотали извинения и поспешно покинули кухню. Хоуэллу даже стало их жаль – хорошие ведь парни, просто напуганные и непонятые. Решив, что непременно признается им в своей ориентации вечером, чтобы они не шарахались от него, Веска полез в холодильник. Полки были заставлены подписанными контейнерами с едой. Кое-где лежали щедро оставленные кем-то продукты для общего пользования, а морозилка плохо закрывалась от намёрзшего льда. Вытащив свой контейнер, студент понял – что-то не так. Слишком лёгкий, неплотно закрытый и… пустой. Абсолютно, дочиста – аж стенки скрипели! – пустой. Сочувствие к парочке придурков мгновенно испарилось. – Ах вы, ёбанные дерьма куски! – вспыхнул Веска. Резко развернувшись, он наткнулся на мило улыбающегося своей непроницаемо-не-китайской улыбкой Графа. – Что?! – Ничего, – улыбка стала ещё более не-китайской. – Они съели все мои сухари для салата, но он от этого не станет хуже. Хочешь? – Хочу! – в порыве ненависти Веска уже решил, что Ди предлагает догнать и убить двух засранцев. – Вот и славно! – рассмеялся тот, принимаясь шинковать салатные листья. Похоже, экзекуция над воришками откладывалась. Веска сел за стол, задумчиво глядя, как готовит Ди. Тот нарезал ингредиенты быстро, но не торопливо, явно наслаждаясь процессом. Длинные волосы были собраны в аккуратную толстую косу, чёрную объёмную пижаму уже сменил приталенный наряд цвета морской волны, чем-то напоминающий платье с застёжкой спереди, а салатные листья, сыр и ломтики курятины сменяли друг друга в руках не-китайского студента, как шарики жонглёра. Хоуэллу на секунду показалось, будто он пришёл к Графу в гости – таким домашним уютом от того веяло. Забыть о мире вокруг, пока тот рядом, было на удивление легко. – Доброе утро… – на кухню заглянул сонный Альберт. – Своим привычкам изменяешь? – Веска мотнул головой, разгоняя смутное видение с уютной кухней в китайском стиле. – Изменяю. И не только привычкам, – розовея, потупил глаза студент. – Странная выдалась ночка… – Избавь! – в один голос воскликнули Веска и Ди. Вот только рассказов о ночных похождениях им и не хватало. Альберт пожал плечами, согласился с ними, но через пять минут всё равно рассказал всё, что хотел. – Ты разве не знал, – Граф склонился к уху Хауэра, и у того мурашки поползли по спине, когда прядь волос Ди коснулась его щеки, – что греки всегда так делают? – Не думал, что они так похожи на китайцев… – Не припомню, чтобы я так когда-нибудь делал. – Так ты и не китаец. Веска ткнул наугад и, похоже, попал. Граф заулыбался, прикрыл глаза и коснулся пальцем губ – то ли так просто, то ли призывая закрыть тему. – Салат готов, – произнёс он, выпрямившись. Хоуэлл подумал, что шептаться было ни к чему – Альберт задремал, положив голову на сложенные руки, – но отрицать, что ему понравилось быть настолько близко к Графу, не стал бы. Зелёные салатные листочки, твёрдый сыр, белая куриная грудка, какая-то приправа и чуть островатый соус – что вообще могло быть лучше «домашней» еды, приготовленной любимым человеком? Веска задумчиво посмотрел на Ди и Альберта. Что может быть лучше? Ничего. Разве только большая-большая семья с солнечными, растрёпанными, вечно юными и вечно голодными, но, в сущности, счастливыми людьми. Он осторожно взял Ди за руку. – Знаю, что глупо, но… Давай дружить? – Мы спим в одной кровати третью неделю, а до того мы общались почти каждый день. Считай, что я ответил «Да» ещё пару месяцев назад, – усмехнулся Граф. Хоуэллу захотелось его стукнуть, но он рассмеялся. Вы не были студентом, если не страдали дружбой с объектом симпатии и не умирали от любви накануне экзаменов.