По принципу дезадаптивности

      «Понимаешь, когда учишь с кем-то рядом, запоминается как-то лучше…».       «Понимаешь, Джиму спокойнее, когда я рядом, не могу же я его оставить?..».       «Понимаешь, я когда сплю один, то совсем не высыпаюсь…».       «Понимаешь?..».       Веска понимал. Смотрел в честные-пречестные зеленющие глаза Джона, вздыхал и кивал. И вправду, почему бы Штрауссу не позаниматься в их с Джимом комнате? Почему бы не остаться до двух часов ночи – Шнайдера и вправду трясёт, как осиновый лист, может, так ему полегчает? Почему бы не разрешить изредка ночевать в их комнате?.. Действительно, почему?       Глядя, как Джон, чуть дыша, приобнимает Джима, сидя на теперь уже их общей кровати, Веске хотелось плеваться. Как он допустил, чтобы этот прохвост поселился у них? Как допустил, чтобы этот зеленоглазый демонюга ласковыми речами выселил его вещи с полок, со стола, со стула и почти выселил самого Хоуэлла из комнаты? И куда смотрел Джим? Да в эти проклятущие зелёные глаза и смотрел! Смотрел, виновато улыбался и предлагал соседу (без пяти минут, по всей видимости, бывшему) сходить на лекцию, в магазин… да хоть куда, только бы подальше от их уютненького тандема.       «Тошнит», – думал Веска, сурово точа карандаш, пока Джон трепетно убирал прядь с лица Джима, а потом, неловко смеясь, косился на него – не заметил ли? – «Да вижу я, вижу. И, чёрт возьми, куда я, по-твоему, на ночь глядя пойду?».       Джим толкнул обнаглевшего Штраусса в плечо. С того дня, как Джон впервые переночевал с ними, Шнайдер действительно стал выглядеть лучше – чёрные синяки под глазами сошли, панические атаки почти пропали, а своего «передруга» он теперь регулярно колотил за приставания. По крайней мере, на глазах у Вески.       – Слушай, а как там дела у Ди? – невинно поинтересовался Джим. Хоуэлл от неожиданности моргнул и даже отложил карандаш.       – Понятия не имею, а что?       – Да он, вроде, приболел. Не знаешь, что с ним там?       Веска судорожно принялся вспоминать, когда в последний раз видел своего странного коллегу с не менее странной фамилией Граф. Кажется, дня три назад тот и вправду выглядел каким-то бледным. И где он успел простудиться? На пробежке от лаборатории до буфета или наоборот? Хоуэлл представил прикованного к постели китайца – огромные грустные глаза, тоненькие ручки, еле-еле натягивающие на себя слишком тяжёлое одеяло, и простыночного цвета личико с пересохшими от жара губами… Представил и с укором уставился на Джона.       – Понятия не имею. А вот его соседу по комнате и, вроде как, другу стоило бы знать.       – Ага, но я же там не ночую, – беззастенчиво пожал плечами тот.       От такой наглости у Вески запершило в горле. Прокашлявшись, он поднялся с места, убирая совершенно не нужный ему карандаш – настроение рисовать совсем пропало.       – Сам посмотрю, раз ты такой придурок. А если ему врача надо вызвать? Подумал хоть?       – Ну, ты у нас как раз врач, – улыбнулся, видимо, довольный своей остроумностью Джон.       Джим покраснел, пихая того локтем под рёбра. Слабовато, как отметил Веска, направляясь к двери. Только сейчас его осенило, что эти двое просто-напросто снова попытались от него избавиться, но что поделать? Не не идти же? Да и вдруг Ди действительно нужна помощь?       – Счастливо поебаться, – сквозь зубы буркнул он, чувствуя злость и досаду. Да, он может понять этих двоих, сам бы лип к парню, если бы тот у него был. Нет, не хочет, ему от этого понимания ни тепло, ни холодно не станет. Разве что, тошнота от их приторности пройдёт. Да и то ненадолго.       – Что?.. – не расслышал его Джим.       – Ничего, – Веска отвернулся, услышав, как хмыкает Джон – вот пусть сам и повторяет.       Комната Графа и Штраусса была немного дальше по коридору. Джону и Джиму ничего не стоило проверить болеющего соседа, так что подозрения Вески насчёт его выдворения из комнаты, похоже, были верны. Из-за других дверей слышались голоса, смех и выкрученная на полную громкость «Богемская рапсодия». Не то, чтобы ему была интересна современная музыка, но Queen успели набить оскомину даже ему.       «Небось, не меньше часа за пластинкой стояли, – с досадой подумал он. Интересно, каково это стоять часами в очереди с друзьями?.. – Надеюсь, коменданту уже нажаловались».       У комнаты Штраусса (или, лучше сказать, «бывшей комнаты»? Кажется, этот зеленоглазый паршивец у них окончательно поселился), как и ожидалось, было тихо. Помедлив немного, Веска постучался, прежде чем повернуть ручку. Дверь оказалась не заперта.       Граф Ди стоял у стола, спокойно складывая тетради аккуратной стопкой. Он не был бледен, не заходился в раздирающем горло кашле и уж точно не умирал – в общем, выглядел как обычно, только длинные волосы вместо косички были собраны в небрежный пучок, а присущая ему собранность сменилась сонливой рассеянностью. Хоуэлл даже немного расстроился – похоже, сегодня обошлось без «спасения утопающих». А ведь вернуть долг было бы неплохо…       – Изменяешь своим привычкам, Веска? – насмешливо и немного сипло поинтересовался Ди. – Или ты не только курить бросил, но и хлопать дверьми?       – Не бросил! – фыркнул Хоуэлл и тут же почувствовал себя идиотом. – В следующий раз обязательно хлопну, жди.       – Буду ждать, – усмехнулся, щуря аметистовые глаза, китаец.       По этим глазам вздыхала добрая половина университета, плодя непостижимые уму слухи, что Граф Ди – вампир, экстрасенс или известный азиатский актёр. Может, и не безосновательно – Лиз Тейлор на таких глазах целую карьеру сделала, чем Граф хуже? Тоже ведь красивый, когда не щурится так едко и не тянет эту неестественную улыбку. Ему куда больше идёт, когда он склоняется над лабораторным столом с пробирками или рассеянно жуёт авторучку, размышляя над заданием. Ему вообще идёт его лицо, когда оно не превращается в жутковатую маску, а таким оно становится каждый раз, когда рядом оказывается кто-то из студентов. С преподавателями он куда дружелюбнее, с тем же Фитцем, например… У Вески кулаки сжались от одной мысли о старом хрыче – опять все выходные у него на отработках торчать.       – Болеешь? – Хоуэлл обвёл взглядом прикроватную тумбочку, на которой стоял стакан с водой и лежал градусник. И только! Всё с ним понятно, азиаты таблетки не жалуют. Как ему объяснить, что порошочков из травок в Нью-Йорке не раздобыть?       – Самолечением занялся? – обеспокоенно поинтересовался он.       – Nani?..       – Что?       – «Что?», – повторил Ди.       – Что? – растерялся Веска.       – Что «что?»? «Что?», говорю же!       На мгновение сознание отключилось. Хоуэлл медленно втянул носом воздух.       – Что такое это твоё «Нани-и-и?»?       – Это «Что?». Вопрос такой, – неуверенно ответил Граф. – «Что?» – это же «Что?» значит?..       Не зная, что ещё тут ответить, Веска кивнул и поспешил сменить тему:       – Ты тут как?       – Простудился, – пожал плечами студент. – А ты?       – Джон сказал, что ты болеешь, и я решил проверить… Ну, на случай, если тебе врача надо вызвать, – с каждой секундой Веска чувствовал себя всё большим идиотом. С чего он решил, что этому парню может быть нужна помощь? Он вон как ныряет без акваланга, у него здоровье, наверное, железное… Может, лучше уйти и не беспокоить его?..       – Как мило… А почему же Джон послал тебя, раз так обеспокоен моим здоровьем? Я его уже три дня не видел.       «Потому что он ебливый котяра!», – чуть не ляпнул в сердцах Веска, но подставлять друга не стал. Мало ли, как азиат к такому относится? Альберта, вон, с его ухаживаниями в упор не видит.       – У него дела, он… Ну, он с Джимом сидит, – и не соврал ведь!       – А, так его любовные дела дошли до того, что я могу закрыть дверь и не беспокоиться, что он заявится посреди ночи? – Ди закатил глаза. – Sugoi…       – Можно и так сказать, – похоже, Графа ориентация Штраусса не волновала. Что же, значит, всё ещё не так обречённо. – Как себя чувствуешь?       – Переживаемо, – кажется, студент уже устал от разговоров и, должно быть, не мог дождаться, когда Веска уйдёт. Тот уходить не собирался. – А что?       – Беспокоюсь.       На щеках Ди виднелся яркий румянец, а в аметистовых глазах появился красивый блеск. Он весь был таким хрупким, трогательным и невероятно милым со своими растрепавшимися волосами… Хоуэлл тряхнул головой и строго нахмурился.       – Температуру мерил?       – Hai… – медленно кивнул Ди. Глаза у него забегали.       – И тебе привет. А теперь быстро бери градусник, садись на кровать и меряй её ещё раз.       Ди поджал губы, как капризный ребёнок, но спорить не стал. Присев на краешек кровати, он сунул градусник в рот и воззрился на стоящего над ним Веску, мол, доволен? Веска доволен не был.       – Не знаю, где ты умудрился простыть, но выглядишь плохо. Тебе сердце беречь надо, да и лекции по морским млекопитающим в понедельник. Пропустить решил? Это вся вода, что осталась? Дай стакан, на кухню схожу, налью ещё…       – П-пахибо, – пробормотал граф, крепко держа градусник губами.       Веска сходил за водой и сэндвичами из холодильника – два его, с ветчиной, один Джона, с курицей. Сатисфакция за захват его комнаты, так сказать. Вернувшись, он сунул их Графу, равнодушно разглядывающему красненький ртутный столбик. Почти сто два Фаренгейта.       – Вот уж точно, сугой-ёй! – испугался Веска. Ди в ответ равнодушно пожал плечами, и, развернув сэндвичи, голодными глазами уставился на них.       – Простите… – шепнул он перед тем, как начать есть.       Хоуэлл решил оставить эту причуду без язвительных комментариев. Он слышал, что азиаты очень чутко воспринимают природу, обожествляют её и стремятся сберечь, так что понимал, что Граф, возможно, сейчас шёл на сделку с совестью, приканчивая несчастную курицу и, как знать, не менее несчастный салат.       – Голодаешь тут? – сочувственно спросил он.       – Я пил сок…       – Сегодня?       – Нет, со вторника.       Веске очень захотелось прибить Джона.       – Три дня? Ты фотосинтезируешь, что ли?       – Конечно нет, у меня же нет хлоропластов.       Хоуэлл уставился на Графа. Действительно, хлоропластов не наблюдалось, хотя кожные покровы уже начали немного зеленеть. Мало, мало прибить, надо Джона сунуть в цветочный горшок, прикопать и полить. Членом кверху, как цветочкам и положено.       – Слов нет! Ди, тут тебе не Гонконг, порошков на травках не будет. Я сейчас пойду таблеток у кого-нибудь попрошу…       – У меня есть! – запротестовал «пациент». – Какие ещё порошки? Зачем?!       – Все китайцы лечатся порошками, ты разве не знал? – съязвил Веска. Ди, похоже, шутку оценил – уголки губ дёрнулись в улыбке, послышался смешок.       – Знал. Но в этом им уподобляться неудобно.       «Им», китайцам. Студент по обмену из Гонконга неплохо знал английский, в совершенстве владел японским и китайским, но с китайцами себя, очевидно, не ассоциировал. Да и, если подумать, похож на других студентов-китайцев не был.       «И какой он национальности?..» – растерянно думал Веска, следуя указаниям Графа и вынимая из тумбочки туго набитый мешочек с таблетками в блистерах. Отыскав жаропонижающее, он развёл его в стакане с водой и сунул тот в руку Ди. Прохладные тонкие пальцы с коротко остриженными чёрными ногтями на мгновение коснулись его руки.       «Как у покойника», – подумалось Веске. Почему-то это не пугало, хотя в сочетании с лицом-маской, фиолетовыми глазами и десятком колючек под языком, образ вырисовывался колоритный. Мог бы демона в «Изгоняющем дьявола» сыграть. И имечко подходящее, «D».       – Ложись давай, – мягко произнёс он, забирая стакан и наблюдая, как Ди, одарив его недоверчивым взглядом из-под длинных ресниц, кладёт подушку повыше, прислоняясь к ней спиной. Укрыв его одеялом, Веска присел рядом.       – Весука Хоуэру… Будущий врач на мне тренируется? – удивлённо спросил Ди. Похоже, температура росла – он выглядел сонным и бледным.       – Предпочёл бы не тренироваться. Просто беспокоюсь за тебя.       – Спасибо, – настороженно ответил Граф, прикрывая глаза и слегка запрокидывая голову, чтобы устроиться на подушке. Теперь, впервые за всё это время, Веска позволил себе посмотреть на своего «пациента», как на человека мужского пола. Красивого, между прочим, человека.       На Ди была обычная чёрная пижама, но она сидела на нём так же хорошо, как его бесконечные китайские одёжки. Открытая шея и ключицы были такими светлыми и тонкими, что казались выточенными из слоновой кости. Пульс на сонной артерии был заметным и частым, а горло то и дело приходило в движение, когда молодой человек сглатывал. Сглатывал он часто, и Веска по тяжёлому дыханию понимал, что тот взволнован. Ну, а ещё, что у него жар.       Убедить себя, что не-китаец из Гонконга с аметистовыми глазами и королевской осанкой даже в кровати нравится ему не так, как остальным, было сложно. Всем нравилась его бледная кожа – Веске тоже, потому что она будто слегка светилась приятным мягким светом, а он очень любил уютное мягкое свечение.       Всем нравились его необычные глаза – Веске, увы, тоже, даже если он понимал, что такое бывает только от проблем со здоровьем. Он не мог не любоваться их цветом и глубоким оттенком, но, если бы ему только принадлежала эта радужка, вместе со стекловидным телом, зрачком, ресницами и нервными окончаниями, принадлежала только ему, он бы непременно затаскал Графа к кардиологам и закормил таблетками.       Всем нравилась его загадочность и неприступность – Веске тоже, но лишь потому, что это позволяло ему и Ди обмениваться колкими шуточками. Ди кололся больнее, но Хоуэлл был уверен, что придёт день, когда он завяжет его острый язычок бантиком. Эту игру он бы ни за что на свете не променял.       Всем нравилась его удивительная манера речи и высокий, почти детский голос – Веске тоже, хотя, когда Граф переходил на японский английский – «джинглиш», – приходилось непросто. Его голос был слишком звонким даже для азиата, но этот звук, особенно в сочетании с вдохновенными рассказами о морских экосистемах, глубоководных рыбах и головоногих моллюсках, погружал сознание Вески в приятный транс. Он как наяву видел странных существ со дна океана и длинные, мягко обнимающие щупальца… Хоуэлл был уверен – другие этого всего не видели и не ощущали.       Всем, наконец, нравилось заставать Графа неловким, смущённым, человечным – Веска, к своему стыду, откровенно обожал того в такие моменты. Наверное, для кого-то Ди был «законной мечтой педофила»: ребячливый, звонкий, тонкий, кушающий сладкое и невинно облизывающий запачканные пальцы, пока на него пускают слюнки старшекурсники, которых Веске хотелось переубивать. Такой наивный, даже добрый… очевидно, до смерти испуганный чужим вниманием и не знающий, куда от него деваться. Веска ненавидел себя, но любил это. Потому ли, что чаще других заставал его таким? Потому ли, что считал себя лучше других, раз не пользовался этим? Потому ли, что понимал это, в отличие от всех остальных, и бережно хранил этот секрет?.. Он не знал, но боялся, что может однажды захотеть воспользоваться таким доверием.       Ди всё ещё лежал, закрыв глаза и задрав нос к потолку. Веске было не видно, но он не сомневался, что тот зажмурился. Дыхание участилось, плечи напряглись…       «Как бродячая собака, которая показывает пузико, чтобы погладили, но боится, что её пнут…», – Хоуэлл забрал пустой стакан и отошёл к двери.       – Ди, я принесу тебе ещё воды и пойду. Попробуй поспать. Если что, не стесняйся, стучись.       Граф резко выпрямился. Растерянный, он уставился на Веску огромными глазами и вопросительно округлил ротик.       – Matte… Весука, boku wa… один быть не хочу… Сегодня плохо… Останься, пожалуйста…       Тонкие пальчики скребли воздух, будто пытаясь ухватиться за одежду Хоуэлла. Таким Графа Ди вряд ли видел хоть кто-то, да и Веска окончательно убедился, что тот очень уязвим. По-настоящему, всерьёз, болезненно… Почти как он сам.       Вспомнились какие-то обрывки разговоров про строгого отца, дом, в котором было много животных, что-то про то, что Ди не любит спать один – вроде, всё детство таскал в кровать собак и кошек… Надо будет «цветочек» Джона после полива обрезать и засушить в гербарий за то, что соседа по комнате бросил.       – А воды-то хоть принести?       – Нет, у меня бутылка в ящике есть…       – У тебя что, вместо тумбочки Тардис?       – Нет, я же не Доктор, а граф… И зовут меня Ди, а не Кто…       – Ну да, и выглядишь ты помоложе.       «Помоложе, но не получше», –добавил про себя Веска, глядя на медленно опадающую фигурку. Ди прижался пылающей щекой к подушке, нахмурился, перевернул её и, блаженно вздохнув, прикрыл глаза.       – Нагрелась что ли? – Хоуэлл почувствовал умиление. Его десятилетний брат очень не любил тёплые подушки. Неужели Ди тоже?       – Да…       Веска сочувственно вздохнул. Что же, раз Джону так хочется спать с Джимом, пусть с ним и спит. Желательно, зубами к стенке, и не возникая посреди ночи. Хоуэлл запер дверь, стащил с себя брюки и забрался к Графу в кровать.       Ему было не привыкать – брат, когда болел, тоже просил остаться с ним на ночь. Учитывая, что на кухне, если бы мальчику захотелось пить, мог оказаться пьяный вдрызг отец, это было разумно. Кроме того, так было удобнее проверять температуру, да и теплее – брата часто знобило.       Ди одарил его стеклянным взглядом человека, плавящегося от растущей температуры, и закрыл глаза. Должно быть, сейчас ему было слишком плохо. У Вески в голове мелькнула шальная мысль… и тут же пропала. Заниматься сексом с больным человеком не то, что негуманно, это просто отвратительно и нелогично, даже если человек очень красивый. Даже если он точно никогда не даст тебе в здравом уме. Особенно, если не даст.       Погасив свет, Веска кое-как пристроился – Ди каким-то непостижимым образом расползся по кровати, – и, аккуратно собрав того в удобную кучку, прижал к себе. Ди послушно прижался в ответ, переползая на него. Пригревшись, Граф что-то пробормотал на японском (а, может, и на английском – Хоуэллу показалось, что там было что-то про кашу из апельсина) и заснул. Веска, легонько толкнув его в колено, чтобы не давил на бедро, заснул следом.       Утром Ди отчего-то не впал в ярость или истерику, только понимающе кивнул и тихо поблагодарил его. Веска так и не понял, что его не просили остаться на ночь, но понял, что Штраусса в этой комнате больше не ждут.

***

      – А Веска вернётся в нашу комнату, как думаешь? – спросил Джон, заворачиваясь в одеяло и укладывая голову на грудь Джима.       – Ты хотел спросить, не выпрет ли он тебя из «нашей» комнаты? – съехидничал Джим.       – Ну… вроде того. Может, он с пониманием отнесётся к нашим чувствам?..       – Давай надеяться, что Ди его съест? – Шнайдер покачал головой. Такие, как Веска, бегают за девочками и ничего не знают о настоящих проблемах. Куда ему понять?       – Тогда комната будет совсем-совсем нашей?       – Совсем-совсем, – Джим покосился на пустую кровать Хоуэлла. – Знаешь, а там на первом курсе один мальчик симпатичный появился…