Поиск ориентации (в пространстве)

      На сдачу теории я пришёл немного заранее, сел за первую парту, приготовил новенькие документы, ручку и упал лицом на столешницу, борясь с жуткой головной болью, ставшей моим постоянным спутником на пятый день безудержной зубрёжки. Освоить за восемь дней почти двухмесячный вводный курс с самого начала казалось непростой задачей, а тут совершенно неизведанная мною область, ещё и количество такое, что хоть вешайся. Даже с клонами, отрезвляющими прогулками с Мадарой и полным отсутствием потребности во сне я успел выучить не все вопросы, а до парочки вовсе не добрался. Этим можно было бы заняться сейчас, но от забитости в башке уже немало штормило. Я всерьёз боялся, что она взорвётся стоит мне получить хоть каплю новой информации.       Поэтому так решительно постарался спрятаться от своих соучеников, которых видел на самом деле первый раз, как и они меня, что вызывало некоторое невзаимное любопытство с их стороны. Помимо очевидной новизны моего присутствия, юные умы, вероятно, смущал мой возраст: переквалификацию в ирьенины обычно проходили сразу после окончания академии. Редко, как Сакура, спустя некоторое время, но всё ещё в статусе генина. Состоявшиеся чунины таким не занимались. В госпитале платили куда меньше, чем на условной передовой, а оставаться в команде было опасно: квалифицированный ирьенин приравнивался к токубетцу-джоунину. То есть ранг миссий был велик, защитить себя они при этом почти никогда не способны, а полагаться на ближнего своего… вопреки романтической философии Воли Огня, пропагандирующей товарищество, и, даже банально, здравому смыслу, говорящему, что медика в команде нужно защищать больше чего бы то ни было, реальность оставалась жестока, лишний раз печаля таланты своей неутешительной статистикой.       Короче, чунины не стремились научиться лечить: их больше интересовало, как бы избежать любых ранений. Вопрос выживаемости тут ключевой. А мораль и высокие идеалы могут отдохнуть.       Выдохнув, я постарался очистить разум, борясь с нарастающей мигренью. К моему счастью, ко мне никто не подсаживался и пообщаться не пытался: генины быстро отзеркалили моё равнодушие и вернулись к обсуждению тем по типу «кто сколько шпор сделал и где спрятал», «каков был литраж испитого из родительских запасов бухла, с целью успокоения нервов» и, моё любимое, «о невозможности выучить все вопросы к экзамену, что вынуждает списывать».       Последнее посмешило и вызвало в душе мрачную радость. У них было два месяца. У меня восемь дней. И я не успел сделать шпоры, зато успел выучить почти всё, хотя ни эйдетической, ни энциклопедической памятью не отличался. Я бы даже сказал, наоборот. Память у меня — решето. Просто получается нивелировать при помощи клонов.       А условные восемь часов на сон я тратил на готовку-уборку в доме Ба-чан и многочасовые прогулки с дедом Мадарой, который по достоинству оценил мои уши и стал беззастенчиво сливать в них самые весёлые подробности своих жизни и быта. С ним я неплохо заполнял пробелы по истории, культуре, искусству, насыщался новыми идеями и добивал свой мозг окончательно. Кажется, из носа даже пару раз начинал идти дымок.       — Доброе утро, ребята! Как вас много. Давайте поступим так: вы сейчас выйдете из кабинета и будете заходить по трое, — послышался голос вошедшего экзаменатора.       Преследуемый идеей поскорее вытянуть билет, написать всё, что знаю, пройти практическую часть и свалить домой к Ба-чан, чтобы забыть это всё, как страшный сон, я тут же поднялся и вытек в коридор одним из первых. И только когда толпа из двух десятков генинов, продолжая вываливать, оттеснила меня в самый конец очереди, я сполна оценил собственный гений.       Привалившись спиной к стене и впечатав в неё затылок, я тяжко выдохнул и приготовился ждать. До этого, вполне себе спокойная толпа соучеников, взбудораженная, стала переговариваться более активно, галдя и усиливая мигрень.       Наконец, самых говорливых пригласили в аудиторию. Один, наиболее ушлый и уже получивший билет выбежал обратно в коридор и теперь в открытую листал бумажки со шпорами, выбирая пять нужных.       Восхитившись такой непробиваемостью и смелостью, я всё же сумел и сам попасть к экзаменаторам. Выбрав, между женщиной в возрасте и молодым мужчиной в чунинском жилете, женщину — по той причине, что у неё никто не стоял, — я проделал все необходимые формальности, назвав имя, статус и протянув для верификации документы. Потом вытащил бумажку, назвал номер билета и получил именной листочек, где следовало писать ответы.       Прочитав первые два вопроса, я тут же испытал целительное успокоение: они оказались из раздела, изученного мною первым, и поэтому повторенным сегодня утром.       Вернувшись на своё место, я тут же подхватил ручку и стал в ускоренном темпе выводить ответы. Потом ещё вытащил из нагрудного кармана приготовленные заранее карандашики и стал с упоением истинного художника вырисовывать подробные схемки, которые, как сказала Ба-чан, говорили о знаниях куда больше писанины. Поэтому отработка рисования иллюстраций из учебников занимала едва ли не большую часть всей моей подготовки.       В какой-то момент стал ясно ощущаться взгляд мужчины-экзаменатора, выдавшего красным сиянием глазок свою причастность к клану учиханутых. Этот стройный красавец лениво оглядывал аудиторию с тех пор, как выдал последний билет, и явно ощущал своё полное превосходство над генинами-перестраховщиками, которые с повышенной осторожностью, стараясь лишний раз не опускать взгляд и вообще шевелиться, подглядывали в свои шпоры, списывая или банально сверяясь, даже не подозревая, что учиханутый экзаменатор прекрасно всё видит и не заморачивается выписыванием и изгнанием неугодных просто потому что таковыми были почти все, кроме пары человек, которых можно было банально запомнить.       Словом, идиллия.       Меня даже не расстроило, что следующие два вопроса были мною изучены куда хуже первых, а последний вообще оказался из тех, до которых мне не суждено было добраться. Проходной балл по теории и без того был обеспечен, а остальное уже лирика.       Вырисовывая для пятого вопроса схемку собственного сочинения, я так увлёкся, что заметил приближение Учихи-экзаменатора только после того, как он начал заваливать свой зад на соседнее место. Оглянувшись, я тут же вернулся к своим ответам, невольно отмечая, что мужчина всё-таки был красавчик ещё и не сильно старше меня — лет двадцать пять максимум.       Растянувшись в удобную вальяжную позу, парень задумчиво поглядывал на доску, иногда оборачиваясь на задние ряды и уже почти в открытую посмеиваясь над несчастными генинами, не подозревавшим, что им уже выстлана дорога на пересдачу.       Я тоже не удержался и усмехнулся, когда кто-то умудрился рассыпать свои шпоры по полу, а потом, решив, что никто не заметил, затолкал их ногой под стул соседа.       Вообще, этот цирк становился мне тем милей, чем меньше оставалось вещей, которые я был способен выдавить из себя по пятому вопросу. И ставя жирную точку в конце, я даже пожалел, что пора и честь знать. Тут, когда я поднимался с места, экзаменатор совершенно незаметно для остальных, сунул мне в карман штанов аккуратно свёрнутую бумажку.       Одарив довольного учиханутого удивлённым взглядом, я всё же сдал работу и поспешил на выход. Только в коридоре мне удалось оценить, насколько душно было в аудитории. Дойдя до туалета, я сначала долго умывался холодной водой, потом поправил влажные волосы, которые после моей экстремально быстрой стрижки не имели даже шанса выглядеть нормально, и, уже собираясь выходить, вспомнил о записке.       Нащупал в кармане и немного сомневаясь всё же извлёк на свет. Ровным острым почерком было выведено:       «Если не против провести со мной время, можешь подойти к служебному выходу в семь вечера»       Фыркнув, я тут же скомкал бумажку и хотел швырнуть в мусорку у выхода, но замер в сомнении. Он мне понравился. Внешне. Но учиханутость вынуждала относиться с предубеждением к его характеру. Вряд ли его интересует что-то большее, чем перепихон, а, значит, узнать о стрёмных закидонах заранее возможностей почти не будет.       «Но он горяч», — шептала нижняя головка.       «Как бы задницу не подпалил», — ответила верхняя.       После чего я всё же швырнул бумажку в мусорку и, уже выходя, припомнил, что на сегодня у нас с Ба-чан запланирован совместный ужин — дело нечастое, но приятное.       Бабуля у себя дома бывала настолько редко, что я уже успел начать ощущать себя там настоящим хозяином. Началось всё с небольшой уборки, продолжилось более основательной, а когда Ба-чан, придя домой через три дня выразила радость по поводу отсутствия паутины в углах, я окончательно осмелел и развернул масштабную кампанию против всего неугодного. Даже пыль на чердаке не уцелела.       После этого Ба-чан не знала — ей радоваться, что дом чист и свеж, или ругаться, что я занимался этим тратя бесценное время. По итогу вышло что-то среднее, но очень нежное.       Всё же ей было приятно возвращаться в обжитой дом, где уютно и всегда вкусно пахнет едой. Она даже стала выбираться из госпиталя чаще, чем раз в три дня. Как-то даже два дня подряд приходила.       По возвращении она неизменно съедала поздний ужин или ранний завтрак на полторы-две тысячи калорий, ласково целовала меня в щёку, благодаря, а потом уходила к себе, чтобы поспать часа два-три и снова вернуться в госпиталь.       Так и жили.       Мне даже подумалось, что я не прочь остепениться, если моя благоверная будет бывать дома так же часто, как бабуля. Есть в этом свой шарм.       Мы не успевали друг другу надоесть и нам всегда было, что обсудить. Про экзамен говорили только в первый вечер, когда бабуля выдала мне список вопросов и стопочку литературы, и ещё три дня назад, когда появилась необходимость проверить мой уровень контроля чакры для практической части. Предсказуемо, благодаря тренировкам с расенганом и Фуин, здесь проблем не возникло. Ба-чан даже приятно удивилась, отмечая, как легко я обращаюсь со своим неплохим резервом. И это она ещё не знает, какое количество лисьей чакры сокрыто печатью. Эх, так недолго и загордиться.       По крайней мере, я абсолютно точно ощущал немалую уверенность, когда входил в аудиторию, где уже заседала экзаменационная комиссия из трёх человек. Они разместились за длинным добротным столом в просторном помещении, казавшемся ещё больше из-за почти полного отсутствия мебели.       В центре стоял стол с внушительной каменной плитой. На плите были начертаны символы, разобрать которые у меня не было шанса: раздел целительских Фуин мне не давался совершенно.       — Доброго дня! Меня зовут Наруто Узумаки.       — Доброго, доброго. Проходите, — отозвался мужчина, сидящий в центре.       Его глаза даже издалека сияли, подобно луне, выдавая в нём выходца из клана Хьюга. Слева от него была молоденькая девушка, которая внешне ничем особенным не выделялась, но мне её сложенные в замок руки и скучающий взгляд так сильно напомнили Оленя, что я тут же определил её к, собственно, оленеводам. Справа сидела женщина постарше. В отличие от коллег она была куда сильнее увлечена бумажками перед ней, чем моей персоной.       — Вы ведь уже чунин?       — Да, всё верно, — кивнул я.       — Тогда этот тест не должен стать для вас проблемой. Сейчас наш ассистент закончит подготовку и можно будет приступить.       Как раз тут из-за двери лаборантской показался юноша примерно моего возраста. Тощий и прыщавый, он катил тележку с кучей барахла прямо к плите, на которой торопливыми, но выверенными движениями стал располагать какие-то аппараты с кучей проводочков, а потом, как завершающий штрих, торжественно возложил в центре рыбёху.       — Ваша задача тривиальна до неприличия: вы должны зарядить печать, которая вернёт вашу пациентку в сознание. Делать это нужно осторожно и постепенно. Тогда активация пройдёт ровно и рыбку не поджарит. Учитывая, что вы под протекцией самой Тсунаде-сама, полагаю, проблем не возникнет, — благосклонно кивнул Хьюга.       Подойдя к печати, не будучи совсем уж профаном, я смог определить оптимальные места приложения силы, но прежде, чем прижать ладони к нужным точкам, замер, поглощённый на миг вихрем мыслей.       Давно прошло то время, когда я бы отнёсся к перспективе работы в госпитале с неприязнью. Я был и остаюсь человеком ценящим свободу превыше всего, но сейчас ситуация открылась мне в большей степени и позволила осознать, что в первую очередь необходимо выжить.       Возможно, решение выходить на бой с тем парнем из Облака, было плохим. Не в первый раз, когда выбор передо мной ещё встать не мог: слишком упёртым был глупыш Наруто. А во второй. Минувшим летом, когда Итачи лично попросил не рисковать. Скорее из любви к брату, который, со слов Мадары, будет привязан ко мне до конца своих дней.       Ведь я тогда действительно хотел сдаться. Точнее, наоборот, поступить разумно и выбрать другой путь.       Возможно, мне не позволил ветер, разыгравшийся в крови, за что я ему благодарен. Не знаю, так ли приятны другие стихии на ощупь.       И начиналось всё неплохо. Первые миссии вроде и заставили ощутить бренность бытия, но, умеренно, что ли. Тогда это ещё было безобидным приключением с возможностью ошибаться и отступать.       А потом случилась страна Чая.       Нам говорили в академии, что шиноби — этот тот, кто находится в тени, тот, кто ждёт и тот, кто превыше всего ставит Мир.       Ещё детьми мы оказываемся помещены в прекрасно слаженную систему, чья задача состоит в том, чтобы разменивать наши жизни на благосостояние жителей страны Огня. И из этого создают мечту. Культ.       Ты — песчинка в мироздании. Все твои радости, грёзы, печали и боль ничего не стоят. Но можно попытаться стать частью чего-то большего. Что имеет значение.       Нам просто не стали разжёвывать, что из песчинки это тебя никуда не переконвертирует. Как был никем, так никем и останешься. Просто успеешь пострадать побольше других, понять что-то. Но смысла в этом столько же, сколько в возвращении в сознание этой несчастной рыбёшки, которую после сегодняшних экзекуций скорее всего побрезгую даже на уху пустить.       Пора было уже положить руки на печати, что я и сделал, но прежде, чем высвобождать чакру, всё же припомнил, чем знаменателен этот момент.       Судьба не раз говорила мне: «не ходи туда: там тебя ждут неприятности».       И мне казалось это интересным - пойти. Я видел в этом проявление свободы воли.       Особенно после того, как узнал про родителей.       Возможно, это и заставило меня подчиниться вольному ветру и сразиться с тем шиноби из Облака. Это заставило меня победить и получить жилет, о котором я столько лет мечтал.       Но, стоило понимать, что после этого, ты, даже если будешь обходить корни стороной, всё равно окажешься привязан к дереву. Станешь его листвой. И освободишься от него только когда иссохнешь или особо сильный ветер вырвет тебя из кроны близнецов, даруя миг блистательного витиеватого полёта, но, опять же, убивая взамен.       Большие мечты ребёнка оказались частью хорошо выстроенной пропаганды, чья главная сила заключалась в том, что основные постулаты зиждились на вполне себе разумных и правдивых высказываниях. И даже будь я чуть умнее и менее зациклен на себе — что свойственно детям раннего подросткового возраста, — сумел бы убедить себя, что это мой выбор. И иначе никак нельзя.       А страна Чая…       Я ведь так и не пожал плоды этой «поездки». Потому что глуповат. Самонадеян. Слабоват характером. Я не хочу понимать, что моя жизнь не стоит ничего, ведь столько сил ушло, чтобы стать хоть кем-то.       И вот опять, «хоть кем-то».       Самонадеянность.       Я никто.       В лучшем случае — имя на мемориальном обелиске.       Руки дрогнули и, чтобы удержать лишние эмоции, я свёл брови, имитируя высшую степень собранности.       Теперь я не начинал из собственной упёртости, которая твердила: нужно разобраться.       Столько вещей уже было сделано бездумно.       И ощущение, что думать бесполезно, — вовсе не оправдание.       Да, страна Чая.       До чего же дурацкое название. Неужели кто-то правда верит, что всё дело в чае? Для кого это вообще придумали?       Но не называть же страной Смерти?       — Вы планируете приступать? — уточнил Хьюга из комиссии.       — Да, — тут же ответил я.       Потому что по итогу это был мой способ спасения. Ба-чан отлично постаралась. Она, даже будучи заваленная бесконечной работой, сумела найти время и задуматься о судьбе левого пацанёнка, за что я ей бесконечно обязан. И ведь пришла она так вовремя. Когда я сам решил, что нет у меня никакой надежды. Только удача. Эта изменчивая дива, которой я долгое время нравился, несмотря на откровенную дурость.       Ирьенин — это не просто врач. Как и шиноби — не просто воин.       Ирьенинов ценят, защищают и не пускают в расход, даже если они не из военной аристократии. Особенно хороших ирьенинов, которые постоянно учатся, повышают квалификацию и имеют неплохой резерв, чтобы подобно Ба-чан сутками поднимать на ноги тех, кого называют «безнадёжными».       У меня даже видимая часть резерва неплоха, а сколько скрыто за печатью?       И я знаю, что от моей квалификации будет зависеть моя жизнь.       И поэтому да, я готов прожигать свою вымышленную свободу в госпитале, потому что это лучше смерти.       Я пустил тонкий, максимально деликатный поток чакры, вызывая у Хьюга судорожный вздох. Да, это было филигранно. Я не зря работал с Фуин столько времени.       Печать стала слабо равномерно светиться.       Тогда я понял, что нужно чуть добавить. Свет становился всё ярче, пока я, своим узумаковским чутьём не понял, что активация свершилась. Тогда я медленно погасил ток чакры и стал наблюдать.       Рыбка совсем не шевелилась, вынуждая и моё сердце замереть.       Как так?       Но вдруг, мне почудилось движение.       Облегчение было подобно цунами и поэтому я не сразу сообразил, что именно вижу.       Дух рыбки, покинув бренную физическую оболочку, воспарил и, задорно виляя сияющим хвостиком, навернул несколько витков по спирали вверх, пока не расплылся в воздухе незримым для других туманом.       Сие зрелище не могло быть замечено кем-то из экзаменаторов.       И да, я забыл, что смерть — это и есть я. Пусть и не понятно ни хуя, что это значит.       — Что-то странное. Может, печать повредилась? — уточнил Хьюга.       Началась суматоха: главный экзаменатор прекрасно видел, что я всё сделал хорошо, но рыбка, не то что не ожила. Она сдохла настолько, что её уже никто не мог оживить.       И пока они носились туда-сюда, не понимая, какого хера случилось, я боролся с желанием расшибить свою голову о ближайшую стену. Останавливало лишь то, что мои способности Шинигами, благодаря одной безответственной парочке, оставались для меня совершенно неизученной сферой.       Бог Смерти решил податься в целители, чтобы особо искусно изымать у смертных их души. Это почти смешно.       Сидя за столом комиссии, пока они носились с несчастной рыбкой, я, с некоторым удивлением замечал, как легко ко мне прицепилась роль жертвы.       Нет способа спастись, нет пути назад.       Ага, конечно.       Нет, что я дураком уродился — это проблема. Тут ничего не возразишь.       Но всё та же судьба так активно подкидывает мне козырных тузов, что уже можно было бы собраться с силами и научиться играть во все эти игры. Конечно, это сложнее, чем быть очередной пешкой, борющейся за банальное выживание. Но ведь мне победа, наверно, обеспечена. Вопрос лишь в том, какой ценой.       Я не могу лечить.       А могу ли я умереть?       Выяснить стоит, но это немного страшно. Вдруг могу? И что тогда?       Нужно оправляться в Узушио. И как можно скорее.       Озабоченный своими думами, я совершенно обыденно отреагировал на заключение о моей профнепригодности, как ирьенина, и с чистой совестью покинул здание в соседнем с госпиталем квартале.       Купив по пути домой пару бутылочек саке, кусок отличной баранины и пучок свежей зелени, я неторопливо шёл домой, старательно продумывая, что, как и когда будет лучше сказать, чтобы успокоить Ба-чан, для которой вопрос моей безопасности внезапно стал приоритетным. Или около того.       Эта чудесная женщина была важной частью моей жизни. Той, что позволяла не свихнуться и продолжать верить в добро. При этом мне очень нравилось считать себя одним из многих, за кем она присматривает.       Последние события портили впечатление не стесняясь, но было, в то же время жутко приятно обнаружить на своей стороне кого-то вроде Тсунаде Сенджу. И не только из-за имени и статуса.       Рядом с Ба-чан мне было хорошо. Она любила поболтать и много чего знала. Она почему-то любила меня и ценила. Ей искренне нравилось моё присутствие в её пустом доме.       Поэтому мне было важно придумать, как успокоить её с тем, что план, равных которому не было, не сработал.       Но, перебирая в голове различные варианты, я всё никак не мог найти хорошего решения. Кроме одного, разумеется, — рассказать всё как есть.       Так я немного подставлю Джирайю. Но зато у меня появится ещё один союзник. Чем это плохо?       — Думал, раньше вернёшься, — признался Мадара, сидящий на ступеньках дома Ба-чан.       Как он и говорил, они с бабулей действительно ладили. Она была не против, что Мадара заходил на чай или даже ужин. Но старик, чудесным образом, становился в её присутствии немногословным и старался поскорее сбежать.       — Почему мне кажется, что ты заранее знал, чем всё закончится? — спросил я, вытаскивая из кармана брюк ключи.       Старик чуть сдвинулся в сторону, давая мне подняться на крыльцо. Пока я отпирал, он сидел и молчал, но, стоило двери распахнуться, как поднялся и легко, но неторопливо, вошёл внутрь дома.       — Я не знал, — всё же сказал он.       Несмело. Не совсем в своём стиле, но всё ещё искренне. Хотя он вообще не имел привычки мне врать хоть о чём-то.       — Но…?       — Но подозревал.       — Понятно, — кивнул я, скидывая сандалии и теряясь в кухне.       Включил чайник, раскидал покупки по нужным местам и стал подготавливать ингредиенты для ужина. Хотелось сделать что-то особенное.       — Ты не кажешься расстроенным, Лисёнок, — справедливо заметил Мадара, усаживаясь на высокий стул около кухонного островка, откуда он любил наблюдать за процессом готовки.       — Никто не умер. Так чего расстраиваться?       — Нет. Здесь дело в чём-то ещё. Ты меня не обманешь.       — Я хочу ей всё рассказать. Оно давно просилось, — признался я, а потом включил воду, чтобы промыть овощи.       Некоторое время царила тишина. Скорее задумчиво-напряжённая, чем уютная. Но даже так мне нравилось. Хотя бы потому что я был уверен в своём решении.       Я закрыл кран и поставил миску с овощами около доски. Взял нож, вытащил луковицу и начал шинковать. Мадара занялся примерно тем же:       — Как считаешь, насколько разумно говорить человеку, что всю жизнь сражается со смертью, что ты и есть Смерть?       — Не слишком, — Тут же отозвался я и добавил. — Но я — лишь проводник. Я помогаю душам найти дорогу к перерождению.       И снова тишина. Напряжённая по сути, но ни капли не напрягающая меня.       — Не говори ей, — по итогу сказал Мадара.       Это была игра не по правилам и поэтому я немного разозлился. Воткнув нож в деревянную доску, я резко обернулся, и, скорее всего, злобно, глянул на старика.       — И почему же?       Так работали наши разговоры: он заставлял меня думать и самому приходить к нужным выводам. Но никогда не приказывал. Не ограничивал. Поэтому мне не надоедало его общество, несмотря на то, что мы каждый день общались не менее двух часов.       — Не надо смотреть на меня, как на врага. Это просто совет. И я могу попытаться объяснить, почему он таков. Но это, во многом, инстинкты.       Теперь я уловил волнение в его эмоциях. И это помогло успокоиться.       Мадара сумел изучить меня не меньше, чем я его, даже при всей своей эмпатии. Он точно знал, что на такое высказывание я отреагирую остро, но всё равно сказал. Потому что посчитал достаточно важным. Избыточно важным.       — Я бы послушал, — ласково улыбнулся я, заталкивая вновь вылезшую гордость поглубже.       Старик облегчённо выдохнул, а потом стал рассказывать какие-то малозначительные случаи из жизни Ба-чан, которым сам был свидетелем. Я не очень понимал, что он хочет донести, но к тому моменту, когда баранина обрела нужную текстуру, я осознал себя человеком не уверенным в своём прошлом решении.       Не потому что она не была способна принять меня таким, а потому что мир в её глазах претерпел бы слишком сильные изменения. Это не испортило бы её отношения со мной, вовсе нет. Они, ввиду моего бесконечного доверия, наверняка станут лишь сильней. Но вот как ей потом ужиться с этим миром, который станет казаться совсем чужим?       — Наруто, ты дома? — раздался вопрос Ба-чан.       Он прервал в самом начале очередную историю Мадары и одной своей формулировкой выдал её осведомлённость о моих успехах.       — Да, — крикнул я в ответ и, сам не понимая, зачем, добавил, — Я готовлю так обожаемую тобой баранинку. Даже сумел найти не вонючую. А то везде пытаются продать не кастрированного — хуй душок перебьёшь.       — Наруто! — прогремел в ответ крик.       Пришлось заткнуться и готовиться к худшему. Особенно учитывая, что при отсутствии уверенности в необходимости раскрыть карты, я вновь оказался у разбитого корыта.       — И что делать? — одними губами спросил я у Мадары.       Тот тоже выглядел взволнованным, но не слишком. Ему по возрасту не полагалось.       — Притворись идиотом, — по итогу прошептал старик.       Времени накидать ещё вариантов у него не нашлось: Ба-чан как раз влетела в кухню.       — Он тебе уже рассказал? — вопросила Тсунаде, едва завидев Мадару.       И тот, вспомнив, что будучи человеком старым, ему полагается следить за собственным спокойствием, с видом бывалого невинного агнца спиздел:       — Ничего не рассказал.       Нет, ну фактически, я действительно пока ничего не рассказал. Но повод ли это оставлять меня один на один со своими проблемами?       С другой стороны, это, опять же, открывало свободу выбора. Старикан прекрасно понимал, с кем имеет дело.       Чуть сориентировавшись, я сумел оценить с благодарностью его бесчестный ход, и приступил к плетению очередной лжи для Ба-чан:       — Так и рассказывать нечего. Переволновался и завалил практику. С кем не бывает? Обидно, конечно. Но будет уроком.       — Наруто! — прикрикнула Ба-чан, заставляя вздрогнуть.       Потом она замерла и постаралась успокоиться. Потерев пальцами глаза, она обернулась к Мадаре и очень осторожно попросила:       — Прости, но не мог бы ты сейчас уйти? Мы можем потом ещё все вместе поговорить. Но прежде нам нужно решить кое-что между собой. Хорошо?       — Конечно, принцесса. Только ты с ним не будь жестока. Он и без того расстроен, — проговорил Мадара, поднимаясь со своего подогретого местечка. При этом последние слова были больше обращены ко мне.       Да, точно, мне должно быть грустно.       И мне реально грустно. Так что сделать скорбное лицо не проблема — я с ним весь день хожу.       — Присядь, пожалуйста, — попросила женщина и сама рухнула на стул.       Накрыв крышкой своё варево и убавив до минимума огонь, я, расправив чёрный фартук, приземлился на стул поближе к Ба-чан. Она подняла на меня взгляд, а потом вдруг отвела. Будто испытывала стыд или неловкость. Голос её теперь звучал глухо:       — Я очень стараюсь. И мне показалось, что у нас с тобой сейчас всё хорошо. Но, оказывается, ты всё ещё не готов мне открыться. Я не хочу давить на тебя и заставлять говорить, но хоть намекни, что нужно сделать, чтобы ты стал мне доверять?       — О чём ты? — с подозрением спросил я.       Ба-чан вновь подняла на меня взгляд уставших глаз, пытаясь что-то понять, а потом, осознав, что я действительно не понимаю, пояснила:       — Мне дали посмотреть отчёт с твоего практического экзамена. Со всеми показателями и описанием того, что видел экзаменатор. Ты не переволновался. И Учиха с первого этапа это подтвердил. Поэтому я точно знаю, что ты мне сейчас сказал неправду. Более того, эта ситуация уже отразилась в твоём личном деле.       — И как она там отразилась? — спокойно уточнил я, внутренне напрягаясь.       — Тебя ставят под наблюдение. Будешь сидеть в деревне до тех пор, пока не вынесут вердикт по твоему психологическому состоянию.       — А что с ним не так?       — Учитывая, что ты показал выдающийся контроль чакрой, подобный исход мог случиться в том случае, если у тебя изначально чакра перенасыщена Инь составляющей. Это совершенно нормально для, например, Яманака, но, учитывая, что до этого твоя чакра, напротив, отличалась сильной Ян составляющей, дело скорее всего в эмоциональном состоянии. Тебе сейчас поставили целый букет предварительных диагнозов, из которых атипичная депрессия — наиболее безобидный. Учитывая твоё физическое состояние и свежую заметку в личном деле о развивающихся симптомах РПП, дело может обернуться очень плохо. Тебя могут закрыть СПНИ, а выход оттуда только вперёд ногами. Поэтому, Наруто, малыш, прошу, расскажи мне, что с тобой происходит, — не скрывая слёз взмолилась Ба-чан.       Прикусив язык, с которого хотела сорваться фраза: «со мной всё в порядке», — я всерьёз задумался, что с этим делать. Выходило, следует связаться с Джирайей. И обговорить это дело с Мадарой. Потому что своими мозгами я тут точно не разберусь. Так же имеет смысл аккуратно обговорить это дело с Ли. Может, тут найдётся какая-то лазейка юридического характера.       — Что значит, что меня ставят под наблюдение? — невпопад спросил я.       — За тобой будут присматривать и собирать информацию. А потом отправят на тестирование. И ты не собираешься мне рассказывать?       Мне рвало сердце её болью, но теперь, когда оказалось, что дело может кончится плохо, лучше выдержать дистанцию. Зря я позволил Ба-чан ко мне привязаться, пусть и представления не имею, когда это могло случиться.       — У всех бывают плохие дни. Мне иногда бывает грустно, иногда весело, иногда никак. Не думаю, что со мной что-то не так. У меня нет проблем с пищевым поведением, как ты почему-то решила.       — Мне Хатаке рассказал, что ты наврал ему, когда он спросил тебя, поел ли ты.       — Это не повод приписывать мне РПП, Ба-чан. У меня устойчивый вес. Да, с дефицитом, но я же не расту уже. И мне комфортно в моём теле. Я не теряю сознание, не ощущаю слабости. Я ем ровно столько, сколько необходимо моему организму. Не это ли можно считать здоровыми отношениями с едой?       Говоря это, я старался не врать. Всё же Сенджу совсем не проста и может заметить фальшь своими медицинскими штучками.       — Ты всегда говоришь, что с тобой всё в порядке. С самого детства!       — Потому что со мной, ты не поверишь, бабуль, всё в порядке. Относительном, конечно.       — Я тебе больше не верю! — вдруг выкрикнула она и резко поднялась с места. — Это раньше можно было вешать мне лапшу на уши, но Джирайя всё рассказал. Вот что тебе мешало честно говорить мне, что ты мало ешь из-за отсутствия денег? Я то думала, ты, шалопай мелкий, за своими проделками тратил много энергии и поесть забывал! Неужели тебе казалось, что я не помогу? Разве так сложно было просто сказать? И я хороша. Знала же, что сирота, а проверить, как и где живёшь — времени не находила.       — Успокойся, Ба-чан. Ты занятой человек. И не обязана следить за очередным беспризорником. Я и без того немало от тебя получал. Нужно же иметь чувство меры.       — Да, ты о чём вообще, Наруто? Какая мера? Если бы я узнала, в каких условиях тебе приходится существовать, усыновила бы без промедления! — отчаянно выкрикнула женщина и устало упала на свой стул. Она спрятала лицо в ладони, окончательно давая волю слезам.       Наблюдая, как подрагивают хрупкие на вид плечики этой великой женщины, я не мог даже с места сдвинуться. Меня будто в тисках сжали.       Усыновила бы?       Стала бы мамой?       Я бы мог расти в этом чудесном доме и не знать, что такое голод, холод и грязь. Мне бы не приходилось столько работать. Может, я бы в итоге занялся рисованием и никогда не узнал ни про Кураму, ни про Шинигами.       Сожаления, подобные лавине, быстро накатили, погребая меня под собой с пугающей лёгкостью.       — Мне не хотелось быть… — начал я, но так и не смог подобрать нужное слово.       Не поняв, что вообще хотел сказать, я поднялся с места, поставил чайник, помешал мясо. Потом, концентрируя взгляд на своих руках, которые, пусть и не дрожали, но казались неверными, достал чашку, сходил за пледом и накрыл сгорбленную спину, чем вырвал у женщины громкий всхлип. Она не дала мне после этого уйти, притянув к себе, чтобы обнять и уткнуться покрасневшим лицом мне в футболку.       Не сразу, но я сумел догадаться и стал успокаивающе поглаживать Ба-чан по волосам. Она приходила в себя очень медленно, а вот я довольно быстро вернул себе ясность мыслей.       Выходило, что случился проёб немалого масштаба и его, если бы кое-кто с усами уделил некоторое время на подумать, смог бы заметить. Или нет.       Но вот Джирайя вполне мог.       Да и Мадаре ничего не стоило лишний раз прикинуть варианты развития событий. Он же что-то подозревал.       Хотя, раз мой учиханутый старикан не ожидал такого, то, наверно, никто не мог ожидать. А ведь было бы очень неплохо сейчас отмотать немного время и положить болт на зубрёжку. Лучше бы продолжил бодаться с Фуин, без которых мне до Узушио никак не добраться.       Эх, что же я маленьким не сдох?       Ба-чан недолго продолжала разводить сырость на моей футболке: эмоциональные потрясения возбуждают аппетит, о чём оповестил её желудок, раздразнённый ароматом мягчайшей баранинки. Усадив её есть, я заварил ромашку, а потом, вместе с чашкой, выпроводил женщину в её спальню, где она, утомлённая, вскоре уснула.       Тогда же со стороны входной двери раздался стук — это вернулся Мадара. Проведя его на кухню, я стал ему рассказывать обо всём, что случилось, не забывая подливать чай. Старик отреагировал без беспокойства. Для него вся эта ситуация не была трагедией. Всего лишь очередная задачка и даже не сложная. Так, чуть извилины размять.       — Ага, ПНИ, да, знаю такое. Тобирама основал один специально для шиноби и постоянно угрожал, что отправит меня туда, если буду плохо себя вести. Пиздабол, хе-хе. Так ведь и не упёк.       — Так ты поможешь с этим разобраться?       — Конечно, Лисёнок. Какие у меня варианты? В крайнем случае разнесу этот твой ПНИ и спасу, как прекрасную гейшу, заточённою в башне под надзором дракона. Я же твой прекрасный принц, не забывай, — с улыбкой напомнил Мадара, развязывая тугой узел у меня в груди.       От облегчения, я тут же вздохнул, наполняя лёгкие до предела, а потом благодарно улыбнулся. Теперь можно было ни о чём не беспокоиться.       — Опять соблазняешь меня. Говорю же: на таблетках сижу.       Вопреки своим категоричным словам, Мадара обхватил моё лицо своими сухими пальцами, оглаживая шрамы на щеках, а потом нежно чмокнул в губы, оставляя после себя привкус чая и шоколадных конфет с коньяком, коими я его щедро угощал.       — А что за таблетки? Расскажешь? — попросил я, надеясь отвлечься со своих решаемых проблем на чужие — вечные.       — Пиздец, я тут ему в который раз в чувствах признаюсь, мацаю, а он про таблетки мои спрашивает! Н-да, Лисёнок, прикончишь ты во мне романтика. Хаширама не смог, а ты сможешь, — забрюзжал дед, но быстро сдулся, когда я уселся на пол у него в ногах и, обняв колени, уютно устроил голову на бедре. — Ками, ну ладно, гунбай тебе в зад, слушай, пиздюк, про мои беды с башкой. И да, физически с моим телом всё заебись. Ну не считая того, что меня малость сморщило, но тут уж ничего не поделаешь. Я уже узнавал, — его рука привычно легла мне на голову. — У меня есть склонность к навязчивым идеям, которую я почти полностью поборол в юности, но потом обнаружилось, что эта зараза слишком хорошо сочетается с одной моей особенностью. Я всю жизнь мечтаю изменить мир так, чтобы в нём всем было хорошо. Мне совсем не свойственна вера в справедливый мир, но, когда моча в голову ударяет, я всерьёз начинаю искать решение этой задачки и даже под таблетками отказываюсь считать её утопической. Например, существует в клане Учиха одна засекреченная техника — Цукуёми. Отражение духовного мира. Могущественное гендзюцу, не отличимое от реальности. Обращающее часы в годы, а минуты в тысячелетия. Которое невозможно снять. Так вот, аккурат перед началом принудительного приёма моих чудесных таблеточек, я всерьёз проводил расчёты на тему того, как бы это Цукуёми, отразив от Луны, в течение суток наложить на всех людей на Земле. А потом зациклить внутри себя, делая его вечным. Резюме — я парень неплохой, просто очень увлечённый. И вообще, лишь добра всем желаю. Веришь?       — Верю, — тут же кивнул я.       — Да чего же ты такой доверчивый, — рассмеялся Мадара, обхватил пальцами кончик ушка и, массируя его, был вынужден признать. — Мне надо идти. Хочу в библиотеку успеть до закрытия. А ты постарайся не делать ничего подозрительного. И ещё я тут подумал, что, возможно, ты захочешь какое-то время пожить у меня? Обещаю всем говорить, что ты беззастенчиво объедаешь бедного старика. Что думаешь?       — Пока не знаю. Дай мне подумать. Ты же придёшь завтра?       — А куда я денусь? — привычно отозвался старик.