Поиск ориентации (в пространстве)

      Жарко мне стало очень быстро. Выпутавшись из одеял, я даже какое-то время решил постоять около распахнутого окна, вдыхая запах дождя, который очень быстро, по мере падения температуры, обращался мокрым снегом, растворяющимся в лужах, коими был покрыт весь внутренний двор госпиталя.       Запах медикаментов и мерное пищание приборов в соседнем отделении тоскливым дурманом наполняли организм, отравляя его ещё больше. Даже пары часов пребывания в госпитале мне оказалось достаточно, чтобы проникнуться бессмысленностью всего этого скоротечного хрупкого бытия. И я даже вздрогнул, осознав, что старушка Ба-чан и Сакура-чан проводили в этом месте по меньшей мере две трети жизни.       Издалека послышался надрывный крик.       Я дёрнулся, прислушиваясь, замечая за воплем ровное прямое пищание и понял, что ничего необычного для этого места не случилось. Но была необходимость чем-то себя занять. Оценив ещё раз безрадостный пейзаж, я сам того не заметив, потянулся к браслету, где теперь хранились рисовательные принадлежности.       Устроившись поудобнее на кровати, я стал бездумно водить карандашом по листу, пока постепенно не понял, что бы хотел нарисовать. Перевернув лист и примерившись, я поставил первые точки и направляющие, не торопясь и старательно припоминая то, что видел. Пузатые деревянные бока, задорно болтающиеся на тонких лозах огурцы, снесённая по пути небольшая липовая кадка с тёмной жижей — удобрением, вероятно. И болтающаяся в неистовом танце цепь.       Рисовать бегающую бочку оказалось мне по силам и, когда я понял, что получается неплохо, перешёл к деталям, закапываясь уже по полной.       Скука постепенно сменилась полным умиротворением и гармонией с миром. Произошедшее перестало всплывать перед глазами, садистски пестря подробностями, в том числе и несуществующими.       Лист сменился на чистый. Теперь я уже без промедлений одной уверенной кривой вывел выразительный контур сидящего гиганта, прозванного Бездонным Омутом и, с лёгкой народной руки, переименованного в Пиздонный.       Увлечённый, я вздрогнул от вопля санитарки в коридоре и, последующего за ним, громогласного рыка:       — Да хуй я клал на вас и на ваше ёбанное в рот расписание!       Возвратив округлившимся глазам привычную форму, я отложил в сторону свои каракули, осознавая, что ко мне сейчас заглянут гости. Спустя полминуты — чуть дольше, чем я рассчитывал, — дверь с грохотом распахнулась, едва не слетев с петель, и в проходе показалась величавая фигура самого Учихи Мадары. Выкатив грудь колесом, он замер на мгновение, демонстрируя свою мощь и невъебенную крутость, напоследок обернулся в коридор, очаровательно улыбнулся, а потом ловко скользнул в палату, закрывая дверь прямо перед носом несчастной женщины, пытавшейся ему противостоять.       Только после этого он позволил себе устало привалиться к двери, показывая слабину и стирая со лба испарину. Но, столкнувшись со мной взглядами, легендарный шиноби снова улыбнулся, вгоняя меня в ступор.       Если раньше он мог запросто сойти за восьмидесятилетнего, то теперь, по пока непонятной причине, больше шестидесяти ему дать не получалось. Сканируя его раз за разом, я нашёл причину, только когда его довольная лыба едва не порвала лицо пополам:       — Дедуль, а ты у кого зубы спиздил?       — Важно ли это, Лисёнок? Да и мне они нужнее были, — удовлетворённо покивал мужчина и, для надёжности, подперев дверь стоящим рядом стулом, своей фирменной царственно-замедленной походкой пересёк палату и, не менее величественно, уселся на койку поближе ко мне.       — А тебе прям хорошо так. Ну, с зубами, — искренне заметил я, продолжая любоваться до неприличия омолодившимся лицом.       — Ещё бы, с зубами оно так-то всем лучше.       И не поспоришь. Теперь его пухлые от природы губы не проваливались внутрь рта, да и речь стала куда чётче и громче, хотя нельзя сказать, чтобы он раньше как-то тихо говорил. Вот уж точно — лужёная глотка.       Глядя на улыбающегося во все новеньких двадцать восемь Мадару, я и сам не мог перестать тянуть губы в довольной лыбе. И сидели мы так, как два кретина, пока дед не соизволил начать рассказ:       — Давно ещё договорился поставить, но хотелось не отдельную челюсть, а прямо нарастить. А для этого дела пришлось столько анализов сдавать. И, главное, в каждом ебаном кабинете, каждый ебаный врач считал за необходимость блеснуть своими ебаными знаниями и заметить, что в моём возрасте таких результатов быть никак не может! И каждый ебаный кусок своей плоти мне приходилось пересдавать по три раза, пока до этих липовых гениев не дошло, что все они сосунки, жизни не знают и, вообще, пошли на хуй, а зубы у меня будут. Так-то, — довольный собой, заключил Мадара.       Полюбовавшись на помолодевшего деда, я всё же решился задать несколько личный вопрос:       — А чего ты вдруг решил зубы делать? Или они просто не так давно… это, ну, вывалились как бы? — совсем уж тихо закончил я.       Дед, для начала, понимая всю важность этого дела, посмотрел на меня, как на идиота, а потом, снова заулыбавшись, признался в очередной раз:       — Люблю дураков, — и полез ко мне, потискать за щёчки и, внезапно, звонко чмокнул прямо в губы, а, заметив мой шок, хохотнул и поведал. — Последний зуб у меня вывалился ещё лет тридцать назад. Нехватку же я стал замечать и того раньше, лет на десять, — мужчина потрепал меня по волосам. Сначала грубо, безжалостно лохматя волосы, а потом уже куда нежнее, приглаживая обратно и приятно оглаживая по виску. — А сейчас решил восполнить потерю, потому что появилось, для кого.       Тут старик посмотрел на меня с такой теплотой, что я не выдержал и, как было свойственно мне в последнее время, всхлипнул, уточняя:       — Для меня что ли?       — Конечно, для тебя. Для кого же ещё? Эй. Ну, ты чего сырость разводишь, Лисёнок? — взволнованно проворковал он и я, без стеснения, бросился к нему, тараня живот лбом, обнимая и тут же утопая в ответных объятьях. — Какие мы чувствительные стали! Ничего, ничего, поплачь. Ты же у меня совсем ущербный, тебе положено, — продолжал успокаивать мужчина, полностью выдавая своё неумение возиться с излишне эмоциональными сопляками ещё и кривыми поглаживаниями по спине.       Но это было так неважно. Я вдруг уловил то самое редкое чувство покоя, которое, как стало казаться, было мне доступно только около Джирайи.       — Слушай, старик, а ты точно уверен, что так любишь меня? — с трудом сумел я выговорить фразу целиком.       — Конечно. Поверь, учиховские беды с башкой совершенно неисправимы. Даже если человек, к которому привязан Учиха, окажется самой последней тварью в мире, мой собрат продолжит в нём нуждаться.       — Но меня так долго не было.       — И я очень скучал. Тут уже тебе очень повезло: моя единственная «последняя тварь» скончалась так давно, что я просто успел привыкнуть к одиночеству. Ну, чего ты так горько плачешь, Лисёнок? — уже не скрывая волнения, вопросил старик.       — Просто, понимаешь, я ведь очень плохой Лисёнок. Ужасный… — выдохнул я с трудом и прижался крепче, впитывая тепло его тела и эмоций.       — Кто-то излишне высокого о себе мнения, — заметил мужчина, а потом, малость увлечённый своими философскими рассуждениями, продолжил. — Ты же пока ещё совсем крошечный пиздюк, а мнишь себя чуть ли не вселенским злом. Поверь, ты пока просто не способен сделать что-то настолько ужасное, чтобы хоть один разумный человек от тебя отвернулся. А я так и вовсе, всегда на твоей стороне буду. Ты только намекни, где труп оставил, и я все твои следы скрою.       Последнее утверждение даже рассмешило, что очень обрадовало Мадару и тот решил попытаться выяснить, что же всё-таки случилось:       — Рассказывай, пиздюк. Дед Мадара всё поймет и поможет, но тебе нужно постараться быть максимально честным.       После нескольких секунд уютной тишины, осознав, что никто меня не торопит, я всё же постарался восстановить дыхание, а после, ощущая небывалую лёгкость, разорвал объятия, усаживаясь ровно, тут же пододвинулся ближе, обнимая дедулю уже за плечо, уложил поудобнее голову на плечо и приступил к рассказу.       Начал со вчерашнего вечера, но, как бывает свойственно сложно-хуесплетённым делам, это, на самом деле, брало своё начало вовсе не вчера. И это стало откровением для меня самого.       Изливая душу, я и сам, невольно, анализировал своё поведение, сравнивал с тем, что было ранее и постепенно открывал глаза. И Мадара тут стал отличным слушателем, потому что не забывал задавать короткие вопросы, отвечая на которые, я полностью переворачивал собственно сознание.       Пришлось припомнить всё — и любовь к рисованию, и сложности в общении с друзьями, и лишающую здравомыслия похоть, и пробудившуюся женственность, и плаксивость, и даже отношения с Джирайей — Мадара ни разу не покривился и в его эмоциях стабильно мелькали только понимание и сострадание.       Стоило мне закончить и отдышаться после особенно эмоционального заключения о том, какая же я всё-таки тварь, как деда, вздохнув, заметил:       — И всё-таки дурак. Как же тебе повезло, что у тебя есть я. Слушай, Лисёнок, и запоминай. Люди, в среднем, не очень хорошие существа, но, в массе своей, способны скрывать это при первом знакомстве и поверхностном общении. Хотя каждый, запомни, пожалуйста, каждый человек в этом мире наполнен тем, что принято называть злом, и это, на самом деле, обратная сторона человечности. Я не склонен к эзотерике, но так просто проще объяснить общечеловеческое, которое нельзя делить на плохое и хорошее. Это тоже запомни, — Мадара положил свою руку мне на плечо, согревая, защищая от такого сложного и непонятного мира, в непродолжительном молчании давая возможность осознать это многообещающее вступление, пронизанное опытом векового существования.       Только теперь я задумался, что Мадара, хоть и был глубоким стариком, не избегал общества. Бродил по земле, знакомился, познавал. Триатлон, небось, появился уже когда он был сильно в возрасте, но он узнавал.       Потому что его любопытство неисчерпаемо.       Потому что он сумел понять, что мир невозможно объять — так он велик.       Потому что нет ничего более прекрасного, чем бытие и, соответственно, люди его наполняющие. Даже если они подлецы по природе, их природа всё равно удивительна.       И всё это люди не пытаются осознать, говоря, что век человека короток. Тем самым сокращая его ещё больше.       — Ты сильный, Лисёнок. И очень добрый, что нельзя считать положительным качеством. Относительно тебя самого. Ты ещё немало с этим намучаешься, — тут он особенно глубоко вздохнул, обращая моё внимание на его эмоции, в которых, кроме болезненного сожаления, почти ничего не осталось. — Ты не сделал ничего страшного и непоправимого. Просто тебя окружают не менее похотливые идиоты, которым стоило бы себе яйца отрезать. По моему скромному мнению. Более того, даже будь ты обычным семнадцатилетнем парнем, то твоё поведение с этим Хатаке было бы нормальным. Относительно. Хоть и не свойственно твоему скрытному, по сути, характеру. Это я сейчас хочу сказать, что даже при том «дано», что ты выдаёшь ближайшей общественности, нельзя описать твои действия, как «домогательство». Ведь, как я понял, это пугало огородное считается одним из сильнейших шиноби деревни? И он, опять же, с твоих слов, испытал ответное возбуждение, — последнее слово старик проговорил с явным напряжением, а потом поспешил закончить. — Короче говоря, ты понапрасну так страдаешь и этот мудак виноват куда больше. Что же касательно всех твоих срывов, здесь у меня есть предположение: ты не можешь порадовать себя едой, алкоголем и даже сном. Тебе из радостей в жизни остался только секс. И даже с ним не вяжется. Конечно, девать эмоции стало некуда. Вот тебя и разрывает изнутри.       По какой-то причине я не ожидал, что Мадара даст мне ответы на все вопросы.       Потому удивление оказалось таким всеобъемлющим?       Прогоняя по голове воспоминания, я понимал, что примерно все мои проблемы были связаны с изменившимися потребностями.       В детстве я часто уходил от плохих мыслей в сонное забытие. И мог порадоваться чуть ли не каждую неделю какой-нибудь вкуснятине. А, как готовить научился, так и вовсе постоянно поощрял себя едой.       Да, и про секс Мадара полностью прав. С момента знакомства с Джирайей я стал завсегдатаем публичных домов Конохи и тех мест, куда ему удавалось меня вытаскивать. А теперь, что?       Стоило признать, девушки, на данный момент, перестали вызывать у меня интерес. И будь это единственной проблемой, ещё можно было бы как-то удержаться.       Но тут, соблазнённый запахом еды, домашнего уюта и красивого тела, будто бы податливого, я окончательно потерял голову.       Сколько я не ел?       Как долго не напивался, хотя эта пагубная, но такая приятная, зависимость успела стать неотъемлемой частью моего беспокойного отрочества?       И сколько времени проходило между актами соития, полностью удовлетворявшими мою усилившуюся потребность в человеческом тепле?       Какие радости в жизни остались у меня, после превращения в Шинигами?       — Не стоит так волноваться, Лисёнок. Твоя ситуация особенная. И очень хорошо, что мы сумели так быстро в ней разобраться. Теперь, ты чуть больше осведомлён о своих слабостях, — заметил Мадара и заправил прядку волос мне за ушко. — Теперь ещё надо подумать, что, помимо секса, приносит тебе радость. Увлечение тебе придумать. Ты же что-то говорил про рисование.       — А? Да, я рисовал. Полночи и до этого, во время приключения. Сейчас покажу, — засуетился я, вырываясь из-под тёплой руки, в поисках запрятанных каракуль.       Найти то, что я рисовал во время путешествия с труппой, оказалось задачей невыполнимой: последние недели я занимался исключительно декорациями. Остальное же успело затеряться в пространственных карманах, чей объём вдруг стал казаться ненормально большим.       Замерев в размышлении, я в итоге наклонился и вытащил из-под кровати два листика, изрисованных поутру. С некоторым стеснением, я протянул их Мадаре. Тот принял листики, посмотрел на первый, кивнул, перелистнул, снова кивнул, потом попытался сложить их рядом, глубоко задумался и только спустя пару секунд напряжённой тишины спросил:       — Это же то, о чём ты рассказывал, да? Бегающая бочка и Пиздонный Омут?       — Да.       — А это что за чёрточки вот тут? — Мадара ткнул узловатым пальцем в цепь.       — Это я так пытался показать движение. Что цепь туда-сюда такая. Понимаешь?       — А! Ага, — кивнул он, а потом снова перелистнул рисунки, рассматривая огромного призрака. — А он что, срал что ли?       — Срал? Нет. Он же уже мёртвый. А мёртвые не срут. Наверно.       — И что это за субстанция здесь обозначена?       — Это колодец, — тихо ответил я, несколько смущённый своей неспособностью нарисовать ровный проём, который по форме действительно больше напоминал какашку.       — А? Ааааа! Теперь понятно, — тут же ответил дед, снова полистал мои какакули, чтобы спустя минуту заметить. — А неплохо. Ты у меня, выходит, художник. Неожиданно. А есть ещё чего? — искренне заинтересовался старик.       Пришлось всерьёз закопаться в пространства внутри браслетов выискивая те клочки бумаги, что не были разорваны или же оставлены кому-то из деток в очередной деревне. За этим занятием нас застало начало часов посещения. Дверь внезапно скрипнула и в проёме показался Какаши-сан.       Ощущение лёгкости тут же исчезло и я ощутил себя загнанным в угол. Дыхание перехватило, стало неловко. Хотя я видел, что джоунин вооружился корзиной с фруктами и явно не планировал ругаться.       Снова захотелось исчезнуть или притвориться мёртвым, но тут на помощь пришёл дед Мадара, который легко считал моё состояние и, будучи осведомлённым со всеми подробностями, мгновенно вывел идеальную линию поведения, гаркнув на светоч коноховской элиты:       — Пошёл на хуй!       Какаши-сан был не в лучшей своей эмоциональной форме и, вероятно, не ожидал наткнуться на неучтённого посетителя, ведь сам пришёл минута в минута, а потому вздрогнул и несколько робко заметил:       — Я пришёл навестить Наруто-ку…       — Пошёл на хуй! — легко повторил Мадара, сбивая джоунина с толку ещё сильнее.       Тот, помолчав некоторое время и помявшись на месте, всё же открыл до конца дверь и уже достаточно уверенно заметил:       — Я пришёл не к Вам, а к Наруто-куну и поэтому…       — Пошёл на хуй, — одобрительно закивав, обозначил дедуля.       Какаши-сан беспомощно взглянул на меня, успевшего забраться за спину старейшего из Учих, и, не найдя поддержки, выдохнул, поставил корзину у двери и вышел.       — А это твой Какашка был? — тихо уточнил Мадара, продолжая поглядывать на дверь с некоторым подозрением.       — Да. Он самый. Спасибо, — искренне поблагодарил я, садясь на своё место.       — Да, не за что. Так ему и надо. Пускай гуляет. А мы ещё не договорили. Давай, показывай, что там у тебя ещё есть.       Замешкавшись на пару секунд, я понял, что дед всё ещё говорил про мои почеркушки, которые представляли для него куда больший интерес, чем вся эта жуткая история с Какаши-саном, из-за чего последняя стала уже даже мне казаться излишне надуманной.       Продолжив поиски, я сумел обнаружить несколько чудом уцелевших набросков, которые старик сначала внимательно рассматривал, уточняя, что значит та или иная загогулина, а потом, спросив разрешения забрать это всё себе, заныкал листочки в рукав кимоно.       — А что дальше планируешь делать? — задал старик разумный вопрос.       — Ну как что? Буду к экзамену этому готовиться.       — И жить у внучки моего придурка будешь?       — Да, — тут же кивнул я, а потом понял, что альтернатива всегда была близко. Хотя, что толку, когда. — С ней сейчас нет смысла спорить. У неё накопилось подозрений, которые я не способен разрешить. Бля, даже не знаю, что делать с едой этой. Ками, сплошные проблемы. Ты кругом прав, дедуль. Если бы не эти Шинигами-штуки, жил бы и бед не знал, — выдохнул я, понимая, что определение корня зла ещё не является победой над ним.       — Не торопись с выводами, Лисёнок. Даже без Шинигами-штук, как ты их называешь, проблем с тобой не оберёшься…       Тут дверь в палату снова отворилась. Я вздрогнул, Мадара особенно раздражённо цыкнул, оборачиваясь и встречаясь пламенным взглядом со своим не самым близким родственничком — Учихой Саске-теме.       — Так ты не один, Добе? — произнёс придурок, глядя на Мадару в упор.       — Он не один, пиздюк, так что можешь проследовать на хуй, — вежливо ответил старик.       — Я не у тебя спрашивал, Пень-сама, — дерзко отозвался Саске и, натянув на хлебальце дерзкую улыбку, уже хотел войти, как его накрыло направленной Ки Мадары.       Учиханутый замер, поднял злобный взгляд, пытаясь победить в этой битве интересов, но получалось скверно. Откровенно говоря, даже нахождение вблизи этой Ки, заставило меня проникнуться к моему престарелому собеседнику не только уважением, но и страхом.       Поэтому, когда Теме перевёл свой требовательный взгляд на меня, я смог только отвернуться и снова сдвинуться за спину дедули. Опять же, я на память не жаловался и потому прекрасно помнил, что Саске имел желание расспросить меня касательно подробностей пришествия с Какаши-саном.       Не сразу, но учиханутый осознал, что под этой невыносимой Ки ему поддержки не дождаться и, недовольно фыркнув, кинул у двери свою корзину с фруктами и удалился, громко хлопнув дверью.       — Так, про этого пиздюка нам надо будет ещё отдельно поговорить, Лисёнок, потому что тут случилось несколько очень подозрительных вещей. Но об этом потом. Давай-ка лучше освободим палату и я провожу тебя до дома Тсуны-чан. Избавимся от всех этих посетителей и я заодно дорогу вспомню. Ты же не против, если я тебя навещать буду?       — Было бы здорово. Но я могу сам к тебе приходить.       — Нет, Лисёнок, я, как порядочный кавалер, буду забирать тебя из дома и возвращать туда же, чтобы не возникло проблем с твоей бабкой. Да и мне не в тягость. Я же целыми днями по деревне шатаюсь. У меня тут, кстати, интереснейшее расследование развернулось на фоне ряда странностей с семейкой пиздюка Фугаку. Уверен, тебе понравится эта задачка. А теперь, давай-ка собираться. Кстати, ты эту хуеву тучу фруктов планируешь забирать? — дед кивнул на две корзины у двери.       — А ты претендуешь? Можно поделить: одну тебе и одну я для Ба-чан заберу. Только ты можешь спрятать свою, а я бабуле скажу, что сам съел. Хорошо?       — По рукам, пиздюк, — довольно кивнул дед, который, видимо, ещё не успел сполна оценить преимущества наличия полного набора отличных зубов.       Пока Мадара примерялся к корзинам, я переоделся в свою ещё не до конца высохшую одежду, заправил постель и аккуратно сложил сверху сорочку. Потом, прислушавшись к ощущениям, сумел наверняка определить, что валить через дверь — не вариант, о чём тут же сообщил деду.       — Да, тоже чую — засели. Но я в окно не полезу: мне уже не по статусу. Так что ты давай прыгай, найди Тсуну-чан, а потом жди меня у регистратуры. Тебе же ещё выписаться надо, небось?       — Не знаю. Но лучше перебздеть, — покивал я и подошёл к окну, с тоской поглядывая на голые кусты под ним и глубокие даже на вид лужи чуть дальше.       Выбирая между тем, чтобы опять промокнуть, и тем, чтобы сначала насадить свой филей на голую колючую ветку и потом всё равно промокнуть, потому что на улице лило без остановки, я, несколько поколебавшись, всё-таки выбрал первый вариант. Забравшись на подоконник и напружинившись, я толкнулся так, чтобы улететь подальше вперёд и, при этом не отломить кусок фасада. Потом была пара секунд полёта, во время которого у меня слегка перехватило дыхание, и приземление, ознаменовавшееся задорным всплеском воды в самой, пожалуй, глубокой луже на всю Коноху.       Ощутив на себе взгляд Мадары, я поднял голову и увидел, как старик, неодобрительно поджав губы, наблюдал за полностью перепачкавшимся мной. На моё неловкое пожатие плечами он ответил хлопком оконной створки.       Нда, ноги действительно оказались полностью заляпаны грязью. Даже на кофту попало. В таком виде было жутко неловко заходить в госпиталь, тем более, что пары минут на улице, пока я неторопливо, перепрыгивая через другие лужи, обходил корпус, оказалось достаточно, чтобы вымокнуть окончательно. С волос капало, одежда облепила тощее тело, а вкупе с бледностью меня вообще сложно было принять за человека, которому нужно куда-то там выписываться. Но девушка в регистратуре, как и все её коллежанки до этого, отличалась завидной флегматичностью. Ей хватило всего одного скептичного взгляда, прежде, чем заняться моей выпиской. А выписываться было надо, потому что оформили меня, как оказалось, официально.       Следом, когда с этим было покончено, девушка закопалась в какие-то бумажки и сказала:       — Тсунаде-сан предупреждала о Вас. И попросила передать это, — через стойку мне протянули небольшой пакет, где обнаружились связка ключей, небольшая записка и пухлый аппетитный сэндвич, который я тут же передал девушке.       Она сначала посмотрела с подозрением, но потом всё же растаяла от моей фирменной улыбки и небольшой подарок приняла, смущённо отведя взгляд. По логике повествования, дальше должен был последовать короткий диалог, по итогу которого я бы имел возможность пригласить девушку на свидание, но, стоило мне представить, как она, при удачном стечение обстоятельств, будет хвататься за меня в постели, смущаться, стонать, и всякие мысли покинули мой бренный разум.       Кивнув и пожелав всего наилучшего, я вернулся в зону ожидания и встал около одного из диванов. В дневное время в госпитале всегда было немало пациентов, а сейчас, в холода, когда поболеть — милое дело, вовсе оказалось не протолкнуться, что имело определённые плюсы. Например, пронёсшаяся по коридору Сакура-чан, меня не заметила.       Потом я задумался, а что будут делать Какаши-сан и Саске-теме, когда не обнаружат меня в палате?       Пусть, гением меня назвать было нельзя, но укрытие я себе всё же додумался присмотреть. Не найдя такового, пришлось распрощаться с чудесной стрижкой, сделанной Джирайей. Отрастив волосы, и накинув на плечи кимоно, заказанное стариком-извращенцем ещё на подходе к столице провинции Тоттори, я стал с особым интересом разглядывать инструкцию по оказанию первой помощи при ожогах. И не зря: куда раньше Мадары в холле появились именно мои несостоявшиеся посетители.       Как бы ни было безупречно моё прикрытие, совсем не переживать не получилось. Кто этих ниндзюков знает, может и опознают, даже несмотря на то, что со спины я абсолютно точно мог сойти за девчонку. И отсутствие гендзюцу только делало мне честь, потому что, даже умей я накладывать на себя что-то приличное, против Учихи и Копирующего такая маскировка сработала бы с точностью наоборот, выдав меня с головой.       А так, прошли мимо. Только Какаши-сан замер на мгновение, с подозрением втянув воздух, пропитанный таким букетом ароматов, что распознать среди них мой было никак нельзя.       Вскоре из-за двери лестничной клетки показалась гордая фигура Мадары, нёсшего ещё и две гигантские нелёгкие корзины, с которыми я просто побоялся прыгать из окна. Переглянувшись, мы выползли на улицу и потихоньку поползли в сторону обозначенного Ба-чан в записке адреса.       Корзины дед мне отдавать отказался, пресекая все мои уговоры ещё одним чудесным рассказом из своей жизни:       — С Тсуной у меня отношения сложились замечательные, даже несмотря на то, что её воспитанием почти полностью занимался Тобирама. А с ним, как ты уже, вероятно, понял, у нас была совершенно особенная любовь, которая только с возрастом поостыла. Хотя рождение маленькой принцессы тоже сделало своё дело. И смерть придурка моего. Хаширама, собака такая, сдох, когда Тсуне был всего месяц. А её мама, дочь придурка, даже родов не пережила. На самом деле, у Хаширамы нарождалось совершенно неадекватное количество детей, но все они умирали ещё до совершеннолетия, которое в те годы ещё начиналось с двенадцати. Вообще-то, здесь нужно отметить ещё один неприятный факт, — Мадара замолчал ненадолго, прислушиваясь, но дождь отлично прятал любые разговоры. — Тсуна не столько внучка придурка, сколько дочка. Со слов Тобирамы, пока меня не было, Хаширама стал совсем плох. Его, как оказалось, бич рода Сенджу тоже стороной не обошёл. Вся эта его удивительная регенерация имела свои пределы и после тридцати его тело стало быстро изнашиваться. Просто из-за шила в заднице первые годы это было незаметно, но уже потом, просматривая его медкарту, я убедился наверняка, что во время нашей последней встречи, когда мы всерьёз поцапались, он уже испытывал немалые сложности, связанные с начавшимися необратимыми изменениями в мозге. Неустойчивое эмоциональное состояние, нарушения ориентации, снижение критического мышления, которым он и раньше не хвастал, ухудшение памяти. Так же это отразилось на его либидо. В итоге, спустя пять лет после моего ухода, у него окончательно съехали мозги и он трахнул свою одиннадцатилетнюю дочь. И, как думаешь, что самое страшное в этой истории?       Обернувшись на деда, я постарался громким молчанием выразить, насколько неспособен думать. Для меня самым страшным было, пожалуй то, что Мадара не только не врал, но и не приукрашивал.       — Ну и рожа у тебя сейчас. Прямо как у этих твоих посетителей, когда они увидели у меня корзиночки, — старик любовно оглядел фрукты и вернулся к рассказу. — А во всей этой истории самым страшным было, что девочке никто не поверил. Ни в первый раз, ни в последующие. Слишком велик был авторитет Первого Хокаге, самого основателя Конохи. Только когда она уже была в положении, на странности в поведении брата обратил внимание Тобирама. Вообще, он был сообразительным малым, но всё свободное время проводил в лаборатории. А тут выбрался на свет божий, посмотрел на него и искренне пожалел, что выбрался. Он достаточно быстро оценил ситуацию и, не поверишь, тут же написал мне. Знал бы ты, как я прихренел, получив письмецо от этого скляночника-колбодрочера. До сих пор храню, — усмехнулся дед.       И это был показатель, ведь вещей у него было совсем немного.       — Я тогда не хотел возвращаться — так сильна была моя обида.       — Но ведь вернулся? — уточнил я, стараясь концентрироваться на рассказе, а не своих эмоциях.       — Не-а. Я написал Тобираме, что он уже мальчик взрослый и сам сможет со своим братом справиться, а я его, то бишь, придурка моего, видеть не желаю. Это было хорошее решение, наверно. Потому что всего через пару месяцев Тобирама уже написал о смерти брата. Очень сухо, явно без желания, но понимая, что сообщить всё же необходимо. Тогда-то на меня бремя бытия в полной мере и свалилось. Я ведь после первого письма был в таком сложном состоянии: никаких известий все эти годы, а тут такое. Да, я и не поверил. Мне казалось, что этот придурок всех нас переживёт. А про дочь история меня не сильно удивила, потому что в отличие от большинства, я знал, какой он на самом деле уёбок. Тогда же и вернулся, — со стороны Мадары раздался судорожный вздох, обернувшись на который я заметил, как сошлись на переносице его седые брови и сжались губы, в тщетной попытке удержать всхлип.       Только тут до меня дошло, что старик мне сейчас не сюжет фильма пересказывает, а историю собственной жизни. Такой непростой, полной незамеченных подвигов и злоключений.       Одумавшись, я несмело потянулся к его руке, и, не встретив почти никакого сопротивления, выхватил из дрогнувших пальцев корзину, после чего охватил его сухую ладонь, оставшуюся вначале безучастной, а потом сжавшейся в ответ до боли.       — Я вообще-то про Тсуну-чан рассказать хотел, а тут, видишь, как вышло. Наверно, это имело значение.       — Мне очень приятно, что ты доверил мне такую историю, — отозвался я.       — Да какое доверие? Мне кажется, про такие вещи следует написать пару абзацев в тех тупых книжонках, по которым вас в академии учат, — горячо заметил старик, хотя мы оба прекрасно понимали, что я говорил не о том. — Но, спасибо, Лисёнок. Хорошо слушаешь, вот и хочется тебе всё рассказать. Так вот про Тсуну-чан. Она же без родителей осталась, воспитанием её занимался Тобирама. А его же тогда ещё хокаге назначили. И вот он оказался перед тяжёлым выбором: воспитывать племяшку и достраивать селение или послать всех на хуй и продолжить заниматься дрочкой на лабораторию. Я ему тогда примерно так и сказал, при этом в выражениях и ехидстве не сдерживался. Настроение такое было. Знаешь, то был удивительный день. Единственный человек, которого я по юности-глупости подпустил к себе помер, и мне оставалось только усохнуть от страшных душевных терзаний. Или залипнуть на кого ещё. И тут Тобирама выдаёт эту технику. Теневое клонирование. Короче, я был близок ко второму крупному провалу в своей жизни, но, видать, сказались годы и вместо залипания на этого пробирканутого, я проникся интересом к жизни. Мне вдруг стало понятно, насколько легче бытие, когда оно ни к кому и ни к чему не привязано.       — А как же клан?       — Клан? Да в гробу меня эти ублюдки видали.       — Но почему? Мне казалось, что ты сильнейший воин из Учих.       — Ох, Лисёнок, так-то оно и так, но тут, если сам задумаешься, может сможешь выстроить цепочку. Я тебе лишь намекну, что Хаширама не сильно о моей репутации беспокоился, особенно когда у него в башке серое вещество заменялось на белое, — здесь дедулю посетили совсем скверные воспоминания, потому что моя ладошка в его начала тоскливо похрустывать, грозясь поломаться.       Дождь продолжал, то усиливаясь, то уходя на убыль, и за непродолжительное время пути успел вымочить полностью уже не только меня, но и моего побитого жизнью спутника. И, если раньше, до реальной жалости по отношению к нему не доходило, то теперь, я уже сомневался, достаточно ли Мадара побил жизнь в ответ. Да и случилось же это не сразу и, кажется, первые полвека своего существования он намучился так, что на десять тысяч жизней хватит.       Отметив, что мы уже должны скоро прийти, а Мадара молчит, давая мне время поразмыслить над его загадкой, я, хоть и не мнил себя гением, сумел довольно легко выдвинуть предположение, которое, на самом деле, немного меняло моё представление о клане Учиха, хотя, тем не менее, оставляло его в моих глазах странным народцем:       — Раз детей рождается немного, то в каждого вкладываются по-максимуму. И примерно столько же ждут в ответ. Эта неадекватная требовательность меня ещё в детстве пугала: Саске во всём всегда был лучше наших сверстников, но Фугаку-сан его никогда не хвалил и только заставлял работать ещё больше. Такой подход оправдывает себя в том смысле, что Учихи испокон веков считаются одним из сильнейших кланов. И, в отличии от Сенжду, единственных своих достойных конкурентов, сумели выжить даже в ставшем внезапно очень изменчивом мире. Этим объясняется высокомерие. Но раньше я был уверен, что дело только в силе. И, соответственно, чтобы тебя признали в клане, достаточно стать сильнейшим. Но вот ты сейчас намекнул так непрозрачно, что я подозреваю, дело вовсе не в силе, а в статусе. И раз у тебя, кажется, были серьёзные проблемы с репутацией, то и смысла в исключительных способностях никакого нет, — завершил я свою непростую мысль, которая удивительно гладко легла на язык.       Свернув с улицы, мы отворили низкую калитку и оказались в небольшом дворике перед домом Ба-чан. Ключи тут же легли в руку и я хотел вырваться из хватки Мадары, чтобы отпереть дверь, но он удержал меня. Мы вместе поднялись по ступенькам на небольшое крылечко и я, скинув корзину прямо на чуть подмокшие доски, справился с замком.       Входить внутрь и разуваться за ручку точно не получилось бы и тут дедуля меня всё-таки отпустил. Потом ещё некоторое время ушло на избавление от мокрой одежды. Мне пришлось переодеться полностью, кое-как состричь волосы и ополоснуть ноги, а вот у Мадары под кимоно были тёплая кофта и штаны с начёсом, которые оказались полностью сухими.       И вот, чистенькие, мы уселись на диванчик, с которого дедуля безжалостно скинул тонну барахла Ба-чан, после чего он, до этого терпеливо молчавший, порывисто заметил:       — Неплохо, Лисёнок. Очень неплохо. Ты меня, если честно, даже немного удивил. И теперь я всерьёз настроен запереть тебя в библиотеке на годик другой, потому что мозги работают. Даже дураком тебя теперь называть неловко.       — Иногда я дурак. Даже чаще всего именно таковым и являюсь, — оправдался я и занырнул мужчине под руку, обнимая и очень удобно пристраиваясь сбоку.       — Нет, Лисёнок. Не дурак ты всё-таки. Просто тобой никто не занимался. И ведь, я так понимаю, ты про Учих своё мнение уже давненько сложил?       — Да, чего тут. Просто про семейство лучшего друга что-то думал. До знакомства с тобой, я не подозревал, что вас можно так легко обобщать.       — Наследственность — такая штука. Особенно устойчивая. И да, ты прав по поводу статуса. До основания деревни он полностью зависел от того, какой ты воин. Поэтому я сумел занять место главы. А потом, когда эпоха бесконечных войн завершилась, приоритеты немного сдвинулись. Уже не важно, кто ты есть. Куда важнее, что о тебе думают другие и тут я мог похвастаться выдающимися успехами в направлении полностью противоположном тому, которое избрал клан. Наверно, стоит сказать «спасибо» моему придурку, потому что после него ни о каком завышенном самомнении речи не шло. Я вообще мало беспокоился, что обо мне говорят другие. И, если честно, сам был согласен со многим. Но для моего клана оказалось недопустимым, чтобы безвольная подстилка одного из Сенджу, с которыми наши предки веками воевали за возможность осесть на этих плодородных землях, оставался главой. Меня правда ничего не держало. Я только время от времени вспоминал о деревне, да захаживал на эту землю обетованную и удивлялся, как все эти люди тут уживаются. Ну и да, Тсуну-чан навещал. После смерти Тобирамы она очень быстро оказалась без достойного её способностей опекуна. Пока меня ещё узнавали, я старался рядом с ней не мелькать. Книжечки всякие передавал, свитки там. А потом, когда она подросла, потеряла жениха, брата, клан, мы с ней неплохо прибухнули. Она же хотела в нукенины податься. Мол, «в печёнках у меня эта деревня сидит». Не сказать, чтобы я её отговаривал — кто я такой, в конце концов, — но Тсуна-чан всё же решила остаться. Но наотрез отказалась продолжать карьеру шиноби. Хотя талантами не обделена. Знаешь, у неё сиреневая печать на лбу есть? Так это её изобретение, чтобы контролировать способности, унаследованные от отца. Если бы она всерьёз озадачилась сродством с природной чакрой, возможно, смогла бы превзойти придурка. Но она, как видишь, предпочитает впахивать за пятерых в госпитале.       — С природной чакрой всё не так просто, деда. На Мьёбокузане мне рассказали, что Хаширама, как и я, сумел раскрыть в себе и подчинить демоническую силу. Только у него это был Кома-ину.       — О как? А я и не знал.       — Ты и не знал?       — Ну, мне нельзя. Учихам в природную чакру соваться противопоказано, а я точно знал, что если начну копаться, могу увлечься и забыть о предосторожностях. Да и сен-чакра хорошо поддаётся только Сенджу. При том так редко, что на поле боя эти знания совершенно бесполезны. Особенно, когда ты Учиха и противник проигрывает в тот момент, когда смотрит тебе в глаза.       — А ты хвастун, дедуль, — с усмешкой заметил я.       — Ох, если бы, Лисёнок. Ты себе даже представить не можешь, как я народ по молодости кошмарил. Будь иначе, про меня бы совсем предпочли забыть. Хотя и без того пытаются. Пытались. Сейчас уже почти все, кто меня в молодости знал, померли и моя личность стала обрастать несуществующими подробностями. И не всегда абсурдными на самом деле. Например, слышал в одной деревне, будто это я Луну создал. Представляешь?       — Да это же глупость, — улыбнулся я, понимая, что человек попросту неспособен создать что-то настолько огромное, а потом ещё и отправить это настолько далеко в космос.       — Конечно, глупость. Нет, провернуть такую штуку с техникой Чибаку Тенсей можно было бы. В пару заходов так точно. Но мне может кто-нибудь объяснить, нахуя, а главное, зачем? Да и чтобы стало с траекторией движения Земли они не подумали? Луна оказывает воздействие своей гравитацией. И эта херовина, соответственно, создавала бы. И это издалека, а вблизи что? Её же вблизи создавать надо! А потом ещё закрутить с нормальной скорость. И так, чтобы она в Луну, упаси Ками не влетела. Ты же прикинь, чего с ней было бы. И не надо на меня так смотреть. Да, я тоже был молод, глуп и мечтал назвать земной спутник именем Хаширамы! Вот такой вот я романтик! — закончил дед, громко хлопая ладонью по колену.       — Подожди, так ты серьёзно? Тебя от создания второй Луны остановил здравый смысл, а не банальная невозможность исполнения задумки?       Дед наклонил голову, заглядывая в мои округлившиеся глаза, а потом заметил:       — А ты думал, какова должна быть сила у человека, бросавшего вызов тому, кого по праву прозвали Богом при жизни?       — Но не настолько же? — выдохнул я.       Мадара, чуть покраснев, отвёл взгляд в сторону, а потом попросил:       — Завари-ка мне чайку, а я пока соображу, как тебя этой технике обучить.       Не веря своему счастью, я поднялся и полез на кухню, в которой, разумеется, совершенно не ориентировался. Оглядываясь на что-то черкавшего в воздухе Мадару, я воображал в голове, каким он мог быть раньше.       И стоило понимать — дело это непростое. Я то отталкивался в суждениях от собственных скромных способностей. Да, того, что мельком видел у Какаши-сана и Джирайи. Но ведь даже они, являвшиеся сильнейшими из известных мне шиноби, ни в коем случае не выделялись рядом с длинным списком других имён, не менее устрашающих людей. А тут целый Мадара Учиха! Которому уже неплохо за сто, но он всё ещё придавливает своей Ки засранца Саске — сильнейшего шиноби моего поколения, потом он же оставил шишку под подбородком Мерцающего Шисуи, считающегося одним из сильнейших шиноби деревни, этот же удивительный человек одним взглядом своих подслеповатых глаз сходу определил во мне Лиса.       Стало грустно за него.       Учитывая все его обмолвки, единственный близкий ему человек был не слишком приятным, хотя в том, чтобы считать Первого подлецом тоже была своя сложность.       А теперь ещё и я вылез. Со своими проблемами на проблемах, проблемами погоняемыми.       Чайник соизволил закипеть аккурат в тот момент, когда я пообещал себе только скрашивать жизнь старику, а не усложнять. Поэтому, когда он, довольно потягивая чай, стал объяснять мне основы техники Чибаку Тенсей, я внимал со всей возможной серьёзностью и, при первой же попытке, заранее зная, что ничего не получится, приложил побольше силы, надеясь приблизиться к нужному ощущению.       Кто же знал, что получится с первого раза?       — Кто же знал, что у Тсуны-чан столько ножниц в доме? — нервно проговорил Мадара, стараясь как можно аккуратней вытащить у меня из лопатки сей предмет.       Кто же, мать его, знал, что тренироваться надо на улице в специально отведённых для этого местах?       — Будет нам уроком, Лисёнок. Ох, что-то я переволновался. Ты как?       — Порядок, — кивнул я, сжимая губы.       Регенерация шла во всю, но менее больно от этого не становилось.       — Не похоже. Бля, и таблетки с собой не взял. Не думал, что мы с тобой так разгуляемся.       — Тогда давай уже расходиться. Мне сейчас надо отлежаться, а потом ужин готовить. Ба-чан писала, что у неё сегодня выходной и она может освободиться ближе к восьми. А ещё нужно диван в порядок привести.       — Точно сам справишься?       — Точно, дедуль. Спасибо за технику.       — Да, не за что. По правде, в бою эта штука совершенно бесполезна. Но любопытная, да.       На том и разошлись. Хотя пришлось ещё некоторое время убеждать старика, что всё в порядке и ему следует теперь позаботиться о своём здоровье.