«Они делили на двоих первую сигарету»
Они всегда ссорились с Дазаем. С самого начала, ещё до того, как в первый день пребывания в кадетском училище, куда Чую затащили силой и угрозами, их инструктор выпучил на Дазая глаза и прокричал: — Где ты держишь руку, щенок?! По твоему, человечеству нужны твои бронхи?! Тот в ответ непонятливо склонил голову, уставившись на неправильное положение своего сжатого кулака. Брови его быстро поползли вверх в искренно-детском изумлении, которое он, предполагал Чуя, оттачивал годами с первого дня своего появления на свет. — Ах, Вы считаете, моё сердце не может находиться с правой стороны? — прощебетал он ангельским голоском. — При всём уважении, сэр, а вдруг у меня декстрокардия, откуда Вам знать? В таком случае было бы лицемерием, положи я руку как положено — слева. Это, несомненно, было бы верно согласно уставу (который, однако, не учитывает людей с аномалиями), но противоречило бы вложенному в данное действие смыслу — отдать сердце королю нашему и народу. Весь строй их восемьдесят первого корпуса выпал. Кто-то оробело, а кто-то в откровенном ужасе, но все они глядели на дрыщавого темноволосого наглеца, что с невозмутимым видом продолжал прижимать к своей груди левую руку, словно всё так и было задумано им с самого начала. Мистер Ян Флокк сжал челюсти — казалось, в повисшей тишине можно было расслышать нервный стук его гнилых зубов. Желваки играли на его морщинистом лице, глазные яблоки налились желтизной и из ушей вот-вот, да и начал бы валить густой красный пар. И в следующую секунду стоящий в соседнем ряду Чуя разразился смехом. — Декстрокардия, серьёзно?.. — с усилием выдавил он между непрекращающимся весельем. — Да ты и сердце — понятия вообще не совместимые! Он хватался за живот, согнувшись пополам, и никак не мог себя остановить. Да и не хотел, если быть честным. Кадеты ещё более ошарашенно уставились на него, боясь случайно двинуться, дабы не навлечь на себя приближающуюся бурю, но Чуе было всё равно. Хихикнув, Дазай всё же не удержал серьёзного выражения на лице и тоже засмеялся, совершенно бесстыдно, прямо напротив лопающегося от гнева инструктора Флокка. — Я знаю, но скажи — звучало хорошо! Флокк вдруг крепко хлопнул его ладонями по голове и одним рывком поднял над землёй так, что глаза Осаму растянулись в разные стороны. Чуя продолжал смеяться ещё десяток долгих секунд, приходя в себя и тяжело дыша, уперевшись ладонями в колени. Руки Дазая повисли вдоль его тела, а сам он замолк, хотя больше от неожиданности, чем от испуга. В том, что он вообще был способен испытывать страх, как все нормальные люди, Чуя сомневался. — Вы... — хрипло, с придыханием начал Флокк, не в силах воспринять ту дерзость, что они себе позволили, и взревел: — Вы два куска дерьма на подошве ёбыря вашей мамки! Ещё писк я услышу из ваших глоток — и будете собирать с пола свои вырванные языки! — проорал он прямо Дазаю в лицо, забрызгав того слюной. Ветер трепал волосы на головах новоприбывших кадетов, что все как один переводили округлённые глаза с Дазая Осаму, ноги которого едва касались земли, и то только потому, что к своим шестнадцати он довольно сильно вытянулся, на Накахару Чую, из которого всё ещё рвались тихие остатки смеха. И в головах у них зрел лишь один вопрос — кого из этих двоих прибьют быстрее? Дазай сглотнул, проморгался несколько раз и поучительно поднял указательный палец между их лицами. Определённо, первым прибьют его. — В своё оправдание хочу сказать, что даже расположение сердца с левой стороны груди — миф, на самом деле оно у большинства людей находится в центре, за грудиной. Стыдно этого не знать, мистер Як, сэр. — Мистер Як!.. — с новой силой расхохотался Чуя. Флокк покраснел ещё больше — хотя, казалось бы, больше уже некуда. Всё его лицо вплоть до растопыренных ушей и шеи, покрытой крупными чёрными комедонами, сделалось красным от злости, которую тот едва сдерживал, чтобы не сдавить Дазаю мозг своими огромными ручищами, как арбуз. Он разжал пальцы, но не успел Дазай неуверенно опуститься на ноги, как тут же словил тяжёлый удар кулаком в живот и упал на колени, согнувшись пополам. Их в тот день наказали. Обоих. Приказали сотню раз пробежать с грузом на спине от училища до часовни в центре города и обратно, собирая по угольку каждый раз, когда будут пробегать мимо торговца, и складывать их в печь на кухне. И заставили молчать следующие три дня под угрозой отчисления. Но Дазай уже тогда был умным и сговорчивым ублюдком, а Чуя не жаловался на отсутствие физической силы, так что они подговорили торговца, забрав у него сразу весь мешок угля, а в оставшееся время стащили со склада сало и водку и подвесили за ноги спалившего их Хитча, пока тот не пообещал держать рот на замке. С Осаму они всегда смеялись так, что у Чуи потом часами болели щёки, и дрались до сбитых на руках костяшек в кровь и синюшных кровоподтёков на лицах. Им было по шестнадцать, и несмотря на то, что Накахара вырос в трущобах под стенами Сины, а Дазай воспитывался одним из капитанов Легиона Разведки, никто из них всё ещё не подозревал, что их ждало впереди. …Прозвище, придуманное Дазаем под прицелом пушки и недвусмысленной угрозы смерти, на удивление прижилось, и к середине недели весь отряд за глаза звал инструктора Яна Флокка мистером Яком, передразнивая его низкий животный говор и неудержимый яростный рык. — Мистер Як! — восклицала Марта, размахивая на ужине стянутой со стола скатертью. — Сюда, мистер Як! Тобиас, вставший на четвереньки, носом ботинка поскрёб землю и протяжно замычал, тряхнув головой. Зрители импровизированного театра смеялись и свистели им, хлопая по столам вилками и ножами. Рывком оттолкнувшись от пола, Тобиас рванул вперёд, прямо на Марту. — Але-оп! — она прокрутилась на месте, в последнее мгновение отведя руки и отскочив в сторону, а разогнавшийся Тобиас проскользил по полу вплоть до противоположной стены, притворно врезавшись в неё носом. Подростки заулюлюкали, призывно хлопая и прося ещё. Дазай прытко вонзил вилку в охладевшую куриную котлету и принялся мучить её затупевшим ножом, больше лишь скребя им по тарелке, потому что мясо никак не хотело поддаваться. К общему веселью присоединяться он не собирался — всё равно большинство отсеются на первых же экзаменах. Вот составят из них окончательную группу, тогда и можно будет играть в друзей. С Чуей они сидели за разными столами, нет, даже по разные концы комнаты, что тоже было приказом свыше после того, как они дважды умудрились подраться за едой. Во второй раз Дазай достал его своими комментариями по поводу длинных, слишком женских по его мнению волос, а Чуя в ответ ткнул ему вилкой в колено. Забинтованная нога всё ещё побаливала, стоило о ней вспомнить, и он при любом удобном случае косо глядел на Накахару, желая ему всех адских мук. Тот на мысленные заговоры никак не реагировал и только гадко скалился, довольный собой, стоило поймать на себе яростный взгляд карих глаз. — Малявка, — произнёс Дазай одними губами, не сводя с него взгляда через всю столовую. Волосы-то действительно смотрелись по-девчачьи, разве он в чём-то не прав? Длинные завивающиеся огненные пряди спадали водопадом на лопатку и левое плечо, а чёлка и вовсе заколота за ухо, чтоб не мешала обзору. Ну разве мужчины так выглядят? Да и более того, как он собирался сражаться с такой-то причёской? Хотелось взять в руки столовый нож, пересечь комнату и срезать их. Интересно было бы посмотреть на его реакцию, хотя Дазай и догадывался, что был бы уже мёртв. Впрочем, не такая уж большая цена за незабываемое представление. Роза, названная в честь стены её родителями-фанатиками, пододвинулась к нему ближе по лавке и шепнула: — Знаешь, я поначалу думала, что вы лучшие друзья, не разлей вода. После вашего грандиозного представления в первый день. Друзья? Нет, Чуя определённо его интересовал, но дружба — совсем не то слово, которым бы Дазай охарактеризовал их взаимоотношения. Потому что, откровенно говоря, даже назвав их приятелями, Осаму рисковал бы получить от него в глаз. Ему нравилось проводить с Чуей время, ведь в редкие моменты, когда тот заталкивал поглубже свою паршивую горделивость и слушался его планов, они в ту же секунду оказывались на одной волне, и это чувство было крышесносным. Чуя прекрасно его понимал — чего Дазай прежде ни с кем не испытывал, — с одного краткого взгляда, с полуслова. Совсем другое дело, что Чуя этого никогда не хотел. — Не болтай ерунды, — проворчал он недовольно, возвращаясь к своей тарелке. — Этот хорёк проткнул мне ногу — было очень больно и шрам останется. Клянусь, я макну его лицом в лужу. — А сможешь? — спросила Роза, на что Дазай весьма недвусмысленно оскорбился. — Я имею в виду, он ведь выглядит довольно крепким, а ты... ну, уж извини, не достаточно. Может, лучше оставить всё как есть? Не дай чёрт выгонят ещё. Дазай пожевал лист салата, раздумывая над её словами и с отрешённым видом осматривая столовую, полную верещащих кадетов. Нет уж, оставить всё так он не мог — это ведь означало, что последнее слово будет за рыжим дьяволом, который без такого подарка как-нибудь обойдётся. Всё равно, что признать его превосходство и собственный проигрыш, а это звучало дико. Взгляд внезапно остановился на крупной хохочущей фигуре за соседним столом, трясущей большим деревянным бокалом перед пляшущими Мартой и Тобиасом, из-за чего его содержимое, напоминающее сливовый компот, расплескалось на пол и поверхность стола. Хищно облизнувшись, Дазай оскалился. — А кто сказал, что я буду делать это своими руками? Роза настороженно на него покосилась и обречённо вздохнула. Уже не обращая на неё внимания, Дазай кивнул самому себе, обдумывая в голове план действий, и с мрачной решимостью принялся за еду.***
На тренировке лил дождь, узкую лесную тропу совсем размыло — земля уплывала из под ног и ступни соскальзывали по мелкому гравию. Натянув капюшоны дождевиков на головы, кадеты вереницей бежали вслед за инструктором, восседающим впереди верхом на лошади и то и дело кричащим проклятия в их адрес. Ветер хлестал по щекам и открытым запястьям. Сорок человек из двухсот тридцати поступивших отчислились вчера по собственному, ещё треть ожидалась к сегодняшнему вечеру. В своих силах Чуя был уверен — он бежал с большим отрывом от остальных, соревнуясь с Марком Шиллером за первенство, и то и дело перебрасываясь с ним провокационными взглядами, но как же, чёрт побери, хотелось сдаться. Просто осесть на траву заявить: «Идите вы все нахрен. И ты, Дазай, и твой блядский Мори в особенности». Какой нормальный человек в условиях, где каждый сам за себя и любой неверный шаг способен незамедлительно отправить на тот свет, станет в своём уме стремиться в ряды разведчиков? Какой садист вынудит поклясться в подобном? Ответ на оба вопроса был настолько прост, что от абсурда сводило скулы, — Осаму Дазай и Осаму Дазай. А в качестве жертвы — мальчишка Чуя Накахара, юное дарование обедневших районов, кишащих антисанитарией и обречённостью. Торчащая из земли коряга хрустнула под рукой и Чуя едва не полетел со склона, наугад раскинув руки и стиснув одеревеневшими пальцами случайный камень. Повезло, тот держался крепко. Злость и ненавистные мысли, что шершнями облепили черепную коробку изнутри, приводили его привыкшее к истязаниям тело в яростную решимость и больное азартное возбуждение. Он не мог проиграть. Он не проиграет, не позволит Марку Шиллеру, этому идеальному ублюдку с белыми ровными зубами и белоснежной кожей, сыну уважаемого пожилого офицера Военной полиции насмехаться над собой. — Вперёд, салаги! — прогремел наверху низкий раскатистый голос Флокка, вспоров собою рёв бушующей стихии. — Вы двигаетесь медленней дождевых червей! Кто не доберётся — пущу на наживку! Перенеся вес на правую ногу, которая более-менее устойчиво держалась на узком выступе, Чуя вытер плечом грязь с лица, параллельно сплёвывая в сторону то, что в коротком падении попало в рот. Склон холма сам по себе был не слишком крутой, при обычных условиях подняться не составило бы труда, но состоял он из какого-то очень рыхлого чернозёма, по которому в ливень каждый шаг рисковал стать критическим. Дождь закладывал уши грохотом разбивающихся оземь капель, они били и били, словно пули, тысячи бесполезных, бессмысленных ружейных пуль, не способных навредить стальной коже гиганта и только отскакивающих от неё, ломающиеся на миллионы осколков. От этой стрелковой очереди болела голова. Но ещё громче вопили и восклицали люди позади, внизу, что с отчаянными криками цеплялись ногтями за ускользающую под телом землю и бередили своими лицами новые траншеи по склону. Собрав всю волю в кулак, Чуя глянул на карабкающуюся фигуру Шиллера в паре метров от себя и с новым запалом рванул вперёд. Горели пламенем лёгкие, словно изнутри выжигала ярость, а ладони, кажется, стёрлись в кровь об какой-то подвернувшийся острый камень, но холод на пару с бушующим адреналином служили природным анальгетиком. Не из-за Дазая и не ради его тупой идеи, но Чуя будет первым. Со всей решимостью, на которую только был способен, он карабкался вверх, при всякой возможности перемахивая с одного хлипкого выступа на другой, и игнорировал задубевшие пальцы и лезшую в лицо дрянь. Из горла рвался отчаянный крик, который сдержать он был не в силах. Марк остался на шаг позади, глядящий ему в спину, когда Чуя, в один прыжок преодолев расстояние до верхнего края, ухватился за корень нависшего над ними старого дерева и влез на ровную поверхность, тяжело рухнув на спину. Первый. Первый, как-будто могло быть иначе. Счастливая победная улыбка рвалась на лицо, покоцанные ветром губы. — Думаешь, самый умный тут?! — взревел неожиданно Флокк. — Это лишь моё предположение, но, возможно, да. Второй голос поставил Чую в тупик. Он перевернулся на живот и приподнялся на локтях, вытаращившись на Дазая во все глаза. Флокк держал его за грудки, рванув на себя, из-за чего тому приходилось стоять на цыпочках. Но вид его был весьма довольным собой. — Я заставлю тебя драить сортиры, пока пальцы в кровь не сдерёшь! Будешь работать столько, что весь твой будущий род пропахнет дерьмом! Ты грязная безмозглая свинья и место тебе в хлеву! Понял? Повторяй за мной! — встряхнув его как следует, Флокк толкнул Дазая так, что тот едва не шлёпнулся на землю. Обвисшие щёки инструктора забавно ходили от злости вверх-вниз, а морщинистое лицо совсем раскраснелось. Он глянул на Осаму в последний раз, потом на Чую, и вернулся к своей лошади. Наверх поднялся Шиллер, упёрся ладонями в колени и тяжело задышал открытым ртом. Демонстративно отряхнувшись (в чём совсем не было смысла), Дазай обернулся к ним. — Чёртова шавка!.. — сквозь зубы прошипел Марк, и Чуе показалось, что взгляд Дазая на секунду потемнел. — Чтоб я ещё раз проиграл какому-то отбросу с улицы! — выплюнул он и вдруг замер, подняв голову. Чуя совсем его не слушал, всё также продолжающий молча пялиться на внезапно возникшего тут Дазая. Он думал, что Осаму ещё где-то внизу, в десятый раз проклинает самого себя за недостаток физической подготовки. Как тот оказался здесь раньше него? Они ведь даже ни разу не пересеклись, а в таком случае Дазай бы точно не преминул шансом подколоть его. Каким-то дальним закоулком мозга Чуя даже надеялся, что его исключат. — Какого чёрта ты здесь делаешь? — сумел выдавить он. — Стою. Капитан очевидность. — К-как ты сюда попал?.. Это же... — Шиллер хватал ртом воздух, пытаясь сформулировать их общий вопрос. Сердцебиение понемногу успокаивалось и боль с расцарапанных ладоней и коленей запоздало давала о себе знать. В отличие от него, Осаму был чист, ну, относительно, — промокший, конечно, до нитки, но всё-таки не выглядел так, словно вывалялся в хлеву. — Ох, так вы об этом, — усмехнулся Дазай. — С той стороны склон более пологий, — и указал пальцем себе за спину. В голове всё встало на места. Вот же лис. — Ясно, ты как всегда, — поднялся Чуя на ноги. — Только жульничать и горазд, а в честную борьбу даже вступить боишься. — Так разве это не была честная борьба? Не моя вина, что никто больше не использует мозг. Чуя хотел бы рассмеяться, но понимал — это было и камнем в его огород тоже. Даже, скорее всего, в его сторону в первую очередь. Руки непроизвольно сжались в кулаки, пока Дазай в своей насмешливой манере скалил зубы, неотрывно за ним наблюдая. — Эй, вы! — проорал в их адрес инструктор Флокк. — Отошли в сторону! Вам повезло, сегодня будете спать в своих постелях. Коротко сглотнув стылый воздух, Чуя выдохнул, уговаривая себя не злиться, и хмуро кивнул напрягшемуся от негодования Марку: — Оставь его, он придурок. Даже больший, чем ты. В конце концов, в чём-то Дазай был прав, пусть и не хотелось того признавать. Вечно прямолинейный и привыкший полагаться на грубую силу Чуя и без него знал свои слабые стороны, но легче от этого не становилось. Вскоре показались и остальные: Марта, Роуди, Хайке... все они один за другим поднимались наверх, кто-то с меньшими усилиями, а кто-то едва втаскивал свою грузную, неказистую тушу с чужой помощью. Флокк ничего им не говорил, только наблюдал молча, одинаково неодобрительно и сурово смотря на всех, и ждал, пока доберутся последние. К своему ликованию Чуя заметил, что тот постоянно старался держать в своём поле зрения тощую фигуру Дазая, уже успевшего порядком потрепать ему нервы и находившегося на красном карандаше. Врочем, за Накахарой он следил тоже, пусть и не так активно. По мере того, как появлялись следующие курсанты, они образовывали новую шеренгу строя и также ждали, все в грязи и ушибах, прямо под яростным весенним ливнем, но тем не менее замершие невозмутимо в выстроганной исполнительности. По итогу внизу остались ещё двенадцать человек, автоматически отчисленные, и Флокк, с хорошо читаемым презрением глянув на них, велел остальным бежать обратно в лагерь. Спешка более была не к чему, и выдохшиеся кадеты в среднем темпе двинулись назад. Дождь несколько поутих, всё ещё стуча по отяжелевшим головам, однако уже не застилал пеленой обзор. — Чуя, — поравнявшись с ним, Дазай, полный энергии, развернулся спиной вперёд и побежал прямо перед Накахарой, пресекая попытки обойти себя. — Я твоим координатором не буду, — предупредил его Чуя. — Ёбнешься о что-нибудь — сам виноват. — Да не переживай, я запомнил дорогу, — отмахнулся он, будто бы это так, раз плюнуть. — Ты когда-нибудь слышал сказ о том, как маленький непослушный ребёнок выпил воду из лужицы и стал козлёночком? — А? К чему это ты? — Да так, просто всегда хотелось узнать, правда ли это. Никто ведь и не проверял, а вдруг действительно, бам! — и волшебное преображение. А человечество всю историю даже не в курсе такого чуда. Чуя невольно затормозил — отчасти потому, что Дазай перед ним то и дело спотыкался, вопреки собственным словам, а отчасти, потому что сказанное им казалось просто несусветной чушью. — Даже для тебя это слишком, что за бред ты... В следующую секунду он ощутил резкий удар под коленные ямки и упал руками вперёд, не успев отреагировать, а затем чья-то широкая шершавая ладонь легла на его затылок и толкнула лицом к земле. Глаза инстинктивно зажмурились, рот приоткрылся, и прежде, чем голова снова оказалась свободной, он понял, что его окунули в лужу. Кто-то оказался настолько бессмертным, чтобы посметь это сделать. Пробегавшие мимо кадеты хихикали, их насмешливые голоса и следящие взгляды множились в его голове и эхом продолжали друг друга. Казалось, что замерло время. И ровно одно мгновение спустя Чуя выкрутился из хватки и повалил изощрённого самоубийцу (иначе и не назовёшь) на спину, прижав ногу поперёк его горла. В висках с остервенением билась горячая кровь, от гнева хотелось сдавить сильнее, настолько, чтобы ублюдок задохнулся прямо в его ногах. — Меня заставили, меня заставили, — в панике просипел Кристофер, вцепившись крепко пальцами в его голень. — Клянусь, Чуя, прости! Пока смысл его слов достиг размякшего в аффекте разума, Крис уже едва мог говорить сквозь вырывающиеся из его горла хрипы, в отчаянии размахивая руками в попытке позвать на помощь. Остальные лишь продолжали стрелять в них глазами, но вмешиваться не решались. Опомнившись, Чуя отпустил его, и Крис закашлялся, завалившись набок. Дазая уже и след простыл. Вдарил со всех ног так, как никогда до этого. — Да-за-ай! Вспыльчивый нрав и физическая сила порой могли играть злые шутки. Раньше Чуя этого не понимал, ведь в трущобах всё было только на руку: на улицах не наблюдалось никакой городской стражи, а если бы те и были, то попросту побоялись бы вставить поперёк лишнее слово; друзья против воли окрестили его королём и тянулись за ним, стремились держаться по одну сторону или же вовсе спрятаться за спину. Намеренно Чуя за подобным влиянием никогда не гнался, но так уж вышло само собой, что защита тех, кто тебе дорог, со временем автоматически приравнивалась к лидерству. В училище всё оказалось по-другому: демонстрация силы приветствовалась лишь в рамках тренировок, за потасовки же можно было схлопотать наряд. К контролю он привыкал сложно, инструктора слушал лишь номинально и быстро дал всем понять, что злить себя — идея хреновая. Но с одним индивидом не проходили никакие методы. Осаму Дазай был самой паршивой дрянью, с которой ему доводилось иметь дело. И из-за него же проваливались все попытки Накахары держать себя в руках. Скудного света керосиновой лампы, подвешенной одиноко на крючок подле деревянной арки, хватало разве что на то, чтобы выхватить из темноты бледные очертания ближайших стойл. Конюшня пустовала, держащихся здесь лошадей заранее перевели в запасные денники. Чуя зажёг кремнем ещё одну лампу, установил её у противоположного выхода и поправил на себе топорщащиеся широкие штанины, заправленные в старые берцовые ботинки. На Дазая он старался не смотреть — уговаривать себя на это приходилось всеми силами разума, брезгливо цепляясь пальцами за вилы и сгребая сено в тачку. Тот семенил рядом и помогал с явной неохотой. Нос на его аккуратном бледном личике был разбит, из одной ноздри торчал свёрнутый в маленький рулон кусочек бинта — Чуя постарался. Догнал вчера и постарался так, что теперь вместо утренней пробежки и завтрака они оба мыли стойла. Разогнувшись со страдальческим стоном, Осаму размял спину и подтянул выше перчатки — доставшаяся ему последняя пара была сильно велика и постоянно сползала с ладоней. — Чуя, — начал было он. — Нет, — жёстко отчеканил Накахара, продолжая со сдавленной злостью сгребать сено так сосредоточенно, что глубоко царапал вилами землю. — Если буду говорить с тобой, то точно тебе что-нибудь сломаю. Так что ради своей же безопасности заткни свой рот, Дазай. — Я всего лишь хотел спросить, где ты оставил лопату. На мгновение подняв голову, Чуя быстро оценил обстановку: Дазай был прав, с сеном они почти закончили. — Там, снаружи, — кивнул он. Кипевшая внутри ещё с прошлого вечера злоба понемногу остывала, пока они работали в тишине, перебрасываясь незначительными фразами лишь по делу. На улице накрапывало эхо прошедшего ливня, вдалеке слышался топот проснувшихся курсантов и приглушённые приказы инструктора Флокка. — Ты всё ещё злишься на меня? — Я же просил со мной не разговаривать, — Чуя старался всем своим видом продемонстрировать, что продолжать не намерен. Как будто Дазай, всегда радостный возможности попиздеть по поводу и без, когда-либо его слушал. Он помолчал какое-то время, почти убедив Чую в своём покорном смирении, и всё равно заговорил снова, видимо физически неспособный заткнуться. — Знаешь, как я уговорил Криса? Это забавно, тебе понравится. С обречённостью Накахара вздохнул, решив хотя бы с достоинством принять неизбежность своих мук, и, выпрямившись, в ожидании на него уставился. — Ну? Дазай мгновенно весь просиял: заулыбался счастливо, выпрямил плечи и взгляд на нём сосредоточил, смахнув небрежным движением головы упавшую на глаза чёлку. Чуя даже почти перехотел ему врезать (желание это в последнее время становилось перманентным). — По правде говоря, я планировал сначала что-нибудь интересное придумать, а потом в шутку ляпнул — расскажу управлению, что он прячет под матрасом. И он сразу на всё согласился, представь? — глумливые смешки так и рвались из него, и под конец слова совсем потерялись в тихом хихиканье. — Везучий же ты ублюдок, — прокомментировал сдержанно Чуя. Дазай в ответ невинно пожал плечами, вытер со лба выступивший пот и в который раз поправил свои перчатки. Наблюдая за ним, Накахара осознавал, что его это начинало раздражать. — Тц, дай руку, — потребовал он, вытянув вперёд ладонь. В замешательстве Осаму замер, уставившись на него с вопросом в глазах. — Давай, не откушу. Поразмыслив немного, он всё-таки с настороженностью вложил свою руку в чужую. Чуя отыскал в кармане куртки простую трикотажную верёвку небольшой длины, одну из тех, которыми обычно подвязывал волосы, обмотал дважды вокруг его запястья, подтянув предварительно перчатку, и завязал крепкий узел. Затем повторил всё со второй рукой, стараясь не обращать внимание на отобразившееся странное, непонятное выражение на лице Дазая, с которым тот его разглядывал, и наконец отпустил его. — Вот. А то достал уже. — Спасибо, — промямлил он удивлённо. Чуя лишь фыркнул, брезгливо махнув на него рукой, и вернулся к работе. Скоро должен был появиться Флокк, а они уже отставали от графика почти на целый час. Не хотелось бы, чтобы к стойлам в наказание накинули что-нибудь ещё. Охоты прибирать за лошадьми, тем не менее, совсем не было, и, повозившись ещё немного, Чуя всё же решил, что диалог с Дазаем — не такое уж плохое отвлечение. Да и выбора особо не было, раз уж они застряли тут вдвоём. — Как думаешь, что там? — спросил он как-бы невзначай, даже не удосужившись повернуться. — М? — Осаму непонятливо на него покосился. — У него под матрасом, — пояснил Накахара. — Не знаю. Они одновременно переглянулись, вопрос повис в воздухе. Дазай предвкушающе ощерился, как делал всегда, поддаваясь своей природной тяге к изысканным ухищрениям, и ожидаемо предложил ему: — Может, пари? Кто выяснит первым, в следующий раз оставляет на другого всю работу. — Ха, идёт! — с азартным блеском подхватил его настрой Чуя, незаметно даже для самого себя соглашаясь с тем фактом, что и следующее наказание им придётся отбывать вместе. Он, всё же, врал себе, говоря, что ссоры в их с Дазаем общении были обыденным делом, наверное даже настолько убедительно, что и сам в это поверил, стирая из памяти всё остальное. Да, Дазай грозил стать его личным подростковым кошмаром, но Накахара скорее согласился бы на него, чем принял факт их своеобразной приязни. В Подземном городе у него какое-то время жили двое котят, Чуя отобрал их у старухи, топившей случайный помёт своей разродившейся кошки в сточных водах под мостом. В помёте их было восемь, если не больше, но за остальными он не успел. Те двое, слепые и голые, абсолютно без шерсти, тихо попискивали на его руках, переползая по ладони, и, Чуя никогда никому не признается, но в тот момент ему хотелось плакать. Он всегда, с самого раннего детства знал, что их мир неправильный, но видеть подобную же несправедливость по отношению к неповинным животным, едва появившимся на свет, оказалось совсем невыносимым. Котят он выходил — держал в тепле, кормил из одноразовых шприцов, достать которые было на удивление просто. Они подросли, окрепли, набрали вес и прожили у него ещё почти год. И постоянно — Чуя как сейчас помнил, — просто постоянно дрались. Не играли, шутливо заваливая друг друга на бок, как это обычно бывает, а именно дрались, с шипением и гонениями друг друга по всему дому. А потом, в редкие часы спокойствия, пока один заваливался на подстилку или Чуе под бок, второй тут же подбирался к нему под лапу и утыкался мордочкой в грудь. В такие моменты они являли собой чистое умиротворение. Как-то в один из летних вечеров Накахара нашёл одного из них мёртвым. Шпана поиздевалась и насадила голову на пику забора. Тогда он уже не сдержался — сжимал в трясущихся руках остывшее обезглавленное тельце и долго, надрывно плакал, сжавшись в комок у своей двери. И тогда решил для себя: то, что ему дорого (тех, кто дорог), защитит любой ценой, из шкуры вон вылезет, но навредить не позволит. Потому что человеческая раса в массе своей никаких благ и жалких отголосков жалости не достойна. И казалось — быть может, титаны — это не проклятие, а кара божественная, которой они лишь зря противятся, лицемерно прикрывая свою чёрствость жестокостью мира. Другого котёнка он отдал порядочной соседке, получившей разрешение на переезд в Хлорбу. А позже собрал вокруг себя малочисленную группу самых близких себе людей. Потому всё неприятнее было признавать, что мудак Дазай, разделивший Чую с ними, играючи и с лёгкой непосредственностью постепенно входил в этот круг.***
Говорят, около шестидесяти разведчиков из ста погибают в первой же экспедиции — цифры не очень-то воодушевляющие, надо сказать, особенно когда находишься в списке новобранцев этого самого Разведкорпуса. Восемьдесят первый кадетский отряд выпустился без особых происшествий — на их год, грубо говоря, вообще ничего особенного не пришлось. Всего лишь очередной выпуск новоявленного свежайшего пушечного мяса на убой. Мысль эта была больной, отравляющей, от неё хотелось истерично смеяться, запрокинув голову, до выступающих в уголках глаз слёз, но она же и была реальностью, сбежать от которой можно лишь в собственные мечты. Впереди, на самом горизонте, где всходило солнце, постепенно вырисовывались очертания леса: вековые деревья пока казались лишь тоненькими, хрупкими прутьями, не толще человеческого среднего пальца, который хотелось многозначительно вытянуть в их сторону, но уже тревожно взирали на них издалека, обещая адские муки в своих объятиях. Чую вместе с Дазаем и ещё несколькими самоубийцами из восемьдесят первого распределили под руководство лейтентанта Рухатца, который сам данное звание получил совсем недавно, в связи с чем среди их отряда ходили встревоженные, недоверчивые шепотки. Большинство выпускников ожидаемо отправились в ряды Гарнизона, а почти все из лучшей десятки заняли свои почётные места в рядах Военной полиции. Пусть от абсурда Чую и пробивало на смех — те, кто действительно могли сражаться против титанов, никогда в своей жизни не станут этого делать, — но он их, всё же, понимал. Более того, поступил бы точно также, будь у него выбор — ведь что плохого в том, чтобы обеспечить себе и своей семье сытое и надёжное существование? Как иронично, думалось ему, что даже у самых откровенно безнадёжных кадетов возможностей было больше, чем у первого в списке. Но что уж теперь жаловаться на несправедливость судьбы? С левого фланга взлетел вверх столп красного дыма, затем последовали ещё три таких же, пока не достигли центра строя, откуда затем был выпущен зелёный сигнал, и войска сменили направление, обходя замеченного титана по окружности. Командир отряда вскинул в сторону правую руку, и Чуя натянул поводья, следуя за ним. Главной целью было разбить перевалочный пункт в этих местах для последующих вылазок, чем должны были заняться отряды с первого по третий. Остальных же, подобно расходному материалу, которым они в сущности и были, поставили в ряды обнаружения и охрану запасных лошадей. — Ну вот, началось, — невесело усмехнулся Осаму. Чуя кинул на него быстрый взгляд, стараясь вместе с тем не упускать ничего подозрительного из поля зрения. Форма разведчика сидела на нём как влитая, будто только в ней он и мог родиться. Куртка, из под которой виднелись крепления ремней, идеально обтягивала плечи, в сочетании с изумрудным плащом придавая его угловатой подростковой фигуре зрелой мужественности. Откровенно говоря, Чуя даже слегка завидовал — свой собственный вид в той же самой форме ему не шибко нравился. В особенности после слов Дазая о том, что в ней он кажется ещё ниже. Вообще, поведение Дазая в последнее время его настораживало. Не то чтобы издевательства были чем-то необычным, но после того, как их обоих окончательно утвердили в Легион Разведки, он вёл себя как-то совсем странно: постоянно был полон энергии, словно хлебнул чего запрещённого, отпускал жестокие шутки, которые они редко позволяли себе в сторону друг друга, придерживаясь некой немой договорённости не затрагивать больные темы, — однако прошлым утром Чуе впервые за довольно внушительный срок по-настоящему захотелось ему врезать. Доктор Ёсано тогда обрабатывала его случайный ушиб, а Осаму, с презрительным видом усевшись рядом, высказал равнодушно: — Зря Вы так стараетесь, мэм, только впустую время тратите. Он же со дня на день, глядишь, кого-нибудь да прикончит и сядет к своим дружкам за решётку. Они его уже заждались. Чуя едва сдержался, чтобы не размазать это мерзкое выражение безразличия на его лице. И так продолжалось уже несколько дней, причём мерзким образом вёл он себя со всеми, не только с Накахарой: чуть не довёл Розу до слёз, заявив, что совершённое её отцом самосожжение в жертву священным стенам было вполне закономерным исходом для подобного фанатика, а Тобиаса назвал безнадёжным мусором, которому не стоит и пытаться что-то из себя представлять, ведь его всё равно сожрут в первой же вылазке. Теперь же Дазай скакал в отдалении от Чуи и невидящим взглядом смотрел перед собой. Стылый воздух трепал его волосы и полы плаща, в руках зажаты поводья. И вот поди догадайся, что у него на уме. — Линиям разведки — рассыпаться! — приказал впереди командующий Хубер. — Сохраняйте строй и держите друг друга в поле зрения! — добавил лично для них лейтенант Рухатц, перед тем, как сам увёл лошадь вправо. Дазай отклонился в левую сторону, Чуя же прибавил ходу и унёсся вперёд. В скором времени авангардные войска совсем скрылись из виду и Накахара остался один, только где-то в отдалении можно было разглядеть среди редких деревьев и кустарников крохотные фигуры двух других всадников. Накануне прошёл дождь, из-за чего всё вокруг пахло влажной землёй и отсыревшей древесиной. Не поскользнуться бы только. Напряжение витало в воздухе, спровоцированное неестественным, тревожным спокойствием, в котором тонули окрестности. Стоило где-то за спиной взлететь беспокойной птице или хрустнуть какой-нибудь ветке, по телу тут же пробегали мурашки и голова непроизвольно дёргалась в сторону, выискивая противника взглядом. Чем дольше ждёшь, тем сильнее становится страх. “Спокойно, дыши глубже”, — велел себе мысленно Чуя, пытаясь унять разбушевавшееся сердцебиение. К смерти он был готов ещё с того момента, как Дазай показался перед ним в гнилом переулке и сунул носом в собранные по крупицам доказательства всех совершённых его группой преступлений; по сути, на неё же и подписывался, вступая в ряды армии, оттого наверное и не было страшно. Сейчас или позже — она в любом случае придёт за всеми, но ожидание — вот, что было самым мучительным. Издалека снова поступил красный сигнал. Заметив его, Чуя быстро зарядил дымовой пистолет и послал сигнал дальше. Титан этот был недалеко, видно даже отсюда: лежал прямо на животе и тощими короткими конечностями скрёб по земле, с трудом передвигая собственную тяжёлую тушу. Прищурившись, чтобы разглядеть его получше (всё-таки первый, которого он видел вживую), Чуя с разочарованием прищёлкнул языком, ведь тот ничего особенного из себя не представлял. С таким бы даже кто-нибудь из новичков справился. Странно, но он ожидал чего-то пострашнее, чего-то… ужасающего. Немыслимой, неоспоримой силы, которая сметала бы войска напрочь, дробила кости в щепки и сотрясала землю. Этот же казался совершенно беспомощным, его даже в какой-то степени было жаль. Большими, расширившимися зрачками в бездумных глазах он следил за Накахарой, и тот как завороженный глядел в ответ, уезжая всё дальше. Всё же было что-то жуткое даже в таких совершенно безобидных особях — в том, насколько они похожи на людей, от гуманоидного телосложения в целом и вплоть до отдельных мельчайших деталей. В юности Чуе иногда приходилось наблюдать детей, родившихся со страшными аномалиями: младенцев с более чем четырьмя конечностями, раздутыми до безобразия головами, срощенных между собой близнецов, передвигающихся подобно тараканам. Помнится, женщина, что жила в соседнем квартале, родила таких после изнасилования собственным братом. Те дети на улице никогда не показывались, мать держала их взаперти, лишь ночью позволяя выйти во внутренний двор, а критическая нехватка солнечного света очень скоро привела к дополнительным проблемам со здоровьем. Но иногда, проходя в одиночестве мимо их дома, Чуя видел в окне этот скрещенный паучий силуэт с четырьмя глазами, что улыбался ему ярко и махал руками. И Чуя улыбался в ответ. И верил, что это хоть немного, но делает тех одиноких детей счастливее. Этот титан, он был похож на такого же изуродованного ребёнка. Они все такие?.. Внезапно за деревьями вспыхнул серый дым. Взгляд за него зацепился сразу, и Чуя дёрнулся, словно очнувшись от гипноза, в который его втянул тот лежачий. Серый цвет означал аномального. Пока он дрожащими руками доставал из поясной сумки снаряд для ракетницы, в воздухе показался ещё один такой-же. Их двое? Чуя вытянул руку и выстрелил, в тревожном ожидании уставившись на горизонт. Наконец послышался грохот. Снося деревья, взору показалась громадная, метров двадцать в высоту, если не больше, фигура, вслед за которой на полной скорости мчался Рухатц. Лошадь догнать его не могла, тот был слишком быстрым и не обращал ни на кого внимания, бежал напролом, в неестественном изгибе прижав руки к бокам, пока голова его, словно волчок, от тряски раскачивалась из стороны в сторону. “Не вступать в бой, я расправлюсь с ним!” — лейтенант подал сигнал новичкам — ему и Тобиасу с Хайке, что находились ближе. Но титан неумолимо отдалялся от него, а конь, похоже, уже совсем выдохся и начинал замедляться. Как же долго его уже преследуют? Не успеет, — понял вдруг Чуя. А впускать его во внутреннее построение категорически нельзя. Дёрнув лошадь, Накахара проигнорировал приказ и сменил направление, рванув ему навстречу. Ветер засвистел в ушах, картинка по сторонам смазалась в единое неразборчивое марево красок. На ходу он вынул клинки, приготовившись перейти на пространственное маневрирование. Внезапно титан замедлился. Попытался остановиться сразу, но тело инерцией ещё тряхнуло вперёд. Длинные, непропорциональные руки безвольно опали вдоль тела, голова прекратила метаться, подбородком упав на грудь. Что-то было не так, сердце от жуткого предчувствия приближающейся беды сделало в груди кульбит и рухнуло, когда титан вдруг резко вскинул голову и выцепил взглядом Тобиаса и Хайке. А потом бросился к ним, так сильно оттолкнувшись от земли, что сам не устоял ровно на ногах и завалился вперёд, помог себе руками и продолжил бежать. — Твою же!.. — выругался в сердцах Чуя, следом сильнее ударяя лошадь по бокам. Их предупреждали об аномальных ещё на первых этапах подготовки к выездам, наравне с изучением строя дальнего обнаружения. В отличии от обычных, поведение таких монстров совершенно непредсказуемо: некоторые бросаются на животных, расшибают себе намеренно голову или по какой-то неведомой причине привязываются к одному конкретному месту, не покидая его, даже если пытаться их выманить; интерес к людям в секунду может у них возрасти от полного игнорирования до адской помешанности, приводящей к резкому заострению рефлексов. Они будто на мгновение становились чуть более разумны, словно из животных инстинктов это превращалось в поставленную для себя цель. По крайней мере, именно так это описывали старшие по званию, своими же глазами Чуя видел подобное впервые. И даже был уже готов раскаяться за свои недоумение и недоверие при виде того лежачего, будто бы этими мыслями навлёк на них всех беду. Издав пронзительный, наполненный ужасом восклик, его сослуживцы бросились прочь, держась тем не менее вместе. Разумнее было бы разбежаться в разные стороны, так хотя бы можно было бы выиграть время и сбить чудовище с толку, однако в порыве паники они, видимо, и подумать об этом не успели, лишь инстинктивно цепляясь за стадное чувство “Вместе — лучше”. Титан нагнал их быстро, уничтожив все надежды на возможность скрыться. Занёс тяжёлым, обманчиво медлительным жестом руку в сторону и приготовился схватить. Вовремя отреагировавшая Хайке успела увести лошадь прочь, избежав столкновения, а Тобиас же, по натуре своей всегда более мнительный, того же сделать не смог. Громадная ладонь ударом сшибла его лошадь в далёкое дерево. Чуя уже распахнул было рот, удержав испуганный крик лишь потому, что горло жутко резало от ветра, но в последний момент Тобиас спрыгнул на землю. Тело его протащило по траве, голень рассекло в кровь подвернувшимся камнем. Вздыхать с облегчением было пока рано. Обнаружив в своей руке пустоту, титан вновь сосредоточился на парне, который, с трудом приподнявшийся на колени, теперь был действительно беспомощен. — Твою мать, Тоби! — зло просипел Чуя самому себе, вспоминая недавние слова Дазая. Только бы те не оказались пророческими. Наконец оказавшись достаточно близко, он выпустил трос в согнувшуюся спину титана и взлетел в воздух, судорожно пытаясь сообразить, как следует поступить: склонившийся над Тобиасом монстр рухнет прямо на него, раздавив без шанса, если прикончить его сейчас. Времени на план не было. Тело вдруг заработало само, словно на чистых инстинктах, мозг едва успевал обработать поступающую информацию, в то время, как оно уже неслось вниз. Стремительно пронёсшись у титана под ногами, Чуя сунул обратно клинки и вытянул руку, схватив Тобиаса буквально за мгновение до того, как им обоим бы раскрошило кости загребущими пальцами. Гарпунный захват отцепился и они кубарём покатились по земле, ловя телом каждую неровность. Оглушительный гортанный рёв едва пробивался сквозь звон в ушах от ушиба головы. — Молодец! — будто через толщу воды услышал он одобрительный голос. Голова кружилась, но боль ещё не ощущалась в полной мере. Инстинкт самосохранения не позволил должным образом передохнуть, и Чуя сразу вскочил на ноги, готовый бежать на своих двоих, если понадобится. Но над плечом противника взмыла чья-то фигура — отвлечённый на них двоих, титан пропустил Рухатца, который уже заносил клинки для точного удара. Замерев в ожидании, Накахара наконец позволил себе думать о благополучном исходе. Лейтенант закричал и крутанулся в воздухе, зацепившись тросом за его шею. Аномальный развернулся так быстро, что Чуя едва успел вдохнуть. Порвался со звонким треском натянутый трос, а секундой позже титан поймал мужчину, как муху, скорее всего мгновенно переломав позвоночник. Переместив большой палец на его повисшую безвольно голову, надавил сильнее, и она лопнула, забрызгав всё вокруг кровью. Картинка упавшего на землю тела отпечаталась на сетчатке глаз потрясённого Чуи, словно вместе с ним только что раздавили его хрупкую надежду. Титан даже не собирался его есть. — Лейтенант! — вскрикнула болезненно Хайке, и её голос мгновенно привёл его в чувства. Осознав собственную ошибку, рядовая замерла, в панике бегая взглядом по лицу обернувшегося к ней титана. Чуя быстрым движением ощупал привод, удостоверившись в его исправности, но всё ещё дезориентированный, он едва взмыл в воздух, как ладонь титана хлопнула по земле, подняв в воздух слой травы, грязи и крови. Проигнорировав судорожное сердцебиение, Чуя со стылой яростью взметнулся вверх и на пределе своих сил резанул по затылку. От песка слезились глаза и хотелось плеваться, ноги плохо держали, стоило только адреналину схлынуть. Тяжёлая туша аномального пала, а приземлившийся рядом Чуя глубоко дышал через рот, не веря в то, что ему удалось. Клинки дымились от крови вместе с обнажённым телом, скрывая своим паром от Накахары заливающегося слезами Тобиаса. Тот сидел перед огромным пятном из крови и ошмётков внутренностей Хайке Уолш, раздавленной вместе с собственной лошадью, и не плакал — ревел. Надрывно и громко, но голос его Чуя всё равно слышал будто в отдалении, намеренно пытаясь абстрагироваться от случившегося. Только что он убил своего первого титана, причём не обычного, а аномального, но на паршивую гордость собой изойти не хватало лицемерия, желания и сил. Они потеряли капитана отряда и одного рядового. Всего лишь из-за встречи с одним аномальным титаном. Осознание всего этого отдавалось страшной болью в висках. Хайке была сильной — заняла восьмую строчку в списке лучших кадетов, но продемонстрировать свои умения не успела. В Шиганшине её ждали родители и младшая сестра, которая на удачу сплела ей цветастый браслет. “Не помогло”, — мрачно усмехнулся про себя Чуя, вовремя удержавшись от того, чтобы произнести это вслух. Он где-то слышал, что больное чувство юмора часто становится следствием пережитого стресса. Этакая попытка уйти от реальности. — Эй, вы в порядке? — окликнул их вдруг чей-то голос. Чуя выпрямился, собирая себя по частям, и обернулся на звук. В седле приближающейся лошади сидел офицер Питерс, с головы до ног облитый дымящейся чужой кровью, словно иллюстрация детских страшилок. Точно, сигналов ведь было два, занятый борьбой Чуя об этом совсем позабыл. Поравнявшись с Накахарой, он спрыгнул на землю и угрюмо осмотрелся вокруг. Тобиас всё ещё плакал, но уже куда тише, лишь дрожащими руками обнимая себя за плечи. По-хорошему надо было бы его успокоить, но Чуе становилось тошно от одного только взгляда. По видимому, Питерс тоже на подобное моральных сил тратить пока не хотел, лишь досадливо поджав губы. — Уолш? — уточнил он тихо у Чуи и тот кивнул в ответ. — Где лейтенант? — Тело должно быть где-то там, — махнул он рукой в сторону. Страшного осознания на лице офицера не отобразилось — он, вероятно, подобного ответа и ожидал, не увидев Рухатца сразу. Вздохнув, хлопнул Чую ободряюще по плечу и уверенной походкой отправился в указанном направлении. Вынув из под плаща небольшой складной нож, тот натянул куртку на обезглавленном теле лейтенанта за воротник и аккуратно срезал форменную нашивку с нагрудного кармана. Спрятал её быстро, на секунду сжав тяжело веки, и, что-то тихо пробормотав (вероятно — слова прощания), взялся за то же самое с формой Хайке, невозмутимо ступив в лужу. — Возьми, — сказал он спокойно, размеренно, протянув тихо подвывающему Тобиасу замызганный в грязи и мокрый от пропитавшей его крови кусок ткани с изображением Крыльев свободы. Вздрогнув, тот поднял на него глаза, и, сосредоточив взгляд на предложенной вещи, яростно замотал головой. — Возьми! — повторил настойчиво Питерс. — И хватит реветь — солдат ты или кто? — жёстко отчеканил он. — Хочешь остаться оплакивать её — пожалуйста, только тогда незачем было приходить в Легион, слюни прекрасно можно распускать и за стенами. Вернёмся — можешь горевать, сколько захочешь. А сейчас нужно затолкнуть свои переживания в задницу, взять себя в руки и найти способ поскорее убраться отсюда — мы на открытой местности, парочка обыкновенных титанов — и нам крышка. Чуя глотал ртом тошнотворный воздух, глядя пристально, как кровь испарялась с его пальцев, грея отстранённо мысль о необходимости перчаток, и слушал спокойный голос Питерса, который своей строгостью приводил разворошенный рассудок в порядок. Хайке умерла. Капитан их отряда тоже. Он сжал крепко пальцы в кулак, устраивая в сознании эту мысль — она почему-то легла легко, как пух, как… хах, как-будто сравнения имеют хоть малый смысл. Тобиас утёр рукавом лицо, нашёл в себе какие-то крупицы сил для того, чтобы успокоиться, и принял протянутую нашивку. Питерс только неопределённо хмыкнул, хмуро сведя к переносице густые брови. — Считайте, это ваше посвящение. Не справитесь с грузом сейчас — дальше будет только хуже. Чуя глухо, в нервном приступе рассмеялся, не выдержав. — Хуже, да? Жду не дождусь, — произнёс он с неизвестным самому себе садистким настроем. Мышцы приятно сводило тянущей удовлетворительной болью, как после хорошей растяжки перед длительным забегом, а именно этот забег, судя по всему, ожидал впереди. Следящий за ним пристально Питерс помрачнел лицом. — Ты Накахара, верно? Подай сигнал, нам нужен кто-нибудь из поддержки — сомневаюсь, что твоя лошадь вернётся. Я пока перевяжу ему ногу. Зарядив ракетницу, Чуя выстрелил и осел на песок, устремив взгляд в небо — низкие тучи медленно двигались над головой, даже не подозревая о том, что творилось прямо под ними. Свербящее внутри потрясение улеглось, обратившись в яростную, уверенную решимость, которая была намного привычнее — именно с этим чувством он обычно работал сообща в критических ситуациях, и лишившись его сегодня из-за абсолютно новых для себя обстоятельств, чувствовал себя до этих пор паршиво. Теперь же всё снова встало на места, словно недостающий болтик вернули в сложный механизм. Помощи долго ждать не пришлось — очень скоро на сигнал прибыл тот, кто по построению должен был находиться ближе всего. Дазай быстро приближался к ним, вот только ожидаемой запасной лошади при нём не было, а был Крис — весь измотанный и истерзанный, без привода. И всё равно как-то неожиданно полегчало на душе. — Что у вас стряслось? — опережая явно просящиеся вопросы, потребовал объяснений Питерс, стоило только им подъехать достаточно близко. — Сэр, — отдал честь Кристофер, оперативно спрыгнув на землю. Дазай же в своей извечной манере лениво сполз с седла и также неохотно прижал к сердцу руку. Глаза его тем временем с интересом осматривались. — Крис Шуберт из правого фланга. Мы наткнулись на большую группу титанов, мне единственному удалось сбежать. Привод был неисправен и сильно замедлял, пришлось его бросить. Раз так, то понятно, как титанов пропустили так далеко — видать, теперь они сами стали последним оплотом, отделяющим врагов от повозок. — Осаму Дазай, отделение поддержки. Встретил его в паре километров к юго-западу, — отчитался он. А затем выразительно взглянул на бледного, как тень, Тобиаса (на Чую же не смотрел будто намеренно), и слабо кивнул ему, как всегда внимательный до мелочей. — Я сочувствую. Тобиас шмыгнул носом и отвернулся, вперив тяжёлый покрасневший взгляд на свои ботинки. — Плохо дело, — нахмурился офицер, сжав пальцами подбородок. — Если правый фланг разбит, то продолжать миссию слишком рискованно, мы лишились возможности раннего обнаружения. Нужно доложить об этом командованию и возвращаться обратно. Вдруг выступив вперёд, Дазай подскочил к развернувшемуся было офицеру и бесцеремонным образом перехватил его за плечо. — Простите, сэр, но это неразумно, — произнёс он быстро. К удивлению Чуи, вместо того, чтобы послать его, Питерс выжидающе остановился, с некоторой заинтересованностью обернувшись к нему. — И что ты предлагаешь? — резким, грубым тоном спросил он. — Как только те титаны окажутся здесь, сделать мы ничего не сможем. — Подадим сейчас сигнал, чтобы строй сменил направление. Они ещё должны быть далеко, на правом фланге было много бойцов, мы сумеем оторваться. Затем рассредоточимся, насколько это возможно, не упуская друг друга из виду — обхват территории уменьшится, но мы всё ещё сможем вовремя предупредить остальных об опасности. Если мои расчёты верны, то осталось не больше двадцати миль — продержимся. Это… имело смысл, но взгляд офицера вдруг потяжелел. Впервые за всё то недолгое время, что Чуя его знал, он выглядел настолько мрачным и… рассерженным. — Ты молод, я понимаю, считаешь, что цель оправдывает средства, — сказал он медленно, грозной тучей нависнув над Осаму. — Твой план мог бы сработать, если бы нас было больше, но здесь всего пятеро, а лошадей и вовсе три — о каком своевременном обнаружении вообще может идти речь? Я доложу генералу о происходящем и уж он сам решит, как поступать дальше, — развернувшись, приказал им: — Примкните к охране повозок. Кто ослушается приказа — пойдёт под трибунал. Если выживет. И умчался вперёд, оставив их одних. Окинув быстрым взглядом остальных, Чуя остановился на Дазае: тот ещё с минуту недовольно глядел вслед удаляющемуся силуэту офицера Питерса, чуть поджав от негодования свои тонкие губы, и явно проводил какие-то свои умозаключения в голове. — Ясно, — выдал он внезапно, Чуя даже вздрогнул от неожиданности. — Ну, чего стоим? Вы ведь слышали приказ. Тобиас, отдай Крису свой привод, раз он тебе уже не понадобится, — распорядился он, сам взобравшись на лошадь. Растерявшийся Тоби сначала принял его слова за оскорбление, но, поняв, что тот ссылается на его ранение, а не на мягкотелость, послушно отстегнул от себя ремни. Осаму, тем временем, протянул руку Накахаре и в ожидании наклонил голову, когда тот с недоверием покосился на него исподлобья. — Ты ведь не собираешься добираться на своих двоих? — произнёс он со стоном. Когда осознание нашло на него, Чуя с надеждой обернулся в сторону Криса, но тот уже взял к себе Тобиаса. Обречённо вздохнув, он принял предложенную руку и сел позади довольно ухмыльнувшегося Дазая, сцепив руки поперёк его живота. Ничего особенно неприятного в том, чтобы доверить своё здоровье (не только физическое) умению Дазая верховой езды на самом деле не было — он даже не говорил ничего, просто молча следил за дорогой. Ощущение реальности происходящего тем временем неумолимо возвращалось и вместе с ним вернулась боль, приглушённая прежде адреналином. Запустив пятерню в волосы на затылке, чтобы ощупать место предположительной царапины, Чуя с шипением тут же отдёрнул её — пальцы были в крови. — Ты ранен? — спросил вдруг Осаму, коротко обернувшись к нему. — Ерунда, потерплю, — вытер он ладонь о брюки. — Если хочешь, можем остановиться и я помогу перевязать. — С каких это пор ты стал обо мне беспокоиться? Дазай замолчал, какое-то время ничего не отвечая. Тело под его руками напряглось. — Сейчас любой боец на счету, Чуя. По-моему более странно, что ты ни за кого не переживаешь, — сказал он наконец, и теперь уже пришла очередь Накахары удивлённо глядеть ему в затылок. Он был готов к любому ответу, его бы не задело, даже если бы Дазай сейчас заявил, что просто собирается использовать его в будущем как наживку. Но его голос звучал слишком уж резко. И что это была за пауза?.. — Я согласен с тобой насчёт построения, — к удивлению для себя признал Чуя. — Звучало разумно. Думаю, можно было бы попытаться. Но офицер… это просто вопрос приоритетов. Жизни подчинённых он ставит выше. От Осаму послышался высокомерный смешок. — Ты такой наивный, Чуя. Плевать ему на наши жизни — он просто боится взять на себя ответственность. Возможно, в его словах и была доля правды, но полностью согласиться с ним после увиденного Чуя не мог. Время медленно переползло за полдень, пока они добирались. Прислонившись лбом Осаму в спину, Чуя позволил себе ненадолго расслабиться, наслаждаясь теплом его тела рядом. Голова болела, и несмотря на то, что ранее уже отказался от помощи, Накахара вдруг поймал себя на мысли, что хотел бы, чтобы Дазай настоял. Осознав, о чём только что думал, он встряхнулся, резко выпрямившись, и шлёпнул себя по щекам. Это всё от шока. Точно, в отличии от них всех Осаму ведь ещё ни разу так и не видел титанов. Его новенькая форма была чистой и сидела всё также отлично. И сложно было сказать, хорошо это или плохо — всё ведь ещё впереди, а они, по крайней мере, уже хотя бы получили представление, с чем имеют дело. — Чуя? Всё в порядке? — Да, — опомнившись, ответил Накахара. — Ты очень сильно сжимаешь пальцы. Чуя опустил растерянный взгляд на свои руки, что держали Дазая за талию — ткань его куртки под ладонями смялась, а на кистях от напряжения отчётливо проступили очертания вен. — Холодно просто, — тихо пробормотал он в оправдание, ослабив хватку. — Не знай я тебя, подумал бы, что тебе страшно, — в глумливой манере поддразнил его Осаму. — Даже если бы это было так, страх, знаешь ли, нормальная реакция в нашей ситуации. Почему ты ведёшь себя так? Дазай устало вздохнул. — Я всего лишь хотел, чтобы ты немного расслабился. — У тебя не вышло. — Как же с тобой сложно... С ним сложно? С Чуей? Нет, если бы это сказал кто-то другой, он бы ещё понял, но от Осаму подобное было чистой воды лицемерием. Дазай, со всеми своими выходками в отношении Чуи, не имел никакого права говорить ему такого. Это Накахара в их дуэте был тем, кому приходилось терпеть его абсолютную непробиваемость, а не наоборот. Но не успели гневные размышления обрести какую-то осмысленную форму, как их прервал чей-то далёкий крик. — Что это было? — Тобиас испуганно вытянул голову. Никто из них не ответил. Переглянувшись с Крисом, Дазай снова ударил лошадь по бокам. Они приближались, и Чуя вдруг понял, что голосов на самом деле было много: они вопили, яростно и отчаянно, передавали друг другу приказы и стонали от боли. И ещё был шум — грохотание шагов, лязг оружия, стук копыт десятка лошадей. И рычание, похожее на животное. От осознания похолодели пальцы — должно быть, титаны обогнули их, добравшись прямиком до арьергарда и повозок. Это также означало, что в охране лошадей на этой стороне никого кроме Дазая, скорее всего, уже не осталось. Наконец над деревьями показались головы нескольких особо высоких тварей. Один сразу припал к земле, словно потянувшись за чем-то (кем-то), а другой поднял к перекошенному безобразно лицу руку и Чуя с ужасом разглядел в ней зелёные цвета форменной куртки Разведкорпуса. Открывшаяся взору картина представляла из себя настоящее месиво: от шагов более чем двух десятков монстров подсохшая на солнце земля поднималась в воздух клубами плотной пыли, над ними и вокруг них перемещались на приводах одинокие разведчики, от которых те отмахивались, как от насекомых; кто-то тянул прочь запряжённых в телеги лошадей, куча людей беспомощно разбегались в панике. Вокруг была кровь. Очень много крови, намотанных на острые обломки внутренностей и оторванных человеческих конечностей — ладоней, пальцев рук, посеревших закатанных в землю ступней. Внутри сделалось дурно — казалось, они только что опустились в ад. На ещё один его круг ниже. — Сваливаем нахер, — пробормотал осипшим голосом Крис. — Мы не можем их оставить! — возразил ему Чуя, с усилием заставив себя глубоко вдохнуть и зажмуриться. Один из титанов поймал за трос Роуди — с громким хрустом переломил его тело пополам и закинул в истекающий слюной рот, сразу проглотив. — Да там уже некого спасать — им всем конец! Вдруг кто-то засвистел. Резко обернувшись, они оба уставились на Тобиаса — абсолютно бледный, с широко распахнутыми в ужасе глазами, парень снова приставил два пальца ко рту и свистнул, привлекая внимание нескольких титанов. — Идиот, жить надоело?! — рявкнул на него Крис во всю свою глотку. Тоби взглянул на него с ненавистью и гробовой решимостью. — Она не умерла зря! Не умерла! — закричал он, словно в бреду. Пятеро монстров высмотрели их издалека. — Да ради бога, можешь сдохнуть с ней — только меня за собой не тяни! На секунду Чуя подумал, что Крис сбросит напарника с седла, но тот, вздёрнув поводья лошади, развернулся и поспешил прочь. — Что будем делать, Дазай? — спросил он. Осаму не ответил. Более того — даже не обернулся. Встревоженно потрепав его за плечи, Чуя всё равно не добился никакой реакции. — Эй, да что с тобой?! Как приворожённый, Дазай глядел вперёд, не сводя глаз с багрового горизонта. Хотя лица видно не было, Чуе отчего-то не казалось, что выражение его должно было застыть в ужасе. Титаны стремительно приближались, оставляя с каждой секундой всё меньше шансов сбежать. Выбора не было — в горячей ярости сжав рукоятки клинков, Чуя прямо с лошади выпустил трос в тело одного из них и рванул вперёд, присоединяясь к сражению, отчаянно стараясь следить за фигурой на лошади хотя бы боковым зрением. Организм снова вдруг заработал на чистых инстинктах и отработанных тренировками, заученных до зубов движениях — решимость наполняла мышцы силой и тело само взлетало вверх и опускалось к самой земле, уворачиваясь от норовящих растерзать тварей, руки сами резали одного за другим — точно, уверенно, быстро настолько, что не успевал он опомниться, как уже мчался к другому, а ветер свистел беспрерывно в ушах вместе с чужими болезненными воплями. Жизнь, будто издеваясь, превратила первый же их выезд за стену в полную катастрофу, хренов ночной кошмар, который будет мучить выживших ещё многие годы после. — Чуя! — вскрикнул вдруг кто-то позади, как только он расправился с, кажется, уже пятым по счёту, теряя к тому времени бдительность от ноющего навязчивого ощущения, что эта кровавая бойня не закончится никогда. Едва он успел обернуться через плечо и заметить направляющегося к себе на полной скорости гиганта, как кто-то стрелой пронёсся прямо у того под ногами, разорвав лезвиями сухожилия. Монстр сразу рухнул наземь, а Чуя отпрыгнул в сторону и мгновенно взметнулся вверх, нанося добивающий удар в заднюю часть шеи. — Живой? — Дазай тяжело дышал, но более ничем своего прежнего состояния не выдавал — его глаза глядели как никогда холодно, сурово, с плещущейся на самой поверхности дьявольской беспощадностью, и от неё даже самому Накахаре становилось не по себе. — Как видишь, — ответил в тон ему Чуя. — Я подал жёлтый сигнал. Нужно вытащить стольких, сколько сможем. Чуя согласно кивнул. Хотелось спросить, в порядке ли он, и что это такое было, но Дазай уже умчался вперёд, на помощь загнанным в ловушку боевым товарищам, и Чуя поспешил за ним. Ряды солдат быстро мельчали. Попытки сохранить груз обречены были в самом своём ядре по причине низкой скорости и слабой маневренности телег, потому главным образом стоило сосредоточиться на устранении непосредственно титанов и спасении выживших. Очень хотелось остановиться хотя бы на минуту и отдышаться — горло резало до такой степени, что в голову начала закрадываться мысль — ещё немного, и он навсегда потеряет голос. Но остановиться означало бы верную смерть, причём не только для него. Как не прискорбно, далеко не все солдаты действовали умело. Очень многие растерялись из-за открытой местности — кроме самих титанов зацепиться было практически не за что. А некоторые из монстров и вовсе ползали на четвереньках, словно пауки в считанные секунды настигая людей и хватая сразу челюстями. Мимо пронёсся Бен, титан рванул его на себя за трос с такой силой, что с того чуть было не слетели экипировочные ремни. В следующее же мгновение рядом оказался Дазай, одним движением выдернув его из почти сомкнувшейся кровожадной ладони и отбросив в сторону. Собирался убить титана, но тем уже оперативно занялся Чуя, так что Осаму спикировал на землю проверить Бена. Едва он отыскал того глазами, отплёвываясь от поднявшейся в воздух пыли, сразу понял — Бен не двигался. Лежал на животе, раскинув беспомощно руки, и ни единым мускулом не шевелил. Дазай встревоженно подбежал к нему и перевернул на спину — внутренности живота тут же вывалились наружу, прямиком ему под ноги. Из того места, где он лежал, торчал застрявший осколок лезвия, за который зацепилась часть тонкого кишечника — видимо, его протащило по земле, вспоров тем самым весь живот и грудную клетку, так что те теперь выглядели просто как чистейший фарш. Рядом остановился Чуя. Оглядев его быстро, сглотнул вставший в горле ком и процедил сквозь зубы: — Блять. Внутри вдруг сделалось дурно. Настолько, что он едва сдержал позыв рвоты. — Дазай, ты не… — Я знаю, — оборвал его тот. — Он мог зацепиться. Мог ведь? Его ремни сместились, но не порвались же. Это было вопросом реакции. Осаму не виноват. Не виноват. Не виноват. Он пытался его спасти. Чуя сжал его плечо, прося посмотреть на себя, но Дазай не мог — он всё глядел на распластанное тело Бена, его широко распахнутые, замершие в испуге глаза, что направлены в небо, и неестественно холодный тон кожи, и не мог отделаться от ощущения, что тот похож на бутафорскую куклу. Ещё четверо монстров приближались к ним со стороны. Всё таки тряхнув его, Накахара поспешно предложил: — Нам лучше держаться вместе, — и сам обнаружил в своём голосе что-то, слишком напоминающее заботу. — Твои слева, мои справа? Тот безмолвно кивнул. Говорят, около шестидесяти разведчиков из ста погибают в первой же экспедиции. Говорят, если ты всё ещё дышишь, тебе повезло. Вступая в свой первый бой, — нет, ещё когда только объявили десятку лучших выпускников, Чуя отчего-то был уверен, что везти ему будет недолго. Возможно, он даже этого хотел — освобождения. От усталости — слишком ранней, от жестокости — повсеместной, и от надежды — непременно напрасной. Но теперь, теперь собственная возможная смерть казалась сущим кощунством. Потому что должен же был быть у всего этого смысл?.. Ведь если нет, то это слишком жестоко. Не для него, нет, — для Осаму. Чуя ничего не мог с собой поделать, как бы не пытался — за Дазая у него болело. Кажется, в тот день он понял, почему люди примыкают к религии — ищут оправдание тем зверствам, которые творят и которые творятся с ними. Или же это только с ним? На их глазах солдаты гибли один за другим: бедную Катрин титан отбросил прочь так, что та расшибла голову о массивный булыжник; Феликсу оторвало руки, когда две твари одновременно вцепились в него; Хельмут был раздавлен под ногами слепо несущегося вперёд монстра. Чуя мог думать только о том, что ему хочется пить — так нестерпимо, что кололо в боку. А не обо всём этом. На небе собирались тучи, но дождь уже вовсю лил, не дожидаясь их. Дождь, что окатил их всех — алый, с железным привкусом на языке. Всё тело ныло. ...Когда всё наконец затихло, они обходили потонувшие в боли окрестности, высматривая, выжил ли кто ещё. Их осталось не много: Марта, прикончившая последнего титана, придавленного тушей своего более крупного сородича, Эрик, взваливший на спину едва дышащую, однако всё ещё живую Лилли, и два офицера — Вальтер и Юнг, один из которых тяжело раненый. Тобиас с Кристофером так и не вернулись, да и не сложно было догадаться, что с ними случилось. Чуя был вымотан до смерти, тратя последние остатки сил на то, чтобы держать голову ровно, сидя прямо на голой земле, и только смотрел сквозь спавшие на лицо грязные слипшиеся пряди волос неотрывно на Дазая, который, привалившись боком к исходящей паром громадной фигуре, тяжело и отрывисто дышал. Вылазку можно было считать проваленной. Хотелось истерично рассмеяться, когда в поле зрения вдруг показалась остальная часть Легиона (как же, блять, своевременно), но даже на это не было никаких сил. Ни моральных, ни физических. А Дазай всё равно рассмеялся. Так закономерно и вместе с тем неожиданно, что Чуя против воли вздрогнул, стоило раздаться в тишине его звенящему голосу. Нагревающаяся кровь дымилась на плечах его ещё недавно выстиранного плаща и замаравшемся лице. Не успел Чуя опомниться, как Вальтер влепил ему пощёчину и смех резко оборвался. Голова Осаму тряхнулась в сторону, на щеке остался след. — Угомонись, — сказал Вальтер. Чуе захотелось одновременно и выразить ему благодарность, и врезать. Второму он пока ещё не мог найти разумного объяснения — внутри сама собой начинала закипать злость на офицера, стоило только взглянуть на то, с каким опустошением Дазай замер, словно молчаливо ожидая приговора. Внутренний диссонанс заставил растерянно встряхнуть головой, беря себя под контроль, — офицер Вальтер, как старший по званию, до сих пор нёс ответственность за них. В его обязанности непременно входило следить за тем, чтобы новички не теряли рассудок, а уж физически им доставалось и похуже. Но грязное чувство всё равно тяжестью оседало внутри, сколько бы он ни убеждал себя, что произошедшее было абсолютно обоснованно. Чуя хотел бы, чтобы ему было всё равно, в каком Дазай состоянии, потому что, на его взгляд, тот этих переживаний не заслуживал. Но на деле получалось, что Осаму сейчас был единственным, кто его волновал. В тот день они собирали трупы бывших товарищей — или же то, что осталось от их изувеченных тел. И вместе с тем собирали самих себя.***
Если самая тёмная ночь — перед рассветом, то следующее утро должно было стать прекраснейшим явлением этого десятилетия. Потому что спать в опустевшей казарме ощущалось самой настоящей пыткой. Здание, выделенное на мужскую половину подразделения новичков, стало вдруг столь молчаливым и безмолвным, что своей немотой затягивало в жуткую оторопь. На тумбочках и шкафчиках около выставленных в ряд кроватей всё ещё покоились чужие вещи: значки, колоды карт, письма от семьи и любимых. И никто их больше не вскроет, никто больше не пройдёт любовно по аккуратным строкам, не станет писать в ответ. А рассвет не будет красивым и, чего таить, даже душевного исцеления не принесёт, — на рассвете придут забрать вещи для передачи родственникам погибших. Хотя Чуя и понимал всю важность физического отдыха, однако сна всё равно не было ни в одном глазу. В этом плане он в чём-то даже завидовал Эрику, ведь тот настоял на том, чтобы остаться рядом с Лилли, которую поместили в лазарет. Он не слышал, как тикали секундные стрелки чьих-то оставленных наручных часов, в окно стучались мошки, под кроватями время от времени шуршал какой-то жук, а может, и таракан. Или даже несколько. И ни одного из таких привычных звуков слышно не было. Потому что замогильная тишина поглощала их все. Ещё немного, и это бы грозило свести его с ума. В другом конце помещения тихо скрипнул матрас. Босыми ногами Дазай прошёл по половицам, и Чуя больше ощутил, чем услышал, как тот остановился рядом с его кроватью. — Чуя, не хочешь покурить? Голос прозвучал так нереально, что он сначала было принял это за слуховые галлюцинации. — Я же знаю, что ты не спишь. Повернувшись к нему, Накахара приоткрыл крепко зажмуренные до этого глаза, не сразу разглядев фигуру Дазая в темноте. — У тебя разве есть сигареты? — Нет. Есть табак. Курение всегда казалось ему дурной привычкой, тем более для солдат, но, честно говоря, он был настолько благодарен Дазаю за нарушение мертвецкой тишины казармы, что согласился бы сейчас на что угодно. Откинув одеяло, он подвинулся и позволил Осаму сесть на кровать, подогнув под себя ноги. Устроившись, тот вынул из небольшого матерчатого пакета сигаретную бумагу, отсыпал в два листа мелко нарезанный табак и передал один Чуе, принимаясь скручивать свой в тонкую трубочку. — Спички? — спросил Накахара, повторив за ним. — Сейчас. Осаму подошёл к соседней койке и, пошарив по тумбочке, отыскал коробок спичек. Наверное, зазорного в этом ничего не было — всё равно они больше хозяину не пригодятся. Слабый огонёк света взвился пламенем над его пальцами, и Чуя с осторожностью поднёс к нему свою сигарету. Табак сильно горчил. Он никогда до этого не курил, но мог бы отдать руку на отсечение, что по качеству эта махорка самых дешёвых сортов. И где Дазай её отрыл? — Не помню, чтобы когда-нибудь было так тихо, — сказал тот после нескольких затяжек. Длинные аккуратные пальцы покачивали сигарету, сизый дым струился к потолку. — Не было, — бездумно ответил Чуя. — Да, наверное, ты прав, — он сбросил пепел с конца сигареты на пол и вдруг усмехнулся, — Стивен постоянно храпел. В непонимании Чуя уставился на него — глаза Осаму глядели прямо на него с надеждой и лёгкой задоринкой, в уголках губ обозначилась неуверенная улыбка. — Как лошадь, — поддержал он, не в силах промолчать, когда Дазай вдруг выглядел так — словно потерянное неземное создание. — Ещё и лежал прямо рядом со мной, вообще никак не заснуть. А если я затыкал уши, то утром влетало от Флокка. — Это ещё что — от меня справа спал Роуди. Клянусь, я слышал по ночам, как он передёргивал. И ведь сказать ему что-то страшно, вдруг в этот момент кончит. Чуя тихо рассмеялся, чувствуя, как напряжение постепенно покидает тело. — А у Марка вечно тикали его долбанные часы — тик-так, тик-так. Как же я хотел однажды выбросить их в окно. — И ещё, помнишь, откуда-то всё время пахло едой? Печёной картошкой. — Это от Тоби. — Серьёзно? — Ага. Не знаю, где он её доставал, но я из-за него постоянно был голодный по ночам, — Чуя снова затянулся, пропуская дым глубже, позволяя ему поглотить каждую клеточку себя. Годы ненавистного обучения пролетели так быстро, что теперь казались лишь крошечным мгновением. Всего пару месяцев назад завершилась церемония выпуска, сейчас большая часть тех, с кем он столько времени делил кров, разъехалась по свету, а тот остаток мечтателей, что хотели быть причастны к чему-то большему, был выкошен за один только день. Хотелось смеяться. И проклинать их всех за отнятые нервные клетки. И плакать. Злиться хоть на кого-нибудь, но в реальности же было не на кого. На титанов? Так они безмозглые существа, движимые инстинктами. На сослуживцев? Тем уже всё равно. На жизнь? Она, конечно, та ещё сука, но смысла в этом не больше, чем в ворошении змеиного гнезда палкой. Вот и получалось, что выход для себя нужно искать в чём-то другом. “Считайте, это ваше посвящение, — вспомнил он слова Питерса. — Не справитесь сейчас — дальше будет только хуже”. — Чуя, — сказал вдруг Дазай после короткой паузы, — можно взять тебя за руку? — Это ещё зачем? — насторожился Накахара, с подозрением покосившись на него. Осаму невидящим взглядом смотрел в узкое окно у самого потолка, о которое билась под ветром ветка. — Просто. Мне одиноко. Чуя развернулся к нему полностью, оценивающе рассматривая. На удивление, ничего в Дазае не говорило о том, что здесь мог быть какой-то подвох, но сама только фраза, произнесённая именно им, звучала в сознании Чуи как открытие. Он весь выглядел таким — завораживающим, растерянным, отрешённым. Его хотелось обнимать и бескорыстно согревать своим теплом... Если только забыть о том, что это был Осаму. Признаться, иногда, если они ладили, то Дазай ему даже нравился, но Чуя ещё при первом знакомстве успел так сильно его возненавидеть, что, стоило таким мыслям появиться, как они душились в зародыше. А теперь они курили вместе какую-то дешёвую дрянь, что б притупить ощущение омерзительной гнили, что наслаивалась вместе с фантомным запахом мёртвой плоти, и Дазай признавался ему в одиночестве — ему, Чуе, который его на дух не переносит, и всем своим видом просил поддержки. Ведь сейчас они, постоянно пререкающиеся и отбывающие совместные наказания, остались совсем одни: не дети, но ещё и не взрослые. Не понимающие совсем, что делать дальше с собственными жизнями. На Чую накатило вдруг такое отвратительное, тошнотворное чувство стыда, какое он ещё никогда в своей жизни не испытывал. Общался ли он за эти годы с кем-то ещё хоть приблизительно так часто, как с Дазаем? Кажется, нет. Чуя, по большей части, воспринимал остальных лишь как препятствия, сопутствующие элементы на пути, без которых просто не обойтись, но привязываться под строгим запретом. И только Дазай, этот засранец, был единственным, кто однозначно выбивался из всей монохромии. Пусть и, в основном, своими хитровыебанными затеями. “Ладно, Осаму, — подумал он в отчаянии, — сегодня твоя взяла”. Сдаваясь, он вздохнул и протянул вперёд руку ладонью вверх. Дазай растерянно на неё глянул, словно до конца не верил, что Чуя согласится, а затем аккуратно накрыл своей. С осторожностью Чуя переплёл с ним пальцы, привыкая к прикосновению. Кожа его оказалась слегка загрубевшей, но всё равно приятной и тёплой. Всё располагало к поцелую — захотелось притянуть Дазая к себе за затылок и смять его губы. В таком больном и отчаянном порыве. Вместо этого он откинулся на спину и отрывисто затянулся, выпуская дым в потолок. — Какой же ты мудак, — прошептал он хрипло. — Сначала губишь всё, что мне дорого, а потом... — Чуя взмахнул неопределённо рукой, не найдя в себе подходящих для продолжения слов, но Осаму на это ничего не ответил. Чуть сгорбившись, лишь оперся локтями о свои колени и с отсутствующим видом продолжал курить. — Не думай о нём, о Бене, — сказал ему Чуя, потому что это явно было тем, что его гложило. — Ты был не виноват. — Ты слишком добрый, Чуя. Поэтому я тебя и недолюбливаю. Накахара усмехнулся. — Добрый, серьёзно? Такого мне ещё не говорили. Разговор больше не шёл, хотя от безмолвия вокруг веяло могильным холодом. Сигареты медленно тлели, осыпаясь пеплом прямо под ноги, а змеи дыма вились вокруг их фигур в гнетущем мраке.