Ни пуха, ни пера

Городок был совсем крошечный, из тех, что ютятся на задворках цивилизованной жизни, притворяясь чем-то куда более значительным, чем являются на самом деле. В центре его гордо царила неизменная водонапорная башня, возведённая еще в середине прошлого столетия, подпираемая с одной стороны единственным баром, а с другой – тремя ангарами, прилегающими на окраине к пшеничным полям. Вокруг этого "центра культурной жизни" ютилась кучка вросших в землю за давностью лет трейлеров, притворяющихся полноценными домами. Здесь не было даже своей церкви. Впрочем, будь тут собственный священник или церковный приход, Кэл наверняка сюда вообще бы не сунулся. Собирать паству среди наркоманов, проституток и клубов анонимных алкоголиков было куда как проще. Но сейчас у него не было другого выбора – чтобы их дело росло и развивалось, приходилось быть все активнее. Он терпеть не мог ездить по городам и деревням и проповедовать на улицах, будто сраный сайентолог, в конце концов, они не были сектой, они были движением — движением, помогающим людям избавиться от боли и обрести Свет, но если Кэл действительно хотел, чтобы майеризм пережил самого Стива Майерса, он должен был как следует поработать — найти и взрастить людей, готовых поддержать их на на нелегком Пути, и привести за собой новых членов. Вдохнуть в их движение новую жизнь. Им стоило как можно скорее выйти на новый уровень, привлечь к себе внимание, заставить воспринимать себя всерьез, и ради этого Кэл готов был не только выступать на ярмарках и проповедовать в ночлежках, но и приставать к людям на улицах. Лишь бы от этого был толк. Ради Стива — человека, которого Кэл в каком-то смысле считал своим отцом — он был готов на любые жертвы. Он был готов абсолютно на все. Небо угрожающе хмурилось, намекая на скорую непогоду, и зеваки, отирающиеся рядом с воскресной ярмаркой, оценив угрозу дождя, с изрядной долей энтузиазма начали смещаться внутрь здания, где через пять минут должна была состояться краткая лекция мистера Робертса. Если бы не непогода, Кэл никогда не собрал бы полный зал, но удача определенно сопутствовала ему в этот раз. Если он сможет заинтересовать и увести в свой лагерь хотя бы троих из этого разношерстного сборища — это уже будет успехом. Дождавшись, пока все рассядутся, а последние шорохи и шушуканья –стихнут, Кэл уверенно вошел в общий зал и пересек его размашистым шагом. Помещение, где ему предстояло выступать сегодня, удивительно напоминало собой молельню их общины — огромный ангар с двумя рядами грубо сколоченных лавок и окном, занимавшим целиком торцевую стену от пола до потолка. Кэл сразу двинулся к нему. Уверенность — залог успеха. Именно так твердили все пособия по ораторскому искусству. Уверенность, эмоциональная речь и нечастая, но искренняя улыбка. Поэтому, выйдя на лобное место, Кэл на минуту замер и робко улыбнулся, оглядывая публику исподлобья. Он почти смущённо помялся, словно не зная с чего начать, и эта вынужденная робость должна была расположить к нему присутствующих. «Я такой же как вы, я тоже стесняюсь самого себя» – говорил взгляд Робертса, пока он наметанным взглядом изучал публику, выделяя тех, кому стоит уделить наибольшее внимание. Но в этой толпе никто не цеплял его взгляд. Несколько серьезных возрастных матрон, пара забулдыг, сельские простушки и местные ловеласы, шмыгнувшие в зал, чтобы потискать их в темноте. Из однообразного ряда выделялся разве что взлохмаченный здоровенный мужик с курицей под мышкой. Вот, в общем-то, и все. — Все существа – большие и малые, сильные и слабые, красивые и не очень, мечтают об одном. Они хотят приносить пользу, хотят оставить после себя след в потоке жизни, — Кэл мельком оглядел публику, изучая реакцию. Ее предсказуемо не было. — Этот инстинкт движет животными, вынуждая их размножаться, но люди – не животные. В их жизни есть место не только низменным, утилитарным, но и высоким целям. А что может принести больше пользы, чем помощь ближнему своему? И кто для нас ближний, как не все мы друг другу? Библейские отсылки всегда хорошо заходили в сельской местности, и Кэл с удовлетворением отметил, что несколько женщин старшего возраста согласно кивнули головой. — Я вижу среди вас людей, что столкнулись в своей жизни и с трудностями и с несправедливостью. Вот вы! Что вы испытывали в этот момент? Боль? Страх? Отчаяние? — Кэл вытянул руку вперед, словно указывая на кого-то в зале, но не имея ввиду никого конкретного. Жест, однако, сработал, кивков стало больше. — Эта боль знакома и мне. Я чувствовал ее, и от нее не могли избавить ни женщины, ни алкоголь, ни даже праведный труд. Только Свет смог исцелить меня и вернуть в мир, вернуть, чтобы я смог принести людям мир и добро, смог помочь другим в меру своих сил. Смог исцелить тех, кого тоже коснулась печаль. Робертс повернулся в пол-оборота к толпе и задумчиво прикусил костяшку пальца. — Вы спросите – почему именно я? — продолжил он и снова обернулся к залу, втягивая толпу в имитацию диалога. — А я спрошу вас — почему не вы? Почему не каждый из вас? Ведь Свет истины есть в каждом, но не всем нам хватает целеустремленности и сил, чтобы взойти по ступеням к нему. Или, может быть, порой нам просто не хватает твердой руки, на которую можно опереться на своем Пути? Сомнение отразилось на лице некоторых присутствующих, и Кэл, вдохновившись, продолжил давить. — Именно поэтому и возник майеризм — движение, помогающее единомышленникам идти по своему Пути вместе, — Кэл изогнул одну бровь, подспудно ожидая, что кто-то опять обзовет их «культом». В этот раз, однако, публика попалась то ли сговорчивая, то ли незаинтересованная, и это отвратительное слово, превращающее глубокое философское движение Стивена в жалкое идолопоклонничество, так и не прозвучало. — Ведь когда ты не один, любая задача дается легче и быстрее. Когда ты не один, тебе все по плечу, и боль, разделенная на всех, как и любая другая тяжелая ноша, становится чуточку легче. А в конце нас всех неизбежно ожидает Свет… В этот момент одинокий луч солнца пробил брешь в пелене облаков и ударил Кэла Робертса в спину прямо через стекло огромного окна, охватывая его своим светом, будто пламенеющий столб. Пылинки, витавшие в душном, застоявшемся воздухе ангара, обратили этот свет сияющими крыльями, распахнувшимися у него за спиной, и Кэл, пользуясь моментом, воздел руки к небу, символизируя хвалу и безмолвную благодарность оку, помогающему им не сбиться с Пути во время восхождения по ступеням. Публика ахнула. Элиас выпучил глаза. В порыве эмоций он чуть не придушил несчастную курицу, тихо урчащую в тепле и темноте у него на коленях. Это был шок и священный экстаз одновременно. Это был конец мытарств и начало Пути. Это был лопоухий ангел, пришедший с небес на бесконечно грешную землю, чтобы вставить Элиасу правильные мысли в нужные места. Это был тот человек, которого Элиас, сам того не зная, ждал целую вечность — все те полчаса, которые он бесцельно бродил по ярмарке, прижимая свою квохчущую подругу к груди. Элиас пихнул соседа локтем и, растолкав недовольных дамочек, пробился ближе к первому ряду. Курица отмечала пунктиром его перемещения по залу, вызывая недовольное шиканье зрителей в темноте. Элиасу было плевать, он узрел, наконец, свою истинную цель и теперь пер к ней напролом, как настоящий бык, которого когда-то выбрал ему в генофонд его так называемый папаша. (Царствие ему… какое-нибудь). Элиас вовсе не был простофилей или дураком, как могло показаться несведущим окружающим, и он очень хорошо понимал о чем говорило это неземное существо на сцене, хоть и слушал его в пол-уха. Семья. Братство. Общность. То, от чего отказался его братец Габриэль, польстившись на сиськи потасканной любительницы макарон. Нет, с одной стороны, Элиас его отлично понимал. Сиськи были весомым аргументом, пусть он сам и видел их только по телеку да на картинках в журнале. Но брат все равно был куда ценнее каких-то там сисек, и Элиас любил его за то, что он его брат, за то, что он был умен и заботился о нем с самого детства. А еще за то, что в их доме никогда не заканчивалась туалетная бумага. Они были семьей. Но Габриэль все равно выбрал сиськи, и Элиасу, уязвленному предательством в самое сердце, пришлось уйти. Не то, чтобы его выгоняли, он и дальше мог бы жить в своем доме, но жить в полном одиночестве. После шумного и лихого времени, проведенного с братьями и курами в старом загородном доме, полном приключений и тайн, в его собственном пустом жилище было так невыносимо тихо и одиноко, что у Элиаса сдали нервы. И он ушел, по-английски, не прощаясь, но оставив брату душераздирающую по своему содержанию записку: «Ушел умирать от горя и тоски. Не ищи меня, а если будешь искать, то я буду к югу от 21 шоссе. Это ты во всем виноват. Э.» Элиас пошел куда глаза глядят, взяв с собой лишь мобильный телефон, да двести долларов из копилки. Через пару часов он, утомленный дальней дорогой, вошел в этот городишко, где украл у какого-то простофили курицу, чтобы ему было не так одиноко, и забрался в темный ангар, чтобы спрятаться от дождя. Тут-то он, после столь длительных мытарств, и увидел своего Ангела и познал, наконец, что такое Свет. Ангел еще что-то рассказывал, но Элиас уже не слушал. Он просто смотрел, как шевелятся его губы и видел, как неземной свет исходит от этого удивительного создания. Наверное, это был просто солнечный луч, до сих пор озарявший его через раму окна, но Элиас уже был твердо убежден, что это тот самый Свет, о котором и говорил Ангел. Элиас ощутил надежду. Он понимал, что человеку нужен человек, мужчине – мужчина, а ему, Элиасу, брат, которого он сможет любить вместо предателя Габриэля. А еще Элиас был счастлив, что его Ангел мужского пола. Он, конечно, любил сиськи и женщин, он, разумеется, не отказался бы найти себе подружку, но на примере Габриэля Элиасу уже стало понятно, что женщины – опасные и коварные существа, которым нельзя доверять. Сначала они соблазняют тебя мягким телом, потом крадут свободу воли, независимость в жизни, пульт от телевизора, грязные носки, у которых всегда было четко отведенное место под кроватью, и заставляют тебя делать странные вещи, называемые ими "поиском работы". А еще безжалостно рушат семейные узы, которые имелись у тебя задолго до них. — Что ж, если у кого-то остались вопросы, я буду рядом с автобусом с логотипом нашего движения, — обманчиво-мягко закончил проповедь Кэл и сразу же направился к двери. — Если же кому-то из вас захочется посетить нашу общину и познакомиться с принципами экологического земледелия, способного сохранить целостность планеты — я оставлю наши флаеры на входе. Рад был всех вас видеть, и да хранит вас Свет! Кэл вышел наружу и уверенно направился к машине, припаркованной неподалеку. За ним пристально проследили две пары одинаково желтых глаз — курицы и Элиаса, держащего ее под мышкой. Робертс устало привалился к капоту автомобиля рядом с Ричардом. Тот неспешно курил, выдыхая в пасмурное небо клубы синеватого дыма. Кэл покосился на него и сглотнул слюну. Он чертовски ему завидовал. Снова закурить хотелось давно и невыносимо, особенно в последнее время, когда все пошло из рук вон плохо. Стив должен был со дня на день отправиться на тот свет, последние три ступени были не описаны, а со смертью главы и идейного вдохновителя движению и вовсе грозило рассыпаться в прах, если оно не успеет обрести нового лидера. Кэл так сильно хотел им стать. Он знал, что достоин быть лидером майеризма, он был убежден, что только он, Кэл Робертс, знает, как правильно и как до́лжно, и ни секунды не сомневался в том, что Стивен сам бы назначил бы его своим преемником, будь он в сознании. И Кэл нервничал, стоя на этом перепутье, не понимая до конца, как именно ему стоит поступить дальше. Курить от этого хотелось просто чудовищно. Но стоит ему только сделать пару затяжек, как следом наверняка захочется еще и выпить. Совсем немного. Всего стаканчик пива. Или, может быть, два. Или пару роксов скотча. Или бутылку. Или нажраться до состояния, пока ноги не перестанут его слушатся, а тело не превратится в мягкое послушное желе, вязко оседающее на пол. Алкоголизм. Таково было имя личной тьмы Кэла Робертса, о чем знали совсем немногие. Только Сара, Стив да еще он сам. И он крайне не хотел, чтобы о ней узнал кто-то еще. — Я хочу быть твоим членом! – вдруг резко прозвучало над самым ухом, и Кэл, вздрогнув, обернулся. Перед ним стоял тот самый помятый мужик с курицей. Ричард рядом с ним щелчком отбросил сигарету в траву и распрямил грудь. — У мистера Робертса и без тебя член есть, умник! — оскорбленно съязвил было он, но Кэл успокоил его мягким прикосновением руки. Они здесь не за этим, они несут мир, а не разжигают ссоры. Ричард поджал губы, но стушевался и молча занял место за рулем, излишне агрессивно хлопнув ни в чем не повинной дверью. — Как тебя зовут? — поинтересовался Кэл. — Элиас. — А ее? – Робертс брезгливо ткнул пальцем в ворох перьев у него под мышкой. — Курица. — Что ж, Элиас с курицей, ты чего-то хотел? — Тебя! — напрямки ляпнул Элиас, и курица согласно захлопала крыльями. — А то я совсем один. Это заявление было не совсем верным, и курица громким кудахтаньем напомнила о себе, обозначая, что она тоже присутствует, а значит Элиас не так уж и одинок. Кэл поморщился, раздраженный обилием шума и перьев, но тут же взял себя в руки и положил теплую ладонь Элиасу на плечо. — Ты хочешь присоединиться к нашей общине? — на всякий случай уточнил он, замечая, что у странного незнакомца имеются проблемы с формулированием мыслей. — Мы как раз возвращаемся туда. — О да, я хочу. Очень хочу. — Тогда тебе придется оставить свою подружку здесь, — сообщил Робертс, намекая на курицу, но Элиас отчего-то внезапно переполошился. — Я… Мы… Нет! Мы с ней только познакомились, и, к тому же, я ведь не мои братья. Я никогда не пошел бы на это. Мне хватает и рук! В конце концов, их целых две. По четным – правой, по нечетным – левой… Габриэль сказал, что это способствует профилактике мозолей... Элиас продолжал странное бормотание, и Кэл понял, что это надолго. Но он готов был смириться уже даже с курицей, лишь бы скорее убраться из этой богом забытой дыры. Он хотел оказаться дома, запереться в своем домике и провести два часа в ледяном душе, наедине с собой, чтобы вода унесла собой всех демонов, грызущих его изнутри. Он не пил 2 года, 3 месяца и 15 дней. И он не собирался срываться сейчас. Не из-за Стива, и ради Стива. Кэл обязан стать новым лидером майеристов, преемником доктора Майерса, и алкоголь не в силах ему помешать. Он будет силен и избавится от всей боли внутри. Свет поможет ему в этом. Он будет терпелив с несведущими и добр со страждущими. Он будет таким, каким никогда еще не был. — Я рад, что теперь ты с нами, Элиас, — вкрадчиво произнес Кэл, сжимая ладонью плечо нового знакомого. Он посмотрел на Элиаса с дежурной улыбкой коммивояжера на лице, но тот, похоже, не способен был оценить подобных манипуляций, хмуро таращась на Кэла в ответ. Курица же, кажется, почуяла неискренность и попыталась клюнуть Кэла в руку. Кэл вздохнул и снова напомнил себе о терпении и свете, после чего молча проводил неофита в машину. Элиас расположился на заднем сидении, Кэл на переднем, мысленно прощаясь с идеально-чистой обивкой сидений. И всю дорогу Кэл Робертс ощущал на себе этот тяжелый и пристальный желтый взгляд.

***

— Ты кого-то привез? — голос Сары вырвал Кэла из задумчивости, и он резко развернулся, цепляя на лицо привычное выражение фальшивой искренности. Кэлу так сильно хотелось выпить, что у него саднило горло и зудели ладони. Он был почти рад тому, что Сара попалась ему на пути, помешав добраться домой. Там он рисковал все-таки поддаться слабости и, вынув заначку из каминной стены, сделать пару глотков терпкого виски. Сара Лэйн… Подруга его юности, с детства пророчимая ему жена, женщина всей его жизни, которую прямо у него из-под носа умыкнул дерзкий новичок Эдди Лэйн. С тех пор Кэл возненавидел Эдди так сильно, что решил быть ему другом. — Да, Сара, как и всегда. Заблудшая душа, нуждающаяся в помощи, человек, изнемогающий от боли и несовершенства мира. Несведущий, готовый встать на путь перемен, что рано или поздно приведет его к Лестнице, если мы поможем ему… — Ты сейчас говоришь, как проповедник, Кэл. Расслабься, — Сара улыбнулась и ямочки обозначились на ее щеках. Кэл ненавидел эти ямочки и сходил по ним с ума. Ему безумно хотелось напиться. Только сегодня. Всего один раз. Кэл судорожно потер рукой шею и отступил на пару шагов назад. — Да, что-то мне, похоже, нехорошо. Ты сможешь сама поселить его в общежитие? Пожалуйста, Сара, эти поездки вконец меня измотали. — Конечно, — моментально ответила Сара, глядя на Кэла с искренним беспокойством. Гребаная женщина его мечты, видящая в нем только друга! Кэл влетел к себе домой, захлопнув за спиной стеклянную дверь так, что вздрогнули окна, и с размаху лупанул кулаком в стену. Он терзал крашеную штукатурку до тех пор, пока не сбил в кровь костяшки, потом повернулся к стене спиной и сполз по ней вниз, расстегивая ширинку разбитой рукой. Это было невыносимо. Он выпростал наружу член и начал дрочить, быстро и скупо. Не растягивая удовольствие, не передаваясь фантазиям, а скорее пытаясь поскорее погасить вызванный агрессией всплеск гормонов. Кэл сжимал в руке свой чертов член и дрочил его грубо и быстро, сильно сжимая кулак на головке. Он видел перед собой губы Сары, ее щеки и скулы, и карие, похожие на дубовую кору, глаза. Почувствовав приближение разрядки, он сместился на головку, влажно хлюпая ей в кулаке, и зажмурился. В этот момент его подсознание внезапно нарисовало ему совсем другие, желтые глаза, и он, внезапно кончил так, что несдержанно застонал в голос. Кэл отдышался и шокированно распахнул глаза, опешив настолько, что напрочь забыл о выпивке.

***

— Элиас? Кэл обернулся и вгляделся в кусты, что весьма недвусмысленно шуршали у него за спиной. Он жил в общине с пяти лет, за эти годы она выросла и окрепла. Туристические палатки и легкие навесы сменились достойными и крепкими деревянными домами, но кусты вокруг были те же, что и много лет назад. И Кэл точно знал, как они шелестят, когда в них кто-то есть, потому что сам не раз прятался в них, подсматривая за Сарой. — Ты меня звал? — спросил Элиас, без грамма стеснения вываливаясь из кустов на стриженный газон. — Вообще-то, нет. — Нет, звал, я сам это слышал. Ты сказал «Элиас?», и вот я здесь. Разве ты не знаешь, что лгать нехорошо? — Я не… — начал было Кэл, но увидел крадущуюся к ним курицу, и с ожесточением потер лоб. — Ладно, к черту. Ты заселился? Все в порядке? Элиас открыл рот, но Кэл его опередил. — Я уверен, что Сара обо всем позаботилась. Она со всем справляется просто прекрасно, — он снова хлопнул Элиаса по плечу и сделал два шага назад. — Если будет что-то нужно — обращайся, а сейчас мне пора. Скоро состоится собрание общины, я должен подготовиться. Кэл двинулся в сторону административных корпусов, чувствуя как чей-то желтый взгляд — Элиаса или его чертовой курицы — жжет ему спину. Собрание началось как обычно, в заранее означенный час. Скамейки и стулья были полны людей, по залу пробегал легкий шепоток, одобрительный смех, и раздавалось одобрительное похлопывание друг друга по плечам. Кэл наблюдал за своей названной семьёй из коридора, и в который раз думал о том, что культ – это по сути секта. Организация, призванная упорядочить своих адептов, свести их к сумме последователей, не более того. А майеризм, как общественное движение, был призван сделать совсем иное — объединить разрозненных, привлечь заблудившихся, найти потерянных — и объединить их в семью. Суммировать разность в общность, чтобы для каждого нашлось свое место, чтобы особенности стали не минусом, а плюсом, приносящим что-то в общий для живущих в общине быт. Стивен Майерс был гением. Он познал Свет, он взошел по лестнице, и скоро он попадет в Эдем, сполна заслуженный им своим земным путем. И когда перо выпадет из слабеющей длани доктора Стива, именно Кэл будет тем, кто поймает его на лету и продолжит летопись текущих дел. Кэл отчаянно жаждал большего для их движения. Он хотел признания. Он должен был попасть в масс-медиа. Выйти, наконец, на Свет. Он вышел на лобное место, занимая пустующее пространство сцены и прикрыл глаза. Сейчас он был дома, ему не нужно было искать слова или притворяться, черпать мудрость в философских трактатах или использовать уловки из тренингов, которые он так часто слушал в машине. Он мог говорить от сердца, он мог говорить от себя. — Вчера я общался со Стивом, — всеобщий вздох, прозвучавший в зале, говорил о любви последователей к своему гуру, — и он сказал мне, что безумно горд всеми нами. Он рад нашим успехам, тому, как мы продолжаем зарожденное им дело. Одобрительный гомон пополз по залу, а Элиас, сперва присевший где-то на задней скамейке, беззастенчиво полез вперед, туда, где редко осмеливался садиться кто-то из новичков. Мест не было, и он по простому плюхнулся на пол, прямо на задницу, как какой-нибудь хиппи. Хорошо хоть чертова курица осталась ждать его за пределами молельни. Кэл старался не смотреть на Элиаса, но тот, как назло, ерзал, кашлял и сопел, отвлекая Робертса от проповеди, так долго обдумываемой вчера ночью. — Но он сказал мне еще кое-что. Банальную в каком-то смысле вещь, но в то же время невероятно глубокую. Ту, о которой из-за ее простоты, мы частенько забываем за рутиной дел, — Кэл помотал головой, словно не веря в то, что такое возможно. — Стив сказал, что самое главное в этой жизни — это семья. Мы с вами – семья. Одобрительный ропот в зале стал ощутимее, прокатившись от стены до стены прибоем, и Кэл, будучи опытным оратором, позволил шуму утихнуть, прежде чем продолжил речь. — А семья должна расти. В ней должны появляться новые дети — новые братья и сестры, спутники и друзья — те, с кем можно идти по жизни рука об руку, те, с кем станет по силам достигнуть высшей ступени. Поэтому Стив сказал мне, что нам пора… — Кэл выдержал паузу, но не ради театрального эффекта, а потому, что действительно не мог говорить. Масштабность замысла перехватила его горло, — нам пора расширяться. И сейчас у нас появилась такая возможность. Появилась благодаря тому, что мы помогли несчастным, пострадавшим от торнадо. В зале ожидаемо поползли шепотки: «Что? О чем ты, Кэл?» Элиас же так опешил, что приоткрыл рот, и уставился на Робертса с пола в немом восторге. — У меня для вас новость, друзья мои. Нас пригласили выступить на ТВ. Ничего особенного, небольшое вечернее интервью, но нам тоже нужно с чего-то начинать… Присутствующие загомонили в голос. Гэби в недоумении всплескивала руками, причитая, что им не стоит выходить из тени. Джой напряженно улыбалась, пихая мужа локтем, Шон недоверчиво мотал головой, не зная, радоваться ему или нет, Эдди предсказуемо скептично молчал. И никто, ни один человек из присутствующих не поддержал его безоговорочно. Даже Сара. Кэл поднял руки в воздух, призывая к молчанию, и продолжил. — Это воля Стива, а не моя. К тому же, еще ничего не решено. Мы примем окончательное решение на собрании старших ступеней. А теперь, прошу меня извинить, Сара продолжит собрание. Кэл быстро прошел меж рядов и исчез за пределами зала. Это было невыносимо. Это было унизительно. Он достиг своего офиса почти бегом и захлопнул за собой дверь. Ярость жгла его изнутри. Никто! Его не поддержал абсолютно никто! Он, черт возьми, выбивался из сил, вытаскивая движение из задницы на собственном горбу, он надрывался, таскаясь по городкам и притонам, собирая по крупицам нуждающихся и страждущих. Он добывал пожертвования и чинил крыши, он строил новые корпуса и вел собрания! Он, блядь, делал здесь абсолютно все! Пока Стив черпал вдохновение в гашише под жарким небом южной Америки, Кэл, как верный сын, вкалывал тут до седьмого пота, оформляя гребаную общину отрешенных от мира хиппи в пристойное общественное движение, и делал это не ради денег или славы, даже не ради мифического «спасибо». Он рвал жопу потому, что верил! Верил в Стива Майерса! А вот в него до сих пор не верил никто! — Кэл, что все это значит? — Сара ворвалась в его офис, захлопывая за собой дверь и уставилась на Робертса. — Почему ты сперва не обсудил ничего со мной? Почему ты не поговорил с Биллом или Фелицией, прежде чем заявлять о подобном публично? — Потому что пока с нами нет Стива, его волю до вас доношу я! — вспылил Кэл и тут же одернул себя, принимаясь с ожесточением растирать лоб. — Нам нужны новые члены, Сара, нам нужны пожертвования на нужды общины. Нам нужно где-то искать финансирование. Крышу во втором корпусе давно пора заменить, а деньги, к сожалению, не падают с неба. Да, мы обеспечиваем себя продуктами с огорода сами, но нужды общины не сводятся только к еде! — Ты привел к нам много людей за последнее время… — робко начала Сара, но осеклась, переводя взгляд на окно. Там, за стеклом торчал Элиас в неизменном кургузом жакете. Он почти прилип носом к стеклу и, не стесняясь, таращился на них. — Людей? Ты называешь это «людьми»? — Кэл указал ладонью на Элиаса и зло задернул занавеску прямо перед его носом. — Это наркоманы и алкоголики, опустившиеся забулдыги и разуверившиеся во всем сельские идиоты. Ты хочешь, чтобы с ними я развивал майеризм? — Твои слова невежливы, Кэл. — Невежливо таращиться на нас через окно! — Кэл! — теперь шок на лице Сары стал почти осязаемым. — У тебя у самого имелись проблемы с алкоголем! Почему ты срываешься на бедном Элиасе? Он, в отличие от многих, очень вежлив и мил… Сара одернула занавеску, но Элиаса там уже не было. Вместо него на них с подоконника таращилась курица, поворачиваясь то одним, то другим желтым глазом. — Он притащил сюда кур! — Лучше кур, чем спиртное! — отрезала Сара, отходя к двери. — Ты не хуже меня знаешь, что для того, чтобы снять с себя грех, ты должен признаться в нем. Хотя бы самому себе. Признай, что срываешься на Элиасе только потому, что сам готов сорваться. Признай это наконец! Тебе самому станет легче. Сара распахнула дверь и уперлась носом в грудь Элиаса. Он стоял прямо напротив двери, загораживая собой дверной проход. — Что?! — рявкнул Кэл, и Сара скорчила ему гримасу, призывая держать себя в руках. — Пришел пожелать тебе ни пуха, ни пера, — ответил Элиас, глядя прямо на Робертса круглыми желтыми глазами. Этот взгляд, наравне с куриным, выводил Кэла из себя. — К черту! Тебя! Зачем ты постоянно таскаешься за мной?! — прошипел Кэл, понимая, что сейчас ему не поможет даже дыхательный тренинг. — Ты сам сказал, что мы семья. Я пришел тебя поддержать. Тихий куд-кудах из-за двери стал последним, что запомнил Кэл перед тем, как его поглотил белый шум слепящей ярости. Он прикрыл глаза, отвернулся и несколько раз глубоко вздохнул, повторяя про себя мантру — держи себя в руках Кэл, ты сам привез сюда этого идиота. Если бы он только знал, что все кончится подобным преследованием, он бы никогда не приехал в тот чертов город. Аутотренинг помог. Робертс выдохнул. Пять минут. Еще пять минут терпения. — Спасибо, Элиас, — произнес он в итоге. Голос его был дежурно-ласков.  — Я должен извиниться перед вами обоими за свою вспышку. Видимо, я просто нервничаю перед сложным для всех нас шагом. Я боюсь облажаться и что-то упустить, я переживаю, что буду недостаточно красноречив во время своего выступления. Я был груб, и признаю свою вину. Сара наконец улыбнулась ему. Улыбнулась именно так, как Кэлу всегда нравилось — искренне и с восхищением. Он прошел мимо них обоих к выходу из офиса, и положил руку Элиасу на плечо. — Я назначаю тебя главным по сельским работам, — произнес Робертс, втайне надеясь, что трудотерапия заставит Элиаса возроптать и свалить от них нахер куда подальше. — Лето – самое время для достойного урожая. Не подведи меня, Элиас. Элиас с готовностью кивнул, развернулся и побрел прочь. Курица, смешно вспархивая, побежала за ним следом.

***

Кэла не было в общине в общей сложности около двух недель. Он редко уезжал так надолго, но в этот раз слишком много дел требовали его внимания. Он посетил несколько удаленных общин, навестил умирающего Майерса и, преисполнившись скорби, вернулся обратно. Кэл рассчитывал, что вид его детища — общины майеристов — сможет его подбодрить. По крайней мере, всегда выходило именно так. Община была его домом, а люди в ней — его семьей. Большинство из них Кэл знал чуть ли не с самого рождения, а некоторые и сами знали его еще с тех пор, как он был смешным лопоухим сорванцом. Он видел, как возводились стены и создавались семьи, как рождались дети, а люди обретали мир. Мир земного Эдема, преддверие того, что ждет их впереди… Кэл въехал на территорию общины и, оглядевшись, едва не поперхнулся. Он сбавил ход и поехал гораздо медленнее, изучая окрестный пейзаж. Что за хрень? Кусты были пострижены, дорожки выметены, на обочинах красовались свежие клумбы, сверкающие в утреннем солнце каплями воды. Неизвестные растения обрамляли дорожки, укоризненно гляда на Робертса разнокалиберными цветами. Общину было буквально не узнать. Кэл нажал на кнопку, опуская стекло машины. — Хэй, Мэри, — крикнул он. — Где Сара? — На огородах, — крикнула Мэри, приветливо махнув ему рукой, и Робертс повернул туда. Огород, вопреки его ожиданиям, был пуст. Обычно там работало до десятка членов общины — пропалывая, поливая и собирая урожай, но сейчас не было видно ни одной живой души. Сара, которую он должен был тут найти, тоже отсутствовала. — Что за нахер? — тихо пробормотал Кэл, выходя из машины и озираясь кругом. Над ним было синее небо и кроны деревьев, под ним свежескошенная трава, вокруг него раздавался стук. Стук молотка. Кто скосил траву? Где все? И кто это, черт возьми, стучит? Если ответы на первые два вопроса оставались загадкой, то познакомиться с новоявленным дятлом Кэл мог прямо сейчас. Он хлопнул дверцей машины и двинулся на звук. Стоило Кэлу вывернуть из-за широкого дубового ствола, как он замер на полпути. Ну, блять, конечно! Он мог бы и догадаться. Все дело снова было в чертовом Элиасе. Кудрявый идиот возвышался среди мужских и детских фигур подобно гребаному пророку, и показывал им что-то, чего Кэл пока не видел, а те, к кому он обращался, улыбались ему широко и счастливо, и, отходя, дружески похлопывали его по плечу. Один мальчишка был так рад тому, что Элиас потрепал его по голове, что подпрыгнул на месте и захлопал в ладоши. Самым невероятным зрелищем оказалась Сара. Его Сара, о которой он грезил долгими одинокими ночами, подошла к Элиасу и протянула ему стакан лимонада. А когда он все выпил, потрепала его по волосам и крепко обняла. Этого Кэл стерпеть уже не смог. Он сунул руки в карманы и пошел с холма прямо к ним, мысленно кривясь от усиливающегося перестука молотков. — Кэл, ты вернулся! — всплеснула руками Сара. — Мы ждали тебя только к вечеру. Жаль, не получится наш с Элиасом сюрприз. «Наш с Элиасом»! Нет, вы только посмотрите на это! Кэл подхватил Сару за локоть и повел в сторону, чтобы не шипеть на нее при всех. Он был лидером, он нес Свет, терпение и добро, он не имел права публично плеваться ядом, если что-то шло не так. Чертов алкоголизм, помноженный на чертову манию контроля и гребанный стресс. Ему нужны 2 недели в комнате, электротерапия и сок. Или просто секс. Хотя бы раз. — Как все это понимать, Сара? Я оставил тебя за главную, я дал тебе в помощники этого идиота, а вы что тут устроили? Что это за новоявленный комбинат по деревообработке?! Сара от шока приоткрыла рот, а потом, очевидно вспомнив, что именно Кэл всегда уступал ей в детстве, уперла руки в бока. — По-моему, ты забываешься, Кэл. Никто не назначал тебя главным, как и ты не назначал главной меня! Мы община, мы общность, и в отсутствии тебя любой из нас может управляться с делами. Ты всего на пару рангов выше меня по уровню, и если ты еще хоть раз назовешь Элиаса идиотом, я подниму вопрос о твоем соответствии морали общины на общем собрании! — отрезала она. — А Элиас вообще-то чудный парень, не смей его обижать! — Ты хотела сказать – чудаковатый? — Нет, Кэл, чудесный! Он сплотил всех вокруг себя, его любят животные и дети, а уж они-то точно умеют видеть светлые души. Он столько всего успел сделать для нашей общины, ты бы только посмотрел… Кэл ехидно прищурился. – Ага. Очень милые цветочки. Он сам будет все это поливать? — Это не «цветочки», Кэл. Это сад пряных и лекарственных трав — розмарин, календула, иссоп и базилик — все то, что сможет разнообразить наше вегетарианское меню своим ароматом и пополнит аптечку. Это и красиво, и полезно. А чтобы не таскать повсюду лейки, Элиас проложил везде автополив. Теперь нам не нужно тратить много времени на огород, а фрукты и овощи будут в прежнем количестве, если не больше. Знаешь, что он еще придумал? — Удиви меня, – Кэл заскрипел зубами. — Помет той курицы, которую он принес с собой, попадает в бочки с дождевой водой. А значит у нас теперь не просто полив, а полив с удобрением! Более того, экологически чистым, природным удобрением, которое никак не вредит нашей родной планете и делает полезнее и обильнее наш урожай. — Экологически чистым? Вы поливаете наш урожай куриным говном? — Это азот, — сказал Элиас, возникая у плеча Кэла. Он подошел еще ближе и сгреб Робертса в медвежьи объятья. — «Будешь упорно трудиться — будет хлеб в закромах водиться». Кэл выпучил глаза, призывая Сару на помощь, но она только улыбнулась ему, подошла ближе и обняла Кэла поверх Элиаса. Теперь это были групповые объятья. — Элиас любит обниматься. А еще он знает море пословиц и поговорок, поэтому иногда мы просим его присматривать за младшими из детей. Он учит их любить мир. Кэл глубоко вздохнул. Вот в чем он точно не сомневался, так это в том, что Элиас умеет любить мир. Этот странный тип, похоже, вообще был не совсем в себе, и любил все, что видел, включая собственную руку. Надо хотя бы узнать его фамилию, не мог же Кэл постоянно называть его по имени. От этого почему-то просто корежило. Сара выпустила их обоих из объятий, и их странное трио наконец распалось. Она подошла к Элиасу, обняла его щеки изящными ладошками и, склонив его лицо ниже, мягко поцеловала в лоб. — Ты молодец, Элиас, идея сделать мебель для улицы, чтобы собираться в погожие дни, была просто великолепной! — Сара снова мягко потрепала его по волосам. — И не обижайся на Кэла, иногда он бывает таким злюкой. Ему просто нужно время, чтобы привыкнуть к тебе и увидеть, сколь яркий Свет горит внутри тебя. Кэл обязательно полюбит тебя, Элиас, ведь тебя просто невозможно не полюбить. С последним утверждением Кэл готов был поспорить, но благоразумно промолчал. К тому же Сара уже развернулась и ушла, бросая Робертса наедине с Элиасом в неловкой тишине. — Я видел твое интервью, — заявил Элиас. — И у меня встал. — Что? — шокированно переспросил Кэл. — Вопрос. Впрочем, сейчас это не так важно. Я хотел рассказать тебе о своем сне. — О чем? — Кэл действительно не понимал, что за бред несет этот чудик, но Элиаса это совершенно не смущало. — О сне. Во сне я душил змея. Кэл чуть не поперхнулся. — А причем тут я? — Я душил его у тебя на глазах, и теперь мне стыдно. Сара сказала, что если признаться в грехе, Свет простит мне его. Кэл закатил глаза. Час от часу не легче. Этот кучерявый великан явно ниспослан ему светом с целью испытать его шаткое терпение. Он обогнул Элиаса и взял его за плечи, привлекая к себе внимание. — Я рад, что ты рассказал мне об этом, — терпеливо произнес Робертс, абсолютно не радуясь тому, что на него дрочил его новый адепт. — Тебя радует, что я задушил змею? — с подозрением спросил Элиас, и Кэлу оставалось только кивнуть головой. — Змей был противно-желтый, и у него было твое лицо. Он крался к беззащитной женщине, держащей в руках яблоко. Она была похожа на Сару Лэйн. Мне нравится Сара, хоть она и женщина. Я схватил его и задушил, а твое лицо смотрело на меня до самого конца. А потом я намочил штаны. Кэл все же поперхнулся воздухом, с трудом поймав на выходе очередное «что?». Он ненавидел чувствовать себя идиотом, а в компании конкретно этого идиота ощущал себя им все чаще. — Вернее не я, а крыша. Она прохудилась и течет, прямо мне на постель. Не думаю, что она выдержит еще одну грозу. Сара просила меня сказать тебе об этом. — То есть все дело в ремонте крыши? — Да. — А почему ты сразу об этом не сказал? — Сказал. — Ты можешь выражаться яснее! — вспылил Кэл. — Ты просто не умеешь слушать, – сочувственно произнес Элиас и побрел прочь. Когда он уже скрылся из вида, сопровождаемый неизменной рыжей курицей, внутренний голос, сильно напоминающий голос Майерса, шепнул Кэлу неприятное : «И он абсолютно прав».

***

Очередной вечер застал Кэла на полу его дома. Он сидел, прислонившись спиной к стенке камина и ласкал пальцами фальшивые камни. Лишь одно движение, один мягкий «клик» рукой, и потайная дверца откроется, являя Робертсу поллитра виски, а миру — его несовершенство. Кэл твердо решил, что не станет больше пить. Он решал так тысячу раз, но чертовы родительские гены требовали своего, вынуждая Кэла раз за разом тянуться к бутылке. Откровенно говоря, если бы он действительно готов был больше не пить, то не спрятал бы бутылку дешевого пойла за потайной дверцей в фальшивой облицовке камина. Он бы ее даже не купил. Кэл все-таки кликнул рукой по ящику. Тот выдвинулся наружу, демонстрируя лежащее внутри искушение. Это был не просто виски — это была сама его смерть. Смерть помыслов, стойкости и морали. Кэл знал, что существуют люди, способные выпить пару рюмок или стаканов, и остановиться на этом. Но он, к своему величайшему сожалению, был не из таких. Он пил, пока в доме оставалось хоть что-то спиртосодержащее, а когда кончалось и оно, он пьяным садился за руль и ехал в ближайший бар, чтобы догнаться. У Кэла Робертса, как и у Луны, была своя темная сторона, о которой из ныне присутствующих знала только Сара. Кэл вынул бутылку и нежно огладил ее рукой. Сара обнимала не его, а придурка Элиаса. Сара Лэйн никогда даже не прикасалась к нему, но готова была прижимать к груди этого деревенского курощупа. Даже гребанный Элиас был ей милее него, а значит сегодня он должен напиться. Будь, что будет. Все лучше, чем опять дрочить в душе, думая о ней. Кэл обхватил тонкое горлышко ладонью и хотел уже повернуть крышку, когда его внезапно обжег желтый взгляд. Он судорожно вздрогнул и обернулся к окну, замечая, что Элиас стоит там, во тьме, практически вплотную к стеклу. Тусклый свет, льющийся из комнаты, грубо подсвечивал черты его лица, взлохмаченную шевелюру, вязанную кофту и курицу, примостившуюся на плече. Элиас стоял за стеклом, так похожий на мертвого пирата с Летучего Голландца с попугаем на плече, что Кэл подавился вскриком, когда внезапно увидел «это» всего в двух метрах от себя. Это было до того жутко, что бросало в дрожь. Робертс схватился за сбойнувшее с перепугу сердце и вскочил на ноги, чтобы как следует таки оторваться на этом идиоте, но стоило ему отвернуться, чтобы спрятать бутылку в ящик, как Элиас исчез. За окном снова была лишь ночная мгла, корявые ветви деревьев и поднимающийся ветер, предрекающий скорую грозу. Пить почему-то расхотелось. Ночью случилось самое страшное. Кэл проснулся глубоко заполночь от стука в окно. И это были не ветки, растущих поблизости деревьев, как ему показалось спросонок, а кулак Эдди, безостановочно колотящий в стекло. — Вставай, Кэл, срочно! У нас пожар! — Пожар? — Нет времени объяснять, молния попала в крышу общежития, горит весь верхний этаж! Кэл наспех натянул тренировочные штаны и выбежал наружу, сразу замечая алые всполохи на фоне темного ночного неба. Горящее здание окружали плотные ряды жителей общины, дружно передающих друг другу кадки с водой. Гроза оказалась сухой, при всем разгуле стихии и буйстве грома и молний, дождь так и не пролился из грозовой тучи, позволяя огню быстро распространиться по сухим доскам. Было очевидно, что здание уже не спасти. — Вы вызвали пожарных? Эдди?! — Да, Хоук набрал их сразу, как увидел огонь. — Всех вывели наружу? — Да! — Тогда пусть горит! Эта фраза заставила муравьиное мельтешение, творящееся вокруг, остановиться, а лица всех присутствующих – обернуться к Кэлу. Возарилось немое, потрясённое недоумение. Община была напугана, страх читался на всех без исключения лицах, и только Робертсу было под силу успокоить этих людей, вернув в их души мир. Он приосанился. — Всмотритесь в это пламя, друзья мои и не бойтесь! Что есть огонь, как не Свет, необходимый нам, чтобы разогнать ночной мрак? Что есть этот пожар, как не напоминание о том, как бренно все, что мы имеем на этой земле? — Кэл вышел вперед, становясь к огню спиной, и воздел к небу ладони. — Это призыв Света сплотиться и вспомнить о тех, кто находится рядом с нами. Вещи могут обратиться в прах, но человеческая любовь друг к другу, забота и Свет останутся с нами вечно, вплоть до самого Эдема! Кто-то тихо всхлипнул, но лица присутствующих просветлели. Кэл ощутил этот осязаемый, почти эротический экстаз, испытываемый им всякий раз, когда он словом умудрялся изменить настроение толпы. В такие моменты он чувствовал себя если не всемогущим, то по крайней мере кем-то значимым. Сыном не отца-алкоголика, а самого Стива Майерса, доктора тел и душ, сумевшего сформулировать уже 10 ступеней, ведущих любого к Свету, вечному счастью и собственному раю в Эдеме. — Нам повезло, что все, кто был внутри, целы и невредимы. Нам представилась возможность вспомнить о ближних, и позаботиться о них. Мы разместим тех, кто жил в сгоревшем корпусе, в свои собственные дома, — произнес уверенным голосом Кэл, задавая людям новую цель. — А потом мы все вместе отстроим наш корпус заново, и там больше не будет течь крыша, и будет душ на каждом этаже. Пока мы вместе, нам не страшны никакие трудности. Пока мы вместе, мы справимся со всем. Кэл замолк, и стоящие перед ним люди общины тоже молчали. Но теперь их лица были наполнены не ужасом, а надеждой. Элиас стал первым, кто воздел руки вверх, приветствуя Свет. За ним подняла руки Сара, а потом и все остальные в едином порыве протянули руки к небу, моля дать им силы, чтобы пройти все ступени. — Нам придется уплотниться. Помните, что, помогая другим, вы, в первую очередь, помогаете себе. Я не буду участвовать в распределении расселения, чтобы все было по справедливости. Решите сами скольким людям из нашей общины вы в состоянии помочь. Вдалеке завыли сирены, символизируя скорый приезд пожарных, но зарево уже спало — дом догорал. Им повезло, что этот корпус стоял вдалеке, иначе пламя могло перекинуться на соседние здания. Кэл понимал это лучше других, поэтому, пока он шел обратно к дому, у него мелко подрагивали руки от осознания того, как близко в этот раз прошел злой рок, чуть не задев их размеренную жизнь своим крылом. Теперь оставалось только найти деньги на строительство нового блока, а значит Кэлу таки придется идти на поклон к богатым и властным. Робертс ненавидел эту публику, но у них тоже встречались сынки-наркоманы, а значит у Кэла имелся шанс найти кого-то из спонсоров. И он найдет, и Стив будет им гордиться. А пока что… Пока что Кэл заслужил сделать хотя бы пару глотков виски. Всего два маленьких глотка… Через час, когда в его окно снова начали барабанить кулаком, Кэл уже был не в состоянии встать. Он вяло оторвал голову от подушки и пьяно крикнул: — Что? — Один будет жить у тебя! У нас больше не осталось мест, — голос Эдди звучал устало и раздраженно, — Ты единственный, кто еще не приютил у себя никого из погорельцев. — Пусть заходит. Я только за.