***
А Солнце наблюдало за всем в этот долгий день, смотрело оно, как вывели человека под палящие лучи не на пытку, а на верную смерть. Зря ухмылялись люди те, что стали виною этому бесчинству, веря, что мир и вся жизнь зависела только от них. Смятение в рядах армии Траймера утихло, но не исчезло вовсе. Будущее было столь же туманно и неясно, как путь по неведомым тропам в незнакомом месте. Какая дорога правильная, куда приведёт она? Знать бы ответ, но никто его никогда не даст, ибо у каждого своя жизнь и своя тропа. — Склони голову! — рявкнул охранник, занеся широкую ладонь, но от взгляда Эдира так и застыл. Смотрел он не на мужчину виновного, а будто бы зверю в глаза и боялся его. Недовольно тогда крякнул охранник, скривился и опустил руку: — Сам так сам… Понаберутся тут невесть какой гордости, только и умеют, что зыркать… Мужчина не ответил и склонил голову, заметив только знакомые ряды и людей в них. Никто из солдат будто бы не смел шевелиться и лишний раз обмолвиться словом, лишь взглядом провожали мертвеца, идущего на место, заготовленное палачом. Ведро с мутной солёной водой, пара обычных хлыстов и один с вплетёнными тонкими костями, отмокавшие в ней, — всё ждало своего часа. Тишина звенела в ушах. Эдир усмехнулся, глядя под ноги. Песок такой же горячий, как в тот день, когда она даровала ему право на новую жизнь. А она здесь? О, боги, лишь бы её не было тут, лишь бы была где-то так далеко, насколько это возможно! Лишь бы не видела смерть… С неё уже хватит. Потеряла отца ночь назад, этой хоронила его, тут утром бунт, а днём казнь под видом пытки!.. Эдир невольно поджал губы. Смерть его никогда не пугала, куда страшнее остаться в её сердце глубокой, вечно кровоточащей раной. — Не желаешь ли помолиться богам, Эдир? — раздался справа насмешливый голос Дэара. Он наблюдал за воином и ждал начала этой долгой, прекрасной пытки. Если вдруг этот выродок издаст хоть звук — все пойдут на плаху, и император будет только рад провалу. — Нет. — Просто прелестно… На всё твоя воля, — император театрально вскинул рукой, и на его лице, которое впору хотелось разбить, застыла улыбка, и она ещё скоро не сойдёт с его уст. — Освободите этого благородного человека! Охрана отошла от мужчины, сняв с его рук кандалы. Эдир поднял глаза, вдохнул глубже. Они на тренировочном плацу перед их казармой. Почему так? Всякий воин, проходя это место, будет вспоминать эту казнь, каждый, кто будет обучаться здесь, будет бояться той же участи. Чем больше сейчас запугаешь людей, тем лучше — вот, о чём думал новый правитель и едва ли был прав в полной мере. Всё так театрально, всё так, как хотел молодой император. Вот только в театре не убивают людей, не истязают их тела плетьми, а душу — потерями. Только у глупца язык повернётся сказать, что происходящее здесь — это всего лишь честная пытка, а не настоящая казнь. — Ваше величество, — послышался голос Эллария, и от этого противного звука Эдир едва не засмеялся, — будут ли ещё приказания? — Чуть позже. «Подстилка императорская», — подумал мужчина, снимая с себя рубаху, складывая её рядом, а после встал на колени, убрал косу вперёд. Палач на удивление с сожалением смотрел на Эдира. Он здесь для того, чтобы помочь воинам правильно осуществлять пытку, хоть и был с этим не согласен, но молчал. Понимал старик, что дело было не в этом, ведь замаха специального не требовалось, да и у бывалых воинов силы достаточно. Добить. В случае, если Эдир выживет и всё пройдёт гладко, никто не вмешается, воина нужно будет добить. — Эй, ты! — обратился вдруг император к женщине, стоявшей второй в первом ряду подле пустого места. Дэар помнил эту воительницу, да и сложно было забыть человека из племени Элтáн: от чёрных губ их по подбородку, шее и груди шла бордовая полоса. Только имени он не помнил, да и сейчас, даже если узнает, забудет. — Где госпожа твоя? В Траймере по-своему обучали воинов, но, как и в многих других армиях, люди, стоявшие в первых рядах, были ближе всего к командиру. Первым — и его место пустовало — был Эдир, второй являлась Хандáрра, и именно её пытались вывести из себя. Эта женщина отличилась не только своей свирепостью и дикостью в бою, но и крутым нравом в жизни обыденной. Хандарра едва скривилась от тона голоса императора, но больше вида не подала. Ей, как и всем людям, что были у Ситалы в подчинении, он казался противным и жалким человеком. — Не знаю, господин, — отвечала женщина спокойно и даже с почтением, но тут снова вмешались. — Как смеешь ты обращаться к императору так?! «Его величество», — едва ли не по слогам произнёс последнее Элларий, стараясь как можно больше услужить правителю, а тот молчаливо потакал этому. — Неужели госпожа не научила никого из вас манерам?! Или нам её всё же позвать? Эдир усмехнулся, на миг прикрыл глаза и подумал со злостью о том, чтобы никто не смел госпожу тащить сюда. Он знал хорошо её натуру и понимал, что женщина захочет помешать, но сейчас, если она окажется здесь, никакого иного выхода не найдёт. Поменяться местами с ним? Вся армия накинется на императора, даже те, кто будут за правителя, не смогут остановить разъярённых воинов, ибо их госпожу так истязали. Просить уменьшить число ударов? Этим она поставит под удар слово мужчины, а для Эдира условия и клятвы никогда не были пустым звуком. Не в этот раз. Единственное, на что могла обречь себя Ситала — это на лицезрение смерти её воина и… — Fennen rdan, — от голоса этого сердце невольно забилось чаще, а всё внутри опустилось. Приказ, по обыкновению отданный на древнем языке, который воины понимать в полной мере были приучены, дословно переводился как «хранить честь». Повинуясь воле, солдаты, в едином порыве достав из ножен мечи, упёрли их в землю и склонили головы. В густом пыльном воздухе перестала звенеть тишина, был слышен лишь стук в груди. — Нет… — Эдир так и замер, тихо прохрипев в мольбе простое слово, которое никто не слышал. Она была слева. Женщина, что была ему ценнее своей жизни, та, что была ему Луной в самые долгие ночи, стояла от него по левую сторону, и от боли сердце мужчины заныло так сильно, что Эдир едва нахмурился. Дышать стало труднее. — Haerin, — дала женщина вольную своим людям и с презрением взглянула на Эллария. В Ситале не осталось ни сострадания, ни жалости, ни малейшего уважения к брату, и она молвила, улыбаясь так холодно, что кровь стыла в жилах: — Господин Титран, мои воины обучены манерам достаточно, к тому же, тот, кто уважает своего врага на поле боя, обречён на верную смерть. Хандарра едва ли не улыбнулась словам госпожи, умевшей красиво объявлять о войне. Теперь Ситала была в форме военной, с заплетёнными косами и с мечом своим в ножнах, такой, какой её привыкли видеть воины. Сейчас, спрятав за запечатанными дверьми своё горе, она пришла сюда не потому, что хотела молить брата о прощении, ибо это стало бы унижением. Нет. Она хотела быть рядом со своими людьми и не допустить ещё большего бесчинства, чем совершится сейчас. Дэар чуть нахмурился и приподнял голову, глядя на сестру. Та пока не переходила в открытое наступление, но… Бояться её действительно стоило. — Ну, раз все в сборе, можем начать! Ах, нет-нет! Начинайте с конца! — Дэар отошёл в тень широкого дерева, ведь было невыносимо жарко. Теперь он мог спокойно наблюдать за всем. — Да бейте посильнее, так, чтобы на всю жизнь запомнил, а она явно не будет долгой! Ситала же подошла ближе к двум женщинам, прибывшим с храма богини исцеления, Вириде Риальт и Нэрае, но сколько бы первая не пыталась разговорить молодую госпожу, та молчала. На сердце женщины стало тяжело, когда она взглянула на Эдира. Госпоже стоило по чину и статусу стоять молча, не выказывая ни боли, ни страха, ни желания помочь, и она так и делала, но тихо молилась богам, чтобы Эдир выжил. Вот началось шевеление в рядах, Вирида с девушкой, стоявшие напротив правителя, взглянули на него. Служительница храма опустила взор и даже как-то холодно усмехнулась, а вот Риальт, будучи умнее и сообразительнее ввиду возраста, улыбнулась ласково и склонила в почтении голову. Волю правителя они поняли, только кто-то был рад её исполнить, а кто-то же метался, стараясь сделать правильный выбор. Молодой солдат вышел из строя, подошёл к Эдиру и протянул руку к ведру с солёной водой. — Бери крайний, — вмешался палач, а после взглянул на госпожу. Та едва заметно кивнула и тихо выдохнула. Паренёк достал хлыст, в котором не было костей и под одобрительный кивок старика встал в позицию. Бить придётся сильно. Широкий замах и звонкий удар. Тишина. Эдир сжал зубы. Из раны по крепкой спине потек тонкий ручеёк крови. Триста ударов плетью… Не так уж и много, порой рабов забивали тысячей, но он такое помнил только на своей родине. Ему вспомнилось лицо матери, преисполненное скорбью и болью, когда он отплывал из Каэлгида. Какая ирония… Приёмная мать, ставшая Эдиру роднее кровной, была по происхождению траймерийкой, и судьба принесла его на её родину. Как хорошо, что хотя бы теперь она не видит его истязаний. Время тянулось медленно и мучительно. Воины отряда, выполнившие столь унизительный приказ, а их число постепенно перевалило за сотню, отворачивались всякий раз, как заносили руку, и всякий раз удивлялись тишине, разрезаемой свистом хлыста. Ситала смотрела неотрывно. Спина её ныла так, словно били по ней самой. Женщина от резкого удара сжала зубы и на миг опустила взгляд. Вид крови её не отвращал, но то, во что превращалась спина Эдира, приводило её в ужас, заставляло молча кричать и плакать, не проронив и слезы. Плоть словно вывернули наружу, кровь лилась на горячий песок, и не было ни единого стона и крика, лишь тишина. Ситала взглянула на брата, а тот всё улыбался, но вдруг до неё донеслась его глупая, довольно громкая речь: — По клейму, он из Каэлгида, а волосы чёрные, словно его родня — это кто-то из наших, — вдруг молвил Дэар, сложив руки на груди, вглядываясь в татуировку, вернее в то, что от неё оставалось, — а может, кто из Рэнтара… И это действительно то, что его заботило в данный момент. Он смотрел на татуировку, разгадав её значение довольно быстро. Линия жизни вдоль позвоночника начиналась от поясницы, расходилась и сходилась вновь узорами: путь человека полон опасностей, трудностей. Кольцо жизни разорвано в двух местах: его существование не имело смысла, а продолжение рода было бы позором. Клин, словно наконечник стрелы, остриём продолжался на шее, а его зубцы переходили вперёд. Беспрестанная борьба с миром и его законами. Вскоре даже от этой метки не останется и следа, ибо будет изуродован каждый символ новым шрамом. От песка шёл жар, кровь запекалась на коже, во рту стоял привкус металла. Эдир всё молчал и смотрел на браслет, перед глазами его поплыло. Так странно: душа его болела сильнее израненного тела, ибо вспомнил мужчина их первую встречу с Ситалой и понимал, каково ей было теперь. Стали бы они что-то менять, если бы знали, чем всё обернётся? Нет. Прошли бы весь путь заново от начала и до конца, несмотря ни на что. А кровь всё лилась на песок, плоть терзали кнутами. Перед глазами Ситалы стало темнеть. — Вам не пора заняться делом, госпожа Риальт? — спросила женщина, взглянув на Вириду. Откуда-то в ней проснулось отвращение, и сейчас госпожа не могла толком понять почему. Что-то было во взгляде целительницы такое, что заставило на миг ужаснуться, и дело не в самой Риальт. О, нет, Тэльм не боялась кого-то вроде неё никогда в своей жизни, но всякий раз женщину отвращала людская скупость. Понимая, что она взывала к голосу совести, Ситала закончила всё так же спокойно, но уже серьёзней и строже: — Он умрёт, если сейчас не вмешаться. — Мы следуем воле императора, госпожа, как и все обязаны это делать здесь, — мягко отвечала Вирида, натягивая улыбку, сказав фразу слишком спокойным, даже радостным тоном. Однако женщина тут же пришла в чувства, увидев, как в глазах Ситалы мелькнула ярость. — Я… Постараюсь сделать всё, что в моих силах, но сами понимаете… — Я только одно понимаю: Алдара стала слишком частой гостьей здесь, а остальное меня мало интересует. Нэрая украдкой наблюдала за госпожой, и больно ей становилось, и грустно. Взгляд у женщины безжизненный, словно и правда она медленно умирала вместе с Эдиром. Ситала тихо вдохнула глубже, сцепляя руки за спиной. Женщина наконец наблюдала за тем, как подходили последние люди, приближенные и к Эдиру, и к ней самой. Тяжело всем будет ему в глаза смотреть. Эдир пошатнулся, едва не сорвался на рычание и прикусил язык до крови. — Что, выдохся? — с отвращением сказал Элларий, не скрывая своего ликования, но оно продлилось недолго. Эдир выпрямился, посмотрел на воина, за плечами которого не было ни одного сражения, и не увидел в нём ни мужества, ни храбрости. Во взгляде мужчины отразилось всё презрение к таким трусам, как этот мальчишка, и усмехнулся. Со рта по подбородку потекла кровь. Титран прошептал в ужасе, скривишись: — Зверь… Омерзительно. И Элларий, и Дэар для воителя просто ничтожества, у которых было всё: от жалкой гордости до власти, всё, кроме мозгов и совести. Мужчина тихо выдохнул, склоняясь к коленям. Последний удар. Он всё ещё жив, но сил не хватало на то, чтобы дышать. Ситала шагнула к Эдиру, но вдруг остановилась, глядя за спину Дэару. Иного она ожидать от брата родного и не смела, ярость закипела в ней дикая, что с её уст сорвалось тихое, полное злобы рычание: — Подонок ты, Дэар… Ты и трёх лет править не будешь, я обещаю. И слова её никто не слышал, кроме Нэраи. — Что они здесь делают? — с неприязнью спросила Хандарра, глядя на воинов императора, подошедших к нему. Сотня человек пришла сюда не просто так. Женщина взглянула в надежде на госпожу, что холодно усмехнулась, ничего не сказав. Внутри всё опустилось. Лечить Эдира не будут. Дэар не позволит так просто уйти живым с этого места, особенно, когда сестра здесь. Ему нужна была смерть виновника бунта, только тогда душа императора перестанет терзаться, и Элларий привёл воинов на потеху, да чтобы закончить начатое. — Хандарра, учись задавать правильные вопросы. Или таким дикаркам, как ты, это сделать так сложно? — парень величавой походкой прошёл к ведру с кнутами и с удовольствием для себя отметил, что крови было достаточно. Хотелось помучить пса подольше. Хрупкие пальцы обхватили рукоять, и парень потянул кнут вверх. Титран взглянул на тонкие, да крепкие кости и улыбнулся, повернувшись к Эдиру боком. — Вот этим продолжим бить. — Да вы совсем охренели… — тихо выругалась Хандарра, выступив из строя, но ей дорогу преградил император. — Ваше величество, при всём уважении!.. — О каком уважении вы все можете знать?! — Дэар ухмыльнулся, глядя на воительницу. — Вы что, действительно думаете, что я могу оставить бунт безнаказанным? — Наказание уже исполнено. Ваше слово, что, ничего не значит? — возразила женщина, едва ли не срываясь на крик: — Вы обещали, что на этом всё закончится! Вы обещали при всех! Император лишь взмахнул рукой, отдал приказ о начале. Элларий посильнее замахнулся, наблюдая за этой дивной перепалкой и не глядя ударил со всей силы, а её оказалось слишком много. Вспорота кожа, вырвана костями плоть, да разорвана… Ткань. Звон в ушах. Звериный страх поднялся из глубин нутра, сковывая на миг цепями ужаса. Им ведь всем показалось, верно? Звук был схожим, но таким, будто били по плоти свежей, ещё не истерзанной. — О боги, госпожа… — тихо прошептала Хандарра, бледнея, ибо не стояла женщина на месте своём. Дэар со страхом обернулся и так и замер. Почему… Всё обернулось так? Почему он видел дрожащего от страха Эллария, как из его руки выпал кнут? Почему его сестра теперь, присев возле этого побитого пса, закрыла его собой? Её рука едва касалась его плеча, а из свежей, видимо, очень глубокой раны, лилась кровь, пропитывая собой военную форму. Почему нельзя было просто дальше стоять и смотреть?! Ситала же стерпела удар достойно и успела только вдохнуть, как уже раздались истошные вопли Вириды: — Госпожа, зачем же так бросаться невесть зачем?! Элларий, а ты куда смотрел? — начала было причитать женщина, метнувшись к Ситале, её пронзительный голос едва ли не отражался эхом о стены казарм. И только она протянула руку к воительнице, как та взглянула на неё. Целительница замерла от смущения. Во взгляде Тэльм она видела лишь прошение, но не больше того. — На меня силы не тратьте, его лечите. Хандарра, — госпожа обратилась к своей воительнице, и та тут же сошла с своего места, — помоги поднять его, как время придёт. Я могу одна, но боюсь навредить. Дэар наблюдал за всем этим и молчал, не понимая, то ли он боялся за сестру, то ли её саму. Ситала аккуратно пересела вперёд, придерживая Эдира. В глазах его мутных женщина не видела ни жизни, ни сознания. Рассудительность боролась с паникой, стараясь усмирить последнюю, но выходило скверно. Холодеющими пальцами женщина коснулась его шеи, а свободной рукой — щеки. — Эдир, посмотри на меня, — женщина заговорила осторожно, едва ли не ласково, присела на колени, плевав и на форму, и раны, и боль. Сколько бы Ситала не пыталась всё скрыть, она боялась. Боялась едва ли не до слёз. Под пальцами женщина едва чувствовала пульс, руки её в крови Эдира. Он слишком слаб. — Эдир!.. — Прости, — едва различимый хрип, полный раскаяния, на бледных устах — печальная улыбка. Умирать вот так у неё на руках… Ужасно. Эдир попытался вдохнуть глубже. — Если сможешь… — Даже не думай умирать, — Ситала, осторожно положила голову Эдира себе на плечо, и через миг его тело обмякло. Дыхание слабое, пульс затихал. Женщина взглянула на Хандарру, подбежавшую по первому зову, а затем… На Вириду. В глазах той отвращение к тяжёлым ранам, к изувеченной плоти, к самому человеку, умирающему в руках Тэльм, и та не смогла сдержать гнев: — Что ты стоишь?! Помоги ему! И голос Ситалы, больше похожий на звериный рёв, раскатился по стенам, заставляя каждого вздрогнуть то от страха, то от боли, то от накативших слёз. Вирида задрожала, взглянула на императора, и тот лишь качнул головой. Целительница отступила назад. Трусость. Самая настоящая, вопиющая трусость, и перед кем? Правителем, не знавшим ни долга, ни чести, который оступался едва ли не на ровном месте, даже теперь своим приказом он мог отвернуть от себя своих же людей. Ситала тихо и горько засмеялась, всё не отпуская мужчину из рук своих. Ненависть и ярость сплетались друг с другом, отравляя ядом её разум. Ночью она думала о том, что нет боли сравнимой с той, что охватывала сердце раскалёнными цепями от потери отца и людей верных, но, оказалось, бывает… И теперь женщина, прижавшись губами к макушке Эдира, почувствовала, как слеза скатилась по щеке. Если весь мир потеряет всего одного человека, едва ли сразу заметит пропажу, прочувствует горе и тоску, то она с смертью Эдира тут же потеряет и себя, и жизнь, и свой мир. А Солнце всё наблюдало за этим, и картина, что предстала перед взором его, отразилась на сердце глубокой тоской. — Тебе… Это ничего не напоминает? — спросил один из сынов Войны и Смерти, стоявший рядом. Божество с минуту молчало. Всё он помнил. Солнце знало, каково это, когда на руках твоих умирал кто-то всем сердцем любимый, а ты ничего не мог сделать, только молить о помощи. — Отпрыски Риальт так же трусливы, как и она сама. Жалкие и ничтожные, — горько усмехнулось божество и взглянуло оно на Ситалу. — Не такой тяжести я хотел для неё, не своей судьбы уж точно… Пусть и проснулась в ней ярость, и послужит она ей хорошо. Воин едва усмехнулся и подумал он, поглаживая сову белую на своём плече: «Тяжко тебе, мужу, было хоронить жену, тяжело и теперь тебе, отцу, смотреть на боль одной из своих дочерей. Не пустит она никого к себе, уничтожит без жалости всякой, убивать станет, как и ты, брат, убивал.» Уже хотел было воитель уйти, как Солнце его остановило. — Смотри. И увидели боги, как Нэрая подошла к раненому, рядом присела, Дэар же рванул в гневе за ней. — Ты что, не слышала моего приказа?! — закричал он, поддавшись злобе и уязвлённой гордости. Никто не смел ослушаться ни единого слова правителя, а жалкая девчонка должна была быть вообще благодарна за то, что присутствовала на этой пытке, что войдёт в историю, как одна из самых справедливых. Но стоило только Дэару подойти ближе на шаг, как золотое пламя преградило путь. — Не смей подходить! — всё так же рычала Ситала, и в её глазах император видел звериную ярость, безумную, подлинную, ту самую, подконтрольную человеческому сознанию. Гневу её не было ни начала, ни конца, но женщина приказала чуть спокойнее: — Стой там, где стоишь, и не смей приближаться ни на шаг. Золотое кольцо огненное охватило собой Ситалу и людей рядом с ней. Никто не тронулся с места, а Дэар отошёл, затаив на сестру глубокую обиду. Она его унизила при всех. — О боги, ему даже кости раздробили, — Нэрая на миг нахмурилась, но всё же достала флягу с целебной водой, омыла ей раны. Жар от огня лучше не делал, но у Тэльм иного выхода не было. Положила девушка ладони на места менее тронутые и попросила госпожу об одном: — Только держите его крепче. Я мало что умею… Ситала молча кивнула и обхватила Эдира, словно это могло удержать его в царстве живых. Умирать ему рано, мужчине всего тридцать один год. Хандарра сидела рядом и наблюдала за тем, как от касаний девушки исцелялись раны, со временем не оставляя и тонкого шрама. Мужчина то и дело дышал тяжело, в бреду говорил что-то невнятное, от боли будто бы пытался вырваться, но держали его крепко. Ситала гладила его по голове, успокаивая и утешая, хоть и голос её, теперь полный тепла и мольбы, чуть дрожал: — Потерпи, немного осталось… Нэрая взглянула на госпожу, чувствуя уже слабость в руках. Как только самые глубокие раны едва затянулись, девушка убрала руки. На большее она не способна. — Госпожа, простите, я… — Я тебе до конца жизни обязана. Спасибо. Ситала наконец почувствовала боль от раны и едва зажмурилась. Это всё пустяки. Убрала воительница пламя, аккуратно положила руку Эдира себе на плечо и подняла с колен, а Хандарра осторожно перехватила его. Ещё пара человек подошли по приказу госпожи и повели в казармы. Госпожа идти за ними не стала. В крови своей и чужой она взглянула на брата с горькой ухмылкой. Ошибался Дэар, и каждая его ошибка теперь будет ей на пользу и смятение в лицах воинов императора — это только начало. Пост десницы она примет с великой радостью.Глава 3. Казнь
9 апреля 2023 г. в 13:05
О холодные стены храма отражалось ласковое пение девичьих голосов, солнечный свет лился из узких окон. В священном месте душа преисполнялась тем благоговением, толкающим на праведный путь, и главный храм богини исцеления, Риáльт, не стал исключением. Здесь зарождались истина и покой. Здесь можно было найти помощь во времена тяжёлые.
И они настали сегодняшним утром, когда в армии поднялся бунт.
Теперь одна из советниц по приказу императора была обязана помочь ему в своём нелёгком деле: восстановить справедливость в этом мире. Признаться, для Вири́ды Риальт было только две любимые вещи — это совершение правосудия и служение своей праматери, но именно последнему она придавала самую большую значимость.
Сейчас же, стоя перед статуей богини, она не хотела размышлять ни о крови, ни о боли, ни о… Черни, воспротивившейся священной воле императора Траймера. Вирида хотела лишь одного: продолжать службу здесь и хранить то, что было её сердцу так дорого.
Струящиеся в камне одежды богини казались такими же воздушными и лёгкими, словно были сделаны из тончайшего шёлка, волосы убраны гребнем, глаза закрыты, на нежных устах — полуулыбка, да руки, покрытые золотом, протянуты к молящимся. От картины этой, от аромата цветов, разложенных в ногах божества, у пришедших на миг сердце замирало в любви и покое. Вирида улыбнулась и склонилась к медной чаше с эфирным маслом, от которого исходил пряный аромат.
— Мать рода моего, молю, услышь голос одной из твоих дочерей, — женщина коснулась руки статуи пальцами, растерев по ладоням капли масла. Запахло сандалом. Вирида опустила голову и закрыла глаза, чувствуя, как по лбу и рукам растекалось приятное чувство слабости. — Не покидай своих служительниц, тех, кто болезни лечат, своих подопечных, кто рану получил от малой до смертельной, захворал. Ты справедлива и милостива к нам, мы чтим тебя изо дня в день, но, молю, помоги и тем, кто по глупости своей совершил деяние страшное. Прости им гордыню и боль их утешь, как время придёт.
Вирида Риальт прекрасно понимала, что разговоры о произошедшем не стихнут ни в одном уголке мира ещё несколько дней. Так уж водилось у людей: любая новость о смерти или рождении кого-то из правящих родов, любой скандал — предмет обсуждения. Женщина нахмурилась. Не нравилось ей то, что кто-то вздумал играть с Смертью и Судьбой, не имея ни понятий о чести, силе и власти, в отличие… От императора.
Услышала ли её матерь рода, Вирида знать не могла, но она всё же отошла от статуи и с тоской взглянула на лик. Всё так же спокоен и нежен. Порой казалось, что образ вот-вот откроет глаза, вдохнёт полной грудью, и молодая женщина, одетая в платье, спустится с пьедестала к ним. На миг померещился шорох тканей и тихий звон золота.
Вирида развела руки в стороны, и по ладоням её затанцевал огонёк, едва обжигая пальцы. Боль эта была терпимой, явно терпимее, чем потеря родителя, супруга или ребёнка в войне. Вдруг ей стало на миг тоскливо от воспоминаний похорон, но Риальт отогнала от себя столь тяжёлые мысли.
В храме богини было спокойно, едва ли что могло помешать женщине думать здраво, а поддаваться отчаянию ей не было никакого смысла. Единственное, что действительно омрачит её день как советницы и целительницы — это перенос Главного совета и помощь уроду, достойному смерти. Правда… Как она сможет смотреть в глаза госпоже, если вдруг не поможет её человеку? Что будет делать Ситала, когда на её глазах будут медленно убивать того, кто действительно молча готов отдать за её жизнь? И отдаст без всяких раздумий…
На миг ей подумалось, что было всё же что-то в Эдире от человека достойного.
— Нэрáя, — женщина взглянула на одну из служительниц, — не могла бы ты отправиться со мной во дворец? Поедем сразу, как закончишь.
Девушка лишь кивнула в ответ, продолжая раскладывать цветы в храме.
Перезвон золота и девичьих голосов, свет и покой. Этот миг свободы продлился дольше, чем Вирида ожидала.