Я навсегда за тебя в ответе

      Сакура мирно спала на боку, спрятав ладони под подушку.       А сам Какаши Хатаке рассматривал блики света от уличных фонарей на потолке, снова и снова прокручивая в голове события этого вечера. Его не покидало чувство, будто он упустил какую-то деталь, из-за которой картинка не складывалась.       «Как Юдоку удалось так быстро схватить Сакуру? — озарило его наконец. — Словно… было известно наверняка, где именно она находилась в тот момент.       Возможно, был ещё кто-то. Кто всё это время толкался среди народа и просто наблюдал. Вряд ли удастся вычислить, конечно — это нужно было делать по горячим следам. И всё же…»       Рокудайме сел на кровати и дважды постучал в оконное стекло — очень осторожно, чтобы не потревожить спящую девушку. Когда на подоконнике снаружи показался Росомаха, Какаши чуть приоткрыл створку окна и шёпотом поделился с АНБУ своим предположением.       — Передам, — кивнул тот.       — Есть новости?       Росомаха покачал головой и растворился в ночи. Рокудайме бесшумно закрыл окно и улёгся обратно.       «Я не должен был отлучаться от неё ни на шаг. Не должен был».       Однако понимал он и другое: сколько ни делай выводов — постоянно находиться рядом с Сакурой он попросту не сможет…       А она всегда будет его слабым местом.       Какаши-без-Шарингана.       «Я считал это своей единственной проблемой. Сосредоточился на том, чтобы возместить потерю новыми техниками… И забыл, что даже с Шаринганом в своё время не уберёг Рин.       Всю жизнь я держал эмоции и чувства под контролем. А теперь…»       С дня его рождения, когда своим признанием Сакура Харуно смела те барьеры, которые Какаши пытался ставить между собой и ею, его сердце больше не принадлежало ему. Будто его вынули из груди и подвесили на тонкой ниточке — голое и беззащитное…       На шелестящий звук за окном Рокудайме мигом вскочил на ноги и выхватил кунай.       «Сова. Всего лишь сова…       Нервы ни к чёрту».       Он спрятал клинок обратно в сумку и пошёл на кухню заварить себе чаю.       До двух часов ночи Какаши промаялся: ложился и вставал, ещё несколько раз пил чай и мерил шагами комнату, настораживаясь от каждого шороха.       Наконец в начале третьего в окно тихо постучал Росомаха.       — Схватили тех двоих, Хокаге-сама.       Рокудайме вздохнул с облегчением.       — И ещё кого-то приволок в полицейский участок Орочимару-сама. Говорят, он был так пьян, что не мог держаться на ногах без помощи Ямато-семпая, но настаивал на том, что поймал очень подозрительную личность…       — Любопытно. И как с ними поступили?       — Все сейчас в отделе допросов. Орочимару-сама вместе с тем, кого он привёл, тоже держат под стражей.       — Хм, хм… И Саннин не сопротивлялся?       — Не слышал об этом.       — Ибики Морино на месте?       — Да.       — Пусть занимается своим делом — только не трогает Орочимару. Утром я сам с ним побеседую.       Росомаха кивнул.       — Из караульных достаточно остаться двоим — остальные могут идти отдыхать.       — Пока вы и Сакура-сан будете здесь, мы не покинем свои посты, Хокаге-сама.       — А?       — Это личное решение АНБУ.       — Спасибо, — помедлив, сказал Какаши. — Спасибо вам всем.       Шиноби склонил голову и бесшумно исчез с подоконника.       Рокудайме прикрыл створку окна и оглянулся на Сакуру: не разбудил ли её их негромкий разговор? Но в этом смысле она ничуть не изменилась с тех пор, как Какаши Хатаке в качестве наставника водил на миссии свою команду генинов: где бы ни приходилось ночевать, Сакура Харуно засыпала, едва касалась головой постели — и никакие посторонние звуки ей не мешали…       «Может, и мне попытаться хоть немного вздремнуть?»       Он снял протектор, перчатки, сложил их на тумбочке и с нажимом провёл ладонями по лицу; потом разделся до пояса и расстегнул высокие сандалии. В душе умылся, набрал на палец немного пасты и кое-как почистил зубы.       Вернувшись в комнату, Рокудайме обнаружил, что Сакура перевернулась на спину, сбросив с себя одеяло и раскинув руки в стороны; из приоткрытого рта тянулась струйка слюны. Невыразимо трепетная нежность пронзила его от макушки до пяток. Он опустился перед кроватью девушки на колени и осторожно вытер ей щёку тыльной стороной кисти. В ответ она шепнула его имя и заулыбалась во сне — и Какаши готов был чем угодно поклясться, что чувствует, как объединяется в одно целое её и его чакра.       «Мудрец Шести Путей, когда говорил о своём Ниншуу, подразумевал что-то подобное?       Какими же уязвимыми сделала нас эта связь, Сакура… Если бы не твоя безумная смелость — что стало бы с нами обоими?»       Кончиком пальца Рокудайме поправил сбившуюся на сторону подвеску. Небольшая, аккуратная грудь, обтянутая тоненькой майкой, так и манила накрыть её ладонью… В последний момент Какаши мысленно дал себе пощёчину, отдёрнул руку и по самые плечи набросил на девушку одеяло.       В своей постели он долго крутился с боку на бок. Его тянуло к Сакуре с такой силой, что перехватывало дыхание; Рокудайме сдерживал свои порывы, давая девушке время привыкнуть к нему и к новому для неё опыту. Так же, как сама Сакура — он замечал и ценил это — не торопила его открыться перед ней… У Какаши порой проскальзывала мысль, что его приручают, словно дикого зверя — постепенно, осторожно, подстраиваясь под его повадки.       Услышав, как девушка уютно заворочалась во сне, Рокудайме приподнялся на кровати, чтобы проверить, не сползло ли с неё опять одеяло.       «Видят боги — я всего-то хотел, чтобы ты была счастлива, Сакура. И поверил в то, что счастье улыбнулось и мне самому.       Что же мне теперь делать — с тобой и с собой?»       Вскоре усталость взяла своё. И между сном и явью, когда разум заволокла пелена, на пару мгновений Хатаке Какаши окунулся в мир своей мечты: окружённый тенистым садом большой дом, а в этом доме — смех Сакуры, мурлыканье Принцессы и… топот крохотных ножек по дощатому полу.       …а потом снова и снова подхватывал в объятия умирающую Рин.       — Какаши, — шептала она окровавленными губами. — Какаши…       Он прижимал её голову к груди — и вдруг замечал под пальцами уже не каштановые, а розовые волосы. И принимался отчаянно трясти Сакуру за плечи — но от этого из её вспоротой шеи лишь сильнее хлестала кровь, заливая белый плащ Хокаге. С ужасом Какаши смотрел, как тают чёрные линии техники регенерации, а затем и точка Бьякуго исчезает с безжизненно бледного лба…       И всё повторялось заново в тягучем, липком кошмаре, которому не было конца.       — Какаши… Какаши…       Да проснись же наконец!       Он рывком сел в постели — весь в испарине, с колотящимся сердцем — и не сразу осознал, что Сакура жива и сидит тут же, на краешке кровати, встревоженно заглядывая ему в лицо.       В тусклом свете пасмурного утра обстановка служебной квартиры смотрелась особенно неприветливо.       — Что такое тебе снилось, Какаши? — девушка робко положила ему на грудь прохладную ладошку; Рокудайме накрыл её своей:       — Дурной сон, Сакура. Старый дурной сон… — и поспешил сменить тему. — Что там у нас из припасов, только крупа и консервы?       Она кивнула.       — Пожалуй, поем я позже, где-нибудь… А сейчас достаточно просто кофе.       — Кофе? — строго переспросила девушка. — На голодный желудок?       — С печеньем, — покорно вздохнул Рокудайме.       Он наспех ополоснулся в душе и босиком, в одних штанах пришлёпал на кухню. Сакура — тоже босая, по-домашнему уютная в своей белой маечке и трусиках — уже колдовала над джезвой, от усердия забавно высунув кончик языка.       Тихонько, чтобы не отвлекать её, Какаши Хатаке присел к столу, облокотился и подпёр подбородок кулаками.       «Если бы ты только понимал, чего лишаешься, Саске, — невольно подумал он. — Два с половиной года вместе с Сакурой я надеялся, что ты всё-таки вспомнишь о ней… А ты не передал ей ни единого словечка.       И в чём же моя вина? В том, что мне стало больно смотреть, как она мучается от этой напрасной надежды? В том, что я захотел поддержать её — и вопреки всему полюбил, впервые в свои тридцать четыре?       Только вот того, что случилось вчера, не произошло бы, будь рядом с ней ты, а не я».       Но вместе с тем мысль о том, что вместо него Саске — или кто-нибудь другой — мог бы сейчас любоваться тем, как Сакура сосредоточенно варит кофе, вызвала у Рокудайме болезненный укол ревности.       Девушка выждала, пока пена поднимется до края джезвы, и сняла её с огня.       — С сахаром или без? — спросила Сакура, не поворачивая головы.       — Без, — ответил Какаши, слегка удивлённый тем, что она знает о его присутствии, хотя он ничем себя не выдавал всё это время. — А разве ты меня заметила?       Сакура разлила кофе по чашкам и села напротив.       — Когда ты смотришь на меня, это невозможно не почувствовать.       — Ммммм?       Она смущённо улыбнулась и взяла печенье из миски.       — Ты как будто гладишь меня взглядом, Какаши. Нежно-нежно…       «Почему на «ты»? А, точно… Я же сам ей предложил».       Он кашлянул и потянулся к чашке, но Сакура перехватила его руку и сунула в миску.       — Никакого кофе натощак! — напомнила она таким тоном, что Рокудайме нервно сглотнул и бросил в рот сразу два печенья. Сакура одобрительно кивнула, однако не перестала хмуриться. Пришлось съесть ещё три штуки, прежде чем она сама подвинула к нему чашку.       — Я так понимаю, раз ты всё же лёг спать, преступников поймали?       — Угу, — отозвался Какаши, отхлёбывая кофе. — Но АНБУ всё равно будут присматривать за тобой ещё какое-то время.       — Может, это лишнее? — мягко возразила девушка.       Настала его очередь метнуть суровый взгляд. Сакура втянула голову в плечи и уткнулась носом в свою чашку.       «Примерно так и проходит утро у семейных пар?» — размышлял Рокудайме, пока они одевались, стыдливо повернувшись друг к дружке спиной. Слушая, как девушка долго сопит и возится, судя по звуку, с застёжкой лифчика, он хотел было предложить помощь — но прикусил язык, опасаясь спугнуть ощущение… Да, Какаши чувствовал бы себя почти счастливым. Если бы не знал, какое оно хрупкое, это счастье, которое он не успел даже распробовать сполна — а уже едва не потерял.       В коридоре Рокудайме подождал, пока Сакура обуется и завязал ей глаза своим протектором:       — Извини, таковы правила. О расположении этой квартиры не должен знать никто, кроме главы деревни и шиноби АНБУ. Ты ничего не забыла?       — Кимоно, — ахнула девушка. — Правда, оно до сих пор не высохло.       — Не волнуйся, я сам его потом заберу.       Малолюдными улицами Какаши вывел её почти к самому госпиталю, свернул в подворотню и там снял с Сакуры протектор.       — Помни, ты под охраной, — напомнил он, на прощание целуя её в лоб. И до конца не был уверен: её ли хотел успокоить этими словами — или себя самого?       Когда Рокудайме подходил к зданию отдела допросов — разумеется, побывав перед этим дома, чтобы дать завтрак Принцессе — к нукенинам у него не осталось ни капли сочувствия.       Он быстро пробежал глазами по протоколам, не особенно вникая в подробности. Заурядные истории шиноби-отступников из небольших деревень…       «Значит, хотели заработать себе репутацию, сделать имя на каком-нибудь громком деле… И посчитали Какаши-без-Шарингана не такой уж сложной добычей».       — А кого схватил Орочимару?       Ибики Морино невозмутимо протянул Хокаге текст четвёртого допроса:       — Как выяснилось, ещё одного… точнее, одну, из их банды. Разведчицу.       — Хм… Интересно, как это вышло?       — Орочимару я не допрашивал — как ты и просил, Какаши. Но у меня создалось впечатление, будто они знакомы.       — Бывший преступник вычислил преступника, — отозвался Рокудайме, задумчиво поглаживая подбородок. — Хорошо, послушаю, что он сам расскажет.       Камеру, в которой держали Шубери и выжившего сабельника, Какаши миновал молча, с мстительным удовлетворением отметив, что самоуверенность с верзилы как рукой сняло.       Во второй камере рядом с Юдоку сидела, понурившись, девушка с какой-то абсолютно невыразительной внешностью.       «Взгляду совершенно не за что зацепиться, — мельком подумал Рокудайме. — Такую и двадцать раз увидишь — не обратишь внимания. Идеально для шиноби».       — Что ты сделаешь с нами, Хокаге? — спросила Юдоку.       — Я? Ничего. Сообщу главам ваших деревень — пусть сами решают вашу судьбу.       Рыжая криво усмехнулась:       — Даже мстить не станешь? Неужели ты и впрямь такой благородный, как о тебе говорят, Хатаке Какаши?       Он ничего не ответил и направился дальше по тюремному коридору.       Орочимару не посадили за решётку, а поместили в одной из допросных, где был топчан. На нём Саннин и лежал, с компрессом на лбу, ещё бледнее обычного, устремив в потолок меланхоличный взгляд. Рокудайме мимоходом пожал руку Ямато, скучавшему за столом, взял себе стул и присел возле топчана.       — Здравствуйте, Орочимару-сама. Извините, что вам пришлось провести эту ночь здесь…       — О, не стоит, Хокаге-сама, — прохрипел тот, по-прежнему глядя вверх. — Я всё понимаю… и готов ответить на ваши вопросы. Но мне не хотелось бы менять положение. Видите ли, я… немного не в форме.       — Я не задержу вас надолго, — ответил Какаши. — Скажите, что вас насторожило в той девушке?       — В своё время я вёл с Кийоко кое-какие… дела, — губы Саннина растянулись в жутковатом подобии улыбки. — Тогда в своей деревне Травы она была вне подозрений. Не знаю, как обстоят дела теперь: больше четырёх лет мы не поддерживали связь.       — Вы заметили её на празднике?       — Барная стойка, знаете ли — отличное место для наблюдения. Да, я узнал её — а вот Кийоко сделала вид, будто мы не знакомы… И мне это не понравилось. Я поглядывал за ней и заметил, что в самый разгар фейерверка она внезапно решила покинуть праздник.       «Надо же, — хмыкнул про себя Рокудайме. — А ведь напился он ещё при нас, да так, что на табурете сидел с трудом…»       Орочимару наконец посмотрел на него, а потом неодобрительно покосился в сторону Ямато:       — Мне пришлось потратить немало времени на то, чтобы уговорить своего… компаньона не препятствовать мне. Кийоко едва не удалось уйти. Но в итоге, как видите, мы все оказались здесь.       Какаши упорно искал подвох в рассказе Саннина и не находил.       — Благодарю вас, Орочимару-сама, — сказал он в конце концов. — И примите ещё раз мои извинения за доставленные неудобства. Вы можете идти.       — Мне приятно быть полезным Конохагакуре, Хокаге-сама. Ямато-кун, будьте любезны…       Пока Ямато помогал Орочимару подняться с топчана, Рокудайме поспешил покинуть допросную, на ходу размышляя о превратностях судьбы. Проходя мимо камеры Юдоку, случайно поймал на себе её взгляд, в котором уже не было вызова — взгляд человека на грани отчаяния — и остановился.       — Ты сказала, что награды за мою голову тебе бы хватило, — припомнил Какаши. — На что?       — Тебе-то какое дело, — вполголоса отозвалась Юдоку и отвернулась к стене. Он сложил руки на груди и терпеливо ждал ответа; наконец она не выдержала и снова посмотрела на него — глазами, в которых стояли слёзы:       — Мой сын тяжело болен, Хатаке Какаши. Кому только я не показывала его, все говорят, это не лечится… У него что-то не так с генетикой, я ничего не смыслю в этом. Но есть лекарство, которое позволяет моему мальчику жить… И оно очень дорого стоит из-за редких ингредиентов. Поэтому мне пришлось предать родную деревню и законы шиноби.       «Этого из неё не смог вытянуть даже Ибики Морино…»       — И что ты на это скажешь, Рокудайме Хокаге?       — Я — ничего, — спокойно и чуточку мягче повторил он. — Потому что, как и ты, совершенно не разбираюсь в генетике.       «Зато знаю кое-кого, кто отлично разбирается.       Только вот что скажешь на это ты, Сакура?»