Варфоломеевская ночь

      Застыв соляной скульптурой, Анна, едва дыша, наблюдала за происходящим. Арамис упорно сопротивлялся, и королева знала, что стоит ему вырваться, он и со связанным руками сможет повергнуть близстоящих бандитов на истертые плиты храма, а уж она постарается продержаться, пока на шум прибегут верные мушкетеры. Их услышат, Анна не сомневалась — у друзей Арамиса всегда был чуткий сон, а когда они куда-либо выезжали, один из них вовсе не спал, постоянно проверяя посты. Анна тоже узнала звон шпор на ботфортах д’Артаньяна и молилась, чтобы он не ушел слишком далеко.       Арамису удалось на мгновенье вывернуться и удачно попасть ногой в живот пытающегося перехватить его наемника, и тот, взвыв, вынужденно разжал руки. Анну не трогали, лишь держали под локти с двух сторон, очевидно, имея в планах убийство одного лишь неугодного консорта. После короткого успеха Арамиса схватили, заломив плечи назад, а стоявший за его спиной пособник герцога зажал в кулаке волосы на затылке, одновременно впиваясь коленом в поясницу.       Герцог Роберт предупреждающе поднял руку.       — Вы не дочитали мне историю! Я же должен узнать, что стало с принцем, когда он встретил дракона.       Все застыли, словно по команде ведущего в детской игре. Герцог мгновенно опустил руку, слегка оборачиваясь. Почти незаметный жест поправляющих завязки рубашки пальцев — кто заподозрил бы в этом нечто иное?       — Ваше Величество, я думал, что вы уже уснули, — поклонился герцог.       — Матушка? Рене? — дофин, похожий на пушистое облачко в своей ночной рубашонке, сорвался с места.       Анна почувствовала, как ее, едва сын появился в боковой двери, отпустили жесткие руки, и видела, как стоявший за спиной Арамиса бандит незаметно развязал руки ему, спрятав веревки за спину.       — Рене, ты же знаешь, что принц встретил злого дракона? — первым на пути юного короля оказался Арамис, он, не подавая вида, присел перед ребенком на корточки.       Анна, понимая, что напавшие пока не будут предпринимать агрессивных действий, решительно направилась к своим мужу и ребенку — подойдя, она заметила, как Арамис старательно прячет в рукава растертые веревками запястья. Сын мог стать его спасением, но по короткому взгляду мужа Анна поняла, что тот не станет платить такой ценой за свою жизнь. На коленях, на которые его так и не смогли поставить заговорщики, перед своим сыном стоял сейчас мушкетер.       — Ты же знаешь эту сказку, Рене? — продолжал маленький Луи.       — Нет, — Арамис старался говорить спокойно, улыбаясь, — но я уверен, что наш принц смело принял вызов.       — Он победит? Ведь в сказках добро всегда побеждает?       — В сказках… — с чуть заметным вздохом, но продолжая улыбаться, кивнул Арамис. — А где же ваша няня, мой король?       Маленький властитель пренебрежительно отмахнулся:       — Она же дама и устала за день.       Арамис сжал губы, решив не выяснять, как именно «устала» молодая фрейлина, приставленная к королю.       Анна не проронила и звука, во все глаза глядя на своего мушкетёра. Даже перед лицом приближающейся к нему смерти он все ещё держал прямую осанку, высоко подняв гордую голову. В его облике было то, за что Анна и полюбила его — сила. Сила духа, сила правды, сила жизни. Жить до последнего так, чтобы не было стыдно ни за одну прожитую секунду.       — Здесь так холодно, — поежился Луи. — Пойдем, ты мне дочитаешь? — малыш требовательно вцепился в пальцы Арамиса.       Анна заметила, как герцог-заговорщик изменился в лице и сместился почти незаметно, чтобы встать на пути, если Арамис решит последовать за потянувшими его маленькими ручками. Увидела Анна и то, как остальные наемники положили руки на рукояти кинжалов, один даже нащупал за широким кушаком пистолет. Анна понимала, что нормандский наместник ее консорта из храма живым не выпустит. Слишком далеко он зашел, чтобы остановить заговор. Он не пойдет на плаху, даже если ради достижения цели придется ввергнуть Францию в пучину паники и междуусобицы. В его потемневших глазах Анна отчетливо увидела тени двух могильных крестов.       Сердце зашлось, Анна отчаянно думала, что же делать.       — Вы идите, Ваше Величество, а то простудитесь и тогда долго не узнаете, чем закончилась схватка принца и дракона, — спокойно произнес Арамис, поднимая Луи на руки.       Пальцы заговорщиков еще крепче сжались на оружии, но Арамис не сдвинулся с места.       — А ты, Рене?       — Я помогу твоей матушке руководить государством, пока ты маленький и не можешь делать это сам? — с улыбкой спросил Арамис.       Анна вдруг заметила, как от волнения подрагивают пальцы его рук и поняла, что он принял решение… Горло сдавило спазмом — не от рыданий, а от злости, с которой она всматривалась в лица мятежников, чтобы запомнить каждое и потом найти.       Малыш на вопрос консорта гордо кивнул, с довольной улыбкой переведя взгляд на мать. Анна с трудом выдавила из себя улыбку.       — Так вот я не должен подвести твою маму.       — Простите, Ваше Величество, но у принца-консорта даже ночью случаются встречи, которые он не может отменить, — нетерпеливо напомнил о себе герцог Роберт. Дофин перевел на него спокойный, но чуть задумчивый взгляд. — Один из стражей проводит вас в келью и будет охранять, пока мы не закончим тут.       Звучало невинно, но пальцы Арамиса вдруг заледенели, он окаменел от страха за сына. Он поднял глаза на коснувшегося его рукой мальчика.       — Иди, — спокойно произнес он, приняв решение, достойное отца — отдать свою жизнь за жизнь сына.       — Когда я проснусь, ты должен быть рядом со мной, — приказал прежде чем подойти к подозванному герцогом «стражу» малыш.       — Я всегда буду с тобой…       Мальчик кивнул, с детской непосредственностью за буквальным пониманием слов, разумеется, не увидев затаенный смысл.       — Это даже хорошо, что так всё сложилось, — герцог Роберт повернулся к Арамису, едва его человек вывел маленького короля и захлопнул за ними дверь. — Мне и тем, кто стоит за мной, нужна прежняя стабильность. Мы не можем позволить вам, Ваше Королевское Высочество, принц-консорт, дальше укреплять свое влияние и власть. Мы не допустим, чтобы вы значили на наших землях больше, чем мы — давние их хозяева. Вы становились все более любимы и популярны у народа, и вас нужно было остановить. Вели бы себя скромнее, не совали бы везде свой нос — жили бы. Все вернется на круги своя, как было веками, как только вас казнят по решению нескольких влиятельных представителей старых родов. Нас вполне устроит Ее Величество королева Анна, она останется. А вот от вас зависит — одна ли…       Анна вздрогнула, понимая, к чему клонит мятежник.       — Не смей… — прошептал Арамис.       — Это всецело зависит от вас, — пожав плечами, повторил герцог Роберт. — Это даже лучше, чем просто убить связанного. Не сопротивляйтесь и не шумите, тогда ребенка не тронут. Он будет под присмотром моего человека, пока приговор не будет приведен в исполнение. Я даже обещаю вам, что в его памяти вы останетесь тем, кто погиб, защищая его мать и корону. Сказочный дракон будет повержен.       — Рано или поздно падет и настоящий, — выдохнул Арамис, словно полностью отпустил контроль.       У Анны все замерло внутри, когда она поняла, что Арамис принял решение, хотя внешне королева сохраняла невозмутимость, даже голова ее оставалась гордо поднятой. Сердце рвалось на части от беспомощности и невозможности что-либо изменить, от боли потери. По решению обезумевшей знати, затаившейся и затаившей злобу на ее слишком деятельного консорта, он умрёт… Не всем нужен сильный спутник королевы — одинокая или при слабовольном супруге, существующем для вида, такая королева не более чем марионетка. Но за эту их ошибку все, кто причастен, жестоко поплатятся. Она никогда не забудет. Она найдет каждого и казнит так же, как умрет Арамис.       Тот стоял уже спокойно, глядя на герцога Роберта, и по глазам было видно — он все понимал. Но осознавал ли до конца, что им обоим уже совсем скоро предстоит пережить? Анна понимала, что она все же не может осознать… Здравый разум не принимал всю дикость происходящего.       Арамис посмотрел на нее и, сжав дрогнувшие тонкие пальцы в своих, поднес к губам. А она, поймав его взгляд, боялась потерять его. В этот Миг. Мгновение. Длиной в один вдох и всю жизнь, которой уже не будет…       Его, грубо заломив руки, оторвали от нее и по знаку герцога окружили. Она все еще могла видеть в мельчайших деталях тонкий шрам на его щеке, а он, судя по взгляду, видел ее тщательно скрываемый внутренний страх и пытался успокоить любящим взглядом. Только чувство, вечное как жизнь, бессмертное, неподвластное возомнившим себя палачами безумцам.       Арамис поддерживал ее взглядом, позволив подвести себя спиной к грубо сколоченному кресту, подобного тому, который Иисус тащил на Голгофу. С Арамиса сорвали рубашку, шершавое дерево коснулось обнаженной спины, но и этого он не заметил, как и веревок, приматывающих запястья к перекладине, как и пут на ногах. Бешено колотящееся сердце пыталось вырваться из груди — не бывает не ведающих страха, врут те, кто так говорит, значит, они не смотрели смерти в глаза. Сейчас те имели холодный серый оттенок. Герцог Роберт лично придирчиво контролировал, чтобы его люди крепко затянули последние узлы на веревках.       Когда они отошли, Арамис вздрогнул, словно очнувшись ото сна. Тяжело дыша, он старался не думать о том, что совсем скоро по воле не принявшей перемены знати нескольких провинций их жизни разрушатся навсегда. И его волновала даже не собственная смерть, а то, что будет с Анной и их друзьями. Он бы смог понять ее, но не хотел, чтобы из мести за него она утопила Францию в крови. А она могла — окружившие их люди плохо знали свою молодую королеву.       Даже с разделяющего их сейчас расстояния Арамис увидел заблестевшую слезами синеву ее глаз. Она, как и он, не вырывалась, осев в поставленное для нее кресло. Соседнее занял герцог Роберт, вальяжно закинув ногу на ногу. А Анна смотрела на крест, то и дело сглатывая ядовитый ком в горле. Смотрела, словно хотела навсегда запомнить, запечатлеть в памяти, закрыть на самых дальних ее задворках, чтобы потом в редкие минуты наедине с собой и друзьями вспоминать и согреваться теплом этих воспоминаний. Но Арамис боялся другого и мечтал, что может там, наверху, ему удастся если не выпросить для Анны покоя, то хотя бы остаться ее ангелом-хранителем, оберегать ее, окутывать своей любовью, словно теплой шалью в мороз.       Анна не забудет и не простит, это Арамис знал совершенно точно. И пусть сейчас она сдерживала себя, приняв и уважая его решение, ради него держась и сохраняя достоинство. Она уже запомнила тех, кого уничтожит, и теперь вместе с ним висела на кресте в ожидании расправы — обычного грязного убийства, жестокого, как сама жизнь. Даже с разделяющего их сейчас расстояния Арамис видел усталость и боль в ее серо-голубых глазах, затмившие страх и осознание близкого конца. Да, он умрет, он принял это решение и не сопротивлялся окружившим его наемникам, хотя имел все шансы одолеть их всех в бою. Но его сердце сейчас бешено колотилось, чтобы недалеко отсюда другое, маленькое, размеренно стучало, видя во сне победившего дракона прекрасного принца… Он сдержит обещание и всегда будет рядом с сыном. Арамис пошел бы на все, лишь бы спасти его, и мятежники это знали.       Двое подошли к кресту, один держал в руках скрученную в толстый жгут ткань. Арамис узнал лоскут, оторванный от церковного облачения, очевидно, оставленного кем-то из священников. Еще одно проявление святотатства.       — Нет, — остановил герцог Роберт руку, потянувшуюся, чтобы втиснуть жгут между зубов консорта. — Хочу видеть ваше хваленое мушкетерское мужество… Если закричите, ребенка убьют. Ваш крик будет сигналом моему человеку. А пока «жестокого убийцу» будут рвать на куски ваши друзья, упустившие заговор, нападение на Ее Величество и ее консорта, я успею уйти.       Арамис знал, излишне не бахвалясь, что выдержит, столько разной боли он уже испытал за свою жизнь. Первые пару гвоздей поможет принять воспитанная в себе внутренняя сила, потом поплывшее от адской боли сознание уже не будет реагировать так остро. Пятый гвоздь в живот Арамис надеялся принять уже без сознания или мертвым.       Арамис позволил палачу разжать сжавшиеся в кулаки пальцы, почувствовал, как острое холодное острие гвоздя коснулся ладони и увидел занесенный в воздухе молоток. На секунду зажмурив глаза, он снова распахнул их. Сердце замерло, готовое пропустить удар.       — Господь страдал на кресте за паству свою. Вы служили ему, вам и принять муки во имя его.       — Вас найдут, герцог. — Арамис вдруг ощутил спокойствие, словно точно знал, что так и будет. — Жаль, что я этого не увижу, но я знаю своих друзей, как самого себя. Ваш заговор раскроют и найдут, обещаю. И тогда возможность повторить мой путь будет казаться вам милостью, которую вы не заслужили. Но Господь всепрощающ…       «Господь, но не я…», — подумала Анна. Она вместе с мушкетерами и гвардией Андорры сделает все, чтобы в очередной раз остановить зло. Да, ее Арамис этого не увидит, но…       — А от меня лично вам пожелание: идите к дьяволу, герцог, — донесся голос ее любимого мужа, и вновь посмотревшая на него Анна вскрикнула, успев закрыть рукой рот, увидев, как острие гвоздя коснулось его левой ладони.       Он, сжав зубы, сдержал первый крик, когда толстый гвоздь вошел в плоть. Голова резко ударилась затылком о перекладину креста и тут же упала на грудь. От пронзительной боли сознание поплыло, а дыхание сбилось, но пожар в ладони и мгновенно перебивший аромат благовоний запах крови держали в сознании, обессиливая и муча. Ему с насмешливой милостью дали немного прийти в себя, но принять пронзающий середину второй ладони огненный штырь Арамис смог, лишь прокусив язык. Кровь заполнила рот, и на новом витке агонии он закашлялся и изверг содержимое желудка.       Вонь насильственной смерти заполняла храм — место, где подобное осквернение обрекало души свершивших его на вечный Ад. Но для остающегося холодно-непроницаемым герцога, очевидно, сохранение былой власти и влияния было куда важнее, чем Божий Суд.       Он подошел и брезгливо за окровавленный подбородок поднял голову наполовину распятого консорта. Но даже поплывшим от адской боли взглядом Арамис увидел остекленевшие, но абсолютно сухие глаза Анны. В ней разбудили зверя, и Арамис все же дал ей на это право, не став молиться о том, чтобы Господь отвел от любимой женщины мысли о мести. Если бы на его глазах убили любимого человека, он бы тоже поступил, как она. Он бы ничем не выдал своей боли, ни одной слезой не показал бы ее, но запомнил бы, нашел убийц любой ценой и отомстил. И пусть это не вернуло бы отнятой жизни, зло не могло бы ходить по земле.       Арамис чувствовал, как кровь стекает по поднятым вверх рукам на плечи и грудь, видел, как тяжелые багровые капли достигают пояса его штанов. Словно завороженный, он смотрел, как императорский багрянец пропитывает плотную ткань. Герцог поднял его голову, посмотрел в глаза, словно пытался что-то понять, и резко отпустил. Голова мотнулась и обессиленно упала на грудь, а Арамис увидел пристраивающегося с молотком у его правой ноги наемника. Сплюнув очередной сгусток крови, он готовился к боли — хоть весь язык откусит, но смолчит. После третьего удара молотком по гвоздю и еще большей потери крови милосердная пустота должна поглотить его, а, если Господь будет милостив к нему, то не замедлит прийти и смерть. Но на последнее Арамис не особо надеялся — Спаситель не сразу умер на кресте.       Мысли отвлекли и неожиданно помогли принять третий гвоздь. Арамис подавился беззвучным криком, тут же поняв, что умудрился сорвать связки, где-то на задворках слуха услышал, как скрипнуло дерево, и смог увидеть, что это Анна вцепилась в изогнутый подлокотник кресла. А глаза все такие же… сухие… И на волне наконец уносящей в темноту боли он скользнул взглядом по расплывающимся в тумане фигурам вокруг любимой…

***

      Голова Арамиса была опущена на грудь, руки раскинуты в стороны и за запястья привязаны к крыльям креста, по центру каждой из ладоней торчали шляпки огромных гвоздей, из-под которых лениво сочилась кровь, третий гвоздь был вбит в правую ступню. Но Арамис был жив, он едва дышал, полуобнаженное тело всё еще мелко дрожало. Когда он из последних сил приподнял голову, невидящие, стеклянные глаза смотрели словно сквозь них, но, все же, теряя сознание, Арамис вдруг улыбнулся. Уголки окровавленных, потрескавшихся губ едва заметно приподнялись. И это был предел. Его. Их.       Портос ударом наотмашь в мерзкие рожи оттолкнул от королевы гарантов ее благоразумного поведения. Наемники под разъяренный рык гасконца встрепенулись, но часть тут же и легла там, где стояла, а остальные шарахнулись к стене, ощетинившись оружием, но входные двери уже с грохотом распахнулись, впуская следом за капитаном и генералом больше двух десятков солдат с мушкетерским знаком на левом плече. Силы были неравны, и главарь наемников, молча зыркнув в сторону резко побледневшего нанимателя, выстрелил.       Портос расстроенно пнул тело наемника, коротко и ёмко посокрушавшись, что тот так легко отделался, и бросился за д’Артаньяном. Мушкетеры справятся с остальными заговорщиками — для них это даже не бой, а почти разминка.       На пару шагов раньше Портоса д’Артаньян достиг оторопело сидящего на корточках возле креста наемника. Рука, что вопреки здравому смыслу того, что для бунтовщиков все кончено, все же машинально занесла молоток, чтобы вбить до шляпки прижатый к левой ступне Арамиса гвоздь, не отпуская его, в стремительном полете отлетела к стене. Наёмник инстинктивно схватился за отсеченную культю, из которой хлестнула кровь, а поднявший было шпагу, чтобы добить его, Портос вдруг мстительно замер.       — Не-е-ет… — злобно прошипел он, — быстро ты не подохнешь, тварь. Все вы…       Пока по знаку генерала двое мушкетеров оттаскивали орущего от боли наемника к противоположной стене в группу тех, кого уже пленили, д’Артаньян, осторожно раскачав, вырвал гвоздь из одной ладони Арамиса, разрезая сразу и веревку на запястье, тут же пережимая месиво раны протянутой ему белой тканью. Гладкий шелк не липнет к лишенной кожи плоти, но д’Артаньян не сразу понял, откуда он. Лишь когда увидел, как королева целуя перехватила у него освобожденную руку мужа, заметил и порванный подол ее ночного халата.       — Прижимайте плотно, но старайтесь не давить, так больше шансов быстрее остановить кровь, — бросил он, после короткого кивка королевы занявшись второй рукой друга.       — Как вы узнали? — Анна позволила голосу дрогнуть, в присутствии друзей можно.       — Потом, Ваше Величество, все потом, только бы мы не опоздали… — хрипло пробормотал д’Артаньян, часто моргая от сдерживаемых слез, что не помешало ему вынуть второй гвоздь и ловко зажать и эту рану лоскутом шелка.       Портос кинжалом разрезал вторую веревку и, крякнув от тяжести, поймал друга под мышки.       — Я держу, — бросил он, и д’Артаньян рухнул на колени.       Королева почти сразу повторила движение за ним, решительно отрывая третий кусок ткани, пока д’Артаньян извлекал третий гвоздь.       — Разбудите доктора Лемея срочно! — крикнул Портос мушкетерам, увидев, что почти всех наемников связали. Еще двое, кроме главаря, умудрились все же быстро сдохнуть, но Портос мстительно оскалился в сторону остальных, при мысли, что тех ждет, на краткий миг испытав удовлетворение.       Но главным теперь было не дать истечь кровью не просто другу — консорту Франции.       — Его Величество в порядке, — пока Портос осторожно укладывал бессознательного Арамиса на их плащи, постеленные прямо на каменный пол, д’Артаньян обязан был успокоить королеву-мать. — Мы бы пришли раньше, если бы не искали, куда они спрятали его…       — Быть может, вы и опоздали, — Анна, бессильно понурившись, осела на пол, — но Арамис поступил бы так же, и нет вашей вины…       — Черта с два! Прости меня Боже! — вдруг рявкнул Портос, слышно лишь для друга и королевы шмыгнув носом. — Мы не сдадимся так легко.       — Он потерял много крови и у него был явный шок, но это же наш упрямый Арамис, — повернулся к Анне д’Артаньян.       Напрочь забыв обо всем, Анна подползла ближе и дрожащей рукой осторожно провела по липкому от пота, крови и испарины землисто-бледному лицу мужа и его спутанным волосам. И Арамис вдруг открыл глаза. Остекленевшие зрачки смотрели в пустоту, силясь понять, кто рядом.       — Твой сын жив и цел, — пробормотал д’Артаньян. — И прости нас, — добавил он, когда лежащая на его коленях голова друга перекатилась и замерла.       Доктор Лемей не сразу смог протиснуться к своему пациенту, чтобы, тут же отбросив шок от увиденного, провести первый осмотр и хмуро покачать головой…