«Этот мир — это рай,
И любовь — грань,
Что я познать должна,
Пускай, она покажется проклятием»
Едва Даня переступил порог, нечто теплое проникло под кожу. Её руки намертво сцепились за его спиной, отчаянно прижившись к почти полностью промокшей толстовке под курткой.
— Анна, — хрипло говорит он, глядя на девушку широко раскрытыми глазами, в которых она замечает… страх?
— Ты здесь, — шепчет она, прикасаясь ладонью к его щеке, — Ты вернулся, ты со мной…
Он прижимает её руку к своей щеке, закрывает глаза, и на какую-то долю секунды на его лице проскакивает выражение умиротворения, но затем глаза снова распахиваются, отстраняя его от её ласки.
Аня почувствовала боль в глазах, плечи сами по себе непроизвольно затряслись, а слезы хлынули
бурным потоком, унося с собой недосказанность.
— Зачем ты плачешь?
Она замотала головой, вновь утыкаясь носом ему в плечо. Пробормотав что-то невнятное, юноша подхватил её на руки и понёс в спальню. Даниил медленно, словно каждый шаг давался ему с невероятным трудом, подошёл к нетронутой кровати. Помедлив минуту, ослабил хватку, и осторожно опустил ценный груз на её поверхность.
Комната тонула в полумраке, слабая полоска света проникала через плотно задернутые шторы, но этого ему вполне хватало. Анна,
его прекрасная Анна, её плечи подрагивали, а дыхание то и дело сбивалось. Дар, что дан ему в наказание. Пальцы потряхивало до боли в каждой фаланге, словно молодой человек не мог отпустить её, не поранив тонкий слой идеально чистой кожи открытого плеча.
А потом Данил уронил голову ей на руки и зажмурился. Это было одно из самых жутких зрелищ, что Щербакова видела в своей жизни: он молчал, только широкие плечи вздрагивали, рассказывая ей больше, чем смог бы он сам. Аня не сразу поняла, что ему едва не лучше, чем ей, скорее, даже хуже.
Юноша с содроганием протянул руку, коснулся пальцами её подбородка. Их взгляды встретились, и Глейхенгауз невольно задержал дыхание. Аня смотрела на него не отрываясь, хлопая влажными ресницами. Она молчала, но он не винил её. Потому что сам чувствовал непривычную скованность. И единственное, что он мог теперь произнести, не усомнившись в возможностях своего голоса, было ее имя.
— Анна, — голос всё ещё хрипит, молодой человек тут же кашлянул, прочищая горло.
Девушка не шевелилась. Она замерла, словно ожидая от него чего-то. Даня придвинулся ближе, провёл тыльной стороной ладони по девичьим скулам снизу вверх, очертил линию бровей, немного задержался на переносице и, в самом конце, слегка коснулся большим пальцем приоткрытых губ.
Анна тяжело вздохнула, пронзив его внимательным взглядом. И молодой человек почувствовал лёгкий укол чувства вины. Он не может сделать жизнь дорогого ему существа безоблачной и радостной? Если не он, то кто тогда?
Тем временем она прикрыла глаза, причмокнула губами и почесала нос. Потом вдруг сморщилась и громко чихнула. Даня почувствовал, как его губы невольно расплываются в улыбке. Надо же, до этой секунды он и не подозревал, как сильно скучал по ней.
— Поцелуй меня, — юркие ручки мягкой удавкой обвились вокруг горячей шеи.
Фигурист сглотнул и покачал головой. Внутри него всё кипело и рвалось наружу, грозя удушьем. И он даже предположил, что будь он спортсменом, наверное умер бы от сердечного приступа. Но целовать её сейчас означало бы полную и безоговорочную капитуляцию.
— Даня.
И он не знал, было ли это просьбой, требованием или чем-то иным. А может она ничего не говорила, а это просто ритмичное биение её сердца сложилось в его имя.
— Не исчез… — она открыла, наконец, свои до безумия яркие глаза, откинула подальше одеяло, которое он считал спасительным барьером, неуклюже приподнялась на колени, прильнула к нему всем телом.
Нужно было задохнуться прямо в эту секунду. Держать в голове то, что в её случае всё далеко не так просто. В её случае время ещё быстротечнее, чем в любом другом. Ей вообще должно быть 6 лет максимум, она должна носить маленькие милые хвостики и учиться выворачивать пяточку в ласточке под пристальным внимаем тренера младшей группы.
Тренера… В груди защемило. Снова стало трудно делать ненужные ему вдохи. Хотя дыхание создавало иллюзию контроля над ситуацией. Маркус тоже закрыл глаза, наслаждаясь целомудренным ощущением ее близости. И вдруг ощутил странную пугающую пустоту. Судьба вновь злорадно смеялась ему в лицо, изводила мыслью, что между ними никогда не должно было этого произойти.
Боль. Вот что он чувствовал. Сладкая боль, что шла от кончиков пальцев, там, где он касался кожи головы в облаке родных каштановых волос. Боль, что огненной рекой спускалась от его губ к сердцу, дотла выжигая всё на своем пути. Она отвечала ему со всей страстью, на которую была способна. Молила его об этой невозможной любви, безмолвно шептала не понятном только им двоим языке.
Ее рука оказалась между их телами и принялась стягивать порядком истерзанную сегодняшним днем куртку, цепляясь пальчиками и за край футболки. Тонкие дрожащие пальцы то и дело соскальзывали, не достигая желаемого результата, а он запустил руки под её растянутую трикотажную майку с изображением медведя и погладил нежную кожу вдоль позвоночника, боясь сгореть в этом огне до тла. Аня замешкалась. Глейхенгаузу ничего не оставалось, кроме как резко выдернуть куртку с футболкой из брюк. Словно со стороны он услышал, как ткань упала на пол. А когда Анна прижалась к его обнаженной коже, с уст выпал то ли вздох, то ли стон.
Ему не следовало. Нужно было сначала поговорить. Как он планировал весь чертов день. Он хотел непременно разобраться что к чему, но Щербакова своими поцелуями в очередной раз пустила все его планы под откос.
Юноша знал, что должен сказать «нет», но не мог.
Ему было не справиться с лавиной охвативших чувств. И теперь, узнав их, он был не в силах удержаться, оставалось только сдаться на их милость. Расслабиться. Ведь у них так мало времени.
Словно почувствовав его капитуляцию, Аня припала губами к его шее. И он отбросил все посторонние мысли, взялся за края ее растянутой майки и потянул вверх, обнажая нежную кожу.
— Мы можем подождать, если ты… — шёпот коснулся её уха и кожа покрылась мурашками.
— Время — драгоценность, которую я не могу позволить нам потерять, — горящие от поцелуев губы слушались плохо — зачем им шевелиться и издавать звуки, когда так не хочется что-либо упустить.
Лёгкий сквозняк, который пробрался от резкого порыва взревевшего снаружи ветра, вызвал дрожь по голой коже.
Надо было бы остановиться. Но вместо этого его ладони гладили тонкую девичью талию, спину, вдоль позвоночника и вниз, к тому замечательному переходу между узостью и широтой с плавным изгибом в пояснице. Анна придвинулась к нему теснее, ведомая легким нажатием ладоней, ёрзая бедрами. Стоило ощутить это трение, как Даниил резко втянул носом воздух и замер, стараясь призвать к порядку остатки разума. Хвалёный самоконтроль сбоил так, что искры летели, пальцы подрагивали, слегка сжимая нежную упругую кожу на бёдрах сквозь тонкий хлопок белья.
Щербакова чуть отстранилась и ткнулась своим лбом в его лоб. Их носы соприкасались, а дыхание смешивалось и воздух был один на двоих. Даниил качнулся вперед, накрывая податливые губы своими. Наверное, они уже были ярко-розовыми от поцелуев, но темнота искажала всё. Делало нереальным. Чувствовать и запоминать. Дорисовывая остальное воображением.
Аня вцепилась пальцами в его плечи. Даня ожидал, надеялся, что она испугается и попросит остановиться, но этого не произошло. Наоборот, её ладони ласково погладили по рукам и скользнули на спину, притягивая к себе ближе. Целовала, выгибаясь навстречу шарящим по её телу ладоням.
Когда он, прорвав нетронутое никем сопротивление, со стоном удовольствия склонил голову к её шее — услышал болезненный вскрик. Тихий. Видимо Аня сдерживалась как могла. Это хлыстом ударило по мозгам осознанием и чувством вины.
— Прости, — голос не слушался. Низкий и прерывистый. В голове так и не прояснилось, слишком остро было удовольствие. Но теперь, хотя бы немного отрезвлённый, Даниил мог чувствовать, насколько девушка напряжена, как впились в его плечи сильные пальцы — пусть оставит следы, он заслужил. Как прерывисто дышит, пытаясь отвлечься от боли, — Прости.
Скользнул губами по тонкой шее выше, мягко огибая родинку. Заставил сжатые в тонкую полоску губы расслабиться, разжаться. Опустился на локоть, боясь придавить, другой рукой провёл по щеке, скуле, перешёл на затылок, притягивая ближе.
Замер на вытянутых руках, он всматривался в тонкие линии её лица и считал секунды, что казались вечностью. Глейхенгауз наблюдал, как она приоткрыла рот, стараясь наладить сбившееся дыхание, и облизнула припухшие губы. Не смог удержаться и посмотрел в её глаза. Она держала их полузакрытыми, словно боясь полностью открывать. Догадка стальным обручем сдавило грудь, не давая дышать. Он — её прошлое, она — его будущее.
Даня был уверен, что ей было любопытно посмотреть на него, но даже лёжа под ним нагишом, Аня уважала его. Того, которого знала едва ли не всю жизнь.
Улыбнувшись и поддавшись внезапному порыву, он опустился и поцеловал девушку, а затем прошептал:
— Открой глаза.
И вновь по его спине прошли мурашки от взгляда в золотых переливах. Даниил резко выдохнул сквозь зубы и провёл ладонью по её растрепанным волосам, поглаживая, будто одобряя каждое ответное действие. Чувства горели в её глазах и волосах, рассыпанных по плечам.
Она хочет узнать, какого это — любить
по-настоящему. И страх совсем истончается, пропадает, когда пальцы проводят вдоль его плеч, спускаясь к напряжённому в движении животу и возвращаются к сердцу. Словно отсканировав её путь, юношеские руки устроились на девичьей груди с последующим низким выдохом, когда прикосновения достигло затвердевшей вершины. Мир в её голове распался на меридианы и собрался вновь, едва сильные ладони сменили тёплые губы и доводящий до истомы язык.
Через несколько минут, Аня вздрогнула, ощутив как все её нервные окончания будто ударило током. Сжалась, внутри неё разливается тепло. Пульсация достигла пика, рассыпаясь на тысячи осколков. Её мышцы сокращались в оглушительном первом в жизни оргазме. Инстинктивно девушка развела ноги шире и теснее прижалась к возлюбленному, пытаясь продлить удовольствие.
Сердце, казалось, вот-вот разорвёт девичью грудную клетку. Она протянула руку вверх, поглаживая его горячую шею и растрёпанные волосы цвета осенней листвы.
— Это было то, чего ты хотел? — наконец спросила девушка, обведя языком горящие губы.
Даниил сглотнул, счастливо улыбнулся, словно Олимп уже был у его ног, и ответил почти что севшим голосом:
— Не совсем, но да.
— Что значит — не совсем? — слабо улыбнулась Анна, всё ещё потрясенная произошедшим, — Ш-ш, не надо… — она поднесла палец к его рту, когда Глейхенгауз полувозмущенно попытался ответить.
В голове крутились мысли, не давали ей покоя, точно ссадина на нёбе, которую так и тянет пощупать языком.
Щербакова старалась вспоминать прошлое как можно реже, потому что она всё ещё болела, всё ещё было дикостью и жуткой несправедливостью.
Похоже, за время, которое фигуристка уделила навязчивым воспоминаниям, её возлюбленный погрузился в долгожданный сон, оставив для неё заветное место у сердца, к которому она с осторожностью прижалась.
Неважно, сколько ещё она сможет быть рядом с ним — времени всегда будет мало.
