«Знаю, час придет рассветный, Майский полыхнет костер И из лент цветных совьётся
нового пути узор. Я пройду к тебе сквозь пламя, Я приду, где б ни был ты. Пусть ожоги оставляет Исполнение мечты»
Пережить пресс-конференцию — главная задача уже не протяжении получаса. И Аня вновь убеждается в том, что судьба та ещё злодейка, потому Даниил Глейхенгауз сидит рядом с ней, соприкасаясь локтями, от чего температура девичьего тела уже превышает норму. Казалось, что и температура воздуха в зале разом прыгнула на несколько десятков градусов, стоило их взглядам на секунду пересечься. На его губах на этот раз не было той мягкой улыбки, лишь тёмные глаза странно блестели, зазывая насладиться тишиной и чернотой. Аня заставила себя выкинуть эту глупость из головы. Быстро облизала губы и сцепила перед собой неожиданно вспотевшие руки. С тяжёлым вздохом Даня перевёл глаза к брошюрам с чемпионата России, которые им предстояло подписать для фанатов. — Мне казалось, ты не в восторге от скопления людей. Но ты по прежнему сидишь здесь, — сказал Глейхенгауз, намекая на её вчерашнее состояние. — Да, по прежнему здесь сижу… И это благодаря тебе, — её выражение изменилось, стало присутствовать любопытство, но тут Аня резко сменила тему: — И всё-таки, каким же невероятным образом ты смог меня тогда найти?.. Он до сих пор ощущал гладкую кожу её щёки под пальцами. Наличие этого жужжащего чувства внутри пробуждало желание впиться ногтями в ладони и разодрать их до мяса, поэтому Даня отодвинул от неё локоть, пока прикосновение не заняло большую площадь. Дышать с ней одним воздухом, пропитанным запретным, сладким яблоком, стало невыносимо, почти болезненно легко. Уже несколько дней её аромат, как голодная псина, неотступно следовал за ним по пятам. И теперь он задерживает дыхание, насколько это возможно. Но потом всё равно приходится делать вдох и запах с именем «Анна» оказывается у него внутри. Глубоко в лёгких. Разносясь по сосудам, от чего пульс учащается, как на катке. Журналисты задают какие-то вопросы, на которые чемпион отвечает лишь машинально, потому что в голове всё заволокло туманом. Правильно ли это? Теперь, когда его разум был сосредоточен только на ней, зал казался тесным. На это раз она распустила волосы, обрамляющие волнами её очаровательное, с уже привычным лёгким румянцем лицо. Причиной которому так хотелось быть… — Это было гораздо проще, чем могло бы быть — разыскивать тебя, — произнёс Даниил, скосив глаза в другой конец стола, там сидела Андреева. Теперь всё встало на свои места. Лишь мельком взглянув на подругу, что щебетала о чём-то то с Успенским. Аня вернула взгляд к своему собеседнику. Нахмурилась и слегка наклонила голову, изучая его профиль. Это было неловко. И вид отрешённого Глейхенгауза несколько обескураживал. Через неё ему передавали новую порцию карточек для росписи, похоже, теперь у недавно почти что неизвестного фигуриста появился свой фан-клуб. Ей приходилось брать их за него, чтобы потом передать — они сидели в самом конце, так что это определённо была вынужденная мера взаимодействия. Правда ведь вынужденная? Аня прочистила горло и быстро положила карточки рядом с его запястьем. Сердце частило, но она убеждала себя, что дело отнюдь не в том, что с его мокрых после душа волос — куда фигурист, очевидно, забежал перед самой конференцией — капала вода. Одна из капель очертила линию мальчишкой скулы, скользя по чуть загорелой коже, прокладывая путь до сильной шеи, где отчётливо вырисовалась сонная артерия. Аня негромко сглотнула, следя за тем, как она скрывается под футболкой, огибая воротник открытой красно-белой куртки. Если бы потребовалось, Щербакова не смогла бы объяснить своё учащённое сердцебиение и резко похолодевшие подушечки пальцев. Не сейчас. Вокруг столько людей, кроме него. Поэтому нужно успокоиться. Вдох-выдох. И ещё раз. Просто не смотреть не него. Просто не думать о нём. Просто не вспоминать дыхание на губах. «Нет, совершенно не просто! Какое-то безумие…» — возмутилась внутри фигуристка. Сейчас Анна едва переборола желание протянуть ладонь к его длинным пальцам, что барабанили по столу. Наверняка, они всё ещё такие же горячие, как в её воспоминаниях. — Что-то… случилось? — его голос кажется стал несколько ниже. Всё-таки Даня заметил. Конечно, заметил. Он ведь не слепой. Видит, как Аня усиленно пытается дышать в нормальном ритме и раздражённо сжимает ручку пальцами, а потом со вздохом прикрывает глаза. — Да так, всякая ерунда приходит в голову, — отвечает ему Аня, на что он многозначительно хмыкает, приподнимая уголок губ. Её затопило раскалённым волнением, как плавленым золотом. Она покрылась им изнутри, оно жгло её невыносимо горячо, и сидеть сейчас здесь, делая вид, что ничего эдакого не случилось, сидеть, рисуя под копирку автограф за автографом, поднимая голову лишь для фото, было единственным, что она могла, чтобы не рухнуть в трепетные воспоминания с головой. Молодой человек, как нарочно, закатил рукава до локтей, демонстрируя ей сильные руки с красиво проступающими венами на чуть золотистой коже. Кажется его как раз спросили о том, как удержать центровку на волчке, с одной стороны, то как виртуозно Даниил управлялся со словами заставляло её нутро скручиваться сильнее, а с другой это чувство подпитывалось открывшемся видом. Боже, у неё никогда не было привычки рассматривать чьи-то руки, даже у Семененко Аня их видела без костюма лишь пару-тройку раз. Но, похоже, что Глейхенгаузу он и в этом проигрывал. У Жени они были менее проработанными, кожа светлее, запястья тоньше, а пальцы чуть короче. Девушка на секунду закрыла глаза в попытке сосредоточиться на чём-то отстранённом. Собственный разум глумился над ней, так не кстати подбросив на поверхность воспоминание, которое она не собиралась просматривать как можно дольше, особенно в эту минуту. Не собиралась. Но в её сознании — непослушном, полностью захватившем её — он стоял в спортивных штанах на пороге номера, без рубашки, босой. Вода также стекала по его лицу. По шее, собираясь в углублении ключицы, что сейчас прикрыты курткой. А влажные волосы почти также липли ко лбу и вискам. Она ощутила, как внутри всё сжимается от тёплого, непривычного ощущения. В следующий момент раздался звук падающей ручки, его ручки, и Аня вздрогнула, еле слышно втянув в себя воздух. Даниил нагнулся, и фигуристка могла поклясться, что почувствовала волну его движения бедром. «Чёрт, почему именно сегодня я предпочла шорты любимым джинсам?!», — её пальцы крепче сжали собственную ручку, а сердце уже напоминало бомбу замедленного действия. Он вернул канцелярскую принадлежность на законное место. И всё же взглянул на неё, позволил себе всего на секунду мазнуть по ней взглядом, как художник мазками раскрашивает холст. Только её не нужно было раскрашивать, дорабатывать, Анна нравилась ему такой, какая есть. Теперь её взгляд напоминал ему шоколад. Горький, горячий, растопленный. Какой хочется распробовать, а после долго смаковать. По её спине пронеслись мурашки, когда фигуристка почувствовала тепло на своей коленке. Анна застыла, чувствуя, как медленно опускаются внутренности, а к щекам вновь приливает кровь. Она ощущала лишь его пальцы чуть выше коленной чашечки. Горячие, как она и думала… Большой палец вырисовал непонятные узоры сбоку, пока остальная часть ладони двигалась то вверх, то вниз, лишь миллиметра на два, не позволяя себе лишнего. Прикосновение к ней вдруг стало для фигуриста идеей-фикс. Стало вдруг нужно. День назад? Два? Нет. Ему нужно это сейчас. А, быть может, было нужно всегда. Просто он никогда прежде не подходил к этому чувству так близко, чтобы вдохнуть в себя эту нужду. Чтобы она проникла в вены и стала его частью. Позволить себе коснуться её тонкой руки Даня сейчас не мог, слишком много приковано к ним глаз. Их взаимодействия с первого дня были для молодого человека чем-то личным, даже интимным. Тем, с чем он не готов делиться ни с кем, кроме неё… Аня считала удары своего сердца, не двигаясь, ощущая лишь его мягкие пальцы, хотя другой рукой он спокойно расписывался на очередной брошюре, ни чем не выдавая действо под столом. Задним умом Щербакова поняла: она знает, что с ними происходит. Это казалось таким легким, таким разумеющимся. Просто необходимым. Но как он мог вызвать эту чёртову необходимость за месяц? Чувство к Евгению Аня выращивала долгие месяцы, хоть тот мало поливал взошедшие ростки. Которые в итоге опали, превратившись в сорняки. Но теперь в ней росло, новое чувство, которое в данную минуту поливали чуть ли не водопадом, из-за чего оно росло так стремительно. Она не понимала, что с ней происходит. Она выходила из строя, медленно, но неотступно. Непозволительно. Просто от одного его присутствия рядом. От одного его прикосновения или запаха бергамота, который запомнила в их снежный вечер. — Что ты делаешь?.. — Аня не знала кому именно задаёт этот вопрос: ему или самой себе. — Что? — он не понял, о чем она говорит, пока туман в его голове не начал рассеиваться, — Ничего. Просто… — а внутри творилось лихорадочное нечто, завязывая мысли в плотный клубок, — Просто подумал, что нам всём нужна поддержка, а пресса, всегда не так понимает. Аня, видимо, тоже не так понимает. Потому что когда фигурист одёргивает руку, воздух вокруг её колена кажется неимоверно колющим. Дане кажется, что ситуации хуже не придумаешь, он чувствует себя загнанным в капкан зверем. Его добивает последний вопрос журналиста, защёлкивает дверцу того самого капкана: — Даниил, как вы ощущаете победу сейчас, учитывая, что на чемпионате Мира, два сезона тому назад, думали, что завершите карьеру? «Какого чёрта, он судит о том, что я могу думать или ощущать», — его спина похолодела. Её прошибло потом от неожиданного негодования. У них просят автографы, с ними просят разрешения сфотографироваться, а у него внутри словно хомячок в колесе завёлся от воспоминаний двухлетней давности. Дело было не в том, что иногда Даня всё же испытывал физическую боль, а в том, какое состояние было у него внутри все месяцы восстановления… Даниил крепче сжал ручку в пальцах, чуть ли не до хруста пластика. Эмоции вновь захлестнули, подобно морской волне, только если эмоции в начале конференции приносили ему волнение, что растекалось мёдом — липко и сладко — то нынешние эмоции скорее напоминали иголки, что впивались под кожей. Жжение в груди переросло в невыносимую боль. Нужно было как-то его унять. Он обещал родителям не поддаваться эмоциям. Свято клялся тогда, что всё вывезет сам. Был полон решимости изменить своё будущее в лучшую сторону — теперь он сидит здесь, а в его чемодане покоиться золотая медаль, но лучше ему от этого не стало. Не так-то просто с этим справиться одному, но у него не было никакого другого варианта, а взваливать всё это не рядом сидящую девушку, Даня не имел права. «Люблю ли я её?» — у него пока не было ответа на этот вопрос даже для себя. Пока ещё это чувство не может называться таким громким словом. А вот не начать влюбляться в неё для него было очень сложно. Аня придвинулась к нему ещё ближе, чтобы сделать общий снимок, теперь их плечи соприкасались, и Даня мог чувствовать тепло её тела даже сквозь материю двух курток. На подсознательном уровне молодой человек склонил к ней голову, ловя периферическим зрением то, как её губы слегка изогнулись в улыбкe, образуя маленькие ямочки на чуть розоватых щеках. Щербакова тихонько качала головой, будто бы пыталась выкинуть какие-то мысли из головы. Похоже, не за ним одним гнались раздумья, как гончие псы. — Уже хочется вырваться отсюда, — озвучил одну из своих мыслей Даниил, стараясь говорить, как можно тише. — Что? — Аня ощутила, как сильно сжимается сердце, когда отвела глаза от объективов и повернулась к нему, понимая насколько близко фигурист к ней находится — поддайся она на пару миллиметров в его сторону, и губы оставят след на мальчишеской щеке. Носа Анны коснулся его запах, к которому примешивался аромат геля для душа. Слишком свежий и будоражащий для душного помещения. Слишком отвлекающий от работы. «Прекрати. Прекрати об этом думать», — её мысли нагромождались одна на другую, представляя из себя высокую и устойчивую пирамиду. И упирались, естественно, в единственного человека, чьи пальцы уже соприкасались с её, но он тут же убрал их, будто обжёгся. Его поведение весь сегодняшний день волновало Аню сильнее всего. Он-то приближал её к себе настолько сильно, что воспоминание о его горячем дыхании на губах оживало у неё в голове, то отдалялся от неё с такой силой, будто одно её присутствие стало приносить ему боль. Сегодня, определённо, выигрывало второе.***
Выходя из зала Аня твёрдо решила добиться от него ответов, поэтому нагнала Даню быстрее, чем он сумел скрыться за очередным поворотом: — Ты снова закрываешься от меня? — в её голосе звучало острое негодование, но оно, как и всё её эмоции, источало добродушие. В его тёплых карих глазах поселилось тревожащее душу недовольство. Глейхенгауз будто в сумрак погрузился. И Аня наблюдала, как её личное солнце гасло. — Это ложное впечатление, — коротко отвечает он, пряча руки в карманы штанов, оставшись стоять к ней боком. Аня перегородила ему путь, встав прямо напротив. Стало ясно, так просто Щербакова его не отпустит. Не в этом коридоре, не внутри него самого. В эту минуту Даниил совершил свою главную ошибку — посмотрел девушке в глаза. Глаза, которые смотрят на него так, будто он — это всё. Весь её мир. Все её существование. Именно это увидел фигурист в карем море её радужек, когда былое негодование рассеялось в её душе туманом, оставляя лишь желание ему помочь. — Прошу прекрати играть со мной в молчанку, — вымученно выдохнула Аня, касаясь его пальцев. Внутри тут же расцвело нежностью, когда он сжал её руку в ответ, — Не делай мне больно, пожалуйста… — Клянусь, я не причиню тебе боли, — его громкий, искренний шёпот заставил её вздрогнуть, — Всё не так, как ты думаешь… Я и сам ещё толком не разобрался… В ней вспыхнуло желание обнять его. Абсолютно иррациональное всему происходящему с ней буквально несколько минут назад. Подойти к нему, просунуть ладони под опущенными руками и прижаться к тёплому телу. Он напрягся, как перетянутая тетива, весь застыл изваянием, когда она прижалась щекой к его крепкой груди, едва касаясь носом молнии расстёгнутой кофты. Даже дыхание задержал. В такой опасной близости её прекрасный запах был густым и насыщенным. Аня чувствовала — ему это нужно не меньше, чем ей. Вернуться обратно из собственных мыслей, что налипли к его сознанию густым слоем. И, возможно, сейчас это единственное, что могло им помочь. Его рука с некоторой тяжестью ложиться на девичий затылок, неуверенно зарываясь пальцами в густые волосы. Аня замерает, распахнув глаза от его ласки. Глядя на то, как Вика проходит мимо и кивает головой, намекая, что в автобусе её ждёт допрос с адским пристрастием. Фигурист же с упоением вдыхает яблочный аромат, не в силах совладать с собой, сжимает пальцами её хрупкие плечи, боясь что девушка вскоре отстраниться, лишив его этой возможности. — Обещай, что больше не будешь от меня закрываться, — её просьба прозвучала где-то в районе его сердца, задев его своей горечью. — Обещаю, при условии, что тебе со мной хорошо, — секунду спустя проронил Даня, покачиваясь с ней в руках из стороны в сторону, успокаивая обоих. — Не представляю, как мне с тобой может быть плохо! — искренне ответила Аня, смотря на него сверху вниз. Видимо, устав стоять в одном положений, Даниил приблизился к дивану, что стоял неподалёку, и кивнул чемпионке на место рядом с собой: — Хочу поговорить, — пояснил молодой человек. Ему нужно сосредоточиться; только как, если она так близко? — Расскажешь мне, что с тобой происходит? — пытливо заглянула в его глаза Щербакова, и из её груди вырвался вздох облегчения. — Ты, наверняка понимаешь, о чём я бы хотел сказать… Хотя, как я сказал ранее, я ещё сам толком не разобрался. — Мне бы тоже понять, что я понимаю, — тяжело вздохнув, рассмеялась Анна. А Даниил, похоже, решил размыть оставшиеся между ними рамки — тут же обнял её за плечи. Он никогда раньше в полной мере не понимал влечения к девушкам. Теперь, рядом с ней, понял. Как это — когда хочется прикоснуться к коже губами, руками, ощутить её ближе к себе. Какая она хрупкая, и эту нежность, скованную под кожей в этих руках. Он вспомнил, как эти руки сжимали его куртку на спине пару минут назад. Кроме них, в коридоре не было ни души. В обоих залах были открыты двери, а здесь совсем пусто, и тишина такая, что слышно, как на улице заводится автобус, готовый везти их обратно в Москву. Решение пришло в голову само собой, словно давно ждало своего часа. Позволить себе чуть больше, перейти грань и сыграть ва-банк, пока Аня рядом. Пока они одни и пока у него не нашлось причин отступить. Мысли закручивались медленно и совершенно не желали формироваться в нечто осмысленное. Дана развернул девушку к себе лицом за плечи и прижался своими губами к её. Всё за пределами их сплетения исчезло: не было ни людей, ни воспоминаний, ни усталости. Сердце у Ани билось так быстро, что перехватывало дыхание. Её реакция на эту близость была почти рефлекторной — девушка сжала ладонями ткань его футболки. То ли не подпуская к себе, то ли наоборот, желая, чтобы он оставался рядом подольше. Нежность горячим ураганом, не поддающемуся разумному объяснению, закручивалась у неё между рёбер, рассылая лёгкие импульсы по всему организму. Даня практически не совершал никаких движений, мальчишеские руки не покидали предела её плеч, а тёплые мягкие губы двигались осторожно и плавно. Нерешительно она перевела руки на его шею, запуская пальцы под воротник. Её разум плавился свечкой, настойчиво твердя, что всё происходящее неправильно. Но самое невероятное — что лишь в этот миг Аня ощущала себя на своем месте — как-будто так и должно быть. И она бы не смогла объяснить этого словами, данное надо было только прочувствовать. Всего одно мгновение — и пустота сменила горячее дыхание и мягкое касание. Его руки исчезли так внезапно, что Щербакова даже не поняла, как это произошло. Просто ей вдруг стало холодно. — Теперь ты понимаешь больше, — прошептал Глейхенгауз прежде, чем она открыла глаза. Стоило ей поднять веки, его уже не было рядом.