«My love for you, always forever Just you and me, all else is nothing Not going back, not going back there They don't understand, they don't understand us»
Аня уже забыла это ощущение сплочённости на соревнованиях, где каждый соперник, но также тот, кто может полностью разделить твои переживания. Раньше все «предсоревновательные» дни Аня проводила с Сашей. Они вместе росли, учили элементы и жили с одной болью на двоих. Её отговаривали выступать с переломом, Аню — после пневмонии и травмы колена. После таких травм мало кто восстанавливается в обычной жизни, а тут речь о профессиональном спорте. Теперь Аня понимала, почему Даниил Маркович был единственным, кто, конечно, не совсем рьяно из-за страха за неё, но поддержал девичью готовность выступить на чемпионате России. Только закончилось это тем, что теперь она наблюдает, как ещё юный Глейхенгауз пытается привыкнуть к новому льду в Казани. Для него это казалось ещё большим испытанием, чем для неё. Пока всё ещё не совсем матёрые ученики Кудрявцева с восторгом рассматривали величественные стены ледового дворца, Даня уже оттачивал скольжение в новой среде. Никто даже не заметил, как он успел надеть коньки и переместиться на каток, никто, кроме Ани. Глейхенгауз, зажмурившись, решительно стал заходить на свой коронный каскад из тулупа и акселя, ощущение льда под лезвиями приятно обвевало прохладой, отрезвляя разум. Правда, вокруг него всё ещё ощутимо пахло яблоком, должно быть куртка в дороге пропахла ароматом девичьих волос, чья хозяйка уютно устроилась на его плече. Следуя его примеру, Щербакова натягивает на ноги коньки, оставляя сумку по соседству с его рюкзаком. Она вновь слишком близко для того, чтобы Даня мог мыслить рационально. Её силуэт, минувший его при заходе на прыжок, острым ножом вспарывает душу, втискиваясь туда мягким, поступательным движением. Молодой человек слегка встряхивает бронзовой шевелюрой, сбрасывая оцепенение и сосредотачиваясь на работе. Кто-то из их товарищей включает проигрыватель, и музыка уводит за собой все посторонние мысли из его головы. Но её нежный образ всё также скользит перед глазами, даже если он их не закроет. Аня кружится в волчке, пока Даниил уходит в кантилевер, секунда, и они параллельны друг другу, глаза в глаза. Долгую минуту фигурист вглядывался в её сияющее от ледяной поверхности лицо — если он был создан, чтобы катать эту программу, как она обронила в диалоге днём ранее, то Анна Щербакова определённо создана, чтобы вдохновлять его. Марина Григорьевна, придумывая концепцию его короткой программы на этот сезон, посоветовала ему представлять свет, влекущий к заветной цели, что внутри у него должен рождаться трепет от прикосновения к этому свету. И, похоже, Даня его нашёл. Блеск янтарных глаз в воспоминаниях приносил два абсолютно противоположных состояния — холод и тепло. Повстречав девушку морозным утром, Глейхенгауз обрёк себя на это тепло в душе, которое так и намеривалось её разорвать, пока тот всё увеличивал скорость оборотов вокруг себя. Каждое Анино движение, которое он улавливал периферическим зрением, превращалось в ещё одну причину катать, как можно проникновеннее, вдохновляясь девичьим образом, источающим тот самый свет. Наваждение отпустило его, только когда фигурист покинул лёд, под методичные хлопки Виктора Николаевича и Марины Григорьевны: — Ну, прелестно, прелестно, — выносит вердикт женщина, — Откатаешь так вечером, и будет тебе честь и хвала. — А с кораблика мы когда прыгать начнём? — смеясь, вносит Кудрявцев свою ложку дёгтя в бочку мёда жены. — Не знаю, — со смущённой улыбкой фигурист треплет волосы на затылке, становясь похожим на воробушка. — Даня, если ты включишься не только здесь, — хореограф мягко качается его виска, — Но и здесь, — переходя куда-то в район сердца, — То у тебя всё получится. Прежде, чем покинуть каток потому что время шло слишком быстротечно, и до начало соревнований оставалась пара-тройка часов, Даниил бросил короткий, но такой нужный последний взгляд в сторону оставшейся на льду Анны. В такие моменты ему было трудно сдержать вздох или хотя бы цепляться за здравый рассудок.***
В раздевалке стоит такой шум, что Анне хочется зажать уши руками. Каждый обсуждает что-то своё: от мандража перед соревнованиями до симпатичных одиночников. Первое, Аня ещё могла понять, так как их дисциплина должна начаться минут через двадцать, у тех же мужчин всё будет позже. А ко второму была причастна Виктория, щебетания которой Щербаковой всё же приходилось слушать, попутно поправляя тушь на глазах. — Признайся ему и сразу легче станет, — мимоходом замечает Андреева, рассматривая себя в зеркале. — Кому и в чём? — непонимающе спрашивает Анна, искоса смотря на подругу. — Глейху, конечно, — с тоном полным очевидности девушка улыбается Анне, помогая застегнуть платье, — Он на тебя так смотрит, как будто уже готов броситься и закрыть тебя от пули. — Я просто всё порчу, — выдыхает Аня, сердито плюхаясь рядом со светловолосой девушкой. — Этот взгляд совсем тебе не идёт, ты знаешь? — прокомментировала девушка, посмотрев на неё. — Всё идёт к чертям, — вздохнула другая, — Потому что нельзя мне с ним быть. — Но ты ведь поможешь ему, даже когда он оступится? — похоже Вике не нужен был её ответ, так как она продолжила, — Просто позволь себе то, чего хочешь. Андреева произносила это так легко, что Ане непременно хотелось в это поверить. Сжечь все мосты дотла, забыв о том, кем они на самом деле являлись друг другу, и как много их в действительности разделяло. Страшная мысль ударила в самое сердце — эти чувства к юноше с тёплыми глазами давно поселились в ней, и вот их корни всё крепче обвивали её едва отошедшее от прошлых чувств сердце. Если её любовь к Семененко оказалась не более, чем самообманом, то где гарантия, что тоже самое не происходит сейчас. Её вообще не должно быть здесь, она не должна влюбляться в него. Только Даниил действительно хороший. Все остальное дополняло образ: и доброта, и отзывчивость, и бескорыстие, и смелость, — но хорошим он была целиком и полностью. Женя таким не был, во всяком случае, с ней, теперь Аня это понимает. Свою жизнь без Глейхенгауза она, признаться, уже не мыслила; сама идея представить её в таком виде внушала ужас. Каким-то образом он сумел стать неотъемлемой частью её существования здесь. Но оставить всё, как есть… Не будет ли это бессердечно по отношению к самой себе или к нему?***
Казалось бы, чего ему стоит взять и откатать проработанную уже до дыр во льду программу. Но тогда его ошибку весь мир заполнил, и жизнь тут же скатилась под откос, и кто знает, как будет сегодня. Он пересиливает себя только, потому что с минуты на минуту кататься будет Аня, и будет непростительно, если Даня хоть как-то не поддержит её. Сам всеми силами пытается настроиться, найти тот самый свет, что ищет всю короткую программу, ощутить его между пальцев. И почему-то Даня уверен, что за этим светом следует аромат спелых яблок. Аня выглядит уверенно на поверхности льда, но кажется только Глейхенгауз может заметить, как подрагивают её кисти, а дыхание учащается. От чего хочется, чтобы она знала о том, что он рядом, и когда Щербакова в повороте, чисто случайно находит его глазами за бортиком, молодой человек поднимает палец вверх и старается улыбнуться так искренне, насколько он вообще способен в данную минуту. Всё внутри болезненно сжимается при каждом девичьем прыжке. Но по технике Аня точно лучше всех присутствующих девушек, никто из них не имеет в программе два четвёртых прыжка, не говоря уж о их чистом исполнении. Только заканчивая чистейший, лучший на данный момент из всех, прокат, Аня пытается восстановить дыхание, пока её дыхательные пути готовы взорваться. Виктор Николаевич с довольным видом, отдаёт ей куртку, пока зал взрывается авиациями — всё же фигуристка скучала по этому чувству. И всё-таки остро не хватает привычных объятий, которыми Даниил Маркович одаривал её после прокатов, как будто без этого соревнования и вовсе не соревнования. Когда оглашают результаты, она не чувствует той радости, что чуть ли не искриться в глазах тренера. Щербакова была уверенна, если бы не наличие камер, Виктор Николаевич бы и пританцовывать начал от такой радости, потому что времени на подготовку у них действительно было катастрофически мало. 90,38 балла, новый для этого «мира», но прошлый для неё мировой рекорд. Её имя загорается на первой позиции, Вика, которая от радости висит на шее у Успенского, всё же добившись своего, меняет серебро на бронзу. Освободившись из объятий Марины Григорьевны, Аня хочет найти Даню, который так незаметно утонул в толпе ликующих. И находит — в коридоре, одного. Фигурист сидит на холодном полу, и Ане приходиться в точности расстелить свою куртку и приземлиться рядом. — Знаешь, я смотрю на тебя и понимаю, каким должен быть настоящей фигурист, — признаётся Глейхенгауз, смотря прямо в её глаза, — Готовым на всё ради победы. — А я смотрю на тебя, и вижу того, кто точно также готов победить всех своих соперников за этими дверьми, просто ты сам ещё этого не понимаешь, — её голос звучит тихо, как успокаивающий шелест листвы, и ему хочется поверить её словам, почувствовать их. — Один пустяк — простое падение — всё перепутал, запутал мою жизнь… — вздыхая произносит Даня, в груди жжёт от того, насколько слабым он сейчас выглядит перед той, которой восхищается. Он признал эти чувства, во всяком случае, внутри себя. — Говорят, страдания — это беда, — прикрыв глаза, начинает Аня и мягко касается его тёплой руки, — Но если бы меня спросили, выбрала бы я жизнь до той травмы и перехода в «Москвич» или жизнь до. Я бы сказала: «Ради Бога, я готова снова пережить всё это, во имя того, где я сейчас». Да, когда наши жизни сходят с привычного курса, нам кажется, что всё пропало. Но это всего лишь начало чего-то нового, лучшего, что мы и представить себе не могли… Она чувствует, как фигурист расслабляется и аккуратно переплетает свои пальцы с её собственными. Сердце пропускает пару ударов, но не так, как перед прокатом двадцатью минутами ранее. — Пока есть жизнь, в ней есть счастье. Много счастья впереди, тебе остаётся только поверить, — она улыбается ему, прежде чем обнять и ненароком прижаться губами к горячей шее, на границе с его чёрным, переливающимся в ярко красный костюмом. — Я поверю, если ты пойдёшь со мной, — фигурист чувствует прилив сил, переливающейся в нём волнами, раз Аня верит в него, то он обязан и сам в себя верить. — Когда будешь покорять этот лёд, знай, что я рядом, — ей нужно это сказать, а ему нужно это услышать, как воздух после борьбы с беспощадной толщей воды. — Нас ждут великие дела, — выдыхает Даня, поднимаясь с пола.***
— Помни о кораблике, — напоминает ему тренер, когда Даниил выходит на лёд. Фигурист знает, она смотрит, стоит там и глаз с него не сводит, а значит у него нет права на ошибку. Подорвать её веру он не может, потому что эта вера слишком искренняя, непорочная. Также верят в загаданные в детстве желания, когда смотрят на падающую звезду. Но падать на сегодня не его удел, больше нет. Приятный тембр Алессандро Сафина заволакивает дымкой всё остальное в его сознаний. Ещё осенью молодой человек принёс тренерскому штабу композицию с простым названием «Луна», даже не догадываясь, что образом к нему вскоре станет его поигравшая нежданным чувствам душа. Первый прыжок, опасный риттбергер, голос исполнителя звучит громче, срываясь в мольбе к ночному светилу — Даня приземляется в точности, как надо, и выдыхает, зажмурившись, потянув пальцы к потолку. Он буквально пропитывается историей, наложенной на музыку. Аня стоит у стены, сжимает в руках телефон, включив трансляцию соревнований, чтобы следить за его прокатом со всех сторон. Нервы сдают, короткую Даня катает последним, и девушка не знает хорошо это или плохо. Комментаторы задыхаются скорее от неожиданности, ей слышится восторженный голос Татьяны Тарасовой, что звучит из динамиков: — Какой прыжок! И хорошо, и не качался и образ не сбил. Учитывая все прошлые прокаты, это какое-то перерождение просто… Даня не расслабляется, впереди ещё три прыжка, планка уже поднята и терять её нельзя. Дорожка шагов, руки кажутся легче лёгкого, лёд под ногами стелется ковром, предавая уверенности. Он не ищет взглядом заветные карие глаза — они у него в голове, этого достаточно. Дыхание, на удивление, ровное, не грамма усталости в теле при перепрыжке и выходе в кантилевер, а пальцы, облачённые в тонкую чёрную ткань парят в миллиметре от льда. Самая ответственная часть — сальхов, сейчас всё окончательно решится, либо квота на Европу, либо конец всему, к чему он так долго шёл. Дыхание спокойное, глаза на секунду прикрываются веками, чтобы полностью прочувствовать ощущение льда в ногах, и толчок. Щербакова зажмуривается то ли от страха за него, то ли от собственного волнения и прижимается к стене за спиной. Открывает глаза, только услышав восхищённый голос Тарасовой: — Сделал! Но как сделал… Как никто не делает, поразительный мальчик, такая трансформация в таком возрасте… На кораблике Даня усиливает контроль над телом раз в десять, непонятно откуда взяв сил на докрут. Ане уже охота ползти по стене от сердца, что в ушах стучит набатом, а глаза всё-равно продолжают следить за движениями Глейхенгауза. Музыка набирает обороты, как и его аксель, коронный прыжок, остался лишь тулуп, и им обоим можно упасть навзничь от этого напряжения. Голос вокалиста, что звучит по всему дворцу, кажется, тоже замер в ожидании. А вот Ане кажется, что из неё в эти несколько секунд душу вынули. Каждый вдох растекается огнём по венам, когда Даниил завершает программу дорожкой шагов, а после опускается на колени, разведя руки в стороны. Его грудная клетка содрогается в вздохах, и он бьёт рукой по льду, потому что в эту минуту он доказал всё себе в первую очередь. Анна возвращается в реальность, разбуженная счастливым голосом комментатора: — … На ваших глазах произошло чудо! Не нужны уже оценки, потому что Даниил Глейхенгауз совершил невозможно! — отовсюду слышится лишь громкое «молодец!», которое перекрывает всё. Аня взволновано провела ладонями по лицу, проверяя, не мокрые ли щёки. Мокрые. Счастливые слёзы, потому что он это сделал — перевернул историю фигурного катания навсегда. Она видит, как Даня еле едет к выходу, потому что дышать ему уже не чем, а с трибун на лёд сыпятся игрушки и цветы. На дрожащих ногах девушка бросается к выходу на лёд, где фигуриста встречает Кудрявцев, прекрасно понимая, что она напрасно так спешит. — Просто, прям горжусь тобой! — произносит тренер, тоже еле дыша, и отдаёт Дане чехлы, пока Марина Григорьевна утирает слезу, — Молодец, молодец! Даня ещё сам не осознаёт, что именно он только что сотворил на льду, как на него налетает Аня, пока он не ушёл в kiss&cry ждать оценок: — Что же ты творишь, Даня… — Даня осторожно обнимает её в ответ, и Анна слегка вздрагивает, ощутив на спине его теплые ладони. Она сжала его крепче, как будто через прикосновение хотела влить в него всё счастье, которое сейчас испытывала. Ожидание терзает его, но не сильно, и Даня наконец-то может восстановить ритм дыхания, если, конечно, его лёгкие ещё не разорвались от нагрузки. На пару секунд откидывает голову назад и после слышит: «За короткую программу Даниил Глейхенгауз получает 97 и 7 сотых балла, и занимает второе место в турнирной таблице». Подняться с семнадцатой позиции на вторую, когда его с Вороновым разделяет всего полтора балла просто нереально, но это произошло сейчас. Виктор Николаевич обнимает его, радостно хлопая по плечам, и вот теперь Даня действительно чувствуют победу — им гордится тренер, им гордится страна, и им гордится она. Девочка, которая прыгает чуть поодаль от радости — её эмоции достигли своего апогея. Дане не хватает даже сил сжать её плечи, усталость резко накатилась на всё тело, придавливая его к земле. Вова, который пока занимает четвёртое место, чуть ли не сбивает фигуриста с ног, которые и так его почти не держат. Этот день Даня точно запомнит навсегда, но завтра его ждёт произвольная…***
— Даниил, вы понимаете, что только что вошли в лучшую тройку, обойдя Андрея Лутайя? — репортёры налетают быстрее, чем фигурист успевает добраться до своего номера, умирая от желания просто лечь, но приходится держать лицо. — Как бы, я понимаю это, но не до конца осознаю, — честно признаётся Глейхенгауз, понимая, что одним вопросом тут не обойдётся. — Какого получить возможность заработать квоту, но всё же пока проигрывать такому сопернику, как Сергей Воронов? — куда же в прессе без остров вопросов, усмехается Даня на вопрос. — Если я её не получу теперь, меня убьют, — Даниил шутливо смеётся, — И я не считаю кого-то здесь соперником, как таковым, мы все здесь представляем одну страну, а дальше пусть её представляет сильнейший из нас. — После проката вас так искренне поддержал ещё один лидер этих соревнований, новоявленный спортсмен в вашей команде, Анна Щербакова, можете прокомментировать? — подсознательно Даня ждал этого вопроса, и сейчас ему надо обойти все углы. — Мы с Аней хорошо, общаемся, я также поддерживал её во время проката, так что всё вполне естественно, — спокойно отвечает молодой человек и всё же пробирается к своему номеру. Закрыть дверь и наконец-то вздохнуть спокойно — всё, чего он сейчас хочет. Но фигурист успел насладиться только душем, как раздался стук в ту самую дверь: — Да оставьте вы в меня в покое со своими вопросами! — устало взмолился Даниил, но увидел перед собой не свору журналистов, а удивлённую Аню. В следующий момент Аня почувствовала, что земля уходит из-под её ног, словно превратившись в крутой склон. Хлопала глазами, пока её взгляд не наткнулся на след от костюма на едва загорелом мужском торсе. Голом, до пояса. Сердце заколотилось птицей у неё в груди, и девушка резко отвернулась, пытаясь прогнать привлекательную картину из головы — фигурное катание сотворило с ним своё дело. На Женю таких реакции уж точно не было, да и в таком виде она его не имела чести лицезреть. А сейчас в голову закралась мысль, что Глейхенгаузу петербуржец точно бы проиграл. «Боже, Аня, с каких пор в твою голову приходят подобные вещи?!» — сверчок морали запел на её совести, усиливая румянец на лице. Даня на секунду застыл, и, осознавая свой, смущающий девушку, вид — набросил на себя рубашку, что лежала рядом на пуфе. Кончик его аккуратной брови приподнялся в ожидании, когда девушка повернулась к нему обратно. Аня зацепилась взглядом за бровь Даниила, как за маяк, старясь не думать о том, что лицезрела минуту назад. — Я… — Щербакова пыталась вспомнить, для чего пришла. Точно, вспомнила. Поздравить. — Просто хотела поздравить тебя с прекрасный прокатом и пожелать удачи завтра перед произвольной, — она старательно отводит от него глаза, что то и дело к нему возвращаются. — Спасибо, Нютик, — ему всё-таки очень хотелось спать, так что Даня не задумывается о причинах её порыва, — И тебе удачи завтра. Анна исчезла с порога его номера, также быстро, как и появилась, оставляя наедине с открытой дверью.