***
Горизонт вверх дном — небо врезается в морскую гладь и как кисель растекается во все стороны абстрактным пятном. Паром за паромом по этому пятну души покидают гостевой дом, и день за днём хранитель провожает их в своём безмолвном ритуале на краю пляжа. — Чего пьёшь? Угостишь? — интересуется парень в рваном свитере, бесцеремонно заглядывая в чужой бокал и шлёпаясь возле Сынмина на песок. — Не угощу, — отдёргивает руку хранитель, — с этим вином мы ждали друг друга 400 лет. — В таком случае оно и для тебя слишком хорошо. Крис обиженно фыркает и тут же одним рывком наклоняется прямо к Сынминову лицу. От неожиданности хранитель слегка вздрагивает и, кажется, не может пошевелиться ещё пару секунд. Глаза Кристофера прямо напротив, а искусанные губы потягивают вино из чужого бокала. Душа, как довольная своей шалостью кошка, в ответ пялится на Сынмина. — Боже, я думал, что держу гостевой дом, а не детский сад, — со вздохом хранитель отпихивает от себя бокал и присосавшегося к нему, как пиявка, Криса. Тот только мычит в ответ что-то нечленораздельное и выпивает бокал взахлёб. Краем глаза Сынмин косится на душу. — Почему ты не хочешь, чтобы я заштопал тебе этот свитер? Кристофер хмыкает. Он прекрасно знает, как хранителю не нравятся дырки на свитере. Не знает только почему. — Ты не понимаешь, это последний писк моды! — ловко парирует Крис. — Если последний, значит мода умирает, — отрезает Сынмин. Душа взрывается хохотом. Они оба остаются сидеть на берегу, хоть последний паром уже давно скрылся за горизонтом, где-то между облаками в небе и море. — Тебе бы тоже пора уходить, — вздыхает хранитель, — больно раздражаешь. Кристофер только ухмылается, и, конечно же, никуда не уходит. Он поднимается с песка лишь вслед за Сынмином спустя несколько часов, когда вместо облаков в море захлёбывается и тонет закат. Человек в рваном свитере слегка покачивается, то ли из-за вечернего ветра, то ои из-за вина, но всё же внимательно смотрит под ноги и наступает точь-в-точь туда, где в песке остаются следы хранителя. Сынмин не успел заметить, как Крис стал частью его вечернего ритуала. — О чём задумался? — Кристофер нагоняет замедлившего шаг хранителя и в тот же миг со счастливой ухмылкой валит Сынмина на песок. — Думаю, как убить уже мёртвого, — шипит хранитель и агрессивно отплёвывается от песка, пока развалившаяся рядом душа самозабвенно хохочет. Они возвращаются в гостевой дом через час и лениво поднимаются по широкой винтовой лестнице на третий этаж. В песке, пыли и Крис в своём рваном свитере под шотландку. Сынмин по-прежнему идёт впереди, не зажигая света, точно так же, как и в день, когда Кристофер только переступил порог гостевого дома. Была ночь и потерянная душа забрела в сад определённо чудом. Смертельно уставшая, без сил даже сказать слово. Сынмин раньше никогда не видел таких душ. Но когда одна из них выбралась к гостевому дому, хранитель забрал его. Он спустился по лестнице и открыл дверь. Так потерянная душа выбралась из бесконечной пустыни и получила второй шанс. Крис остался в доме, в котором Сынмин не любил зажигать свет. Вслед за хранителем Кристофер проскальзывает в комнату на последнем этаже. Здесь пахнет карамельным кофе, как обычно. Чересчур сладким и холодным, от чего приторность ощущается в несколько раз сильнее и оставляет послевкусием какую-то горькую кислоту. Но запах приятный. В гостевом доме ночи короткие, если ждёшь утра, и длинные, если не хочешь прощаться с вечером. Для каждого ночи свои. Для Кристофера ночи — Сынминова комната. Самым наглым образом Крис заваливается на чужую подушку. — Эй, — почти равнодушно, как будто только для приличия, возмущается Сынмин, вливая в себя остатки холодного кофе. Исподлобья и подушек Кристофер смотрит, как хранитель слегка морщит нос и устало закрывает глаза. У Сынмина от карамели слипаются губы. Крис не моргает. — Почему ты разрешил мне остаться тогда? — внезапно спрашивает он, надеясь, что хранитель забудет про кофе и карамель оставит в покое его губы. Сынмин смотрит на Кристофера как будто ровно, но с удивлением. — Сам же знаешь, — опускается на край кровати, стягивая сапоги и откидываясь на спину, — ты получил свой шанс, потому что заслужил его. — Но всё же, — настаивает Крис. Сынмин вздыхает и больше не отвечает. На его губах остаётся карамель. Кристофер зарывается в подушку. — Когда уже уйдёшь? — раздаётся гулкий голос с противоположного конца кровати. Крис не поднимает голову. — Ты говорил, что я могу оставаться у тебя, пока ты не спишь. А Сынмин не спит. И не будет. Хранителю это вовсе не обязательно и Кристофер прекрасно об этом знает, хоть Сынмин и любит подолгу лежать в темноте, закрыв глаза. — Дурак, я не про комнату, — Крис вздрагивает от того, насколько близко на этот раз звучит голос. Он отрывает лицо от подушки и врезается в чужой взгляд, который вытекает из-под длинной тёмной чёлки как карамель. Перед таким взглядом пошевелиться страшно, он обволакивает и не позволяет даже моргать, не то, что на вопросы отвечать. Где-то под подушкой Крис впивается ногтями в руку, чтобы не потерять сознание. А то мало ли. — То есть ты не хочешь, чтобы я уходил из твоей комнаты? — мастерски парирует душа едва не дрогнувшим голосом. Сынмин вздыхает и отползает обратно на другой конец кровати. Ноги немного путаются в одеяле. — Ты снова уходишь от разговора, Крис, — потирает щёки хранитель, — ты не сможешь пробыть здесь вечно, скоро истечёт твой срок, а ответ ты мне так и не дал. Душа снова прячет лицо в подушке. Какой ответ, если в голове только густая чёлка, карамель и эта комната. Кристофер обезумет прежде, чем придёт его время. В полной тишине слышно, как за окном еле-еле шуршит море. — Я просто не хочу, чтобы ты снова туда вернулся, — как-то внезапно умоляюще говорит Сынмин. Говорит шёпотом, но Крис слышит его громче, чем собственный внутренний голос, который вот уже который день твердит одно и то же: «Поцелуй его, чёрт возьми». Крис жмурится, и голос становится тише. Душа засыпает далеко за полночь, всё на той же подушке, пока хранитель молча лежит рядом. Привыкший к темноте, он взглядом изучает ширину дырок на чужом свитере.***
От края дороги — метров пять вниз кубырем. А из оврага вверх уже целая бесконечность — зелёный склон и серое небо. И стрекот машин с их клубочками серого дыма, который, конечно же, оседает на дороге и ветром с пылью сгоняется в овраг. Потому и небо выходит серое. — Придурок, помереть захотел? — из такси высовывается водитель и, проносясь мимо, тычет в сторону оврага средним пальцем. Ещё несколько машин позади протяжно то ли сигналят, то ли воют. Из-за пыли их Крису не видно, зато точно слышно. Так у него в памяти и остаётся: серое небо и протяжный машинный вой вперемешку с водительской бранью. И острый булыжник под лопаткой. Он не помнит, как вернулся в тот день домой. Помнит только, что не включал свет, потому что на экране телефона горели уведомления. Крис не трогал телефон уже дней пять. Там было 37 пропущенных от менеджера и сообщение «ты уволен» большими чёрными буквами. Они вылезают из экрана и чернотой расползаются по комнате, поглощают воздух, становятся им и забиваются в нос, лёгкие и глотку. Крис падает, потому что через дырки в свитере эта чернота выдавливает из него что-то последнее, жизненно важное. А вместе с тем и его самого. Крис падает, хотя ему плевать на увольнение, он бы сам эту работу бросил. Бросил бы, если бы впереди что-то было. Но там чернота. Поэтому Крис бросает себя. На этот раз дальше, чем пять метров в овраг.***
Он просыпается вместе с собственным резким и шумным вздохом. — Всё в порядке? — интересуется голос Сынмина. Он стоит к Крису спиной, возле шкафа, и неторопливо застёгивает пуговицы на рукавах рубашки. — Ты проспал и завтрак, и обед, я уж думал, ты снова умер, — вздыхает он, оборачиваясь. Кристофер сжимает край одеяла, безуспешно пытаясь восстановить дыхание. — Так… долго? — наконец выдавливает душа и с трудом фокусируется на заботливо приближающемся лице хранителя. — Ты устал, — отвечает тот и кладёт руку на чужие волосы, — потому что уже подходит срок. Крис помнит. Но ответа у него по-прежнему нет. И либо до конца недели он его найдёт, либо вернётся туда, откуда только чудом нашёл выход в прошлый раз. А чудеса, как известно, дважды не повторяются. Кристофер решается меньше, чем за секунду, ведь иначе у совести появилось бы время его остановить. Он резко поднимается и врезается в губы Сынмина. «Снова пил карамельный», — самая громкая мысль из всех, что проносятся в голове Криса в эту секунду. В следующую секунду душа каменеет. Ни двинуться не может, ни глаза на хранителя поднять. Кристофер точно умрёт во второй раз, если увидит на его лице отвращение. И душа правда умирает через секунду. Ощущает под свитером холодные ладони, которые тянут вперёд, пока Крис грудью не натыкается на пуговицы чужой рубашки. — Думал, я это просто так оставлю? — спрашивает Сынмин в самое ухо, и Кристофер цепляется за его плечи, чтобы не упасть. Душа бессильна даже посмотреть Сынмину в глаза. — А прикидывался смелым, — продолжает хранитель, всё отступая и отступая назад, утягивая за собой Криса. Ему кажется, что они уже вышли из комнаты и двигаются по коридору, но Сынмин внезапно ойкает, и они оба падают куда-то в темноту. — Я шкаф забыл закрыть, — через пару секунд выдаёт хранитель. А его выдают горящие щёки. Крис хихикает. Этот румянец у Сынмина точно не от отвращения, значит всё в порядке. — Значит будем целоваться в шкафу. Вокруг темно и лопатки натыкаются на упавшую вешалку, а Кристофер одну за другой высвобождает из петель пуговицы на Сынминовой рубашке. И зачем только он их так долго застёгивал. Босые ноги путаются и тонут в джинсах, вторых, футболке, старом галстуке, вывалившимся с верхней полки. Крис тонет в Сынмине. Он только едва вздрагивает, когда откуда-то с пола, дальше и выше их ложа из одежды, раздаётся мелодия, как у будильника. Хранитель испуганно распахивает глаза, прижимаясь лбом к плечу Криса. — Мне нужно идти… — Новая душа не умрёт дважды, если ты немного задержишься, — то ли утверждает, то ли умоляет Кристофер. Будильник не замолкает, и двое пытаются скрыться от него под кучей навалившейся, как лоскутное одеяло, одежды. — Ох, Крис, мне непременно нужно, — стонет Сынмин и целует Кристофера куда-то в скулу, прежде чем неуклюже выбирается из шкафа, пытаясь ещё более неуклюже застегнуть футболку. Хранитель пропускает пару петель, и, на ходу подхватывая орущий будильник, подмигивает Крису. — Приберись тут. Когда вернусь — продолжим там, где должны были начать. И исчезает за дверью. Кристофер зарывается лицом в одежду и стонет. Когда Сынмин уходит, и он один остаётся лежать в шкафу, накатывает уже привычный кошмар. Кристофер сжимает в руке галстук — первое попавшееся под руку. Убеждается, что он всё ещё в гостевом доме, что больше не падает ни в черноту, ни в колючий огненный песок. Песок — первое, что он почувствовал, когда проснулся тогда, после настоящего падения. Колючий песок и горящее тело. Крис не знал, где находится, но почему-то знал только две вещи. Что непременно нужно идти, но уйти не получится. — Это и есть Ад? — спросил он у песка на следующий день. Но песок ему не ответил. И Кристофер пошёл дальше. Медленно переставляя тонущие в огненных крупицах ноги, он боялся закрывать глаза. Потому что там его ждала чернота. А это значило только одно: Крис не сбежал, и не сбежит уже никогда. Каждый шаг — сотни крошечных осколков огня по колено засасывают его ноги, каждый вздох — пробираются в лёгкие и царапают изнутри. Каждое опущенное от усталости веко — тут же знакомая чернота в глазу. В эти секунды Кристофер думал, что когда-нибудь, наверное, сможет привыкнуть даже к горящей пустыне вокруг. Но не к черноте. С Сынмином Кристофер встретился в бурю. Когда дул ветер, такой редкий в пустыне, но сильный, способный сбить с ног и похоронить под слоем песка, его крошечные осколки засыпались Крису в глаза и рвали их на части. Он оставался в пустыне много дней, ночей и лет, он не помнил своё лицо и если оборачивался, видел на песке собственные кровавые следы. А со всех сторон — бесконечный горизонт. Он лежал и думал, что ему показалось. Что точка на горизонте просто привиделась. Но когда через несколько ночей Кристофер добрался до гостевого дома, он упал на колени и просидел так, едва сохраняя рассудок, пока на пороге не появился Сынмин. — Такие как ты из пустыни не выбираются, — сказал хранитель, — но ты выбрался. И я не прогоню тебя. И после этих слов Крис перестал чувствовать боль. Он оглянулся назад, но бескрайней адовой пустыни за спиной уже не было. Перед ним был только Сынмин и его протянутая рука. Сынмин и второй шанс. И Кристофер уцепился за него, не веря, что способен удержать.***
Когда Сынмин возвращается в комнату, Криса там уже нет. Он не сбегает. Только не от хранителя, от такого не сбежать. По крайней мере, Кристофер повторяет это раз за разом, переставляя ноги, вязнущие в песке. Он сбегает от шкафа, от поцелуев и от ответа на чёртов вопрос. За время, проведённое в гостевом доме, Крис уже успел позабыть, как быстро ночь накрывает пустыню. А вместе с ночной чернотой на душу набрасываются невидимые звери. Их зубы из крошечных песчинок, но врезаются в плечи они глубже, чем самые острые лезвия. От резкого удара в спину Кристофер спотыкается, но не позволяет себе упасть. Всё же, впереди ещё целая вечность. Сожалеть о решении уже поздно, но падать ещё слишком рано. Однажды Сынмин сказал Крису, что тот получил второй шанс, потому что в его душе есть нечто. — Это есть у всех, но не все готовы принять это. — Что ты имеешь в виду? — Ты сам мне скажешь. Крис сидел в своём рваном свитере и смотрел на хранителя. А едва ощутимые волны ластились к его ногам, почти по колено зарытым в песок. — Скажи мне, — повторил Сынмин, — то, что я хочу от тебя услышать. В чём ценность? — И что будет, если я скажу? Неизвестно откуда, под ладонью хранителя оказался плоский камушек, наверное, единственный на всём огромном пляже. Размашистым движением кисти Сынмин подкинул его, и тот полетел, то едва касаясь воды, то снова взмывая вверх. — Ты освободишься. Кристофер принял решение в тот момент. Когда понял, что больше свободы от вечного кошмара он хочет поцеловать хранителя. Тогда он решил, что уйдёт. Такая грязная душа недостойна Сынмина, и какой бы ответ он не дал, кошмар с Кристофером останется навсегда, в безжалостной пустыне для тех, кто вместо одной жизни предпочёл целую вечность мучений. Ещё один невидимый зверь набрасывается спереди, и ноги проваливаются в песок, затягивая за собой всё потяжелевшее тело. Кристофер чувствует, как со всех концов пустыни к нему бегут, ползут и летят твари, чтобы грызть и клевать его своими песчаными зубами до самого рассвета. Рассветы в пустыне тёмные, потому что другого Крис не заслужил. Ему не шевельнуться, даже голову не отвернуть, поэтому он смотрит на небо. Не такое, как в гостевом доме, а тоже горячее и песчаное. Кристофер не теряет сознание — это слишком большая роскошь для ада. Окружённый изголодавшимися зверями, он просто погружается в свою черноту. Перед полуприкрытыми глазами всплывает шкаф и в нос ударяет карамель. Он не должен был этого делать. Не должен был по пятам ходить за Сынмином. Нет, с самого начала он не должен был брать его за руку, чтобы не потянуть за собой. Звук будильника привёл его в чувства. Крис просто никчёмная душа, которая почему-то заслужила второй шанс. А Сынмин изнутри светится. Он хранитель. Он то, что после жизни, он нечто большее. И как Крис осмелился мечтать о нём, если ранее отказался от жизни? У него нет права на это. На руке остро и яростно смыкаются клыки, но в ту же секунду как будто взрываются и под кожу рассыпаются песком. Подобные птицам и змеям рассыпаются на грудь как одеяло, а горбатые оборотни с медвежьими мордами обращаются в полупрозрачный слой песчаных крупиц. Боль уменьшается, но Крис жмурится сильнее. Как будто пристыжая ничтожную душу, в нос бьёт бьёт запах карамели. — Прости, прости, — шепчет Кристофер, — я не посмею тянуть тебя за собой. Карамель словно затекает ему внутрь и ароматом вонзается в вены. Оказывается, это даже больнее, чем муки песком. Его собственные, Криса, муки карамелью. — Прости, — снова молит он в пустоту. — Сказав тебе прибраться, я не имел в виду трусливо сбегать, — внезапно отвечает пустота голосом хранителя. — Я бы не посмел сбежать от тебя, — вздрагивает Кристофер, щекой натыкаясь на тёплую ладонь. — Но ты сбежал, — отрицает голос, — открой глаза. Крис повинуется, хоть и не верит. Ни голосу, ни карамели по всему телу. Сынмин бы ни за что не пошёл за ним в пустыню. Он не должен. — И всё же я здесь, — перед глазами Сынмин, а за ним узкая цветочная дорога. Посреди настоящей огненной пустыни. В тишине раздаётся щелчок пальцев, и Крис беззвучно вскрикивает, когда внезапно вместо колючего песка под спиной и на груди оказывается одеяло. Потолок точно как в комнате хранителя, много раз Кристофер смотрел на него, засыпая на самом краю кровати. — Я ушёл не для того, чтобы ты возвращался за мной, ты не должен был возвращаться, а я должен был остаться там, — тихо говорит он. В полумраке Сынмин стоит возле кровати, освещённые блеклым светом от луны. — Если две души очень тяготеют друг к другу, то однажды они обязательно встречаются, помнишь? — Кристофер не видит его лица, но чувствует, как хранитель слегка улыбается. — Но ты больше, чем просто душа. — Зато ты душа. А каждая душа заслуживает свой шанс. — Но любить тебя я не заслуживаю… — Кто сказал? — Сынмин наклоняется и глубоко, напористо целует Криса. «Он либо злится, либо собирается съесть меня», — проносится в голове, прежде чем душа отдаётся губам хранителя. Пусть лучше съест. — Люби сколько влезет, — отрывисто говорит Сынмин спустя минуту, отстраняясь, — а уж что с этим делать решу я сам. Мне никто не запрещает любить тебя в ответ. Кристофер хочет возразить, что он самая недостойная душа из всех, но язык его едва слушается. — Я не знаю нужный тебе ответ, — выдавливает он, — а потому ни уйти вперёд не смогу, ни остаться. Пустыня — моя вторая жизнь, которую я уже не в силах оборвать. — Но я в силах. Поэтому ты здесь. Снова щелчок пальцев, и они уже не в комнате, а на пристани. Из окон гостевого дома, из сада или с пляжа пристань для паромов не увидеть. Сюда можно попасть только вместе с хранителем. Кристофер стоит на краю причала, и почему-то его рука в руке Сынмина, а в воде его же, мутные от лёгкого ветра, глаза. — Если ты ошибся во мне, то мы оба окажемся в пустыне, ты знаешь, — Крис поднимает голову и смотрит на хранителя в упор, — если ты позволишь мне уйти самому, то не пострадаешь. Как ты можешь рисковать собой и всем гостевым домом, веря в то, что я отвечу правильно? У Кристофера дрожит рука, и он с силой прижимает её к бедру. В одиночестве в пустыне не так страшно. Понимать, что его боль может разделиться с Сынмином — страшнее бесконечной тьмы. Но хранитель отвечает непоколебимо. — Потому что я не ошибся в тебе. Ты знаешь ответ. — Нет, я не знаю! — от этого возгласа на воде вздрагивают и мелко разрываются серебристыми осколками капли. — Отвечай, — тихо повторяет Сынмин, делая шаг вперёд и зажимая Криса между своей грудью и самым краем пирса, — я взял за тебя ответственность, когда впустил в дом. И если ты доверяешь мне, доверься и моему выбору, — хранитель делает ещё шаг, и вот Кристофер снова незаконно близко к его лицу, — доверься себе. Крис шепчет, о том, что ему страшно, до боли невыносимо страшно. — Не бойся, а скажи мне, в чём настоящая ценность. Ты пробыл рядом со мной достаточно, чтобы дать верный ответ, — спокойно отвечает хранитель. Он обвивает руками шею Кристофера. — Можешь сказать шёпотом, так уж и быть. И Крис покорно шепчет: — В душах. Шаг вперёд, секунда невесомости, холодная вода за шиворот и руки под дырявым свитером нежно сдавливают кожу. Они падают в воду за одно мгновение, а Кристоферу кажется, что они летят с тарзанки в бездонный каньон. Вода давит на виски, а губы Сынмина на губы Криса. Через несколько минут они сидят на песке и выжимают мокрую одежду. Дырявый Крисов свитер, как будто бы засмущавшийся о того, как нагло чужие руки забирались под его дырки, сжимается в крошечный комочек возле ног своего владельца. — А штаны чего не снимаешь? — цокает Кристофер, разглядывая хранителя так, будто уже забыл все картины из шкафа и ему срочно нужно пополнить запас, — они тоже промокли. Сынмин только усмехается. — Сниму, если скажешь, как нашёл правильный ответ. Крис пожимает плечами. — Да как-то само вышло, я и не знаю. Но он знает, как трепетно хранитель относится к каждому своему гостю. Знает и о том, как на следующий день после его появления, Сынмин беззвучно оплакивал в своей комнате его, Кристофера, жизнь и смерть. Знает, почему Сынмин, нарушив правила, пришёл за ним в пустыню. Знает, что значит взгляд, которым хранитель обволакивал с ног до головы и убивал Криса каждый день. Ему понадобилось много дней и месяцев, чтобы понять, что это значит.***
В мире между жизнью и смертью пустота. И в самом её центре стоит гостевой дом. Его хозяин — бессменный хранитель — не заботится о том, что было или будет. Он даёт измученным душам перерыв и сопровождает их на паром к перерождению. Он никого не убивает и не спасает — только заботится, пока они его владениях. Но ходит легенда, что однажды хранитель нарушил собственное правило и спас душу, обречённую на вечные муки в пустыне. Он заключил с ней пари: если душа скажет, в чём настоящая ценность, она освободится от страданий. Если же душа ошибётся, то вернётся в пустыню, а сам хранитель, нарушивший бесконечную традицию, растворится в тех же адовых песках, будто его и не было. Не известно, о чём думал хранитель, когда заключал такое глупое пари и придавал своё существование в руки тому, кто не сумел сберечь и ценить собственную жизнь. Но некоторые верят, что так хранитель хотел доказать убившей себя душе, что она ценна и всегда таковой была. И не душа существует ради жизни, а жизнь ради души. Так хранитель решил позаботиться о покинутой и жизнью, и смертью душе.***
— Теперь ты отправишь меня на паром? — внезапно вырывается у Кристофера и он сам тут же пугается собственным словам. Страшно услышать ответ. Ещё страшнее думать, что он может быть утвердительным. Но Сынмин спокоен. Он сидит без рубашки, слегка запрокинув голову и разглядывая ночную линию горизонта. Он поворачивается к Крису не сразу, но взгляд, которым он смотрит на душу, снова обволакивает того, как надоедливая сладкая карамель. — А ты хочешь? — Нет. — Тогда останься со мной. — Надолго? — Навечно. И Кристофер останется с Сынмином. Останется навечно человеком в рваном свитере и возлюбленным хранителя. И целую вечность, день за днём, в своём ритуале на краю пляжа они будут вместе провожать паромы. И ни одна легенда не узнает об этом.***