***
Когда остановились передохнуть, кто-то заметил, что они находятся в пути пять с лишним часов. Леви оглянулся на Эрвина: тот, оторвавшись от карты, вынутой из нагрудного кармана, серьезно кивнул. — Мы прошли две трети пути, — сообщил он собравшимся рядом солдатам. — До заката полчаса. Придется поднажать. Еще минимум час езды. Шадис отвел на перекур семь минут. Леви, желая убить двух зайцев одним выстрелом, решил прогуляться до самого дальнего деревца на поляне, чтобы размять ноги и заодно там отлить. Все ближайшие деревья уже были помечены разведчиками: одна мысль о скользкой траве и лужах вызывала перекос морды. Расстегнув ширинку и с блаженством пустив струю, Леви услышал голоса чуть поодаль — кто-то, очевидно, тоже решил обеспокоиться неким подобием санитарии и приватности. — Мы не успеем разгрузиться до захода солнца, — услышал Леви голоса Эрвина и против воли притаился, по старой привычке. — Действовать придется в темноте. — Понятно… — раздался сбитый с толку голос Шадиса. — Дай поразмыслить. И отлить. Я уж думал, что из глаз польется, — и до Леви донесся характерный шум струи. — А ты чего? Все стесняешься командира? Леви услышал приглушенный смешок лейтенанта: — Как будто первый год с вами работаем. Мне ни пить, ни есть, ни спать, ни отливать не хочется, когда мы за стеной. Все это отключается. А вы поливайте травку на здоровье. Когда воцарилась тишина, Эрвин заговорил опять: — Я предлагаю оставить план прежним. Разобьем отряды на три группы: пока первая будет направлять в замок материалы, вторая подготовит под него помещения, а третья займется ужином. — Да-да, это твое предложение мне по-прежнему нравится. «Такое ощущение, будто бы вообще всю экспедицию спланировал Эрвин, а Шадис просто стоял рядом и кивал». — Но из-за того, что дорога затянулась, времени на отдых понадобится больше, — протянул размышляющий вслух Шадис. — Давай выдвинемся из Хайна перед рассветом. В темноте уставшие солдаты не разберут правильной дороги. — Не согласен, сэр. — О, местечко уединенное! — раздались за спиной женские голоса. — Ой, прости! Леви вздрогнул, оправился, застегнул молнию на брюках. — Все чисто, я ушел, — склонив голову, он быстро зашагал прочь от деревьев. Оказавшись рядом со своей лошадью, Леви потянулся за флягой. Немного полил на руки, приложил горлышко к губам. Он задумался о том, что услышал от Эрвина: все это отключается. — Отдохнули? — прямо за спиной раздался бархатистый низкий голос. Леви повернул голову и увидел вернувшихся Шадиса и Смита. Шадис выглядел, как обычно — как полный придурок. Эрвин показался еще более суровым, чем всегда. — Да, сэр, — отозвалась Руни. — По коням? Эрвин кивнул. Леви сунул флягу на место и уже было развернулся, чтобы взяться за поводья, как вдруг почувствовал: на его плечо опустилась тяжелая теплая ладонь. Внезапно — совершенно внезапно, так неожиданно, что показалось, будто бы голова и ноги поменялись местами, и левый глаз перебежал в глазницу к правому, а язык прилип к ступне — какой — неизвестно, быть может, и чужой? — из-под этой самой ладони на его правом плече разошлись молнии. Приятно покалывая кожу, они, вдыхая радостное сияние в его кровоток, стремительной россыпью ринулись вниз по его рукам, и туловищу, и ногам. Всюду, где электричество оставляло метки, по его телу расходилось медовое тепло. Стало так хорошо, так приятно, что конечности сделались вялыми и поползли мурашки по голове. Леви весь вздрогнул от пронзившего его удовольствия. — У меня плохое предчувствие, Леви, — шепот Эрвина донесся до него, как сквозь вату. — Будь наготове. — Вы не зовете меня, — заплетающимся языком вытолкал он из себя ответ, спиной ощущая жар чужого тела. «Как печка горячий», — пронеслось у него в мыслях. Как свежевыстиранное белье, они сбились в один цветастый ком и отказывались складываться в стопки по смыслам. — Я позову. Я берегу тебя для особого случая. И большая теплая рука сжала его плечо опять. От искр наслаждения, забивших из глаз Леви, они наполнились влагой. Эрвин отошел. Взявшись за поводья, Леви почувствовал, как новая волна мурашек хлынула от его макушки к стопам. «Что это? — подумал он, широко распахнутыми глазами провожая светловолосый затылок. — Что со мной?» — Истосковался по человеческому прикосновению? — предположила лошадь, фыркнув и ударив о землю копытом. — О чем ты, кляча? — пробормотал Леви, не спуская со Смита пытливых глаз. — Друзья. Твои друзья, Леви. Их у тебя больше нет. Тебя давно никто не касался. Людям нужны люди. Твоя кожа истосковалась по любви. Хотя нет, вот лейтенант тебя и трогает — с завидным постоянством. То патлы подстригает твои, то массаж устраивает. Вот ты, голодный до ласки, и реагируешь на него, как барышня на ручку офицера на коленке. — Что, блять? — прошептал Леви, ошарашенный ответом лошади настолько, что вмиг протрезвел. Вскочив на свою черную красавицу, он мягко тронулся вперед вместе с отрядом. Пелена сладкого забвения спала, остались факт случившегося, становившийся холодным ветер, бьющий в лицо, запах лошадиного и человеческого пота, ощущение наливающихся тяжестью мышц. — Это нормально, Леви. Я же говорю тебе: людям нужны люди. Тебе хочется быть приласканным. «Быть приласканным? — Леви внутренне поежился. — Быть приласканным вообще или Эрвином, раз он под руку попадается в такие неподходящие моменты и застает меня врасплох? Что за…? Ладно, неважно. Сейчас это неважно». Горизонт впереди медленно стал наливаться соком надвигающегося заката. Свечерело настолько, что воздух пропитался свежестью, от которого стало бы зябко, если бы кровь по венам не гонялась сердцем с такой силой. К стуку копыт о землю и тяжелому дыханию людей и животных как будто незаметно добавился топот. Вздернув подбородок, Леви понял, что усталость уже взяла над некоторыми разведчиками верх, и не все распознали опасность; то был страшный топот, нарастающий с каждым мгновением — тяжелый, заставляющий землю содрогаться так, что уже через несколько секунд опьянение усталостью спало с солдат. Леви напрягся, выжидательно вперился в спину впереди — спину, видневшуюся из-под развевающегося зеленого плаща с гордо вышитыми крыльями свободы посередине. Эрвин напрягся тоже. И совершенно внезапно и невероятно быстро из-за пролеска, лежавшего в каком-то километре от них, выбежали три огромных титана. Они неслись им навстречу, размахивая руками и широко раздвигая губы в пустых, бессмысленных улыбках. — Приготовься, Леви! — гаркнул Эрвин, на мгновение повернув к нему голову. Его голубые глаза сияли серебром тысячи звезд в свете опускающегося золотистого солнца и заливающегося розовым и оранжевым светом неба — прекрасного и безразличного ко всему, что разворачивалось на земле под его восхитительным куполом. — Девианты. Их надо убить до того, как они минуют нас. Иначе они побегут туда, где больше всего людей, в центр, и это будет конец. Передовые отряды вроде нас им безразличны! Потом Эрвин отвернулся, лишив Леви всего этого света, но подарив ему цель. Леви слышал, как он крикнул Руни: — С этим разберется Леви, но ты страхуй! — Есть, сэр! Леви не понял, на что это был ответ, но до него донесся голос Эрвина, кричавшего, очевидно, Шадису: — Да! Он справится! И разведкорпус продолжил стремительно приближаться к девиантам, несущимся им навстречу. Леви выжидал. Расстояние между отрядом и титанами неумолимо сокращалась. «Восемьсот метров, — отсчитывал он про себя с точностью картографа. — Шестьсот метров. Четыреста…» Леви вынул ступни из стремян, забросил их на седло, уперся в него ладонями и во мгновение окна выпрямился, встав на ноги на несущейся вперед галопом черной лошади; зеленый плащ с крыльями свободы бесстрашно развевался у него за спиной. Руки сжали рычаги привода. Все пять чувств Леви обострились до того, что он видел, как золотятся в свете разгорающегося заката пылинки, срываемые потоком воздуха с его плаща, и ощущал, как колотится сердце лошади под его ногами. «Двести метров». — Леви! — донесся до него напряженный голос Эрвина. «Сто пятьдесят». — Есть! — рявкнул Леви, сжал привод и вонзился крюками в живот самого близкого к нему титана. Его ступни оторвались от седла. Ветер засвистел в ушах, и Леви стремительной пулей пронесся над головой следящего за ним Эрвина к первому гиганту. Со скоростью света он сместился с живота вниз, к коленям, переместил крюки к икрам, извернулся и решительным ударом рассек сухожилия титана. За те несколько секунд, что тот, падая, завис в воздухе, Леви взметнулся вверх, крепко вцепившись крюками гиганту меж лопаток — его силуэт очертился мистически красным небом — и, не касаясь ботинками его тела, на лету, держа клинки рукоятками вниз, совершил стремительный разворот. Раз — и он разрубил с невероятной силой, глубоко полоснув мясо, шею первого титана. Он оттолкнулся от его тела и вонзил крюки троса УПМ в голень второго титана до того, как первый коснулся земли. Второй титан заметил Леви и стал тянуть к нему огромные руки, пусто улыбаясь и сверля его глазами, в которых не было ни мыслей, ни чувств. — Тсь! — выдавил Леви, с шипением привода изворачиваясь и перемещая крюки титану ровно в зад, откуда сбросить его или ухватиться за него было сложнее. Леви видел, что титан поравнялся с его отрядом, а третий нагоняет. Времени перерубать затылок сейчас нет: центральные отряды показались из-за холма, лежавшего в паре-тройке километров за ними. Леви оскалился и с ревом рухнул вниз, на лету перерубая сухожилия одной ноги, затем — другой. Титан стал падать, раскрыв руки, и Леви, воспарив к небу, обрушил на его левую руку, протянутую вслед отряду, удар такой разрушительной силы, что отсек ее по локоть. Рука с грохотом рухнула на землю, и внезапно где-то — не так далеко — раздался восхищенный визг: — А-А-А-А! РУКА ТИТАНА! ЭТО ОТРУБЛЕННАЯ РУКА ТИТАНА-А-А-А-А-А! — Ханджи?! — изумился Леви и заметил боковым зрением, что ее отряд приближается к центру с правого фланга. Одна из лошадей отделилась: очевидно, чтобы подобрать его. Наездницей была сама Ханджи: с тем, как фигура двинулась в его направлении, раздался мужской вопль, полный досады. Моблит. — Пора заканчивать, скотина! — рявкнул Леви, вонзил крюки титану в голову, цокнул, на лету перерубил шею. Горячая дымящаяся кровь брызнула ему в лицо и окрапила зеленый плащ. — Гадство!.. Оттолкнувшись от головы титана — с непередаваемым, надо отметить, отвращением, которое было вызвано его длинными волосами, опутавшими ноги, Леви со сверхъестественной скоростью взмыл в воздух, предварительно вонзив крюки в лоб самому близкому к нему титану. Центральные отряды тоже приближались, медлить было нельзя: Леви спрыгнул титану на нос размером со все его тело, посмотрел в огромные зеленые глазища и, сжав зубы, исполосовал их лезвиями. Перемещаясь к шее, Леви глубоко ранил титана в левое плечо, лишил его возможности поднять руку, которой он стал охотиться за вгрызшимся в его жизнь солдатом. Уходя от его правой руки, Леви подорвался в воздух высоко над его головой, замерев на мгновение в лучах самой яркой вспышки заката на фоне кроваво-красного неба — волосы и плащ взметнулись к раскинувшимся на километры влево и вправо огненным лучам угасающего солнца. Рывок — и Леви спикировал на шею титана головой вниз, на лету перерубая последний загривок. В ту же секунду, как Леви спрыгнул на землю — ноги были ватными от долго сидения в седле и пребывания в воздухе, титан с грохотом рухнул на траву, тлея. — А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А! — голосила Ханджи, соскакивая с седла и бросаясь ему навстречу по наполняющейся росой зеленой траве. — ЛЕВИ, ЭТО БЫЛО НЕВЕРОЯТНО! ЭТО БЫЛО ФАНТАСТИЧЕСКИ! ТА РУКА-А-А-А-А-А-А! О-О-О-О-О-О-О-О-О-О-О-О!.. И Ханджи, скача на месте и размахивая своими руками, вцепилась в край плаща Леви, с восхищением оглядывая три огромных дымящихся тела, распластанных им по земле. — Тсь, угомонитесь, — пробубнил он себе под нос. — Я БЫ ХОТЕЛА, НО Я НЕ МОГУ-У-У-У! ЛАДНО, ВРУ-У-У! Я НЕ ХОЧУ-У-У-У! Ханджи не помнила себя от восторга, а Леви уловил доносящийся со всех сторон стук копыт о землю. — Надо выдвигаться, лейтенант, — скомандовал Леви. — Да-да-да, коне-е-ечно, — протянула Зоэ уже несколько спокойнее. Они вскочили на ее лошадь — Леви открылся прекрасный вид на жирные волосы бесперебойно охающей и ахающей Ханджи, и они галопом понеслись вперед. Сам того не ожидая, Леви восхитился Зоэ: она оказалась фантастической наездницей — интуитивной и проворной. Когда они почти нагнали отряд, Руни, державшая его лошадь, чуть отстала, остановилась. — Спасибо, лейтенант Зоэ, — кивнул Леви, спрыгивая с ее седла и стремительно взбираясь на свое. — Тебе спасибо! — воскликнула, широко улыбаясь, Ханджи. — Скоро увидимся! Стремительно отдаляясь, она проорала: — Все в порядке, Моблит! Леви доставлен. Возвращаемся! — Отличная работа, Леви, — крикнула ему Руни, когда они отправились в путь вновь. — Спасибо! — проорал он ей в ответ. Когда они нагнали свой отряд, Леви чувствовал себя — впервые за долгое, долгое время — восхитительно. Жар разливался по всему его телу, наполняя его жизнью — такой яркой, такой уникальной, такой настоящей — что казался сном. Но сном он не был. Человек на белоснежной лошади с развевающимся в призрачном багровом свете зеленом плаще перед ним обернулся ровно в тот миг, когда Леви оказался на своем месте позади него. Он повернул к нему голову, и в прощальных лучах солнца было видно, как блеснули новым светом — словно изменившем то, как он чувствуется на коже — его глаза, как он вздернул подбородок и как поднял уголки губ. Сердце Леви заколотилось в его горле, и он радостно и совершенно бесконтрольно улыбнулся Эрвину в ответ. Прошло совсем немного времени, и густая чернота окончательно затянула небо. Вскоре после того, как на зеленое безбрежие опустилась темнота, разведкорпус под командованием Эрвина Смита прибыл в замок Хайн.***
Замок Хайн представлял собой величественное, но мрачное зрелище. Неизвестно кем, когда и как покинутый, он растянулся, одинокой и словно бесконечный, среди земель, познавших запустение. Большая его часть лежала в руинах; семь башен, кроме самой ближней ко въезду во внутренний двор, куда и прибыл разведкорпус, были полуразрушены. Камни, когда-то оплетенные плющом и тянувшиеся ввысь, лежали в траве и были заметены песком и пылью. Луна — почти полная — сияла ясным серебристым светом, широко и ярко освещая землю под собой. Картина полуразрушенного замка, словно с издевкой напоминавшая солдатам о быстротечности времени, неизбежности одиночества и смерти, производила жуткое впечатление. Да, однажды это был чей-то дом, но когда и что стало с ним, с этим неизвестным кем-то? — Если этот замок здесь есть, значит, когда-то вместо титанов на этих землях обитали люди? — проговорил Леви, когда они с Эрвином поравнялись на лошадях и замерли, глядя снизу вверх на замок, подсвечиваемый луной. — Да, — просто ответил Эрвин. — И вместе с этим вопросом возникают и другие. Ведь, если они здесь жили, то они откуда-то сюда пришли. Откуда? Есть ли там, где они жили раньше, люди теперь? И куда они пропали? В замке, насколько я могу судить из своего опыта визитов, нет человеческих останков. Ни косточки. Неожиданно Леви почувствовал, как легкий холодок пробежал у него меж лопаток: нет, ему не было страшно; но было что-то определенно жуткое в том, какой тяжелой была завеса тайны, отделявшая настоящее замка от его прошлого. Было что-то жуткое в том, что как-то, когда-то здесь жили люди, пришедшие сюда невесть откуда, — а потом исчезли. Было что-то жуткое в том, что среди бескрайнего царства титанов, продолжающих почему-то загонять людей в угол, был такой свидетель когда-то теплившейся здесь человеческой жизни. Стук копыт десятков лошадей, разносимый по округе, замедлялся, пока вскоре не стих совсем. Шадис, стоявший во главе колонны, развернулся на лошади и посмотрел на разведкорпус, стянувшийся со всех флангов: — Мы добрались, солдаты! — рявкнул он. — Пусть высоко в небе стоит луна, но мы добрались, и, как я вижу, хорошим составом. Так держать! Наша первостепенная задача — разделиться на три группы: первая займется быстрой уборкой подвала, где предстоит разместить привезенные материалы, вторая — их разгрузкой, третья — приготовлением пищи. Но первым делом… обстановку по составу разведкорпуса доложить! — Левый фланг, сэр! — бойко выкрикнул один из командиров отрядов. — Трое погибших, двое раненых, состояние стабильное некритическое! — Принято! — Правый фланг, сэр! — раздался переливистый голос Ханджи. — Двое погибших, один раненый в стабильном состоянии, другому требуется экстренная медицинская помощь. — Кхм, — раздалось от Шадиса. — Понял. Подготовить пространство для лазарета, группа уборки помещения! Центр? — Погибших нет, раненых — трое, состояние стабильное некритическое, — отрапортовала девушка, не знакомая Леви. Хотя… Кажется, она выступала на костре?.. Леви вздохнул и внезапно поразился сам себе: костер был так давно… — На группы разде-ели-ись! Левый фланг, на вас разгрузка; центр, ваша задача — уборка подвала, помещений для приема пищи, отдыха и лазарета; правый фланг, вы ответственны за пищу. Схема замка с обозначенными помещениями находится у командиров отрядов. Ознакомиться и разойтись! — Есть! — прогремел стройный хор голосов. — Отряд! — раздался вскоре зычный голос Эрвина, и он, дав пламени разгореться в фонаре, поднял его высоко-высоко, над своей головой. — Вы как бог с картинок проповедников, сэр! — хихикнула Руни — уставшая, с блестящим от пота лицом, но румяная и довольная. Леви удивленно поднял брови, а Эрвин серьезно сказал: — Сейчас все такими будем, Руни. Подойдите ближе, я покажу вам карту. Потом зажжете фонари и мы отправимся на экскурсию. Леви сделал несколько шагов и оказался по правую руку Эрвина. Он посмотрел на него снизу вверх и неожиданно впечатлился им еще больше: он и правда был подобен богу. Высокий, серьезный и… «Прекрасный», — закончил Леви про себя, осознав, что физически ощутил себя вот сейчас, в последнюю минуту, очень странно: в груди стало тесно, а в животе — холодно. «Голодный, наверное», — ответил сам себе Леви, проговаривая эти слова в своей голове и уже, с тем, как рождаются слова, понимая, что себе врет. Хотя доля правды в них все же была: Леви терпеть не мог быть голодным, ненавидел невнятные блюда столовой разведкорпуса, но подкрепляться чем угодно — даже столовскими изысками — в период длительной физической активности не мог себя заставить и не заставлял. «Не хватало только облеваться, пока лечу на УПМ», — мрачно подумал он и снова взглянул на Эрвина: под его глазами лежали тени усталости, но сами глаза сияли по-прежнему ярко и смотрели так же пронзительно, как и всегда. Свет фонаря подсвечивал очевидный восторг лейтенанта Смита от происходящего. — Внимание… Эрвин сунул свободную руку под плащ. Подул холодный ветер, и полы плаща разошлись, взлетев в воздух так резко, что едва не ударили Леви по лицу. Мгновение — и в ноздри Леви ворвался запах Эрвина. Глубокий, но тонкий, фундаментальный, но витиеватый, играющий и словно извивающийся в небесной высоте на УПМ аромат мускуса с нотками бергамота. Леви втянул в себя воздух так резко и так сильно, что легкие больно резануло. Полы плаща опустились медленно, и Леви показалось, что вот там — у верхних расстегнутых пуговиц рубашки, во впадинке его ключицы, пахнет сильнее всего. Какая-то мутящая рассудок, травящая душу сладкой горечью отчаянного желания мысль стала биться сигналом мольбы о спасении в его голове — ярко и дико: наклониться ближе, может, даже носом уткнуться в шею Эрвина, почувствовать запах его кожи так глубоко в своих ноздрях, что вместо крови в венах будет струиться он. Леви даже дернулся от желания двинуться вперед — дернулся и оторопел. «Это что сейчас такое было?» — не осознавая, какие эмоции испытывает, спросил себя он. — Леви? — глубокий, приятный голос произнес его имя, и теплое дыхание мягко коснулось щеки. По телу Леви пронеслись стада мурашек. Они топтали его разум, понимание реальности, сносили к чертям понимание себя. Его душа будто бы вылетела из его тела и теперь парила наполовину в воздухе, над его головой. Иначе как объяснить, что он увидел стоящую позади него собственную лошадь и со всей ясностью услышал, как она ему говорит: «Ласки, ласки тебе не хватает; ты не ебанулся, все с тобой нормально». — Видишь, где мы? Вот здесь, в подвале. Будем заниматься только им. — А? Да… — Леви с трудом сдвинул брови и, избегая смотреть Эрвину в глаза, опустил взгляд туда, куда указывал его палец. Леви поразился, какой большой была его ладонь, какими длинными были его пальцы: одной рукой Смит и держал небольшую схему замка, и показывал на помещение, где им предстоит работать. С трудом сфокусировавшись на восприятии картинки, Леви заставил себя собраться и запомнить, какие коридоры куда вели. — Замок немного запутанный, — словно прочитав его мысли, произнес Эрвин. — Но для разведчиков ориентация в пространстве и запоминание маршрута не должны быть проблемой. Особенно вашего уровня. И Леви услышал, как он улыбнулся. — Вы нас хвалите, командующий отрядом? — гоготнул Джерард. — Пока — нет, — многозначительно и неожиданно снова серьезно произнес Эрвин. — Ну что, готовы? Берите фонари. Леви с облегчением отступил от Эрвина, от волшебного, приглашающего света над его головой, от запаха бергамота и мускуса, расходящегося от его ключицы. Он с благодарностью даже вдохнул пот собственной лошади: как же хорошо снова почувствовать себя в себе, заставить душу затолкаться во вновь понимаемое тобой тело, сжимать пальцы в кулаки, ощущая настоящность и реальность вместо тумана, сдавливающего мысли в мусор. Леви наклонился, достал фонарь, выпрямился, щурясь. — Леви. — Ох, черт! — Что такое? Что-то с фонарем? — участливо поинтересовался Смит. — Н-нет, — от неожиданности Леви заикнулся, повернул голову, встретился взглядом с Эрвином, вернувшимся к нему и со светом фонаря, и с запахом бергамота и мускуса — вылезшего в реальность словно прямиком из его головы. «Как черт из табакерки! Он словно преследует меня!» — Голодный просто. Эрвин кивнул: — Скоро будут отдых и еда. Последний рывок, Леви, — он выдержал небольшую паузу и добавил: — Понимаю, как дались те трое. Но я хотел тебе сказать: отлично сработано. Я именно так себе это и представлял. Он кивнул, глядя ему в глаза, а затем энергично зашагал вперед: — Пойдем, Леви! Труба зовет. «Это»? — повторил про себя Леви, быстро заставив фонарь загореться и скорым шагом нагоняя Эрвина. — Что такое «это», и почему он себе именно так это и представлял?»***
В подвале было темно, ужасающе пыльно и уродливо. Едва оказавшись внутри, солдаты зашлись в приступе чихания. — ГО-АПЧХИ! -С-А-А-АПЧХИ-И! -ПОДИ-И-И-А-А-АПЧХИ-И-И! — метко описал ситуацию Джерард. — Да, — подтвердил Эрвин, потирая свой выдающийся нос ребром ладони. — Надевайте платки, прячьте лицо и волосы. Отряд поставил фонари на пол и стал преображаться. Вскоре к ним присоединились еще два отряда, которыми, как Леви и ожидал, Эрвин тоже стал управлять: вот здесь ведра, а вон там можете набрать воды; прикройте нос и рот косынками; нет, метлы не здесь; да, окна тоже протирать; Леви, займешься паутиной? Работа шла быстро и слаженно. Леви кривился от того, как убирались некоторые в этой комнате — в особенности, к своему удивлению, он был совершенно не впечатлен уборкой Эрвина. Тот делал все быстро, игнорировал углы и отжимал все тряпки так, что на них не оставалось и капли влаги. «Отрастил ручища,» — думал он со смесью недовольства и чего-то еще — такого искрящегося, щекотного, расходящегося от горла к низу живота и обратно. Чего-то, что было для него таким неожиданным и странным, что он не смог подобрать слово, растерялся и заставил себя думать о другом. Леви не был уверен, как вести себя в такой ситуации: он мог писать энциклопедии по разным видам уборки, потому что ненавидел грязь и научился бороться с ней прежде, чем она успевала намекнуть на свой грядущий визит. Грязь отсылала Леви к пахнущему перегаром и мочой борделю; серому трупу матери на постели; запаху разлагающегося тела; крысам, рыщущим по углам; темноте, холоду, затмевающим твое «я» голоду. Он не мог ее терпеть, он привык с ней бороться и не бороться не мог: грязь была для него напоминанием о том, какой безысходной и темной бывает жизнь. Вот он и убирался, делал ее немножечко светлее — делал то, что мог, что было в его силах, пусть мир вокруг него и оставался хуевым, а жизнь — странной и непростой. Окажись Леви в любой другой ситуации, с любым другим человеком, он бы сразу сказал, что делать так — то есть убираться так — не стоит: толку от такой уборки мало. Но Эрвин! Сказать Эрвину… Хотя?.. Леви задумался. Подошел к Смиту, сосредоточенно трущему пол шваброй. Рукава его рубашки были закатаны. Обнажились сильные загорелые предплечья с густыми светлыми волосками. Белая ткань рубашки обтягивала его спину, заметно сужающуюся к талии. Меж лопаток и вниз, по позвоночнику, к самой пояснице пролегала влажная полоса. Леви сглотнул, с трудом отводя глаза от этой спины. — Командующий отрядом Смит, — тихо проговорил он, сжимая швабру сильнее. — Не отжимайте так тряпку. И пройдитесь по полу еще раз. Он же по-прежнему серый. Эрвин замер, застыл на секунду-другую, чуть повернув к нему голову и оперевшись на швабру. Косынка на его лице зашевелилась быстрее от его участившегося дыхания. Леви стало как-то не по себе. «Блять, да кого хрена я…» — начал было он про себя, как вдруг Эрвин развернулся к нему всем дышащим жаром телом и с живым интересом заглянул в глаза. «Он улыбается? Или мне кажется?» — Даешь мне советы по уборке? — Да, сэр, — спокойным голосом произнес холодеющий внутри Леви. — Потому что убираюсь я не очень хорошо? — Со всем уважением, сэр, убираетесь вы очень дерьмово. Глаза Эрвина округлились, и он — совсем уже явственно даже для Леви — удивленно и с подавляемым в себе смехом улыбнулся, заставив косынку качнуться вперед. — Это неудивительно, — продолжил, сам себе поражаясь, Леви, — вы провели большую часть жизни в армии, сэр. Но я жил самостоятельно почти все время, поэтому мой опыт в этой сфере превосходит ваш. Эрвин выпрямился. Одна секунда, три, пять. — Сильно выжимаю тряпку, говоришь? — произнес он задумчиво. — А так? И он наклонился, снял со швабры тряпку, которой протирал немытый десятки — а может, сотни лет — каменный, но, на удивление, ровный и гладкий пол, выпрямился, прислонил швабру к стене. Заглянув Леви в глаза, подошел к ведру, присел на корточки. Взгляд Леви невольно приклеился к его накачанным бедрам, туго перетянутым белыми брюками и кожаными ремнями. Было видно, насколько рельефны его мышцы. Глаза Леви медленно, витиеватой линией проскользили от бедер Эрвина к его ягодицам, от них — к его обнаженным предплечьям, к очерченным, словно художником, утончённым запястьям, кистям рук с грубыми красноватыми костяшками, вздутыми венами, длинными красивыми пальцами, мягко сжимающими ткань с тем, как погружали ее в воду и чуть-чуть над ней приподнимали, давая влаге мягкими струями стекать по ее краям. Чуть опускал, погружая фаланги в воду, вынимал, сжимал неспешно, сжимал опять — снова опускал, снова вынимал, и так по кругу. Вынул полностью, сжал обеими руками, скрутил, но как будто бы нежно: мышцы на предплечьях напряглись, пальцы обхватили ткань по всему внушительному диаметру. Медленно, сидя, Эрвин повернул к Леви голову и посмотрел на него снизу вверх: — Так правильно? — Да, — хрипло ответил Леви, почувствовавший головокружение. Еще никогда уборка не вызывала в нем таких эмоций. Пусть Фарлан как-то и шутил, подальше от ушей Изабель, что он настолько любит чистоту, что наверняка на нее дрочит. Не сводя с Леви глаз, Эрвин выпрямился. — Хорошо. Он приблизился к нему, на ходу обмакивая правую руку о ткань светлых брюк, заставляя свои мощные пять пальцев оставить мокрый след на бедрах, приковавших взгляд Леви, как магнит. Он поднял глаза, когда Эрвин оказался совсем рядом. Лицо скрыто: только два ярких голубых кристалла сверлят его поверх белизны. — Я ценю твою честность, Леви, — тихо проговорил Смит и — Леви услышал — чуть раздвинул губы в улыбке. А потом — для Леви совсем неожиданно — сжал рукой его голое предплечье. Леви почувствовал, как внутри него каждая клеточка прошла рябью, меняя форму и состав. Под воздействием жара этого колоссального напряжения, что он сейчас испытывал, все его существо переплавлялось в чувство. И чувство это было… Леви потянул поводья своих мыслей на себя — со всей силой, какую имел, сделал это так же яростно, как расправился с теми титанами. В этот раз слово подобралось, но он не позволил себе произнести его в мыслях — хватит, уже распознал его у чувствах, по огню. «Потом, все потом; ничего — сейчас; пожалуйста, не будь долбоебом, не погружайся во все это; ты, блять, за стеной». Возвращаясь к уборке и отворачиваясь от Эрвина, Леви впервые подумал о собственном нервном истощении и физической усталости с благодарностью.***
Уборка продвигалась быстро, и совсем скоро отряды левого фланга, сначала выгружавшие провизию и материалы в коридоре замка, ведущего в подвал, стали сносить добро вниз. Подвал был огромен, без окон, но уже — чист, и ящики с консервами и медикаментами становились аккуратными рядами вдоль каменных стен. — А почему так мало ящиков? — задумчиво почесал щеку Гергер. — Пятнадцать ящиков с консервами — более чем достаточно, — заверил его Мике Захариус. — Хайн за стеной, оставаться здесь — это крайний случай. Поэтому и провизии не много: при хорошем раскладе ее вообще никому не придется есть. — И как только одобрили такие траты? Потенциально — в пустоту? — Леви не видел его, стоял спиной, но услышал, как он хмыкнул. — Это стратегически здравый ход, — раздался голос Эрвина. — Лучше потерять пятнадцать ящиков консервов, чем пятнадцать солдат. — Конечно, сэр…. — отозвался сконфуженный Гергер. Подвал заполнялся: к консервам добавились крупы, коробочки с чаем и спичками, канистры с водой, сменной одеждой, одеялами, медной посудой. Поднявшись по ступенькам, ведущим в подвал, Леви замер, увидев, что весь коридор забит строительными материалами — деревянными пластинами и железными трубами, инструментами. Тут и там лежит скрученная в несколько раз металлическая проволока, составлены в ряды пушки, стреляющие копьями. Что и говорить: в Хайн свезли внушительное количество противотитанских игрушек. — Леви! — воскликнул запыхавшийся Оруо Бозард, подбегая к нему и сдирая с лица платок. — Мы вычистили зал, Ханджи-сан уже вовсю готовит рагу, так что созывай всех снизу на ужин. Леви спустился обратно, замер на лестнице: тридцать человек гудели, переглядываясь и оценивая масштабы провизии, что-то двигали и спорили. Эрвин задумчиво смотрел на ящик с медикаментами и сосредоточенно слушал Лею. — Можно идти есть! — гаркнул Леви. Фраза произвела на всех магический эффект: на мгновение солдаты разведкорпуса замерли, а затем почти одновременно ринулись к лестнице с благостными выражениями блестящих лиц. Леви неспешно последовал за ними. Затхлый подвал сменился коридором, а там воздух наполнился густым, аппетитным ароматом мяса с травами и овощей. Постепенно открылся вид на залитый оранжевым светом керосиновых ламп зал. На полу по кругу рассаживались солдаты, гремя ложками, мисками и кружками. Кто-то смеялся, кто-то переговаривался; Ханджи с Моблитом стояли на раздаче рагу в стороне, орудуя черпаками над гигантскими чанами. И все-таки, пусть оживленность солдат и отсылала к безопасным будням под защитой стен, приглашающая, располагающая к себе атмосфера дружного ужина была обманчивой. Здесь явно никто не обманывался, думая, что попал на очередной костер. В воздухе запахи еды, человеческого тела и медикаментов смешались; в уставших глазах, когда их взгляд не оказывался никем встречен, затаенно блестела настороженность. Леви слышал эти цифры погибших; сколькими из тех, кто сейчас набивает животы рагу Ханджи, на рассвете набьют животы титаны? Взяв у Ханджи с Моблитом еды, Леви направился к своему отряду: Руни радушно указала на место справа от себя. Так получилось, что практически напротив них в кольце солдат вскоре расположились и Эрвин с Ханджи и Моблитом, а чуть поодаль — Шадис, мрачно мешавший рагу медной ложкой. «Интересно, командир разведкорпуса может погибнуть?» — пронеслось в голове у Леви. Исходя из того, что тот занимается только командованием, в бой не лезет, это была самая безопасная позиция в армии — минус, конечно, несчастные случаи, если на ходу тебя из седла выловит какая-нибудь десяметровая тварюга. Леви захотел узнать, как заканчивали прошлые командиры разведки. «Если уж такая амеба, как Шадис, держится так долго, то…» Про себя он пожал плечами. — Ну что ж, раз все в сборе, давайте есть, — голос командира разведки раздался внезапно — настолько, что Леви показалось, будто тот подслушал его мысли и решил сделать сам хоть что-то, чтобы не войти в историю ну совсем уж пустотой. — Нам предстоит еще много работы, — добавил Шадис не вставая, — но сейчас настало время отдохнуть. И небольшое объявление, солдаты. Леви напрягся, замерев с ложкой до боли аппетитного рагу у рта. Вспомнился подслушанный разговор Эрвина и Шадиса во время перекура. — Мы продлим время отдыха и работы и покинем замок в четыре утра. «Он совсем дурак?» — выстрелила пулей мысль в голове Леви, и он автоматически посмотрел на Эрвина — с вызовом: мол, какого хрена? К счастью, Леви, пораженный собственной прыти, уткнулся взглядом обратно в тарелку раньше, чем Эрвин успел встретиться с ним взглядом. Ели, в принципе, молча, только стук ложек о медные миски и был слышен. Из напряженной, мрачной атмосфера стала гнетущей: перебив нарочито беззаботные и веселые разговоры едой, солдаты ненароком дали эмоциям беззвучным строем выйти наружу и нависнуть над собой тяжелым облаком неизвестности. Доели. Стали тоскливо поглядывать друг на друга. Леви заметил, что даже Руни, обычно довольно жизнерадостная, уныло ковыряла носком ботинка каменный пол. — А давайте споем? — предложил вдруг Йохансен. Леви с раздражением посмотрел в сторону Магнуса: вот где выскочка! — Не-е-ет! — мгновенно загудели со всех сторон. — Почему нет? — удивился он, немного обиженный таким ответом. — «Зеленая гавань»? Командир Шадис? Для поднятия духа? Все взгляды устремились на Шадиса. Он сконфуженно опустил черные глазища в пол. — Командир Шадис? — с мягкой улыбкой и легким нажимом повторил Магнус, не сводя с него глаз. Повисло напряженное молчание. — Ладно. Давайте одну, — сдался Шадис, наконец, чем вызвал небольшой всплеск аплодисментов и чей-то свист. — Но только одну! И именно «Зеленую гавань», да. — О-о-о! — воскликнул Магнус, и внезапно его поддержали несколько приободренных голосов выкриками «здорово» и «да». — Тогда, друзья… споем? Я начну, а вы подхватывайте. Посуду отставили в сторону, устроились на наброшенной на пол ткани поудобнее. Садиться на плащи было категорически запрещено кодексом разведкорпуса, Леви вычитал это однажды и был, неожиданно для себя, с этим согласен: как можно сажать свой зад на крылья свободы? Никак не можно. Строго нельзя. Ведь это крылья свободы. — В зеленую гавань ведет узкая тропа, — начал петь приятным, мягким голосом Магнус, — она раскинулась среди лесов, отрешенная, одна. Среди мирских дорог нет подобных ей — каждый, кто идет там, считает ее своей. И после этих строк вот так вот просто, дружно к Магнусу присоединился с десяток других голосов: — Каждый, кто идет там, считает ее своей, — запел хор стройных голосов — мужских и женских. — Каждый, кто идет там, считает ее своей. Леви опустил глаза, упрямо сжав губы. Эту песню постоянно насвистывали в коридоре, и в душевых, и по пути на тренировку; он слышал ее тогда на костре, так скоро после гибели Изабель и Фарлана. Леви ненавидел эту песню. Ненавидел, потому что знал себя достаточно хорошо, чтобы распутать клубок мыслей и чувств и понять, что она слишком настоящая, чтобы оставить его равнодушным, а Магнус, этот красивый ублюдок, поет слишком хорошо, чтобы не задеть его за живое. Он никогда не пел ее, хотя уже успел выучить все слова наизусть. Странно, но даже из-за стены, сейчас, эта песня переносила его домой. Домой, на поросший высокой травой берег реки, где он сидел в обнимку с Изой и смотрел на воду, искрящуюся в свете луны; в его постель, теплую и мягкую, куда, несмотря на бессонницу, было приятно возвращаться; в коридоры штаба разведкорпуса, наполненные спасительной прохладой; в уютную тишину библиотеки, где хранились сотни книг обо всем на свете, и можно было засесть там на целый вечер, растворяясь в историях и отдыхая от себя. «Домой», — повторил про себя Леви и вдруг понял, что это сидит в его груди хорошо. Штаб разведкорпуса, эта бочка с шумными, потными, вечно что-то жрущими, гогочущими во весь голос со всякой ерунды, бесхитростными, заботливыми, добрыми, смелыми, прекрасными селедками-разведчиками, и правда стал для него домом — незаметно для него, ненасильственно. Домом, где его приняли, где ему дали, где спать, что есть; где ему подарили цель. «Я точно псина какая-то», — грустно усмехнулся Леви сам себе, часто-часто моргая, потому что это осознание ощущалось как прощание и как приветствие. — Что же прячет гавань, мне скажи, — продолжал петь Магнус, набирая силу, углубляясь в песню все дальше, растворяясь в ней, но теперь его голос сливался уже не с десятком — с десятками других, терялся в них, снова выбивался на поверхность и, поддерживая песню, как волна — корабль, устремлял ее выше, обнимал ею всю землю. — Все ее секреты покажи… Нет такого, что могу дать я; что такое гавань, реши сам для себя. — Что такое гавань, реши сам для себя… — повторилось в зале, и несколько человек стали негромко хлопать, отбивая ритм. Поющие улыбались. Леви смотрел, как на их лицах пляшут блики света керосиновых ламп; как яркие, живые, сияющие глаза подчеркиваются глубоко залегшими тенями уставших лиц. Но все они, солдаты, один за другим, обхватив колени руками, чуть раскачиваясь из стороны в сторону, присоединялись к песне Магнуса. — Там цветут сады и раздается пенье птиц, — звучал хор, — там у счастья и свободы нет пределов и границы. Там любой мечте есть, где явью стать. Вот бы нам с тобою туда скорей попасть. — Там любой мечте есть, где явью стать. Вот бы нам с тобою туда скорей попасть. Леви посмотрел на Эрвина. И внезапно он понял, что Эрвин тоже стал частью хора. Синхронно и мягко раскачиваясь из стороны в сторону вместе с Ханджи и Моблитом, он пел любимую песню разведкорпуса, выводя по нотам своим красивым, глубоким голосом парящие на крыльях свободы, смелые, простые, честные и прекрасные слова о мечте. — Там любой мечте есть, где явью стать. Вот бы нам с тобою туда скорей попасть, — пел Эрвин. «Там любой мечте есть, где явью стать. Вот бы нам с тобою туда скорей попасть», — вторил ему, и Магнусу, и Руни, и Джерарду, и Томашу, и всему разведкорпуса в своих сердце и мыслях Леви. И он сам не заметил, как начал вместе со всеми хлопать в такт неслышимой музыке, как его душа сжалась. «Скольким из нас посчастливится попасть в свою зеленую гавань?» — Там любой мечте есть, где явью стать. Вот бы нам с тобою туда скорей попасть… Прозвучали и оборвались в зале замка Хайн последние слова песни; вскоре угасло и их эхо, птицей вырвавшееся в далекие коридоры и пустынные просторы у его руин. Стало тихо, и солдаты, расчувствовавшиеся, смущенно смотрели на свои ботинки. — Что ж, — прокашлялся Шадис, выведя всех из транса прекрасной мечты. — За дело согласно спискам! Все стали вскакивать на ноги, началась суета. Кто-то собирал посуду, кто-то лез за списками или пытался протолкнуться к командующим своих отрядов; кто-то уже тащил в зал спальники, которых с собой взяли только два десятка; кто-то уже улегся спать, как был и в чем был, поверх ткани, на которой сидели за ужином, и начал видеть первый сон. С легким стыдом он понял, что, пусть Эрвин и освободил его от строительных работ, отдых ему не был нужен. Что толку? Он все равно не уснет. Зачем место занимать? Аккуратно обходя отправившихся отдыхать солдат, стараясь не смотреть в сторону раненых, пахнущих йодом и крвоью, он вышел в коридор и направился в сторону подвала, где должна была работать строительная бригада Мике. Не спрашивая разрешения Эрвина (который скрылся с Ханджи из виду сразу после слов Шадиса), он решил помочь, чем сможет. — Так, а ты здесь что забыл? — строго глянул на него Мике, едва Леви нарисовался внизу. — Тебе спать положено. Шагом марш. Леви заглянул в его усталые зеленые глаза. — Не засну. — Это чего? — Хроническая бессонница. Дайте хоть делом каким займусь. Носить что-нибудь буду. Мике пригладил усы. — Ну давай, — вздохнул он наконец. — Только не усердствуй. Иначе нам всем не сдобровать. Работа над укреплением подвальной двери шла быстро и, в принципе, не требовала больших человеческих ресурсов. Про себя Леви еще раз похвалил Эрвина, который более чем верно рассчитал, скольким людям можно отдыхать, пока другие работают, чтобы избежать толкучки, суеты и всеобщих переутомлений. Еще Леви подумалось, что его командир, решая, кто в каком порядке будет спать, принимал в расчёт показатели выносливости солдат. Среди тех, кто собрался в подвале, и впрямь были исключительно прыткие лошадки: чего стоит сам Захариус со своим отрядом да и, в принципе, Леви, который в два счета распиливал бревна и враз вбивал куда надо гвозди. Прошло около двух часов, когда над ритмичным стуком молотков возвысился голос Эрвина: — Как дела? Леви, склонившийся с пилой в голых руках над длинной деревянной балкой, поднял голову: Эрвин, такой же заметно уставший, но бодрый, в грязных брюках и рубашке с поднятыми к локтям рукавами, спускался по лестнице. — Два часа прошло, — сказал он. — Время пересменки. Будите товарищей и отдыхать. Солдаты отложили инструменты в сторону, с хрустом стали потягиваться и негромко переговариваться голосами, в которых звучала проявившаяся от подбиравшейся сонливости, как лицо на фотопленке в темноте, глубина с хрипотцой. — Который час, Эрвин? — спросил Мике. — Час двадцать. Леви поджал губы: по старому плану, возвращение должно было быть в два. Раздался шорох подошв о каменные ступени, и Леви, вновь склонившись над балкой, заметил рядом с собой ноги Эрвина. Раз, два — Эрвин замер ровно в шаге от него. — А ты что здесь делаешь? — задал Смит вопрос. — Бессонница, сэр. Попросил лейтенанта Захариуса разрешить мне помочь. На мне это никак не скажется, только руки будут при деле. Разрешите остаться и продолжить работу, сэр? Эрвин внимательно посмотрел на Леви. Затем сказал: — Мне это не очень нравится. Ты уверен, что тебе не нужно хотя бы поваляться? Спину выпрямить? Не сводя с него глаз, Эрвин помолчал, а потом добавил: — Я не хочу на тебя давить, Леви. Однако, я думаю, ты понимаешь, что я рассчитываю на тебя. А дорога назад… Она будет тяжелой. — Вы думаете, будет много титанов? — Я не знаю, — отозвался Эрвин и вдруг сказал: — Но это не так важно. — А? — изумился Леви. — Большинство солдат все равно будут слишком уставшими, чтобы сражаться с ними с обычным успехом. Поэтому риск смертности по дороге домой вдвое выше, чем по дороге сюда. — Почему мы все-таки выходим в четыре? — после паузы спросил Леви прямо. Эрвин совсем не удивился его вопросу. Напротив, у Леви возникло чувство, будто бы он ждал, что Леви его об этом спросит. — Таково решение командира, — пожал Смит широченными плечами. — Но вы изначально приняли другое решение? — Я не командир. Мое слово не закон. Леви едва сдержался, чтобы не обматерить Шадиса вслух. Эрвин это как будто угадал, сказав с мягкостью, какой у предыдущих слов не было: — Неважно, что было решено. Главное — что теперь с этим делать. Я выбираю рассчитывать на тебя, как и раньше. Однако я начинаю переживать, что ты остаешься без отдыха. Иди полежи. — Там очень тяжело, — негромко отозвался Леви, глядя в сторону. Стало тихо. — Господи, какой же ты упрямый… — прошептал Эрвин. Леви словно молнией пронзило. Он вскинул глаза на Эрвина, и внезапно их взгляды столкнулись с такой силой, с таким чувством, что мостик, выстроенный их намерениями от радужки к радужке, застрелял искрами. Сердце Леви подбросило вверх, к горлу; тихий, но слышимый выдох вырвался из его разомкнувшихся губ. — Какой командующий, такой и рядовой, — проговорил он. — Вам разве не нужно отдыхать… сэр? Эрвин поднял уголки губ и ответил: — Мой мозг сейчас воспален заботами до такой степени, что я буду пытаться решить вопросы разведкорпуса во снах еще две недели после вылазки. Так что для меня это бесполезно. Но на тебя я буду давить. — Почему? — Ты пользовался приводом, — просто ответил Эрвин. — Я — нет. Ты занимался сейчас строительными работами. Я — нет. Ты выполнил больше физической активности, и я хочу, чтобы твои мышцы отдохнули. Потому что по дороге домой кувыркаться в десятках метров над землей на газу да троссах придется тебе. Я просто предупреждаю тебя, Леви: ты будешь первым, кому я буду отдавать приказы. В коридоре, ведущем в подвал, раздались шаги, послышались сонные голоса, но Леви с Эрвином не разорвали зрительного контакта. — Леви? — коротко спросил командующий о главном. — Не заставляйте меня бороться с вами, — Леви поднял уголки губ. Я ведь могу и победить. Эрвин замер, чуть приподняв брови, шире распахнув ясные голубые глаза. Леви увидел, что даже его зрачки стали больше. Он разомкнул красиво очерченные бледные губы, чтобы что-то сказать, как вдруг подвал резко наполнился солдатами. Мике, не растерявший запала, стал быстро объяснять новоприбывшим, что к чему. Эрвин посмотрел на солдат, затем перевел взгляд на Леви. Что-то в его лице изменилось, а затем он сказал: — Как знаешь. Я предупредил. И вышел.***
Построение у ворот замка началось в 4.10 — это время озвучил Магнус, направляясь к левому флангу. Опаздывали. Взбираясь на лошадь, Леви ежился от холода: скоро светало, а время на заре, как известно, самое суровое. Ледяной ветер прошибал его до костей, пальцы с трудом сгибались, и Леви не верилось, что сейчас лето. Он окинул взглядом ряды разведчиков: уставшие, серые, заспанные, с красными от недосыпа глазами, они подрагивали в седле от холода и избегали смотреть по сторонам. Леви глянул на собственные руки. «Поработаем?» Появился Шадис. Справа от него, вырываясь вперед, шагал Эрвин. Серьезно сдвинув брови, он лихо вскочил на лошадь, стоявшую рядом с лошадью Леви, и взялся за поводья, упрямо глядя перед собой. «Он очень зол», — догадался Леви. Долго стояли на месте: Шадис подозвал к себе командующих отрядами, что-то объяснял, хмурясь. Эрвин подошел к ним верхом, но, казалось, их не слушал: сосредоточенно изучал карту местности, щурясь и делая карандашные пометки. Тем временем тьма, расстилавшаяся над землей, стала зыбкой, начала рассыпаться. Полоски мутного утреннего света делали прорехи в ее ткани, вонзаясь в землю, словно копья. Частички ночи, как пепел, одна за другой размыкали объятия и таяли, поднимаясь ввысь. На востоке забрезжил рассвет. Интересный факт о Леви: Леви не был спокойным человеком. Он был человеком, который хорошо умел держать себя в руках и попросту никогда — ну, или почти никогда — не переходил на крик, разве что мог рыкнуть что-то. Но Леви раздражало решительно многое, его бесконечно сильно злили тупость и нерешительность. Поэтому сейчас, бросив еще один взгляд на разведчиков, он стал закипать. «Да сколько можно жевать сопли?.. Нам хана, если мы прямо сейчас, сию же минуту не понесемся обратно». Его мысли словно услышал Эрвин. — Командир, — раздался его спокойный-преспокойный, красивый голос, который, как по команде или под гипнозом, заставил всех солдат перестать трястись, выпрямиться и поднять головы. — Светает. Я предлагаю выезжать сию же минуту. — Да. По коням! — рявкнул Шадис, кивая командующим. Леви вновь взглянул на Эрвина: тот направлялся к нему, к ним — к своему отряду. Внезапно он остановился рядом с Мике, который коснулся его ноги. Смит склонился к нему, сдвинув брови. — Утро пахнет дождем, — услышал Леви. Эрвин выпрямился, озабоченно глядя на Мике, кивнул. Подошел к отряду, остановился, спросил, возвышаясь над всеми ними на белоснежной лошади на фоне руин замка Хайн и грозного, сизого неба: — Готовы? — Да, сэр, — хором отозвался отряд. — Хорошо. Будьте предельно внимательны и осторожны. — Есть, сэр! Эрвин выразительно, проницательно, строго взглянул на Леви. Подошел вперед, поравнялся с ним верхом, остановился. Почувствовал тепло, исходящее от его тела; почему-то его взгляд очертил его профиль и шею, впиваясь в Адамово яблоко. Он заставил себя поднять глаза и посмотреть Эрвину в красивое лицо. — Как ты? Этот вопрос. Леви облизал сухие губы. — Я в порядке. Я все сделаю. Полагайтесь на меня. Пожалуйста. Эрвин посмотрел на него долгим, изучающим взглядом. Серьезно кивнул: — Полагаюсь. — Разведкорпус, вперед! — рявкнул Шадис, и порыв нещадного ветра, стремительно погнавшего по небу тяжелые облака, разнес его голос над равниной. Солдаты развернули лошадей на курс стены Мария. С тем, как командир разведкорпуса — «жаль, что не Эрвин Смит» вырвался вперед, строй разбился на отряды и помчался, разрастаясь все шире и шире, в свою зеленую гавань.