Голос в его голове

Му Цин ненавидит одиночество. Потому что его одного всегда недостаточно. У него мыслей больше, чем может вместить одна голова. Они дерутся друг с другом, сталкиваются, переливаются через край, вкрадчиво твердя на ухо одни и те же фразы. «Ты жалок». «Тебя презирают». «У тебя никого нет». «Как думаешь, почему от тебя ждут только худшего?» «Ты считаешь, что достоин чего-то большего?» «Почему тебе всегда мало?» Он ненавидит это. Ненавидит свои мысли, которые почему-то звучат голосом Фэн Синя. Точно таким же, как и тогда, восемьсот лет назад. Когда Му Цин ушел. Когда Му Цин еще искренне верил, что после собственного вознесения сможет помочь тем, о ком столько лет заботился. «А ты когда-нибудь имел на это право?» «Ты помнишь, благодаря кому у тебя вообще появился шанс?» Голос звучит громко и знакомо, играет на самых тонких струнах, которые без труда разрушают каменную клетку и рвут на кусочки спрятанную туда душу. Му Цин ведь тоже не железный, хотя скрипит зубами и не просит помощи. «А ты ее и не заслуживаешь». Голос не затыкается, но сейчас он гораздо тише обычного. Может, потому что озадаченная улыбка Се Ляня прогоняет всех демонов. С Му Цина хватит. Натерпелся. Он чувствует, что ледяная рука хватает его за горло, раздирает сердце и гордость, поливает огнем щеки, но слова, которые давно должны были быть сказаны, все равно вылетают из-за обкусанных губ. — Я очень хотел… стать твоим д…д…другом. И голос наконец-то замолкает, оставляя в голове звенящую тишину. Глаза Се Ляня удивленно расширяются, а Му Цин выдыхает. Его не презирают, не ненавидят, не отмахиваются от него. Он что-то значит. И генералу Сюанчжэню впервые за несколько столетий кажется, что все будет хорошо, что бы ни произошло дальше. Потому что мыслей становится все меньше, а обиженный мальчик из бедной семьи с надеждой выглядывает из самого темного закоулка души. Но он должен был знать лучше. Каждый раз, когда Му Цин протягивает к небесам свои израненные руки, каждый раз, когда он наконец-то начинает надеяться, каждый раз, когда голос затихает, небеса отворачиваются от него, втаптывая в грязь робко поднимающуюся голову. Он должен был знать. Он не хочет верить. Ублюдок Фэн Синь лежит на боку и, блять, не шевелится. Му Цин не хочет в это верить. Только не сейчас. Не после того, как Фэн Синь нес его на своей спине, говорил слишком много, раздвигал темные губы в наглой ухмылке. Не после того, как они только начали понимать друг друга. Му Цин не может двигать ногами, но все равно подползает, цепляясь руками за острые камни. От вида крови его давно уже не выворачивает. Блевать хочется, когда кровь вытекает из такого знакомого тела. Грудь Фэн Синя вся в больших дырках, а Му Цин отстраненно думает, что сейчас бы пригодились игла и нитка. Он зашьет его точно так же, как чинил когда-то одеяния Се Ляня, передаст ему духовные силы. Он сможет защитить. «Сможешь ли?» «Ты не умеешь защищать. Только защищаться и бежать, поджав хвост». Неправда. Му Цин упрямо сжимает зубы и мотает головой. Ему плевать, что Фэн Синь не дышит. Он небожитель, а небожители просто так не умирают. Передавать духовную энергию в пустоту — не самое приятное чувство. Но Му Цин напуган. «Ты боишься, что он умрет или просто не хочешь оставаться один?» Фэн Синь до сих пор не сделал ни единого вдоха. «Ты не хочешь его потерять или не хочешь, чтобы он ушел, не сказав, как относится к тебе?» Голос не замолкает, насмехаясь над Му Цином, который все продолжает свои тщетные попытки. Он замечает, что не один, когда на плечо опускается тяжелая рука. Взгляд Се Ляня абсолютно пуст, а в его волосах исчезают осколки серебряной бабочки. И Му Цин понимает, что уже ничего и никогда не будет хорошо. Что он снова остался один. Обожженные пальцы стискивают заляпанные кровью белые одежды Наследного принца, а слезы текут по бледному, кривящемуся лицу. В первый раз за несколько сотен лет Му Цин отчаянно рыдает, цепляясь за последнего, кто у него остался. Хотя бы физически. Душа Се Ляня разбилась на маленькие осколки и эгоистично помахала мозолистой рукой. Му Цин снова остался один. И только темная тонкая фигура, полная детской обиды и злости, маячит рядом с ним, поглаживая его по голове несуществующей рукой.