More Than Words (Breaking the Curse that Brought Us Here)

Этим утром Минхо чувствует себя очень уверенным. Практика с Джисоном и Чанбином прошлым вечером придала ему немного уверенности в своих силах, так что когда он возвращается в кабинет после завтрака вместе с Сынмином, то чувствует, что готов показать ему что-то хорошее. Пак выглядит впечатленным, но у него есть пара комментариев и советов для них. Инстинктивная реакция Минхо на его советы — это раздражение, потому что он привык к тому, что все его учителя раздражали, но он заставляет себя слушать и становиться лучше, потому что сейчас его учитель действительно знает, как правильно. К тому же, это может быть опасно. — Вам нужно быть внимательнее, — отмечает Пак, и Минхо приходится сдержать раздраженный вздох. Он занимается этим почти без перерыва с самого завтрака, и он немного устал, и конечно же все идет не так именно тогда, когда Пак смотрит на него. — Я внимателен, спасибо. Мне просто нужно отдохнуть. Или чтобы Джисон или Чанбин были здесь, — говорит он. — Я сделал все правильно только что. Пак безмолвно оглядывает его пару мгновений и согласно мычит. — Вы правы. Сделайте перерыв, и сможете наложить заклинание уже сегодня, — кивает он. — Только убедитесь, что направили магию на проклятие и очистите разум перед этим. Это точно так же, как и исцеление, только вы должны убедиться, что в организме не осталось никакой магии. Я останусь с вами на случай, если что-то пойдет не так. — Поняли. Так и сделаем, — на самом деле, это хорошее замечание. Минхо не привык к тому, чтобы вытягивать магию после ее применения. Не делать этого не опасно, но заклинание не сработает, если он не уберет проклятую магию. Но он уверен, что справится, потому что заклинание не такое уж и сложное. — Мы сможем наложить обратное заклинание уже сегодня днем, — объявляет Минхо за обедом. Все смотрят на него, особенно Чан, Чанбин и Джисон. — Э-э, Пак будет там, если вы согласны. Только чтобы следить за тем, чтобы все прошло спокойно, он не будет колдовать- Поверьте мне, хоть от него есть польза, мы с Сынмином предпочитаем сделать все сами. Учителя… нет, спасибо. — Правда? Вы уже можете это сделать? Так быстро! — восклицает Джисон с набитыми обедом щеками. Сынмин пожимает плечами, но Минхо видит, что он не может сдержать гордой улыбки. Минхо и сам сдерживает в себе гордость, но он и правда впечатлен, что они смогли освоить это так быстро, хоть это и похоже на исцеляющие заклинания. — Вы тоже готовы? — спрашивает Сынмин Джисона и Чанбина, которые коротко обмениваются взглядами и уверенно кивают. — Черт возьми, да, я уже устал от этого проклятия, — Чанбин вздыхает и слегка вздрагивает, и Чан поглаживает его и Джисона по спинам, с гордостью глядя на них. Минхо замечает, что выражение лица Чана немного не такое восторженное, как он ожидал: в конце концов, Чан тот человек, который беспокоится о своих друзьях больше, чем о себе. Может, у него просто выдалась плохая ночь, но он сказал, что заклинание против кошмаров все еще работает, так что Минхо не может понять, почему он такой отстраненный, но это не так важно. Это почти незаметно, так что, может быть, он ошибся, но у него есть ощущение, будто он прав. Может, Чан волнуется из-за Пака, или что-то вроде того. Но Минхо не позволит ему вмешаться, только если что-то не пойдет не так. Он доверяет себе и Сынмину не облажаться в этом. Еда и отдых явно пошли Минхо на пользу, и когда они заканчивают есть и убирают со стола после обеда, он кивает Сынмину, давая ему понять, что готов. Он готов снять проклятия с Чанбина и Джисона. Сынмин тоже готов, и он дает Паку знать. Они собираются в гостиной, и в комнате повисает слегка напряженная атмосфера ожидание того, что должно случиться. Минхо немного нервничает, но это скорее предвкушение, и Минхо волнуется наконец использовать магию для того, чтобы исправить ошибки. Целительство — отличный способ принести пользу с помощью магии, но Минхо всегда больше удавалось не оно, а успокаивающая и снимающая боль магия, так что он хочет воспользоваться этой возможностью, чтобы это изменить. Джисон и Чанбин стоят перед ними, и в их глазах блестит предвкушение. Джисон тянется за рукой Чанбина и сжимает ее в своей ладони. Пак стоит позади них, безмолвно наблюдая за ними, так же, как и ведьмы. — Сделаем оба одновременно? — спрашивает Минхо, оглядывая Чанбина и Джисона и быстро проверяя выражение лица Чана, чтобы убедиться, что он согласен с происходящим. Прочитать лицо Чана ему не удается, так что он обращает все внимание на Джисона и очищает разум. — Да, оба одновременно, пожалуйста, — с тихим смешком говорит Джисон. Минхо обменивается взглядами и кивком с Сынмином, закрывает глаза и глубоко вдыхает. Он концентрируется на магической энергии джисонова проклятия и начинает накладывать обратное заклинание, шепотом бормоча его текст. После этого самая простая часть оказывается выполненной, и теперь ему нужно извлечь магию. Он представляет, как вытягивает ее из тела Джисона, так же, как собирает овощи из своего сада, фокусируясь на том, чтобы сделать все аккуратно и не оставить никакой магии в теле. Он сжимает и разжимает кулак и выдыхает последние слова заклинание. Все должно получиться. Он должен был сделать все правильно. Минхо почти не смеет проверить, остался ли в теле Джисона след магии проклятия, но он правда должен это сделать. — И? — неуверенно спрашивает Феликс, нарушая повисшую в комнате тишину. Он поочередно смотрит на ведьм, Чанбина и Джисона. — Что-то только что произошло. — Да, думаю, сработало. По крайней мере, для меня, — с облегченной улыбкой говорит Сынмин. Он оборачивается к Чанбину и слегка склоняет голову. — Как ты себя чувствуешь, Чанбин? Чанбин думает, и Джисон смотрит на Минхо глазами, полными надежды, безмолвно спрашивая его, получилось ли у него. Минхо проверяет и с облегчением обнаруживает, что не чувствует ни следа магии. — Думаю, я справился, я не чувствую магии, так что… Как ты себя чувствуешь-? — спрашивает Минхо, но Джисон перебивает его, обхватывая его в крепким объятьи. Минхо вскрикивает от неожиданности, запинаясь, и почти падает на задницу, неловко обнимая Джисона в ответ. — Вы сделали это! С первой попытки! Я так вами горжусь. Спасибо вам огромное! — счастливо восклицает Джисон, устраиваясь подбородком на плече Минхо и обхватывая его руками вокруг груди, чтобы удержать их обоих на ногах. — Да? Правда сработало? — Минхо хихикает и моргает, глядя на Джисона, когда он выпускает его из объятий. — Или объятие было под влиянием твоего проклятия? — Нет! Я хотел этого, потому что думаю, что ты заслуживаешь объятия. И мне пришлось даже набраться смелости, чтобы обнять тебя. Если бы проклятие действовало, я бы наверняка поцеловал тебя в губы или вроде того! — Джисон хохочет над собственными словами, и Минхо хихикает в ответ, но комментарий немного застает его врасплох, и он чувствует, как по шее ползет румянец. — Ты хочешь это сделать? — Минхо потирает шею и снова неловко хихикает. Он не очень понимает, как реагировать на этот комментарий, он думал, что Джисону нравится Чан, а не он. — Что? О, нет, не хочу. Вот поэтому это доказало бы, что проклятие все еще действует! — Джисон трясет головой, и они оба смеются. Это вызывает у него облегчение — потому что так ему не нужно много думать. Потом Джисон оборачивается к Чанбину, который сияет улыбкой, глядя на него, и они бросаются в объятия друг друга. — Отличная работа, вы двое, — отмечает Пак, подтверждая, что у них все получилось. Сынмин обнимает Минхо, и Минхо чувствует, как волна адреналина и восторга успокаивается. Джисон и Чанбин присоединяются к ним, и в конце концов все превращается в огромное объятие из восьмерых человек. Это теплое, уютное объятие, и впервые Минхо чувствует, как все восемь из них стали семьей. Когда они отстраняются, Пак уже ушел наверх. Минхо все еще не может осознать того, что он сделал, но Джисон и Чанбин начинают проверять, действуют ли их проклятия. Чанбин заглядывает под диванные подушки с удивительной уверенностью и после этого объявляет, что и правда больше не боится. А Джисон пытается попросить Хёнджина разозлить его. Хёнджин смеется и качает головой. — Я не буду этого делать, прости, — говорит он, похлопывая Джисона по плечу, прежде чем похлопать его по плечу и шутливо добавить: — Ты можешь пойти на крышу и проверить, не хочешь ли ты спрыгнуть. Чан тянется к ним, собираясь остановить их, но Джисон уже спорит. — Нет, спасибо, я просто схожу на кухню, и мы посмотрим, хочу ли я разбить там все или сжечь себя на плите, — смеется он. Чан пытается начать говорить, но Джисон машет руками. — Я шучу. Думаю, у Минхо все получилось. Я не могу это объяснить, но я чувствую себя… спокойнее. “Это хорошо. Вы отлично справились. Я счастлив, что все получилось без проблем,” — говорит Чан Джисону, Минхо и Сынмину. Чанбин и Джисон в тот же миг затягивают его в крепкое объятие. Чан улыбается, пытаясь сказать что-то еще, но Минхо не понимает, что. Может, эти слова не предназначены ему. — Теперь твоя очередь, — говорит Чанбин, поглаживая Чана по голове. Чан качает головой и вздыхает. “Я хотел сказать, что Минхо и Сынмину стоит отдохнуть сегодня.” — Да! Это, должно быть, было так сложно, — добавляет Хёнджин. Минхо пожимает плечами. Было волнительно, но само заклинание было простым. Он удивлен, что Паку удалось наложить такое большое заклинание дважды, после того, как наложил еще одно больше чем вдвое больше этого. Для такого нужна очень впечатляющая магическая выдержка. — Знаете что? Я приготовлю что-нибудь вкусное на ужин, мы это отпразднуем, — объявляет Минхо с широкой улыбкой. Ему бы не помешало немного отвлечься от магии, и он давно уже не готовил настоящего ужина. Еще ему хочется как-то отпраздновать это ощущение сближения между ними, и он думает, что вкусный и сытный ужин только сильнее их сблизит. — Серьезно? Ты не хочешь отдохнуть? — спрашивает Джисон, но Минхо лишь отмахивается. Готовка его расслабляет. Так было не всегда, но когда у него стало это получаться, готовка стало для него чем-то, что позволяет ему отвлечься от событий дня. — Если кто-нибудь из вас хочет мне помочь, присоединяйтесь. Феликс? — Минхо поворачивается к лесному духу, и тот кивает ему, показывая большие пальцы. Чан тоже поднимает руку, вызываясь помочь. Минхо издает протяжный звук, давая ему понять, что увидел его. — Окей, двоих будет достаточно, иначе станет тесно. Чанбин, Джисон, наслаждайтесь свободой, Мин, отдохни немного или типа того. Хёнджин, Чонин, э-э… поприставайте к Сынмину, как хотите. — Спасибо, — с неловкой улыбкой говорит Чонин; Сынмин закатывает глаза, но на его губах тоже появляется улыбка. — Удачи с готовкой. Минхо забирает Феликса и Чана на кухню, и они начинают готовить ингредиенты, пока Минхо пытается придумать рецепт на ходу. Он спрашивает у Феликса и Чана, но Чан, кажется, даже его не услышал. Наверное, Чан чувствует себя вот так куда чаще меня, думает Минхо, похлопывая Чана по плечу и повторяя вопрос. “Не знаю. Я согласен на все,” — отвечает тот с нейтральным выражением лица. Минхо думал, что он будет в более приподнятом состоянии духа после того, как проклятия его друзей сняты. Это не его дело, но он не может не думать, что что-то не так, потому что Чан выглядел немного странно и сегодня утром. Сейчас не время, чтобы волноваться: ему нужно приготовить ужин. Может, Чан просто голоден? Минхо решает сделать что-то небольшое, чтобы все могли перекусить, пока они готовят — может, это поднимет им настроение. Небольшой перекус радует всех, и Чан, кажется, тоже повеселел, но он остается тихим. Но это не значит, что что-то не так, он часто ведет себя тихо, а сейчас он готовит и работает руками, так что Минхо решает, что в том, что он сегодня неразговорчив, есть смысл. — Эй, Чан-и, ты в порядке? — спрашивает Феликс. О, может быть ощущения Минхо ему не лгали, и что-то и правда не так. Чан качает головой и отвечает, что он в порядке и просто устал. Феликс поджимает губы и кивает. — Ты не против помогать с готовкой? “Да, я лучше буду чем-то занят. Так я забываю, что устал.,” — отвечает Чан. Он неплохо помогает с готовкой, так что Минхо не давит, и Феликс тоже, но на их подсознании остается беспокойство. Когда они наконец заканчивают готовить, Минхо забывает обо всех волнениях, думая только о том, как надеется, что всем понравится еда, которую они приготовили. И если судить по широко раскрытым блестящим глазам Чанбина, тому, как ахает Чонин и тихо пищит Хёнджин, они оценивают приготовленный ужин. — Воу, пахнет так вкусно! — восклицает Чанбин, прежде чем довольно простонать. Он поворачивается к Сынмину и спрашивает: — Сынмин, он всегда так готовит? — Когда ему хочется, — улыбается Сынмин. Минхо пожимает плечами. Обычно он так не старается, потому что готовить для только двоих человек со временем становится нудно и скучно, но раньше он готовил для семьи и друзей. — Вот ты счастливый говнюк! — хохочет Джисон, игриво пихая Сынмина в плечо. — Боже. Чан-и тоже отлично готовит, но мы редко едим вот так. Там тоже нужен свой Минхо. — Эй, ему не так уж и часто хочется, — продолжает Сынмин, садясь за стол. Все остальные тоже занимают свои места, и Минхо ставит на стол последнюю тарелку, объявляя, что все могут есть. Минхо счастлив видеть, как все делят блюда, которые он приготовил, спрашивая друг друга, попробовали ли они то или другое — это и правда похоже на семью. Он думает, что может приготовить что-нибудь и завтра. Джисон падает на кровать со вздохом. Он и правда много съел, и даже после вечерней прогулки он все еще сыт. Еда Минхо была очень вкусной, и Феликс и Чан оказались лучшей помощью для него. Было приятно разделить такой ужин — он чувствовал себя, как дома, но только еда сейчас была лучше. Он переворачивается на матрасе и зовет Чана присоединиться к нему и Чанбину на кровати. Он уже поблагодарил всех поваров за еду, но хочет еще раз выразить благодарность Чану. Или, хотя бы, провести с ним немного времени — они почти не разговаривали с того момента, как проклятие Джисона было снято, и это — по его мнению — слишком долго. Особенно после того, как случилось что-то хорошее, и ему хочется разделить это с друзьями. “Как вы себя чувствуете?” — Чан присоединяется к ним на кровати и Джисон счастлив видеть, как он первым заводит разговор. Весь день он казался уставшим, но он сказал, что кошмаров у него не было, так что Джисон задумывается, есть ли еще какие-то волнения, которые не давали ему уснуть. — Неплохо, — отвечает Чанбин, глядя на Чана вверх ногами, лежа на кровати. — Почему-то я чувствую себя спокойнее. Как будто исчез какой-то зуд. Может, это просто эффект плацебо, но да. — Я тоже, но еще мне кажется, будто я могу постепенно перестать следить за своими мыслями, — добавляет Джисон, глядя на Чана, который бросает на него короткий взгляд, поворачиваясь обратно к Чанбину и ероша их волосы. “Я рад слышать это,” — говорит он с улыбкой. Это не та улыбка с ямочками, но Джисон ценит ее точно так же. Он тянется к руке Чана и тянет за нее, чтобы заставить его лечь, но тот упирается, сидя на кровати прямо. Джисон стонет, и Чан улыбается, прежде чем сдаться и устроиться между Чанбином и Джисоном. Его кудри веером рассыпаются по покрывалам, и матрас слегка прогибается. — Хочешь спать, Чан-и? Я немного устал, — тихо говорит Джисон, двигаясь поближе к Чану, желая насладиться теплом, пока они лежат рядом. Чанбин соглашается ложиться спать, так что Чан показывает им большие пальцы вверх. Они готовятся ко сну вместе, но когда они ложатся в кровать, Чан снова отказывается спать в середине. Джисон дует губы, глядя на него с края кровати. — Ну давай, неужели нам правда нужно уговаривать тебя сегодня поспать в середине? Чан качает головой, но все равно поднимает руки, чтобы поспорить. Джисон сутулится и готовит себя к тому, какие аргументы есть у Чана. “Я правда не против. Чанбин может снова поспать в середине, ему правда нужно восполнить упущенное.” В этом нет совершенно никакого смысла: это Чану сейчас больше всего нужны объятия, это ему нужно восполнить упущенные ночи сна в середине: он не делал этого с того, как начал ночевать на диване в хижине ведьм. Джисон продолжает дуть губы, но ему не хочется спорить: он устал, и ему кажется, что Чанбину стоит что-то сказать, так что он встречается с ним глазами, взглядом указывая на Чана и надеясь, что Чанбин поймёт намек. — Ты уверен? Ты этого заслуживаешь, — говорит Чанбин. Он придвигается немного ближе к Чану. — Ну давай, побалуй нас. "Ладно, хорошо," — сдается Чан, забираясь под одеяло между Джисоном и Чанбином. Джисон берет Чана за руку и вытягивает шею, чтобы поцеловать его в щеку. Чан закрывает глаза, и Джисон чувствует, как уголки его губ дергаются вверх. Чанбин рядом с ними уже засыпает, так что Джисону не приходится ждать, пока он поцелует Чана на ночь. Он тыкает пальцем в свою щеку, чтобы Чан поцеловал его в ответ. Чан оставляет на его щеке только короткий, легкий поцелуй, и это немного расстраивает, но он наверняка устал, так что Джисон принимает его и наслаждается всем теплом, что может получить. На следующее утро Джисон просыпается из-за ощущения движения под одеялом. Он приоткрывает глаза и видит, что это Чан, выбирающийся из постели. Он тут же начинает скучать по ощущению его тепла рядом с собой, но надеется, что Чану нужно лишь быстро воспользоваться уборной, и он скоро вернется. И Чан возвращается, но, к сожалению, не ложится обратно в кровать. Джисон придвигается ближе к Чанбину, пока ему не надоедает, и он встает. Чан все еще ведет себя довольно отстраненно, но когда Джисон спрашивает его, хорошо ли он спал, он отвечает “да”. Кажется, он в порядке, но Джисон не может не заметить его немного странное отношение к нему. Особенно после того, как Минхо и Сынмин уходят в кабинет, чтобы поработать над его проклятием вместе с Паком, его взгляд едва заметно пустеет. Джисон думает о том, чтобы спросить его об этом, но в то же время ему хочется, чтобы Чан приходил к нему или Чанбину, всегда, когда ему трудно. Обычно он так и делает, но иногда все еще бывают моменты, когда он закрывается. Это чем-то напоминает ему тот раз, когда Чана вдруг накрыло эмоциями, когда они танцевали на том празднике пару дней назад, но сейчас это не то же самое. — Эй, Бин? — шепчет другу Джисон; тот сидит, задумавшись и держа карандаш в воздухе. Все они рисуют, пока ведьмы заняты. Феликсу, Чонину и Хёнджину, кажется, весело, и Джисон и Чан тоже всегда любили рисовать, но Чанбин обычно уходит в себя во время подобных занятий. — А? Да? — Чанбин возвращается в реальность и поворачивается к Джисону, приподняв брови. Он указывает на небольшой ножичек рядом с ним. — Хочешь подточить карандаш? Нет, подожди- Хочешь, я сделаю это за тебя? Я теперь не проклят и могу! — Э-э, нет, — Джисон хихикает, видя энтузиазм Чанбина. — Я просто хотел спросить, не заметил ли ты что с Чаном что-то странное, — он решает не жестикулировать в этот раз, не желая, чтобы кто-то подсмотрел их разговор. — О, — умно отвечает Чанбин. Пару мгновений он осознает сказанное, так что Джисон терпеливо ждет, пока он не возвращается в реальность целиком. — Да? Кажется, немного. Хочешь, чтобы я поговорил с ним? Или чтобы мы сделали это вместе? — Я не знаю. Я хотел спросить твоего мнения, — Джисон бездумно крутит карандаш между пальцами, быстро проверяя, слушает ли их Чан с другой стороны стола, но тот смотрит только на лист бумаги перед собой. Они разговаривают шепотом, но это не значит, что Чан их не слышит. Но значит, что он не станет вмешиваться в их разговор. — Я могу поговорить с ним потом, — предлагает Чанбин. Джисон кивает и благодарно поглаживает Чанбина по голове. Он бы тоже хотел с ним поговорить — но Чанбин хорош, даже лучше, чем он, в том, чтобы заставить Чана открыться. А пока Джисон возвращается к тому, чтобы бездумно рисовать фигуры, маленьких человечков и животных. В конце концов, они решают сыграть в игру, где один пишет слово или предложение и передает лист следующему человеку, который рисует то, что было написано, а следующий человек описывает рисунок словом или предложением, и все продолжается дальше. Джисон оказывается в команде с Чанбином, потому что не умеет читать, а его почерк просто ужасный (и нечитаемый), а Феликс присоединяется к Чану. Хёнджин и Чонин играют по одному, так что у них получается четыре команды. Игра оказывается веселой, и Минхо присоединяется к ним на один раунд после обеда. — Сынмин не будет играть с нами? — спрашивает его Хёнджин, бросая на него не такой уж и незаметный любопытный взгляд. Джисону интересно то же самое, но Минхо только пожимает плечами. — Сынмин больше разбирается в такой магии, и он может очень… погружаться в учебу, — объясняет он. — Думаю, перерыва на обед было достаточно для него. — А, ладно. Жаль, — кивает Хёнджин. Минхо не преувеличивал, говоря, что Сынмин может погружаться в учебу, потому что тот не показывается до самого ужина, а потом — пока Минхо не уводит его в гостевую комнату спать. Он даже не выглядит уставшим. Джисон, мягко говоря, впечатлен. — Итак, подведем итог всему, что мы нашли, — радостно объявляет Сынмин, хлопая руками. — Мы обсудили проклятие с Паком, и он сказал, что это довольно трудное заклинание, даже для него. Мы правда никогда не делали ничего подобного. — Да, у меня голова болит от всех этих записей, — добавляет Минхо, качая головой. Внутри Джисона все проваливается — это звучит не так уж многообещающе, и Минхо выглядит так, будто готов сдаться, но Сынмин выглядит полным уверенности. Он не знает, что чувствовать. — Мы все еще придумываем идеи, но Минхо посмотрит, сможет ли он работать с такой магией долгое время; но если он не сможет — то я смогу и сам, — продолжает Сынмин. Он оборачивается к Чану. — Пока еще рано говорить, сможем ли мы сделать это в конце концов, но и слишком рано сдаваться. “Спасибо вам, но прошу, не перетруждайтесь из-за меня,” — отвечает Чан. Сынмин качает головой. — Не волнуйся, даже если я немного перерабатываю — это не твоя вина, Чан. Это мое решения. И кроме того, Минхо все еще будет помогать мне с исследованием, даже если не будет присоединяться к практике, — успокаивает он Чана. — Но, пожалуйста, не перерабатывая, — с коротким смешком говорит Хёнджин. — То есть, я не знаю, что случается, если ты перетруждаешься магически, но… да. — Не волнуйся, это просто будет значить, что я не смогу колдовать какое-то время, или что моя концентрация станет хуже, но, думаю, я достаточно хорош в том, чтобы следить, чтобы этого не произошло, — объясняет Сынмин. — Может, я не такой уж сильный, но выдержка у меня неплохая. — Хорошо, но вам можно делать перерывы и играть с нами в игры, да? Мы были бы очень рады, — Чонин указывает пальцем на Сынмина, и тот смеется и кивает. Они все начинают готовиться ко сну, и Джисон неохотно соглашается, когда Чан снова ложится на край кровати. Чанбин предлагает Джисону лечь в середине, и Джисон соглашается, но Чан поворачивается к нему спиной, и внутри Джисона все скручивается от волнения. Он разочарованно вздыхает и поворачивается на другой бок, чтобы обнять Чанбина. Тот наверняка выпутается из его объятий к середине ночи, но ему проще заснуть, когда он обнимает своих друзей, и по тому, как Чан ложится спиной к нему, он понимает, что он не в настроении обниматься. Джисон просто надеется, что Чанбин сможет поговорить с Чаном и уговорить его открыться насчет того, что его беспокоит. И Чанбин разговаривает с Чаном на следующий день: Джисон видит, как они говорят в спальне, но Чанбин не приходит к Джисону, чтобы рассказать об этом. И Чан тоже, но он продолжает вести себя странно. Это странно и непривычно, и Джисон чувствует себя оставленным в стороне. Он не знает, какого из своих друзей утешать, но в конце концов — он трус, особенно сейчас, когда его проклятие снято, так что он выбирает безопасный вариант — то есть, Чанбина. Он не знает, почему боится говорить с Чаном, но может быть — это потому что ему страшно, что его чувства выплеснутся наружу вместе с его волнениями. Или, может быть, ему страшно, что он обвинит Чана в том, что он не разговаривает с ним, даже не выслушав его. Он не знает, как он будет справляться с такими ситуациями без своего проклятия. Может, ничего и не изменится, но он не знает. Он уверен, что Чан будет терпелив к нему, что бы ни случилось, но сейчас ему просто хочется поговорить с Чанбином. — Бин-и? — зовет он старшего с неуверенной улыбкой. — Как все прошло? То есть, разговор с Чаном. Он в порядке? Чанбин смотрит на него, сидя на диване, и открывает рот, но закрывает его обратно. Он даже не убирает челку с лица, и Джисон тут же понимает, что он что-то скрывает. В его животе все проваливается, и он тяжело сглатывает: когда он видит, что его друзья что-то от него скрывают, то чувствует себя плохим другом, на которого нельзя положиться. Почему они не говорят ему, что происходит? — Значит, что-то случилось. Что? — спрашивает Джисон. Чанбин молчит, и Джисон садится рядом с ним. Он начинает терять уверенность, и не может позволить этому случиться, потому что он явно просто слишком ярко реагирует, но Чанбин и Чан никогда не оставляли его в стороне вот так. — Ну же, Бин. Что-то не так со мной? Вы больше не можете мне доверять? То есть- я понимаю, я младший, и на меня никогда нельзя было положиться- — Эй, эй, перестань сейчас же, — требует Чанбин, смахивая челку с лица и убирая за уши, чтобы серьезно взглянуть на Джисона. Живот Джисона скручивает, но Чанбин не отводит от него глаз. — Для меня ты всегда казался одновременно старшим и младшим братом, потому что ты можешь быть очень взрослым. И я, и Чан всегда готовы были доверить тебе свои жизни, даже до того, как наши проклятия были сняты. Джисон сглатывает и благодарно кивает, закусывая губу, чтобы не расплакаться из-за смешивающихся внутри него чувств беспокойства и благодарности. — Ладно, ты прав. Прости, что засомневался, я… я просто волнуюсь, потому что ты не рассказываешь мне всего сразу. Я… я знаю, что реагирую слишком резко, но… мы ведь всегда рассказываем все друг другу? — Я не знаю, что сказать, потому что, ну… Чан чувствует себя неуверенным, потому что он единственный, кто остался проклятым, — со вздохом признается Чанбин. Джисон недоуменно хмурится: почему Чан не пришел к ним, чтобы поговорить об этом? Это как раз то, ради чего он должен приходить к ним, чтобы они утешили его — Но мы даже не знали о наших проклятиях, пока не встретили ведьм. Четырнадцать лет он был единственным из нас, на ком лежало проклятие. Почему вдруг…? — Джисон обрывается и оглядывается, пока не замечает Чана за обеденным столом, читающего книгу рядом с Хёнджином. Он не может не поморщиться от мысли, что Чан снова чувствует себя обузой для них. — Думаю, это просто иррациональный страх, что теперь, когда мы больше не прокляты, он и правда хуже, чем мы, или что-то вроде того… — говорит Чанбин, но он тоже кажется неуверенным, и это странно, но не успевает Джисон задуматься об этом слишком глубоко, Чанбин продолжает. — Почему бы тебе не поговорить с ним, Сон? Он сказал мне, что ему нужно время, но мне кажется, что нам стоит быть рядом с ним. — Д-да, я тоже так думаю, просто… ты знаешь, что я к нему чувствую- — Джисон замолкает, когда уголки губ Чанбина едва заметно ползут вверх. Он вздыхает. Теперь, когда он больше не проклят, он еще более неуверен в своих чувствах к Чану. Улыбка Чанбина медленно исчезает. — Что такое? — мягко спрашивает он. — Я знаю, ты хочешь дождаться Чана, прежде чем сказать ему о своих чувствах, но я и правда думаю, что все будет в порядке, если ты расскажешь ему. Может, он станет увереннее. Джисон поджимает губы. Сама мысль о том, чтобы рассказать Чану о своих чувствах заставляет бабочек в его животе оживать, но и невероятно его тревожит. Его самый большой страх — это не то, что Чан его отвергнет, хотя его сердце и будет разбито, но то, что Чан не чувствует того же самого и станет давить на себя, чтобы ответить на его чувства. — Если ты не расскажешь ему в ближайшее время, может стать слишком поздно, — шепчет Чанбин. Глаза Джисона расширяются, и он шокировано смотрит на друга. — Что? Что… что это значит? — запинается он. Слишком поздно? Значит ли это, что его чувства к Чану взаимны? Нет, нельзя так просто предполагать это. Хотя, Чанбин знал бы, если бы у Чана были чувства к нему. У Джисона голова кружится от этой возможности, но он не может позволить себе так опрометчиво бросаться в предположения. — Я просто хочу сказать, что Чан крепко держится за свои неуверенности, — говорит ему Чанбин. — Если он убедит себя, что стоит меньше, чем мы, то никогда не примет твоих чувств, взаимны они или нет. Тебе нужно поговорить с ним, пока не стало слишком поздно. О, так Чанбин говорит о том, чтобы он сказал Чану, что тому не в чем быть неуверенным, а не о том, чтобы он рассказал ему о своих чувствах. Нельзя превращать свои чувства к Чану в повод не быть рядом с ним, Чанбин абсолютно прав. — Знаешь что? Ты прав. Никаких оправданий, я поговорю с ним. Чанбин улыбается ему и желает удачи. — Чан-и оценит это, Сон-и. Не волнуйся. Время подходит, и Джисон решает поговорить с Чаном заранее перед тем, как Минхо начнет готовить ужин, на случай, если ему захочется снова помочь на кухне. Он находит Чана в гостевой комнате — наверняка после того, как он воспользовался уборной. — Хей, Чан-и. Можно поговорить с тобой? — спрашивает он. Глаза Чана расширяются, но Джисону не удается прочитать эмоцию, пробегающую по его лицу. Может, он просто удивлен из-за того, что не слышал, как Джисон вошел. Чан кивает, и они садятся на кровать рядом. Джисон чувствует, как его ладошки потеют — он правда не очень-то хорош в подобных разговорах, и ему приходится напоминать себе, что он хочет быть хорошим другом и не хочет, чтобы Чан терял уверенность в себе. — Я слышал ты чувствуешь себя… неважным? Или обузой? Чан смотрит на него и кивает со слегка виноватым выражением лица. По крайней мере, он честен с ним с самого начала, но он не говорит ничего больше, и Джисон все еще не может прочитать его обычно с легкостью читаемое лицо. — Я просто хочу, чтобы ты знал, что я почти что не чувствую изменений в себе после того, как мое проклятие сняли — я просто чувствую себя спокойнее, но это не слишком отличается от того, что я чувствовал до того, как мы отправились в путешествие и я узнал о моем проклятии, — говорит ему Джисон. — И даже если я и чувствовал себя иначе — я все еще вижу тебя как равного, может даже — того, на кого я равняюсь. Я знаю тебя с самого рождения, Чан-и. Мои родители даже шутили, что ты и Чанбин узнали меня раньше, чем они. Ты помнишь? Чан улыбается воспоминанию, и это подталкивает Джисона продолжать. — Ты брал Бин-и с собой, чтобы посмотреть на то, как маленький голый я ревел. Мои родители рассказывали, что ты забирался на табуретку и держал Чанбин-и на руках, чтобы вы оба могли меня видеть, и чтобы я тоже видел вас. Они говорили, что увидев вас я переставал плакать, и это удивительно для новорожденного, но я верю ей, — Джисон тихо хихикает, и Чан беззвучно смеется. “Я не помню достаточно хорошо, чтобы подтвердить или опровергнуть это, но я помню, что ты и Бин-и всегда были счастливее, когда мы были вместе,” — с полной любви улыбкой добавляет Чан. — “Если не считать времени, когда вы оба были противными детьми.” Джисон теперь смеется в полный голос и качает головой. Он похлопывает Чана по ноге, снова становясь серьезнее. — Но мы прошли через столько всего, и мы все еще вместе. Ты всегда был самым ответственным из нас, удерживал нас от того, чтобы стать слишком противными, и мы благодарны тебе за это. Ты много значишь для нас, слышишь, Чан-и? “Да, я знаю. Спасибо,” — говорит Чан. — “Я люблю вас, и когда-нибудь я поверю, что достоин вашей любви так же, как вы двое — моей.” — Хорошо, я и правда надеюсь на это. И на то, что ты придешь к нам всегда, когда будешь чувствовать себя так, — мягко говорит Джисон, кладя руку на бедро Чана. Чан кладет ладонь сверху, и по коже Джисона бегут мурашки — но Чан лишь убирает его ладонь с себя. Лицо Джисона заполняется разочарованием, но он пытается это скрыть. “Со мной все в порядке, спасибо, Джисон,” — Чан показывает эти слова так, что Джисон чувствует, что разговор окончен. Но он еще не удовлетворен, и хочет хотя бы утешить его еще немного. Чану ведь не помешает объятие, так? Обниматься всегда приятно. Он раскрывает руки и склоняется вперед, чтобы заключить Чана в объятие, но тот кладет руки на его плечи и отстраняет его. В Джисоне все проваливается от беспокойства — Чан никогда не отказывался от объятий. По крайней мере, на памяти Джисона. Джисон бы даже сказал, что объятия были важной частью их отношений. Они всегда находили успокоение в том, чтобы держать друг друга в руках. Или Джисон только так думал. Должно был, он морщится, потому что на лице Чана тоже читается разочарование. “Я не в настроении, прости,” — говорит он, и Джисон волнуется лишь сильнее. Он всегда мог рассчитывать на то, что Чан не откажет ему в объятиях, в отличие от Чанбина, который иногда предпочитает выбирать проявления любви. — Ты что, заболел? — полушутя спрашивает Джисон — но Чан, кажется, не в настроении и для шуток, потому что его брови все еще слегка нахмурены. — Ты… ты никогда не отказывался от объятий. Тебе настолько плохо? Чан качает головой. “Мне просто нужно время, чтобы перестать загоняться,” — говорит он, опуская взгляд на свои колени. Джисон с каждой секундой волнуется все сильнее. Он просто ненавидит видеть Чана в таком состоянии: таким неуверенным в себе и закрытым. — Могу ли я что-то для тебя сделать? — Джисон привычно кладет ладонь на его колено, но Чан вздрагивает так, будто касание его обжигает, и Джисон быстро извиняется, убирая руку. “Не трогай меня, пожалуйста,” — Чан отодвигается от Джисона, и он искренне недоумевает; его немного ранит такая резкая перемена в настроении Чана. — “Оставь меня одного.” — Прошу, не отталкивай меня, Чан-и, — молит он; отчаяние заполняет его изнутри. Он не понимает, почему Чан вдруг так реагирует: Чанбин описал все так, будто Чан лишь немного расстроен, надумывает что-то — ничего такого, чего они не видели раньше, с чем уже не справлялись, но это куда хуже. Начиная с того, что он избегает спать в середине кровати, поворачивается к Джисону и Чанбину спиной, и заканчивая тем, что он просит Джисона уйти и прекратить касаться его. “Джисон.” — нетерпеливо говорит Чан, сжимая челюсти. — “Просто оставь меня одного, ладно? Разговор окончен.” — Ч-что? — заикается Джисон. Он чувствует себя потерянным: будто Чан вдруг стал кем-то другим, кем-то, кого он больше не понимает. Где тот друг, который всегда приходил к нему, когда они сталкивались с чем-то трудным? “Послушай, я не хочу обидеть тебя, пока чувствую себя плохо, так что тебе лучше оставить меня одного,” — последние слова Чан показывает медленно, почти приказывая, и теперь Джисон чувствует, как его пульс ускоряется, и он начинает злиться. Во всем этом нет никакого смысла. Чан поднимается на ноги и направляется к выходу из спальни, но Джисон не может его отпустить. Он встает и зовет Чана по имени. Тот останавливается, но не поворачивается к нему лицом. — Почему ты так себя ведешь? — спрашивает он; его голос слегка дрожит от возмущения. Он чувствует, как в его голове все горит, когда Чан не отвечает ему, его щеки пылают. — Ты никогда- я не понимаю. Что с тобой случилось? Чан оборачивается, сжимает челюсти, явно так же возмущенный поведением Джисона. “Что тебе непонятно в том, что я хочу, чтобы ты оставил меня одного?” — говорит он; его пальцы двигаются резко, и Джисон прикусывает губу видя эти грубые слова. — “Ты не помогаешь мне сейчас, Джисон. Пожалуйста, послушай меня и оставь меня одного. Я хочу побыть в одиночестве.” — Я не понимаю, почему ты вдруг так себя ведешь! Как будто ты другой человек! — голос Джисона ломается посреди фразы, но ему удается восстановиться и проглотить гнев. “Не усложняй все, Джисон. Тебе не нужно знать всего!” — жесты Чана резкие и полные злости, и его слова ранят, словно ножи. — Я думал, мы делились друг с другом всем! “Не веди себя так,” — Чан качает головой; его челюсти все еще напряжены, и глаза — полны эмоций. — Как? — Джисон просто не понимает, что происходит. Он больше не может прочитать Чана, не может его предсказать. “Не делай все только хуже. Не заставляй меня чувствовать себя виноватым,” — обвиняет Чан. — Но что мне тогда делать? Как- как я должен узнать-? — Джисону хочется кричать от разочарования, потому что он не может подобрать слов — но его перебивает звук открывающейся двери и входящий в комнату Минхо. Джисон тут же закрывает рот и поджимает губы, опуская взгляд на свои ноги. — Хей, Чан, хочешь помочь мне- — начинает Минхо, но обрывается, когда Чан поворачивается к нему; Джисон видит, что его лицо все еще напряженно. Минхо моргает и смотрит на Джисона с легким недоумением. — Я прервал что-то? Вы в порядке? “Мы договорили. Я помогу тебе с готовкой,” — Чан смотрит на Джисона в последний раз, но отворачивается, не успевает Джисон поспорить. Джисон чувствует, как его лицо горит от стыда, и глаза начинает щипать от слез. Он ничего не понимает, он расстроен, зол, но больше всего — ему больно. — Чан! — зовет он в последний раз, больше, чтобы выпустить это из себя, но в нем теплится и маленькая надежда, что Чан вернется, обнимет его, и они обсудят все вместе, что все это — просто недоразумение. Чан выходит за дверь, игнорируя его, но Минхо останавливается и взволнованно смотрит на него. Он не говорит ни слова, но остается в комнате, пока Джисон жестом не показывает ему идти готовить. Когда Минхо выходит, Джисон падает на пол и прячет голову в коленях, обхватывая ее руками. Его глаза горят, но он не может даже заплакать — мысли о Чане превращаются в запутанный беспорядок в его голове. Он даже не замечает, как Чан оборачивается, чтобы взглянуть на него сквозь приоткрытую дверь, и как его глаза блестят точно так же, а лицо — так же полно боли. Конец девятнадцатой главы.