Счастлив, зная, что ты в порядке
5 июля 2022 г. в 10:00
Джисон медленно открывает глаза и слегка ерзает на месте, заставляя одеяло зашуршать. Он встречается взглядом с полуприкрытыми глазами Чанбина и притягивает того ближе к себе. Чанбин напрягается и упирается руками Джисону в грудь, мягко отталкивая его от себя.
— Осторожнее, Сон-и. Тебе будет больно, — шепчет он. Джисон выдыхает и качает головой, шепча в ответ мягкое “все хорошо”, снова обнимая Чанбина. Теперь Чанбин расслабляется, позволяя голове утонуть в подушке. — Доброе утро, — шепотом продолжает он, гладя Джисона по щеке в приветствии.
— Как ты себя чувствуешь? Тебе снились еще кошмары? — мягко спрашивает Джисон. Чанбин качает головой; челка спадает ему на глаза. Он смахивает ее в сторону, но Джисон знает, что она вернется обратно спустя считанные секунды.
— Я не помню, что мне снилось, но после первого все стало не так плохо, — отвечает он. Джисон кивает и обнимает его крепче, успокаивающе водя руками по его спине. Чанбин довольно вздыхает, и Джисон понимает, что он снова засыпает, но заставляет себя проснуться.
Чанбин стонет и потягивается, и Джисон выпускает его из объятий. Его друг садится на кровати, проводит рукой по волосам, ероша их, и смотрит на чашку на прикроватном столике.
— Хочешь выпить чаю сейчас? Или хочешь еще проснуться?
— Я подожду до завтрака, — говорит Джисон, медленно садясь, довольный тем, что теперь не чувствует раздражающей рези в животе — только легкое покалывание. Чанбин выпячивает нижнюю губу и щурится, глядя на него.
— Ты уверен? Лучше не рисковать, если ты провел без него всю ночь, — Чанбин снова пропускает пальцы сквозь спутанные ото сна волосы и перелезает через Джисона. чтобы выбраться из кровати, так что Джисон садится на краю, чтобы дать ему место.
— Я не провел без него всю ночь, — тихо признается он. Он вспоминает прошлую ночь, и ему становится слегка неловко за то, каким неуклюжим он был и как легко заплакал. Он просто ненавидит, когда у его друзей кошмары, и он был так расстроен собой после того, как ударился бедром о прикроватный столик.
— Нет? Но ты ведь не выходил в уборную, да? Тебе нужно сходить сейчас? — Чанбин останавливается, и теперь он стоит у кровати, глядя на Джисона. Со своего места рядом с платформой, на которой стоит кровать, он почти на одном уровне с Джисоном, сидящем на ней. Брови Чанбина хмурятся в любопытстве, и Джисон неосознанно прикусывает губу.
— Я вышел, — говорит он, пытаясь держать голос спокойным. — Сам.
— А, хорошо, — кивает Чанбин, беря в руки одежду для себя и Джисона. Он бросает вещи Джисона ему и начинает переодеваться. У Джисона в животе все скручивается, пока он ждет следующего вопроса. — Ты справился без боли?
Джисон пожимает плечами. В животе зарождается неприятное чувство — не хочется говорить Чанбину, что произошло, но и не хочется ему лгать. Не хочется, чтобы Чанбин ругался или волновался за него больше, чем это нужно, но он знает, что Чанбин будет. — Я, э-э… я ударился о прикроватный столик когда возвращался, так что не совершенно без боли, но в остальном…
— Твоя рана? — Чанбин надевает рубашку через голову и смотрит на Джисона широко раскрытыми глазами. Джисон качает головой и указывает на свое бедро — которое хоть и близко к ране, но недостаточно, чтобы причинить ей вред. — Так ты выпил чай после этого? — Джисон кивает. — Как ты вернулся сюда, чтобы взять чай? Я знаю, тебе больно ходить даже в хорошие дни. Ты разбудил Чан-и?
— Это так важно? Я выпил чай и лег спать, — бормочет Джисон скидывая с себя пижамные штаны. Он знает, что Чанбин расстроится, если услышит, что он позволил Минхо ему помочь, так что надеется, что друг бросит эту тему, но этого не случается.
— Для меня важно! Я хочу знать, в порядке ли ты, даже если ты справляешься сам, — жалуется Чанбин — его голос почти что ноющий, как всегда рано утром. Обычно Джисону это кажется очаровательным, но сейчас ему немного неловко.
— Минхо проснулся из-за того, что я плакал, и я не хотел будить вас, так что он помог мне, — он быстро выдыхает слова и прячется за рубашкой. Чанбин резко вдыхает.
— Ты позволил Минхо помочь? — он почти выплевывает имя ведьмы и Джисон слабо вздрагивает, но быстро берет себя в руки и опускает рубашку, чтобы серьезно взглянуть на Чанбина. Он не станет слушать его жалобы, потому что Минхо был к нему добр и терпелив прошлой ночью.
— Да. Да, позволил, — твердо говорит он. — И что такого?
— Я не доверяю ему, и мне не нравится, что ты оказываешься в уязвимом положении наедине с ним! — срывается Чанбин. Джисон чувствует, как его щеки горят от стыда и возмущения.
— Я не ребенок, Чанбин! — спорит он, и ему хочется встать на ноги, показать, что он совершенно серьезен, но ему будет больно или он будет выглядеть совершенно по-идиотски, и этот факт расстраивает его только больше. Он сжимает кулаки и глубоко вдыхает. — Я знаю, что ты заботишься обо мне, но не нужно относиться ко мне, как к беспомощному ребенку, который не умеет принимать решения!
— Я не хочу это сказать. Ты не ребенок, — вздыхает Чанбин. — Просто я хочу, чтобы ты приходил ко мне или к Чан-и в таких ситуациях. Мы можем помочь тебе лучше.
— Я не пошел к тебе, потому что тебе снился кошмар, и Чан-и точно в последнее время плохо спит точно из-за этого. Минхо просто принес мне чай, и я пошел обратно в кровать, не о чем волноваться, — пока Джисон объясняет Чанбину ситуацию, в дверь спальни стучит Чан, заглядывая внутрь с взволнованным лицом. Отлично, еще один обеспокоенный друг.
“Что происходит?” — спрашивает он. Чанбин и Джисон начинают объяснять, перебивая друг друга, но в конце концов позволяют друг другу рассказать свою часть истории. (Хотя, на самом деле, здесь есть только одна часть истории: только Джисон испытал ее прошлой ночью.) Чан глубоко вдыхает и задумчиво сжимает губы. “Думаю, ты был прав, что не разбудил Чанбина после его кошмара, но если дело важное, тебе не нужно стесняться будить нас.”
Конечно, он это скажет, думает Джисон.
— Я знаю, Чан-и. Я разбудил бы вас, но в этом не было нужды. Я был неуклюжим, Минхо проснулся, сделал мне чай, и я пошел обратно в постель! Почему мы все еще обсуждаем это? — он фыркает и скрещивает руки на груди, но живот отдается болью, и он опускает их. Он стонет, сжимая рубашку в кулаках — потому что ему наверняка не удастся сменить ее без чертовски сильной боли, но и просить друзей о помощи ему сейчас не хочется. Он чувствует себя таким бесполезным — как будто он не способен сделать ничего сам.
В комнате становится ужасно тихо, даже Чан ничего не говорит. Джисон не видит его лица, но украдкой смотрит на его руки, но когда Чан поворачивается к Чанбину, он отворачивается, позволяя им поговорить наедине. Он уставляется на пустое место на стене, пока не чувствует, как матрас прогибается рядом с ним, и тогда поворачивается, видя рядом с собой Чанбина.
— Прости, — говорят они одновременно, и хотя Джисон говорит тише, чем Чанбин, он жестикулирует свои слова. Джисон хихикает, а Чанбин испускает громкий смешок. Напряжение растворяется почти сразу же, как Чанбин поднимает кулак, чтобы толкнуть Джисона в плечо, но передумывает в последний момент, и толкается им в его щеку. Джисон отвечает тем же.
— За что ты извиняешься, Сон?! — возмущается Чанбин, быстро убирая кулак с щеки Джисона. — Это я слишком сильно тебя опекал. Что ты сделал?
— Ну, я сорвался на тебя из-за того, что злился на себя, — Джисон слабо пожимает плечами. Он ненавидит спорить, и, хотя и извиняться он тоже ненавидит, делать это он научился с годами.
Он знает, что лучший способ закончить глупую ссору — это заставить другого улыбнуться. Он с хитрой улыбкой поворачивается к Чанбину.
— Но это не значит, что я не приму твои извинения. Спасибо, Чанбин-и.
Чанбин смеется, но его лицо становится серьезным.
— Я не хотел относиться к тебе, как к ребенку. Я не думаю, что ты ребенок, ты знаешь. Просто ты все еще ранен, и я хочу помочь. Ты не виноват, что не можешь ходить, так что ты правда можешь просить нас помочь, хорошо? Ты не ребенок в моих глазах из-за этого.
Джисон кивает. Он знает, что Чанбин видит в нем старшего брата — конечно, они все берут пример друг с друга, но (может, из-за проклятия) Чанбин всегда воспринимал Джисона как своего старшего брата.
Джисон не понимает, почему, — потому что по сравнению с Чаном Джисон и вправду иногда кажется ребенком. Прямо сейчас он и чувствует себя, как настоящий ребенок — хотя и не хочет этого. Он хочет быть опорой для своих друзей, а не заставлять их волноваться о себе.
Джисон чувствует ладонь на своем колене. Чан встает перед ним, с нежностью глядя на него, и позволяет своим пальцам задержаться на его колене чуть дольше, чем Джисон ожидал, прежде чем начинает жестикулировать.
“Знаешь? Мне сегодня снился хороший сон,” — начинает он, и Джисон любопытно склоняет голову. — “Ты и Чанбин пели вместе. У тебя были цветы в волосах, и ты рассказал мне, что Чанбин наконец-то позволил тебе заплести его волосы. Я не помню всего, что случилось, но это был один из тех снов, где я мог делать что-то руками и говорить одновременно. Я рассказывал вам о песне, которая застряла у меня в голове, но вы не могли перестать обнимать меня, вместо того, чтобы слушать. Я поцеловал тебя в щеку, чтобы привлечь твое внимание, и…”, — Чан прерывается, и на его губах появляется мягкая улыбка.
“Ты поцеловал меня в ответ. На самом деле — даже несколько раз. Это было… Да, мне понравится этот сон. Я проснулся счастливым. Так что, думаю, ты выбрал верное время, чтобы не будить меня. Но даже если бы ты разбудил, я бы все равно увидел тебя, и… Ты, наверное, знаешь, но… Я засыпаю счастливым, зная, что ты в порядке.”
Сердце Джисона становится вдвое больше в размерах, и он не сдерживает широкой улыбки. Он с таким облегчением узнает, что Чану наконец приснился хороший сон, и у него внутри все переворачивается от того, с какой улыбкой Чан об этом рассказывает. Улыбка Чана тоже растет, и он отводит взгляд, столкнувшись с Джисоном глазами.
— Не стоило так меня смущать, Чан-и, — хихикает Джисон, и у по нему пробегают мурашки — но, может быть, легкий трепет в животе это всего лишь, заживающая рана. (Он знает, что нет, знает, что это из-за Чана.) — Я рад, что тебе приснился хороший сон. — Он тянется вперед и обхватывает руки Чана своими, легко их сжимая, потому что знает, что Чану это нравится. Потом он поворачивается к Чанбину. — Вам обоим.
Он вновь смотрит на Чана.
— И… я был бы не против, если бы ты поцеловал меня, как в своем сне, Чан-и, — говорит он, пытаясь сдержать широкую улыбку. Чан безмолвно смеется, и кончики его ушей алеют, но он склоняется ближе и оставляет на щеке Джисона маленький поцелуй, не отпуская его рук. Щека Джисона горит, и ему хочется поцеловать Чана в ответ, но тот уже выпрямляется.
Чанбин улыбается и поглаживает Джисона по спине. Чан отпускает левую руку Джисона, чтобы нарисовать кружок на его груди указательным пальцем правой руки. “Я люблю тебя.” Джисон и Чанбин делают то же самое, и Джисону становится спокойнее от того, что друзья рядом с ним, и даже если они и оказываются частью причины, по которой он расстраивается, — они всегда будут поводом для его улыбки.
— А теперь кто-нибудь, помогите мне сменить рубашку, чтобы мы могли позавтракать, — объявляет Джисон, прежде чем успеет начать думать о том, как сильно он любит своих друзей и начнет болтать об этом до того, как они что-нибудь съедят.
“Конечно, давай я помогу,” — говорит Чан с улыбкой на лице и тянется, чтобы помочь Джисону выбраться из рубашки, в которой он спал, мягко потягивая за ее край и убеждаясь, что тому не придется слишком высоко поднимать руки.
Чан помогает ему и надеть другую рубашку, и он не намного нежнее, чем Чанбин, но есть что-то такое в том, с какой заботой он обращается с ним, как он держит свои руки близко к нему, даже когда это уже не нужно, и это заставляет Джисона чувствовать себя особенно комфортно и расслабленно. Чан всегда был нежным человеком во всем, но этому теплому чувству все равно удается застать его врасплох.
Джисону кажется, что этот момент кончается слишком быстро, но он голоден, и скоро ему понадобится выпить еще чая, так что, должно быть, это к лучшему. Когда все они добираются до гостиной, прошлая ночь кажется ненастоящей.
Но она настоящая — книга все еще лежит на полу. Он и вправду пошел в уборную сам в первый раз за последние полторы недели. И он точно не забыл свой разговор с Минхо.
И три дня спустя он наконец выходит из дома впервые за почти две недели — кроме того одного раза, когда Чанбин вынес его на руках в сад, чтобы он мог посмотреть на кроликов. В этот раз ему удается выйти из дома самому, хотя и очень медленно. Он идет в сад с Минхо и Чаном, пока Феликс, Чанбин и Сынмин собирают в лесу травы, чтобы Феликс сделал еще обезболивающей мази.
Он назвал бы себя скорее домоседом, чем любителем погулять, но он скучал по тому, чтобы быть снаружи — и хотя он не может помочь Минхо и Чану с работой в саду, он рад смотреть и иногда подавать им садовые инструменты, а еще — обнимать пробегающих мимо кроликов.
Еще два дня спустя ему удается провести ночь без чая, и спит он куда лучше, чем раньше. Рана все еще болит, Сынмин просил его сказать, когда она перестанет — потому что боль это знак, что лечение помогает. Его живот выглядит теперь куда лучше, поперек него остался лишь бледно-розовый шрам со слабыми покраснениями, вместо того беспорядка из фиолетового, синего, зеленого и темно-красного, каким он был раньше.
Все это вызывает у него нетерпение поскорее закончить с лечением, но всякий раз, как он приходит к Сынмину, тот говорит ему подождать еще один день. Честно говоря, Джисон знает, что он не готов, когда спрашивает об этом, но ему хочется знать, что он готов, как только это случится.
Когда Джисон почти уже теряет счет тому, сколько дней они провели в доме ведьм — уже как минимум четыре недели — после рутинного осмотра перед сном Сынмин объявляет, что завтра они попробуют усиленное лечение.
— Если ты все еще хочешь, — поднимаясь с колен около кровати Минхо, говорит он, вопросительно поднимая бровь.
— Да, я уже заскучал по мучительной боли, — отшучивается Джисон. Чанбин угрожает ему поднятым кулаком, и говорит, что может обеспечить ее ему, если Джисон так сильно по ней скучает. Джисон смеется, прежде чем повернуться к Сынмину. — Нет, правда. Я все еще хочу. Думаю, это хорошее решение. Мы наконец-то сможем продолжить путь.
—Хорошо. Но ты всегда можешь передумать, — кивает Сынмин. — Я попрошу Минхо сделать тебе еще чая. Спокойной вам ночи. Хорошо отдохните, — Сынмин слабо им улыбается и выходит. Джисон желает ему спокойной ночи в ответ.
Чанбин смотрит на него, слегка поджав губы. Джисон вопросительно поднимает брови, но тот качает головой, заставляя челку упать на глаза.
— Ничего, — бормочет он. — Ну- на самом деле… я просто волнуюсь об обыкновенных вещах.
— Хорошо. Я понимаю. Но посмотри вот так: я просто решаю сжать боль в более короткое время, — говорит Джисон, поворачиваясь к другу. Чанбин отмахивается и убеждает, что он знает это, и наверняка это лишь проклятие дает о себе знать, так что Джисон тянется к нему и ерошит волосы на его голове. — Тогда все хорошо.
Чан тоже говорит им спокойной ночи, и Джисон понимает, что он так же, как и Чанбин, немного волнуется. Джисон понимает, но не собирается отступать от своего решения. Чем быстрее они продолжат путь, там быстрее они перестанут тратить время здесь. Насколько Джисон знает, ведьмы давно уже прочитали все свои книги о заклинаниях и проклятия, но не нашли в них никакой помощи.
“Хорошо, что же, мне пора идти, ложитесь спать,” — Чан прекращает их разговор, пока он не растянулся на несколько часов, как бывает с их ночными беседами. И, как Чан и сказал пару дней назад, — Джисону спится лучше, когда он знает, что Чан в порядке.
Он тянется, чтобы схватить его за руку и не дать ему уйти. Чан останавливается и садится обратно на кровать, с любопытством глядя на Джисона.
— Это всего лишь боль, хорошо? Это временно, — шепчет он, отпуская Чана, чтобы жестикулировать. Чан кивает и сжимает губы в робкой улыбке. Джисон продолжает. — Со мной все будет хорошо. Даже Чанбин это знает.
Чан хихикает. “Даже Чанбин?” — шутит он, заставляя Чанбина жалобно простонать.
— Йа! Бан Чан, я думал, что из всех людей могу доверять именно тебе, — бурчит он. Чан только улыбается, его глаза становятся почти не видны, и на щеках появляются знакомые ямочки. Эта улыбка Джисону так знакома и так драгоценна, и ему хочется защитить это выражение лица, убедиться, что он будет видеть ее до конца своих дней. Еще — ему хочется услышать смех Чана, потому что он уверен, этот звук будет прекрасным. Смех Чанбина он тоже любит.
“Я знаю” — вдруг жестикулирует Чан, и Джисон не уверен, пропустил ли он что-то, пока думал об улыбке и смехе Чана. Чан смотрит на них обоих жестом указывает им лечь. — “Теперь отдыхайте. Мне спокойнее, поэтому я тоже пойду. Спокойной ночи, друзья.”
— Спокойной ночи, — хором говорят они в ответ. Джисон надеется, что все трое из них выспятся этой ночью, потому что это наверняка им понадобится.
Наутро Джисон слегка волнуется — но отказываться от задуманного не собирается. Он справится. Насколько все может быть плохо? Боль явно не будет сильнее, чем в первые сутки. Когда он ложится на диван, от подушек все еще слабо пахнет Чаном — этот запах его успокаивает. Феликс готовит обезболивающую мазь и мягко наносит ее на живот Джисона вокруг шрама, пока не наступает онемение.
Все собираются вокруг дивана, и ему немного неловко, когда за ним так наблюдают, так что он просто упирается взглядом в потолок. Сынмин подходит к нему и усаживается на табурет, чтобы быть на одном уровне с Джисоном.
— Ты все еще согласен? — откуда-то позади Сынмина спрашивает Минхо. Джисон убежденно уикает. Он глубоко вдыхает, чтобы успокоить нервы.
— Давайте покончим с этим, — выдыхает он. Он не знает, хочет ли взять друзей за руки или просто закрыть глаза и не видеть их взглядов, пока все не закончится. Ему не дают решить, потому что он чувствует, как в его руке оказывается чужая. По ее размеру и мягкости кожи он понимает, что это рука Чана.
Он поднимает взгляд и видит Чана, который улыбается ему нежно, но взволнованно. Потом Чан поднимает подбородок и пару раз двигает бровями. Джисон следует за его взглядом и видит Чанбина, прячущегося за спинкой дивана. Чанбин ловит его взгляд и берет Джисона за левую руку, несколько раз мягко ее сжимая.
— Все готовы? — спрашивает Сынмин, окидывая всех взглядом и останавливаясь а Джисона; тот кивает. — Хорошо, Джисон, пожалуйста, постарайся расслабиться. Я попытаюсь закончить как можно быстрее.
Джисон делает глубокий вдох и расслабляет тело, позволяя пальцам обмякнуть в ладонях своих друзей. Он закрывает глаза и фокусируется на том, чтобы спокойно дышать. Весь его живот онемел, так что все должно быть в порядке.
Первые пару минут он ничего не чувствует, но после — понемногу начинает ощущать что-то в животе. Оно начинается с легких спазмов, от которых его пальцы подрагивают, но боль постепенно нарастает, накрывая его волнами все растущей силы, заставляющих его мышцы сокращаться.
Джисон жмурит глаза и крепче сжимает руки друзей, будто бы это поможет боли уйти, — но, конечно, не помогает. Его дыхание тяжелеет, и он чувствует как Чанбин рядом с ним тихо стонет.
Это продолжается долгое время хотя Джисон не уверен, как долго, потому что пытается отвлечь себя от острой рези в боках, спине и по всему животу и нижней части тела. Он думает о прогулке в лесу, о разговорах с друзьями поздней ночью, обо всем таком, но сконцентрироваться сложно, так что он все внимание обращает на свои руки — ощущает, как кончики пальца слегка покалывает там, где он касается ими тыльных сторон рук Чана и Чанбина, и то, как его руки не болят. Он делает глубокие, долгие вдохи, пытается расслабиться, потому что чем сильнее он напрягается, тем больнее.
— Постарайся расслабиться, Джисон, я почти закончил, после этого Феликс даст тебе еще обезболивающего, — спокойно напоминает ему Сынмин. Джисон открывает глаза, чтобы увидеть, как он внимательно смотрит на его живот. Глаза Чанбина закрыты, и Чан тоже опустил голову. Минхо и Феликс не отводят с него взглядов, и он снова глубоко вдыхает, чтобы расслабиться. Он чувствует, как по виску скатывается капля пота, и ладони его тоже влажные от пота от того, как сильно он их сжимает.
— Ты закончил? Ему слишком больно, — обвиняюще зовет Чанбин сбивающимся голосом. — Помедленней!
— Не могу, — не отводя глаз говорит Сынмин. Минхо просит Чанбина не мешать, и Чанбин фыркает, отворачиваясь и позволяя челке упасть на глаза. Джисон сжимает их с Чаном руки в надежде убедить их, что он держится. Он все еще здесь. И это, честно говоря, ничто в сравнении с тем, что он чувствовал первые несколько часов.
— Хорошо, еще немного, — объявляет Сынмин. Джисон готовится к очередной порции резкой боли, но, к его удивлению, ничего особенного не случается. Боль остается прежней, и Сынмин зовет Феликса к себе, чтобы тот нанес обезболивающее на живот, бока и спину Джисона. Джисон ахает, когда боль спадает.
— Боже, — тяжело дыша, выдыхает он, наполовину ожидая, что друзья усмехнутся в ответ на это, но их лица сморщены в гримасы. Они выглядели почти так же, когда Джисон лежал в грязи у порога дома четыре недели назад. О, думает он, должно быть, они вспомнили этот момент. Теперь он чувствует себя немного виноватым, потому что не понял, как это может повлиять и на Чана и Чанбина, но по крайней мере — сейчас все кончено.
Он переводит дыхание и пытается поймать взгляд Чанбина, чтобы улыбнуться ему, и Чанбин смотрит на него, но, кажется, на мгновение он где-то не здесь, и даже когда Джисон сжимает его руку, это не возвращает его в реальность. Он пробует улыбнуться Чану, который осознает безмолвное сообщение Джисона лучше, и дарит ему слабую полуулыбку в ответ, слегка играясь с джисоновыми пальцами.
— Как ты себя чувствуешь? — спрашивает Феликс. Джисон видит, что у него осталось еще немного мази, но он в порядке. Немного вспотел, но боль прошла.
— Нормально, — говорит он, отпуская руку Чанбина и медленно садясь. Он позволяет Чану поиграть со своими пальцами еще немного. Голова начинает кружиться, когда он садится, но это не ново. Он пытается сморгнуть головокружение, но мир вокруг начинает вращаться, зрение становится размытым, и его накрывает волной тошноты.
— О боже, — выдыхает он, падая и закрывая глаза. Он отпускает руку Чана, чтобы накрыть глаза предплечьем в надежде, что тошнота и легкость в голове уйдут, но даже за закрытыми веками зрение ведет.
— Что такое? Что происходит? — выдыхает Чанбин полным паники голосом. — Что вы с ним сделали?
— Успокойся! Дай мне посмотреть, — Сынмин тоже звучит растерянно, но Джисон едва ли обращает на это внимание. Он стонет и ерзает на диване, вжимаясь пятками в подушки. Ему кажется, что его сейчас стошнит, но ничего не подходит к горлу.
— Нет, это ты отойди от него! — кричит на кого-то Чанбин.
— Я могу помочь, у него просто плохая реакция на лечение, все будет хорошо, — говорит Минхо, и Джисон слышит, как где-то двигают мебель. Голова пульсирует, и его ужасно тошнит, и он хочет, чтобы все прекратилось. Он чувствует на себе чьи-то руки, а потом на его лоб ложится влажное полотенце. Ему снова говорят расслабиться, Минхо шепчет в его ухо что-то неразборчивое, и вдруг ему снова становится хорошо; тошнота медленно покидает его тело.
Он открывает глаза и встречается взглядом с Чаном, чьи глаза полны слез и волнения. Руки Чана лежат на его лбу, держа влажное полотенце, и на его плече, и пальцы дрожат на его коже. Джисон берет одну из рук Чана в свою, слегка ее потрясывая, пытаясь показать, что ему снова легче. Он делает глубокий вдох и сглатывает.
— Окей… Мне снова лучше- думаю? Да. Лучше, — спустя мгновение говорит он, благодарно кивая Минхо. Чан и Чанбин, однако, смотрят на ведьм с недоверием. Может, из-за плохих воспоминаний, связанных у них с ведьмами, но Джисон видит виноватое выражение на лице Сынмина, точно такое же, какое он видел в глазах Минхо четыре недели назад.
— Простите, я не знаю, что пошло не так… Должно быть, я закончил его слишком смазано, — нервно усмехаясь, говорит Сынмин. Он потирает шею и тихо благодарит Минхо за помощь. Чанбин снова фыркает, но Сынмин или не слышит этого, или игнорирует. — Э-э, давайте будем аккуратны и посмотрим, как все пойдет следующие пару дней, хорошо?
— Ага, — соглашается Джисон. Атмосфера в комнате становится немного напряженной. Джисон поджимает губы и медленно садится. Сынмин встает, неловко избегая взглядов Чана и Чанбина, и играется со своими руками.
— Если вам что-нибудь понадобится, я буду наверху, — говорит он. Минхо следует за ним, размыто жестикулируя, что тоже будет наверху. Чан и Чанбин смотрят, как они уходят, и Феликс подходит к Джисону на диване.
— Как ты себя чувствуешь? — второй раз спрашивает он, жестикулируя одновременно со своими словами. Джисон говорит, что с ним все в порядке, его живот все еще онемел, и кожа вокруг раны немного чувствительная, но в целом — все в порядке. Тошнота прошла. Феликс кивает и отставляет чашку с остатками мази на прикроватный столик. — Я оставлю это здесь для тебя, хорошо? Мне нужно уйти ненадолго.
Чан и Чанбин молчат. Пару мгновений они думают, смотрят на Джисона, но Джисон показывает им, чтобы они решали сами, а он просто отдохнет здесь один. Он думает, что прогулка с Феликсом пойдет им на пользу.
— Я пойду с тобой, Феликс, думаю, мне нужен свежий воздух, чтобы успокоиться, — вздыхает Чанбин, глядя на Чана с вопросом в глазах.
“Я останусь здесь” — говорит Чан. Чанбин кивает, и быстро и тепло обнимает Джисона, прежде чем последовать за Феликсом. Чан садится на диван рядом с Джисоном и выдыхает. Джисону не нравится видеть своих друзей такими потрясенными, но по выражению Чана все еще видно, что он на взводе.
— Ну же, Чан-и, не надо так грустно смотреть. Со мной все хорошо. Правда хорошо, — он кладет ладонь на бедро Чана и слегка поглаживает, но выражение Чана не становится легче. Он дует губы и снова поднимает руки, чтобы сказать кое-что еще. — Хочешь рассказать, о чем ты думаешь?
“Думаю, я просто все еще взволнован,” — говорит он, и его пальцы слегка дрожат, когда он жестикулирует. Сердце Джисона сжимается от этого вида. Чан поджимает губы в натянутой улыбке. — “Я знаю, я должен мыслить рационально, но я не знаю, можно ли доверять ведьмам. Я не могу перестать бояться всего, что они могут с нами сделать, с тобой и с Чанбином. И они уже показали, что могут причинить нам вред. Мне некомфортно давать им столько силы.”
Джисон морщится, потому что Чан прав. У них нет выбора, кроме как положиться на них и позволить вылечить себя.
— Я понимаю, но мне правда кажется, что у них добрые намерения, — мягко говорит он, вспоминая все сессии исцеления, которые проводили с ним Сынмин и Минхо, и то, как Минхо успокоил его, когда он плакал ночью. — Может быть, наивно так думать, но зачем им помогать мне исцелиться, чтобы снова ранить? Почему просто не проклясть меня или оставить умирать снаружи?
“Перестань, не говори так,” — строго говорит Чан, прежде чем мягко ударить его в руку с серьезным выражением лица. Джисон тихо извиняется и потирает руку, хотя ему и не больно. Чан качает головой. — “Но ты прав. Единственное, для чего мы можем быть нужны им здоровыми — это чтобы сварить из нас зелье.”
Джисон смеется и шлепает Чана по ноге.
— Не проси меня не говорить такого, когда ты сам так делаешь! — ругает он его между смешками. Чан тоже хихикает и пожимает плечами.
“Ну, мои слова были совершенно идиотскими” — защищается он, тыкая Джисона в грудь. — “Твой сценарий ударил слишком близко к сердцу.”
— Да, ладно, — признает он. Он придвигается немного ближе к Чану, пока их бедра не соприкасаются, только потому что ему хочется быть к нему ближе. Еще ему хочется немного успокоить друга, потому что хотя Чан сейчас и шутит, его лицо читается как книга, открытая на одной из страниц его волнения. Джисон стал почти мастером в чтении выражений лиц своих друзей, и он видит, что Чан все еще переживает из-за всей ситуации.
Тело Джисона полно усталости после лечения, и сейчас только утро, так что скоро ему придется вздремнуть, но сейчас единственное, чего ему хочется — это быть рядом с Чаном. Чан тоже расслабляется и укладывает голову на плечо Джисона, и Джисон кладет свою голову на его, на мгновение прикрывая глаза, глубоко вдыхая и позволяя всем сегодняшним тревогам испариться. Он зевает и чувствует, как Чан немного ерзает под ним, так что приоткрывает глаза на случай, если Чану хочется что-то сказать.
“Хочешь вздремнуть, Джисон?” — спрашивает Чан, выпрямляясь и поворачиваясь к нему. Джисон снова зевает, когда Чан показывает слово “вздремнуть”, и кивает другу. Маленькая мягкая улыбка появляется на губах Чана, и уголки губ Джисона тоже тянутся вверх. — “Хочешь, поспим вместе? Я тоже хотел бы вздремнуть.” — смущенно говорит он. Джисон хихикает и кивает.
Чан устраивается поудобнее на диване, кладя голову на подлокотник дивана и ерзая в подушках. Потом он раскрывает руки, приглашая Джисона лечь на себя. И только Джисон решает принять приглашение, Чан, кажется, что-то осознает, так что Джисон замирает, когда он поднимает руку.
“Подожди, мы ведь можем поспать в спальне?” — предлагает он. — ”Хотя диван тоже довольно удобный. Но может быть, твоя рана будет болеть, если мы прижмемся друг к другу.”
Джисон обдумывает предложение. Кровать Минхо очень удобная и теплая, но он не против поспать в объятиях Чана, и он не уверен, сможет ли сделать это на кровати, которая позволит им спать рядом. Он пожимает плечами. Руки Чана тоже очень уютные и теплые.
— Не хочу двигаться. Просто нанесу еще мази на живот, и болеть не будет.
Чан беззвучно смеется и ждет, пока Джисон нанесет обезболивающее на кожу вокруг шрама, прежде чем притянуть его в свои объятия. Джисон устраивает голову на широкой груди Чана, прижимаясь щекой к его рубашке. Чан обхватывает его руками, и Джисону становится тепло. Очень по-замечательному тепло.
Он оборачивает руки вокруг Чана и крепко его обнимает. Из Чанбина выходит подушка помягче и куда удобнее, но Джисон скучал по объятиям с Чаном. Он чувствует, как его накрывает волной любви, и не сдерживается от того, чтобы снова поднять голову, чтобы крепко поцеловать Чана в щеку.
Глаза Чана широко раскрываются, и уши слегка окрашиваются в розовый от удивления, и Джисон хихикает.
— Не ожидал? Что, забыл, кто я, за последние четыре недели? — дразнит он, заставляя Чана закатить глаза и фыркнуть.
Чан отпускает его и начинает жестикулировать что-то в узком пространстве между их головами. Джисон почти перекрещивает глаза, пытаясь понять, что он говорит, но ему все-таки удается. “Я не забыл. Я никогда бы не забыл тебя.” — вот, что он показывает, и это куда серьезнее, чем все, что Джисон ожидал от него после того, как только что его поддразнил. Румянец сползает вниз по шее.
“Но я не припоминаю, чтобы твои поцелуи были такими липкими” — с широкой улыбкой смеется Чан, и Джисон пронзает его взглядом, угрожая ему еще одним поцелуем. Чан снова смеется и пытается отодвинуться, но Джисон буквально лежит прямо на нем, так что ему не удается избежать еще одного (намеренно) мокрого и липкого поцелуя на своей щеке.
Чан беззвучно стонет, и это выглядит так очаровательно. Джисону так хочется услышать этот звук. Он просто улыбается ему довольной и насмешливой улыбкой, снова прижимаясь щекой к груди Чана. Почему-то его сердце бьется быстрее обычного. Он решает, что это чувство рядом с Чаном не редкость, и он просто забыл его за прошедшие недели. И он точно предпочитает бабочек в животе боли от исцеления раны.
Когда Чан пропускает свои пальцы через волосы Джисона, его голова становится легкой, но — опять же — это может быть просто обезболивающее. Пальцы Чана медленно поглаживают голову Джисона, спускаясь к виску и коже за ушком, потирая ее большим пальцем. От этого Джисона клонит в сон. Он едва ли замечает, как Чан опускает руку ниже и поглаживает его щеку слабым успокаивающим движением.
Забавно, как Чан успокаивается с помощью того, чтобы успокаивать других. Джисону всегда это казалось восхитительным, и он очень надеется, что может дать Чану (а потом и Чанбину) такой же комфорт, какой он чувствует прямо сейчас.
Конец пятой главы.