×××
Дверь робко скрипит. Время для дешевых фокусов. — Банни, если ты спрятался здесь — немедленно вылезай! Не собираюсь искать тебя в подвале! Я расскажу маме, понял? Никакого тебе «Диснейленда»! Так и знай! Прятки — одна из популярных детских игр. Оно любит прятаться и искать. Любит играть с едой. Люди так наивны и внушаемы, когда долго сидят взаперти. — Банни, я серьезно! Непослушных кроликов едят. Так и знай. Да-да, едят. Я запираю дверь… — Девочка, подожди! Мы знаем, где спрятался твой братик! — Эмма, бывшая владелица дома, говорит ласково и взволнованно, стараясь не спугнуть единственную надежду на спасение. — Как тебя зовут? — Дороти. — В голосе много недоверия. Эмма выдумывает на ходу: рассказывает про волшебный шкаф, что перенес ее с мужем в этот подвал, когда они прятались от своих детей. Обещает найти Банни, если Дороти поможет им вернуться домой. — Волшебных шкафов не бывает, — возражает Оно чужим голосом и глупо хихикает, разглядывая пальчики. Отвыкло от маленьких размеров: давно толком не превращалось. К диалогу подключается Фрэнки — муж Эммы. Он клянется огромным кукольным домом, что зачарованные шкафы не выдумка, а чистая правда. Обещает показать Дороти бело-розовую конструкцию, где живут пластмассовые подружки в ярких платьицах. — Кукольный дом! — ахает лже-Дороти и медленно спускается спиной вперед. Она скалится в пустоту редкими заостренными зубами. Слюна течет через щели вязкой слизью, шлепается вниз. Ступени кряхтят под босыми ногами. Сорочка в мелкий цветочек колышется, но сквозняка нет. — Дороти? — бездумно зовет Эмма. Шестерни в мозге Фрэнка начинают двигаться, срывая паутинку святой простоты зубьями здравого смысла. Какая, к чертям, Дороти?! В их доме! Но здравомыслие дает осечку: Фрэнк видит худые обескровленные голени, узор на ночнушке и раскинутые в обе стороны локти. Дороти или нет, но одна мелкая сучка определенно залезла в их подвал и, кажется, сложила ладони в молитвенном жесте. — Куклы воняют, когда горят. И продолжают улыбаться. Или звать мамочку. — Смешок. — Тупицы! У них же нет ма-моч-ки. Они всего лишь кусок сраного пластика. Шлеп. Знатная горсть сопливой жижи смачно плюхнулась между ног девочки. — Люди тоже воняют. Храбростью. Стойкостью. Верой. Но вы двое так сладко пахнете страхом, — говорит Дороти и нервно шкрябает деревянные перила. Быстро-быстро. До разъебанных ногтей. — Дороти хочет кушать. Немой ужас — отменная приправа. Густая, питательная. У Пеннивайза громко урчит в животе: не терпится отведать мясца, пока оно еще живое и дергается. Пока молит о пощаде и мысленно отрицает реальность происходящего. «Это сон! Этого не может произойти со мной!» Не сон. Это произойдет именно с тобой, дружок. Прямо сейчас.×××
Глубокой ночью Пеннивайз тихо забрался в приоткрытое окно комнаты Беверли и устроился в кресле, подтянув ноги. На нем ни следа крови, в глазах — блеск, характерный для сытого людоеда. Оно до сих пор чувствовало вкус сырой плоти. Сердце Фрэнки еще билось, когда Оно вырвало его из груди и закинуло в пасть. Стук-стук по небу. Стук-стук в горле. И тишина в желудке. Старина Фрэнк от ужаса даже не вспомнил Дороти — одну из первых участниц подвальных игр. А ведь Оно так старалось! — Бевви? Марш дремала, прижимая к себе мистера Мо. Насыщенный день утомил ее — шорох быстро привел в чувства. Судя по голосу, Джеймс доволен. — Привет, — сонно пробормотала Беверли. Села на кровати и по-детски потерла глаза. Кукла свалилась под бок. У Бев слегка влажные волосы после душа, на теле — большая пацанская футболка и пижамные штаны. Что следует спросить? Вкусно было? Или… они достаточно страдали перед смертью? — А у меня новые синяки! — Со смешком выпалила Марш и показала локоть. Не знала наверняка, видит ли теперь Пеннивайз в темноте. — Ты чего там сидишь? — Разучилась крутить педали, Марш? — Джеймс медленно поднялся и присел на край кровати. Осмотрел руку и недовольно поджал губы. На нем дурацкая футболка с радужным флагом и растянутые штаны. Он пахнет зубной пастой и ванильным мылом. Сейчас Пеннивайзу хорошо и спокойно рядом с Беверли: голос заткнулся. — Я открыл окна. Завтра выкину все, что может напоминать о них. Этому дому нужно дать второй шанс, ведь он ни в чем не виноват. — Джеймс осторожно лег на спину возле Марш. С трудом помещался здесь, поэтому свесил ногу. В конце концов, ни один монстр не осмелится схватить другого из-под кровати. Перевернувшись на бок, Беверли прижалась задницей к стенке, но места для Пеннивайза все равно мало. Она невольно нюхала его, стараясь действовать незаметно. Пахло мятой, а не внутренним миром двух больных ублюдков. — Хм. Дом пропитался этим: криками, насилием, смертью, но… в подвал можно принести цветы, наверное? Лучше не закрывать его, иначе дом будет отравлен. Гнить в корне. Бев застенчиво обняла Джеймса. Глаза привыкли к темноте — она могла разглядеть очертания его профиля. — Я думала, ты сдался… Прости? Мне жутко стыдно, что я сомневалась в тебе. — Марш начала волноваться и тараторить, комкая ткань чужой футболки. — Ты оказался человечнее меня. Я бы их разорвала на части, если бы могла. Честно. — Перестань, все хорошо! Пеннивайз обнял ее в ответ. Вышло неуклюже, но он старался касаться ласково и непринужденно. В мышцах — приятная усталость, но Джеймс не надеялся на крепкий сон. Обычно он лежал и пялился в потолок. Может, в эту ночь все будет иначе? Но для начала следует успокоить Беверли. Джеймс схватил ее более уверенно, уткнулся носом в макушку и переплел пальцы. — Ни о чем не волнуйся, ладно? В твоем возрасте надо ставить под сомнение все, что ты видишь. Мне бы не понравилось, если бы ты сразу пошла у меня на поводу, даже не разобравшись. — Эй, я не маленькая! — фыркнула Марш. Не выдержала и столкнула Пеннивайза на пол. Она бросила подушку на его лицо, скатилась сама и села сверху, чуть ниже пупка. Застала врасплох. Беверли перехватила запястья и вжала в пол над темно-рыжими волосами. Склонилась. — Когда ты так говоришь, я снова вспоминаю, что ты древнее ископаемое! В твоих интересах больше не намекать на мой возраст! — Хорошо, — покорно ответило древнее ископаемое, чудище из космоса, монстр и людоед на требование простой девчонки. Джеймс дышал через раз: замер в восхищении, пялясь на Марш. Он сделает все, что она скажет. Пойдет куда угодно, если Бев поманит пальцем. — Забились! Этот финт может дорого обойтись Беверли, ведь Пеннивайз вновь набрался сил. Он способен на шуточки (и не только шуточки) с превращениями и мороком. Марш хмыкнула и поднялась. Ловко стянула матрас на пол, чтобы кое-кто мог нормально уложить свои длинные ноги, а не ютиться на краю. Тень на стене поползла вверх. Раздался веселый звон колокольчиков. — Ты хотела видеть меня таким, да? — послышался неуверенный голос клоуна. Ради Беверли он нарисовал сердечки на щеках. Волосы на ее голове зашевелились. Неконтролируемые, привычные реакции на кошмар (за спиной, в темноте) из детства. Разумеется, Бев не хотела. Она желала и дальше обманываться, путаться в паутине, жить одним днем и как можно реже вспоминать, что все хорошее неизбежно кончается. Марш нервно повела плечами, мол, не знаю. — Тебе сейчас лучше? Больше не чувствуешь себя скованно? — спросила она, заранее зная ответ. Собрала эмоции в кулак и развернулась. — Ох, привет. Беверли потрепала один из помпонов и запрокинула голову. Такой монстр не поместится под ее кроватью: что-то определенно будет торчать наружу. Его костюм выглядел чище (как из химчистки) и пах свежими простынями, что трепыхались на ветру поздним летом. — Мне больше нравится быть похожим на вас. Главное — возможность меняться. Это сложно объяснить. — Пеннивайз напряженно сглотнул и малость сгорбился. Ему неуютно, словно он натянул неудобный костюм, вышел на публику и теперь чувствовал себя в нем полным идиотом. — Слушай, мне кажется, что у тебя на меня аллергия. Heart-трянка! Не боишься весь покрыться сердечками? — Я думал, девочки их любят. — Пеннивайз осторожно накрыл ее плечо ладонью. Не спешил, ведь вместе с клоуном оживали воспоминания и всплывали, как свежее дерьмо в проруби, его прошлые грехи. Сейчас ему непривычно касаться Беверли белыми перчатками: людскими пальцами намного приятнее. — Люблю, — с опозданием отозвалась Марш. Она напряглась от прикосновения, но вскоре расслабилась и погладила крупную ладонь через ткань, успокаивая. — Ты выглядишь довольно милым. Беверли толкнула Пеннивайза — он плюхнулся на стул, раскидывая ноги и цепляясь рукой за ребро столешницы. Долговязый и нелепый, как палочник в рюшах. Растерянный. Марш воспитанно сдержала смешок. Какая уникальная возможность рассмотреть чудище вблизи и не бояться быть съеденной. Бев мазнула пальцами по большому лбу и растерла между ними белую пудру, которая осела на подушечки легким налетом. Потрогала нос и нарисовала на кончике своего красную кляксу. Беверли постоянно отвлекалась на желтые глазищи. Они крупными светляками метались из стороны в сторону, внимательно наблюдая. «Привет! Я Беверли Марш и прямо сейчас собираюсь поцеловать жуткого клоуна. А как вы боретесь со своими детскими страхами?» Сглотнув, Бев настойчиво потянулась к Пеннивайзу, скосив взгляд на губы. Она держала его перекошенную от волнения морду ладонями. Нельзя тормозить или отворачиваться, даже кукситься: это обидит Джеймса. Наравне с сомнением внутри Марш урчало самодовольство. Она (а не какая-то Салли!) украдет его первый поцелуй, ведь в клоунском обличье он провел гораздо больше времени. Маленькая победа! Беверли буквально врезалась в его губы, сжала их и закрыла глаза. Они сладкие и прохладные, как пломбир в жаркий летний день. Марш перед сном думала о мороженом. Мысли материальны? Пальцы в порыве скользнули дальше, сминая кожу и смазывая грим. Частично коснулись волос, шеи и пышного жабо. Крупные мурашки градом прошлись по телу от мысли, что Пеннивайз сейчас коснется бедер, полезет выше, но он не трогал. Ему тяжело сдерживаться после напора Беверли. Она целовала его мягкими и теплыми губами, съедая помаду. Пеннивайз забыл закрыть глаза — наблюдал за дрожью ресниц и крепче сжимал края стула. Облегчение. Кажется, Марш принимала его даже таким. Клоун с тихим чмоканьем прервал поцелуй и благодарно посмотрел на нее, стараясь не косить зрачками. Стянул перчатку. Под ней оказались костлявые чернильные пальцы. Пеннивайз не решился дотронуться до Беверли из-за острых когтей. Он плавно вернулся в прежнее обличье и аккуратно вытер ее подбородок тылом ладони. — Вся перемазалась, — тихо сказал Джеймс. Густой румянец выдавал его настоящие мысли о ситуации. Они далеко не такие невинные, как этот заботливый жест. Пеннивайз залез под футболку, чувствуя мурашки на спине Марш. Бинтов нет — хорошо. Наверняка они сковывают и причиняют боль. Джеймс не желал ей ни боли, ни зла. Гнусный двойник тоже помалкивал, довольствуясь качественным ужином. У Беверли добрые глаза и солнечная улыбка. С ней хочется быть нежным и ласковым, хотя Оно никогда не училось столь сопливым премудростям. Переоценивая себя, он рывком притянул ее за талию и коснулся лопаток. Бев невероятно теплая, живая и больше не пахнет как еда. Джеймс начал несдержанно щипать шею сухими губами. — Понравилось? — спросил шепотом. — Мне — да. — Ага, — на выдохе согласилась Марш, стягивая одежду на его плечах в кулаки. Ее вело от поцелуев в шею и жадных прикосновений. На футболке выступил абрис сосков. — Как будто сосалась с девчонкой. Ну, знаешь, помада… все дела! Эй, не дразнись. Или я начну дразнить тебя в ответ. «Ты все еще моя малышка, Бевви?» — Голос отца вклинился в мысли. Сальный и мерзкий. Уже нет — и давно. Первая победа над Оно. Лузеры. Дрожь в голосе. Вкус крови во рту. Воспоминания мутные, обрывочные: тогда Беверли была слишком мала, чтобы в полной мере понимать взрослые вещи. Но сейчас тело яро реагировало на прикосновения Джеймса. Скулило, выпрашивая ласку. Марш осязала его силу. Не как у отца — другую. «Хорошую» силу. Нечто подобное Беверли ощущала рядом с Биллом, возможно, именно поэтому выделяла его среди других. Раньше. — Останься? — попросила Бев и потянула Пеннивайза на матрас. Она знала, что он не спит, но рядом с ним так спокойно уснуть самой. Без страха, что отец придет среди ночи и станет наблюдать из полумрака. Без боязни монстров, ведь один из них здесь и вовсе не страшный. — Куда я теперь уйду? Джеймс навис над Марш и плавно задрал футболку, наблюдая за реакцией. Теплые пальцы ласкались о ребра, пока он не плюхнулся на спину. Рановато для приставаний. Добавит напора — призовет воспоминания о гнусных вещах, Элвине и надписях в кабинках школьного сортира. Оно не интересовало межвидовое соитие, но человеческое тело прямо сейчас страдало от бездействия. Пеннивайз не заметил, как реалистичная болванка «Джеймса Хука» с каждым днем обрастала новыми привычками, особенностями и реакциями. Кровь прилила к лицу и паху — Джеймс задержал дыхание и уставился в потолок. Перед визитом к Беверли он неторопливо выпил очередной бокал вина. Сонливость улеглась в изголовье и надавила на веки. Марш копошилась рядом: поправила одежду и укрыла обоих одеялом. Залезла прохладными пальцами под его футболку и обняла, касаясь кожи. Затаилась в попытке усмирить волнение и любопытство. «— Больше ни о чем не спросишь? — Спрошу». К черту вопросы! Хотелось исследовать самой, но Бев сдержалась. Увязая в ленивых и приятных мыслях, она уснула. Рука сильно дернулась в миоклонической судороге, но это не спугнуло сонливость Джеймса. Он знал, что когда проснется, мир останется прежним. Это будет всего лишь следующее утро, а не утро спустя почти три десятка лет. Беверли рядом — она разбудит Пеннивайза, если потребуется. Ему снились бессвязные странности, как и большинству людей. Он не помнил их после пробуждения, как и большинство людей. Часы на столе показывали пять утра — Джеймс не выспался. Ему нравилось чувство легкого недосыпа: взбодриться достаточно просто, а не проснуться вовремя — страшно. У Марш милое и смешное выражение лица во сне. Пора идти. Пеннивайз добрался до дома путем нескольких телепортаций. Внутри — противоречиво. Вдруг он переборщил вчера, и Беверли пожалеет поутру? О поцелуях и решении наказать людей из подвала. Джеймсу хватит одного взгляда, чтобы все понять.