***
Меня сейчас узнать не могли бы:
жилистая громадина
стонет,
корчится.
Что может хотеться этакой глыбе?
А глыбе многое хочется!
Ведь для себя не важно
и то, что бронзовый,
и то, что сердце — холодной железкою.
Ночью хочется звон свой
спрятать в мягкое,
в женское.
И вот,
громадный,
горблюсь в окне,
плавлю лбом стекло окошечное.
Будет любовь или нет?
Какая —
большая или крошечная?
Владимир Маяковский
***
Мне просто необычайно повезло, что при всем том, какой Хью красивый и музыкально одаренный, насколько он обаятельный, веселый и умный, я никогда не испытывал к нему эротического влечения. Какой бы это было катастрофой — как разрушительно бы это оказалось для моего счастья, его покоя и какого бы то ни было будущего, которое ждало нас как комедийных партнеров. Вместо этого наше мгновенное взаимное уважение и симпатия переросли в глубокую, сильную и идеальную взаимную любовь, которая за эти тридцать лет только упрочилась. Лучший и мудрейший человек из всех, кого я когда-либо знал, как писал Ватсон о Холмсе. Мне следует остановиться, а то я сейчас расплачусь, как сентиментальный дурак.
Стивен Фрай
***
Со временем все становится лучше.
Жизнь Шерлока (и он сам тоже) становится лучше. Еще некоторое время
(день, шесть недель, восемнадцать месяцев, семь лет, тринадцать лет) назад (до Джоан) он не думал, что это в принципе возможно, а если и возможно — то точно не с ним. Никогда не с ним.
Но именно это и происходит. Становится лучше.
И одновременно вместе с «улучшением его жизни» в этой самой его жизни появляются… прикосновения. Регулярно и щедро спонсируемые и поставляемые Джоан.
И вот это уже проблема, которую Шерлок не может контролировать.
А он ненавидит, когда не может что-то контролировать.
Несмотря на свои объемные знания в сексе и большой «послужной список» (состоящий даже из таких особенных экземпляров как невеста Майкрофта, подружка Джоан и гения преступного мира), проблема с прикосновениями к близким людям была всегда.
В обществе принято выражать глубокую привязанность через объятия, поцелуи, нежные поглаживания по руке. У Шерлока с этим туго.
В первую очередь, в его семье так непринято. Отец, этот высокомерный мудак, в принципе крайне редко обращает на него внимание. Максимум Майкрофта — это длительное пожатие руки. Ласку матери он помнит очень туманно.
Шерлок привык выражать чувства глазами. Он щурится (когда Грегсон и Белл зовут его в бар), смотрит исподтижка (когда мисс Хадсон систематизирует его документы в идеальном порядке), выжигает острым взглядом дырку в лице Джоан (когда та выслушивает его рассказы о прошлом, о личном, о чем-то, о чем он ни за что не рассказал бы другим людям).
Но это никогда обычное проявление привязанности. Но никогда прикосновения.
Он думает, что объятия ужасны и созданы лишь для того, чтобы прятать в них лицо. Он считает, любовь слабостью, чувства — ненужной помехой, эмоции — соринкой в идеальном механизме разума.
Возможно, это проблемы с доверием (как сказала бы Джоан). Обычная предусмотрительность и брезгливость (ответил бы ей Шерлок).
Когда Джоан впервые по-настоящему касается его, это происходит в кабинете Грегсона вскоре после поимки Морана.
Утром того же дня она, смотря на увлеченного расследованием Шерлока, говорит кое-что удивительное. То, что нужно было сказать уже давно. То, что является чистой правдой.
Она говорит:
— Я буду скучать по этому. Может, не по этому, а… по
этому. По работе с тобой. Я думаю, что то, что ты делаешь, потрясающе.
Шерлок с нечитаемым выражением лица глазеет на нее в ответ и молчит. В тот момент он делает вид, что ее слова абсолютно никак его за душу, за живое не задели.
Но это только в тот момент.
На самом деле ее слова, вольно или невольно, утихомиривают что-то бурлящее внутри. Практически на корню уничтожают его желание бесконечно огрызаться в ответ на каждое ее слово. Дают зеленый свет искренности.
Позволяют Шерлоку сказать то, что нужно было сказать уже давно.
Когда в кабинете Грегсона Джоан касается его, Шерлок, как запрограммированный робот, смотря не на нее, а строго перед собой, с идеальной интонацией повторяет ее же слова:
— Я буду скучать по этому. Ну, может, не по этому так сильно, а… по
этому. По работе с тобой. Я думаю, что то, что ты делаешь, потрясающе.
Сейчас Шерлок не чувствует ничего. Шерлок чувствует пустоту внутри (которая расширяется с каждым его вздохом и грозится вырваться из груди и сожрать все живое) и еще руку Джоан (которая лежит на его запястье и слегка сжимает рукав его пиджака). И это конкретное прикосновение Шерлок выдерживает, потому что оно — единственное, что связывает его сейчас с внешним миром и не позволяет его пустоте вырваться наружу.
Это же, самое первое и самое важное, прикосновение будто прорывает плотину. Дает зеленый свет.
Позволяет.
Джоан хочет выйти на улицу в магазин — Шерлок отвлекается от своих дел, тянется к ней и помогает натянуть пальто. Джоан на что-то обижается и не реагирует на его попытки заговорить, закапывается в телефон — Шерлок выдергивает мобильник прямо из-под ее носа и переводит ее внимание на себя, и все по той причине, которую он даже под страхом смерти не озвучит, и причина эта:
посмотри на меня, поговори со мной, выслушай меня, обрати на меня внимание, я здесь, я прямо здесь я здесь мне нужно я я я! Джоан делает на ужин спагетти и передает ему тарелку — Шерлок тянется к ней и нарочно задевает ее пальцы своими. Джоан делает успехи в дедукции — Шерлок тянется к ней и смазанно хлопает ее по плечу.
Шерлок
тянетсятянетсятянетсятянется, потому что это единственное, что он может делать и чему не может противиться. Мотылек, бездумно летящий на свет огоня. Холодная планета, делающая очередной круг вокруг сиющего вечного Солнца.
Он не привык выражать
любовь таким образом.
Это ужасно.
Это смущает и делает его ужасно слабым (пока что только изнутри. никто не видит). И поэтому Шерлок не будет, не хочет, не может пойти на что-то большее.
Но это пока что.
***
Все становится лучше.
Поначалу он упорно отказывается это признавать, даже перед самим собой.
И он не признается в этом ровно до тех пор, пока Джоан не заявляет, что уходит.
Все шесть недель ее кураторства Джоан постоянно повторяет, что ее работа с ним почти закончена и совсем скоро она уйдет от него насовсем без права возвращаться (повторяет так часто, что даже появляется подозрение, будто она сама пытается в это поверить, но никак не может). Шерлок ей не верит, Шерлок огрызается, отшучивается, ворчит, переводит тему, молчит, смотрит больными светлыми глазами и посылает куда подальше.
Шерлоку кажется, что Джоан просто драматизирует и торопит события.
Ее уход кажется нереальным, чем-то очень далеким и не особо важным.
Но однажды Джоан заявляет, что уходит ровно через неделю. Но однажды Джоан заявляет, что уходит прямо завтра.
И это неожиданно больно настолько, что дыхание становится быстрым и поверхностным, а сердце стучит как сумасшедшее.
А он? абсолютно не знает? как? с этим справляться?
Он думает над этой проблемой совсем маленькое количество времени, а потом решается на отчаянные действия.
В голове выстраивается до смешного простая логическая цепочка: он не сможет сохранять трезвость, если он не будет работать, а по какой-то непонятной причине он работает гораздо лучше, если рядом с ним Джоан. Сразу после рехаба ему казалось, что он запросто сможет самостоятельно удерживать себя вдали от наркотиков, но это совсем не так. В конце концов трезвость — это не состояние. Это бесконечная борьба, это вечно капающий кран, который нужно постоянно чинить. Значит, Джоан нужна ему, как нужен спасательный круг утопающему.
Он бежал за свою жизнь достаточно — он бежал от душного родного Лондона, от семьи, от смерти Ирэн, от докторов в клинике. От самого себя — бесчисленное количество раз. И он вдруг так катастрофически устал… следующая его задача: создать такую обстановку, чтобы чувствовать себя безопасно и перестать чувствовать нужду в побеге. Похоже на классическую мутную чертовщину, которую с таким воодушевлением проповедует ему Джоан. Но на этот раз он склонен ей поверить.
Больше нет смысла это отрицать. Когда исключаешь невозможное, то, что осталось, и есть правда, какой бы невероятной она не казалась.
Поэтому да, он решается на отчаянные действия. Быть беззащитным, сломленным, бескожным, душою обнаженным — это страшно, но один раз можно попробовать. Он длинными пальцами душит свою гордость, переступает через себя и торопливо, смущенно просит Джоан остаться еще чуть-чуть.
Останься.
останьсяостаньсяостанься
Джоан отказывается и говорит, что у нее уже появился новый пациент на очереди. Он кивает на ее слова так, будто прекрасно ее понимает.
Это далеко не так.
— Ты в порядке с моим уходом? — спрашивает осторожно Джоан.
ты в порядке с моим уходом?
ты в порядке?
ты?
Я.
— О, моя дорогая Ватсон, — выдыхает он из себя теплое облачко в морозный воздух, — когда я был не в порядке?
Джоан смаргивает оставшиеся на ресницах влажные снежинки и не отвечает.
Она все же задерживается. На чуть-чуть. А потом — еще чуть-чуть.
А потом он предлагает ей стать его ученицей (и это оказывается единственным рабочим и долговременным способом удержать ее возле себя).
— Я лучше с тобой, Ватсон. Сложно сказать, почему конкретно. Возможно, со временем я раскрою и эту загадку, — он улыбается мельком, дрожаще. — Будь моей ученицей. Останься.
Шерлок решает, что ей можно доверять (не полностью, конечно. как будто он может хоть кому-то довериться на все сто процентов, ха-ха, смешно пошутил). В конце концов — убеждает себя он — она не раз показывала свою преданность делу (и ему), интерес к дедукции (и к нему), умение узнавать, что у преступников (и у него) на душе. Этого ему достаточно.
Неожиданно, но Джоан этого достаточно тоже.
Поэтому она уходит от него, как компаньонка трезвости, но возвращается, уже как ученица.
Шерлок берется за ее обучение со всей серьезностью.
Шерлок не слушает ее нытья по поводу его учебной программы. Он просто дает ей урок дедукции за уроком, гоняет по всем имеющимся в его библиотеке книгам, показывает различные техники убийства на примере «жителей» старого кукульного домика, заставляет запоминать пятьдесят (а сам он знает сто сорок) видов табачного пепла и так далее, и так далее. Джоан устало поджимает губы, но надевает очки для чтения и зубрит.
Но прежде всего он учит Джоан доверять самой себе.
— Перестань сомневаться и маяться! — он нависает над ней, цепляется светлыми глазами за ее лицо. — Детектив не может быть хорошим детективом, если он не доверяет своему чутью, глазам. Запомни, Ватсон, первое впечатление зачастую самое правильное. И если ты думаешь, что тогда ты увидела данную конкретную вещь, то смело используй это знание!
Он цепляется светлыми глазами за ее душу и выворачивает наизнанку, вынимает оттуда наружу маленький сморщенный комочек страхавиныненавистистыдаболиболиболиболи. Джоан прикрывает дрожащими ресницами темные глаза и молча клянется ему попробовать.
Она пробует.
И у нее получается.
Через какое-то время Джоан закономерно заканчивает его обучение, сдав экзамены и нормативы на одно сплошное «отлично». С таким багажом знаний она может идти на все четыре стороны.
Он подсознательно ожидает, что она уйдет.
Шерлок отстраненно перекатывает на языке мысль: если (когда?..) Джоан уйдет, у него останутся хотя бы воспоминания о ней.
А еще — черепашка.
Черепашку, которую они нашли в квартире очередной жертвы при обыске и которую благосклонно (Джоан) и против воли (Шерлок) усыновили, зовут Клайдом. Шерлок постоянно с серьезным лицом шутит, что однажды положит его в кастрюлю и сварит черепашачий суп, и Джоан каждый раз пугается, пока еще не наловчишись улавливать нотки его юмора в едва заметном движении головы и подергивании губ.
Конечно же, он шутит! Он бы ни за что не сварил Клайда, что за чушь. В конце концов он абсолютно искренно им восхищается: Клайд — абсолютно прелестное существо.
И Шерлок, скармливая ему листочки салата, размышляет о том, что по крайней мере,
если Джоан уйдет,
у него останется хотя бы черепашка. Как тусклое, но самое главное воспоминание о хорошем прошлом. Как быстро исчезнувший след теплого дыхания на замерзшем стекле. И это совсем немножко обнадеживает.
Шерлок ожидает, что Джоан вот-вот уйдет. Она и сама говорит о возможности уйти, съехать, завести новую жизнь, но когда-нибудь потом, в далеком-далеком будущем.
А сейчас — она остается рядом с ним.
Конечно, она остается.
Поэтому Шерлок начинает звать ее «партнером» (совсем не имея в виду тот пошлый, грязный смысл, который люди время от время вкладывают в это слово), и со временем это слово приедается, врастает в кожу, становится привычкой.
Шерлок отказывается ходить на групповую терапию, принимать награды за трезвость и делиться чувствами с товарищами по несчастью. Но он никогда не отказывает Джоан в близости. И нет, не той «близости», которую общество использует для обозначения полового акта. Это намного глубже, интимнее.
Партнерство. Вот так Шерлок называет их отношения.
прислуга
нянька
компаньонка трезвости
ученица
ассистентка
подруга
что-то?
партнер
Люди поначалу не понимают истинную динамику их общения. Люди воспринимают Джоан так, будто она просто глупенькая помощница; будто она ничего не стоит; будто она шла, шла своей дорогой, а потом чисто случайно забрела, куда не следует, и ее просто навсего нужно задвинуть за угол, где ей якобы самое место.
— А! Это вы великий детектив и его докторка, да? — улыбаются люди фальшивыми широкими улыбками, а потом игнорируют Джоан весь оставшийся разговор.
Шерлока это немного раздражает.
Джоан это бесит.
Однажды ассистентка одного из Крутых Боссов, с которыми они порой встречаются по сто раз на месяц — работа у них такая, понимаете, — останавливает Джоан за плечо, когда та хочет последовать за Шерлоком в офис того самого Крутого Босса.
— Помощникам велено ждать тут, — улыбается она белозубой, славной, незапоминающейся улыбкой и указывает на диванчик. «Славно» — кошмарное прилагательное, но донельзя точное. «Славно» значит «никак».
Джоан в ответ на ее слова кивает с максимальной серьезностью.
А потом напролом идет в офис Крутого Босса и садится в первое кресло напротив Крутого Стола. Во втором кресле сидит, естественно, Шерлок.
Джоан заявляет о своей позиции негромко и нечасто, но весьма убедительно. И со временем вопросы по поводу принадлежности Джоан к Шерлоку перестают возникать.
Со временем это входит в привычку у всех вокруг: представлять их двоих неотделимым единым целым.
— Чем занимаются Холмс и Ватсон? — спрашивает как-то капитан.
— Какой-то своей очередной холмс-и-ватсон штукой, — пожимает плечами Белл. И оказывается прав.
Поначалу люди, перепуганные, заплаканные и из последних сил надеяющиеся на спасение, колотили кулаками в дверь особняка и шептали:
— Здесь живет Шерлок Холмс? Мне нужна его помощь.
Теперь же они шепчут:
— Здесь живут Шерлок Холмс и Джоан Ватсон? Мне нужна их помощь.
Если преступники угрожают убить Холмса, то убийство Ватсон идет автоматом мелким шрифтом внизу страницы договора. Пострадавшие нанимают их двоих для расследования. Доставщик пиццы отдает заказ то одному, то другой.
Всегда Шерлок и Джоан, всегда они идут вдвоем, как комплект услуг. Как
партнеры. И никак иначе.
***
Однажды Джоан находит на чердаке футляр со скрипкой внутри. На скрипке снизу подписано:
Шерлок Холмс
— Почему ты никогда не играешь? Музыка может быть очень полезной для твоего восстановления.
почему ты не играешь сейчас почему ты принимал тогда почему ты сбежал из лондона почему ты отталкиваешь меня от своей жизни но лезешь в мою почему ты такой почемупочеупочемупочемупочему
Да потому что.
Шерлок не позволяет ей вытягивать информацию о его прошлом: он злится, грубит и отшучивается.
Но он позволяет ей таскаться за ним по пятам.
Это тоже, со временем, незаметно, становится необходимостью, и вот уже Шерлок сам вытаскивает ее из постели (он будит ее шумом телевизоров из проекторной комнаты, или запахом коровьих фекалий из кухни, или Клайдом, или игрой на скрипке прямо над ее ухом, или вкуснейшим многообещающим ароматом яичницы с подноса на тумбочке, или кратким прикосновением к плечу, или долгим криком во всю мощь легких), выдает самостоятельно подобранную одежду из ее шкафа (
давай собирайся быстрее или мне для тебя и нижнее белье подыскать?) и тащит на место преступления (или в квартиру подозреваемого. или в засаду в ресторане. или на первый этаж их дома, посмотреть на эксперимент
как долго Клайд будет добираться от одной ножки дивана до другой, да, Ватсон, это просто жизненно необходимый эксперимент).
(сам Шерлок спит крайне редко. он почти никогда не доходит до своей кровати и хотя бы спальни, а отключается там, где отчаянная потребность тела в отдыхе его застает. Джоан, застав его в спящем режиме всего раз, улыбается в ладонь и оставляет его в покое кемарить на полу возле кресла дальше)
Когда Шерлок зовет Джоан на расследования, она с горящими глазами и с таящейся в уголках губ улыбкой следует за ним.
Он продолжает утверждать, что ему никто не нужен, а потом, буквально через секунду, ищет глазами в участке Ватсон, чтобы подойти к ней, беспардонно прервать ее беседу с другим человеком и вывалить на нее новые подробности дела. Когда Джоан по каким-то причинам нет рядом, Шерлок иррационально злится и, с раздражением покрикивая и наворачивая круги по кабинету, нехотя рассказывает про прорыв в расследовании Грегсону. В крайнем случае Беллу.
Когда Лестрейду из далекой Британии требуется помощь лично от него, Шерлок заказывает сразу два билета на самолет, потому что Джоан сможет защитить его от плачущих детей в самолете. А еще, конечно же, принять участие в расследовании на пару с ним.
Когда он обновляет тату, он как бы между прочим предлагает и Джоан что-нибудь набить (допустим, в память о ее докторском прошлом. та с усмешкой откланяет его предложение, но спустя пять минут уговоров все-таки немножко сдает позиции и говорит, что «подумает»).
Затянув тугой удавкой на шее вишневый шарф, он забирает с крючка темно-серое пальто и помогает Джоан воткнуть в него руки.
Он всегда сидит с очень прямой спиной, как будто палку проглотил. Результат воспитания в семье Холмсов и длительного обучения в противных частных английских школах. А вот ходить Шерлок, наоборот, не умеет. Словно назло предыдущей привычке. Ссутуливает вперед плечи, горбит спину, неудобно закладывает руки сзади на замок и прет вперед напролом широким шагом, не волнуясь, теряет ли он кого из собеседников сзади себя или нет. Те психологи (которые еще полные идиоты) утверждают, что быстро ходят только непривыкшие к компании люди. Даже если это и правда — это в любом случае не так, Шерлок может предоставить исследования, даже свои собственные; но если вдруг
предположить, — то «теория про одиночество» теперь не про него. Теперь. Потому что со временем он стал подстраиваться под более короткий и плавный шаг Джоан.
Он привык пить рыбий жир по утрам — с некоторых пор в привычку вошло предлагать ложечку Джоан (та неизменно, раз за разом отказывается, но Шерлок не теряет надежды).
Короче говоря… Шерлок был человек привычек, привычек прочных и глубоко укоренившихся, и одной из них стала Джоан.
***
В самом начале, еще во времена кураторства, Джоан срывается на крик:
— Знаешь что, Шерлок? Я тебе не доверяю. Потому что благодаря тебе мы все еще чужие друг другу люди.
И внутри что-то то ли надламывается, то ли оттаивает. И Шерлок принимает вызов (который и вызовом-то даже нельзя считать, но ему так легче).
Разговоры о… личном входят в их жизнь нехотя, через силу. Сначала — Шерлок выплевывает факты о своей жизни на основании отношений кураторства, а Джоан говорит о себе только мягкую и светлую информацию, которая якобы должна подать Шерлоку пример и обратить к добру. И они оба злятся, когда в их личную, закрытую, тайную жизнь без спроса и разрешения лезет второй.
— Именно так все и работает, Ватсон! Ты не лезешь ко мне, и я не лезу к тебе, все предельно просто! — кричит однажды Шерлок и разводит руками, когда Джоан наезжает на него за вторжение в ее душу сразу после того, как она вторглась в его и навела там шороху.
Это ощущалось как бесконечная обида и несправедливость, как взрыв, как темно-красный цвет, как война.
Но потом все вещи между ними становятся проще.
Непринужденные, нерабочие беседы завязываются между ними все чаще. Они перестают так сильно держаться за собственные чувства независимости и холодности, заместо этого потихоньку открываясь друг другу. Шерлок вкидывает посреди разговора о деле маленький кусочек воспоминаний из детства, Джоан между строк смущенно упоминает о проблемах с бывшим. Они начинают искренно интересоваться друг другом, и выслушивать, и задавать вопросы, и давать советы, и продолжать беседу, и продолжать, и продолжать.
И — что удивительно — это работает в обе стороны вопреки всяким отношениям кураторства с «вертикальной властью».
И — что удивительно — это можно назвать даже дружбой.
Первым и единственным человеком, который был настолько близок к понятию «друг Холмса», был капитан. При этом даже он был слишком далек для такого звания. Сам же Шерлок ничьим другом никогда не был.
Он был — просто навсего, логично и осмысленно — одинок.
А потом баланс сил внезапно меняется.
Шерлок не признается в этом ни ей, ни себе. Он запрещает себе даже думать о такой возможности (но все равно думает, его мозг никогда, никогда, никогда не может заткнуться). Поэтому когда Джоан, чтобы поддержать его в период общего упадка ментальных сил, восклицает:
— За эти шесть недель ты добился столь многого! Тебе стало лучше, ты стал ходить на собрания. Ты даже приобрел себе друга!
он просто таращится на нее сверху вниз огромными непонимающими глазами.
Джоан вздыхает и ворчливо поясняет:
— Это я, Шерлок. Я.
Шерлок отводит глаза и молча соглашается, и одновременно спорит:
да, это действительно ты, я даже не думал об этом, я знаю, что ты моя подруга, но я и предположить не мог, что я — твой и что ты признаешься в этом первой. это нервно, но приятно, но давай лучше не повторять. давай все-таки в дальнейшем обойдемся без этих отвратительных ярлыков, м? мы коллеги и партнеры друг друга. и мне этого достаточно.
а что насчет тебя?
Джоан его внутренний монолог не слышит, естественно. Только продолжает буравить глазами. И Шерлок снова в который раз капитулирует в их обволакивающей теплом темноте.
Очередной проигрыш.
Но в общем и целом, в этот раз он даже не против.
(хотя когда он вообще хоть раз был таковым?)
***
— Почему нас вызвали? — Джоан хмурится, оглядывая место преступления. — На первый взгляд самое обычное самоубийство.
— На первый взгляд, — с нажимом повторяет ее слова Белл, протягивая им обоим тонкие перчатки. — Это точно не суицид.
— Почему? — растерянно моргает Джоан.
Белл открывает рот, чтобы ответить, но Шерлок затыкает его варежку взмахом руки.
Помолчи.
Дай ей самой додуматься, дай ей засиять.
Шерлок может ее понять, сцена (само)убийства очень хороша, пистолет лежит в правильной руке, дырка от пули в виске соответствует остаткам пороха на пальцах жертвы. Имитация без сучка, без задоринки. Шерлок понимает ее замешательство, но — как от своей бывшей ученицы и нынешней напарницы — ждет большего.
И Джоан оправдывает его ожидания.
— О! — она прищуривается и крутится вокруг своей оси, оглядывая спальню пострадавшего. — А где прощальная записка? Ведь это именно то, что люди делают, да? Оставляют записки.
Белл стреляет в Шерлока вопросительным и немного раздраженным взглядом, и тот благосклонно кивает.
— Ее нет. В том-то и дело. Ни его мама, ни его парень ничего не получали, в самом доме и на месте работы тоже ничего нет. Это вызывает подозрения, не так ли? — вздыхает он измученно и с надеждой смотрит на них. — Берете дело?
— Берем, — отвечают они в один голос и синхронно опускаются на колени перед телом.
Шерлок краем глаза следит за изучающей труп Джоан и мельком думает, что нужно в срочном порядке переписать свое завещание. Думает, что если (когда?..) он таки сорвется и решится на самоубийство, то обязательно оставит Джоан все свое наследство, начиная с особняка и заканчивая золотыми слитками.
А еще он оставит ей прощальную записку.
Потому что это меньшее из того, что она заслуживает.
Записка точно не будет слишком длинной или сентиментальный. Возможно, в ней будет всего два слова:
Прощай, Ватсон
Возможно.
Потом увидим.
***
В Джоан сомневаются все, кому не лень. Сомневаются в том, действительно ли ей стоит настолько резко менять сферу деятельности и становиться каким-то — (здесь следует сделать максимально принебрежительный тон голоса) — детективом; стоит ли ей связываться с Шерлоком Холмсом; стоит ли ей себя предавать.
Они не учитывают того, что Джоан себя не предает. Как раз напротив, создает.
По крайней мере Шерлоку так «кажется» (а ему, к слову, никогда не кажется. он всегда и во всем уверен. поэтому-то это «кажется» заключено в саркастичные кавычки).
Она изменится, они боятся. Она перестанет быть «Джонни», они боятся. Она перестанет быть поломанной и удобной и послушной и несчастной, о н и б о я т с я. А вот Джоан — почему-то не боится совсем (она скорее увлечена, захвачена дететивным миром — его миром — по самую последнюю клеточку тела. и это тоже Шерлока немножко удивляет. впрочем, как и почти все, что так или иначе связано с Ватсон).
За Джоан переживают абсолютно все старые ее знакомые: семья, друзья, бывшие коллеги, просто бывшие. Она вольно-невольно начинает если не прислушиваться к их мнению, то хотя бы выслушивать его.
А это опасно. Это грозит тем, что она может его… бросить и уйти.
Подруга говорит ей:
— Я знаю тебя, Джонни, и знаю, что ты не детектив.
Бывшая коллега говорит ей:
— Ты без задних мыслей бросила нормальную работу и собственный дом, чтобы двадцать четыре на семь жить вместе со своим клиентом, торчком, который учит тебя, как быть собакой-ищейкой?.. Скажи, ты влюблена в него, да? Потому что это многое бы объяснило.
Психолог говорит ей:
— Я заметил, что ваша жизнь целиком и полностью сконцентрирована на Холмсе и его работе.
Меж строк слышится осторожное сомнение: вы уверены, что выдержите это? вы уверены, что не потеряете себя?
Впрочем, не только они считают, что она не справится. К примеру, у нее как-то происходит до смешного правдивая беседа с братом Шерлока.
— Я его подруга, — представляется Джоан Майкрофту.
— У Шерлока нет друзей. Никогда не было, — ласково и вместе с тем пренебрежительно замечает тот.
— Он сильно изменился.
— Люди часто говорят так про наркоманов, разве нет? Он изменился, он стал лучше. Шерлок же зависим от самого себя.
Майкрофт по идее должен знать младшего братишку лучше всех на свете, не так ли? Кажется, он искренно верит в то, что говорит правду. Кажется, он действительно думает, что ей возле Шерлока не место.
Первое время капитан и Белл тоже в Джоан сомневались. Думали, она хрупкая для трупов и кровищи; думали, она хрупкая для светлоглазого нариссичного наркомана в завязке.
С капитаном тоже однажды завязывается разговор похожего содержания:
— Он нуждается во мне сейчас!
— Этот парень всегда будет в ком-то нуждаться. Он безусловно самый умный человек из всех, кого я встречал, но он так же и самый эгоцентричный, — Грегсон аж голос до крика повышает, стараясь донести до Джоан одну простую мысль:
не лезь к Шерлоку Холмсу,
а то он тебя сожрет.
Джоан на свой страх и риск делает шаг вперед во скалы. И психотерапевтические поучения, и мамино беспокойство, и дружеские советы пропускает мимо ушей. Она идет от них к Шерлоку с горящими глазами…
…чтобы в следующем же деле разочароваться и в нем, и в себе, и в людях. Или отказаться участвовать в особо безумной авантюре. Или зажмуриться при особо жесткой картине расчлененки. Или назвать Шерлока дураком. Или вслух не одобрять его методы расследования.
Да и вообще, это то, чем подзавязку наполнено первое время пребывания Джоан возле Шерлока: осуждением его и неуверенности в себе.
Однажды она, увлеченная ходом расследования, лезет в дело впереди Шерлока и высказывает свою теорию о мотиве преступника. Однако сразу же смущается и тупит о носки туфель глаза:
— Ох, извини, я ведь должна тебя слушать, а не…
Шерлок мотает головой и откликается такой же смущенной полуулыбкой:
— Ты ничего мне должна. Я всегда рад тебя выслушать, продолжай… пожалуйста.
Джоан вздыхает, но покладисто продолжает. С каждым новым словом она все больше расцветает, безвозвратно забывая о своих загонах.
В Джоан все сомневаются, в Джоан сомневается даже она сама. А Шерлоку кажется, Шерлоку
верится, что она сможет привыкнуть. И к нему самому, и к его методам, и к убийствам. Он видит в ней скрытые прежде сталь и бесстрашие; хороший потенциал для детективной работы; и еще что-то немножко большее, намного интимнее и направленное вглубь себя самой, что-то, куда Джоан по странной непонятной причине порой позволяет ему заглядывать.
В душу — заглядывать.
И на протяжении всей оставшейся им двоим вечности он никогда не теряет в нее веру.
***
И в скором времени все меняется. Страхи ее близких о том, что она сломается, не сбываются; сбывается лишь тот, что она изменится. А вот шерлоковы ожидания — наоборот, целиком и полностью оправдываются.
Ко всему можно привыкнуть.
К убийствам, жестокости, расчлененке и бесчеловечности — как ни странно — тоже. И Джоан привыкает.
Но, естественно, не сразу.
Они задевают эту тему разговора в тот период, когда кураторство Джоан уже подходило к концу, а Шерлок пребывал в весьма подвешенном состоянии. Они заходят в рабочий офис, который разворотило на кусочки после взрыва бомбы. Джоан сразу же видимо напрягается. Шерлок замечает ее смену настроения и хмыкает себе под нос.
— Я думаю, ты не будешь скучать по этому, когда уйдешь, — он оглядывается на нее через плечо, убеждаясь, что она слушает, и продолжает: — Через несколько дней у тебя будет новый клиент, и больше никаких преступлений, никаких мертвяков. Самое опасное место, куда ты будешь ходить, это встречи анонимных наркоманов.
— Да, ты прав, я не буду скучать.
Джоан неловко переступает с ноги на ногу, осматривая катастрофические последствия взрыва бомбы и раскиданные человеческие ошметки. Морщится неприятно. Но тут же с живостью откликается, стоит только Шерлоку начать вести расследование.
Вот в том-то и интересность ее натуры: она не будет скучать по смерти и по горю, но она однозначно будет скучать по
загадкам.
Однажды начнешь их видеть в обычной нормальной жизни — и уже не сможешь остановиться.
Так и повелось: Шерлок всегда следит за Джоан краем глаза на местах преступления, никогда не выпускает из поля зрения ее маленькую хрупкую фигурку, ну так, на всякий случай. И потому видит все ее метаморфозы фактически с вип-места первого ряда зрительного зала.
Видит то, как сначала Джоан едва видимо хмурилась и опасалась смотреть мертвецам в глаза, и то, как со временем она приучается отточенным движением открывать их веки и выискивать улики. Видит то, как она с сожалением и сочувствием оглядывала дома убитых, и то, каким взглядом она окидывает квартиры сейчас.
Взглядом все еще неравнодушным, но изменившимся, более эмоционально отстраненным. Взглядом профессионала.
Это завораживает. Шерлок не может отвести глаз.
— Тебе не кажется, что мы немного выпали из обычной жизни? Я имею в виду, ни один из нас не ходит на свидания и все в таком духе, — спрашивает Джоан прямо во время самого разгара расследования.
Шерлок с неодобрением косится на нее. Она выглядит немного неуверенной, будто сомневающейся в чем-то.
Они же следят за подозреваемым, Бога ради, какие сомнения!
— Нет, не кажется, — Шерлок отрезает слишком раздраженно даже для себя самого, возвращаясь взглядом к наблюдению за потенциальным преступником. — Я вообще отныне и впредь против любви. Ну, знаешь, опыт с Ирэн-Мориарти… Это не для меня. Я теперь вне любви.
Джоан в ответ лишь задумчиво хмыкает.
Она размышляет над этой дилеммой еще некоторое время, пытается что-то придумать, ходить всерьез на свидания, вернуться в старую оболочку нормальногоприличногоскучного человека, совершенно не замечая, что скорлупка уже давным-давно разрушена и вернуться не получится, даже если очень захочется. Джоан мается, а потом — затихает. Вскоре (лет эдак еще через пять) она вовсе перестает сомневаться, перестает считать себя выпавшей из жизни.
Привыкает.
В самом начале Джоан по ночам после увиденных днем трупов снятся кошмары. Шерлок с первого этажа слышит, как она мечется, скрипит старой кроватью и — иногда, совсем-совсем редко — кричит.
Идеальный слух впервые его подводит.
Шерлока этот шум достает и отвлекает от работы, поэтому — и только поэтому — он идет наверх, ставит на тумбочку стакан воды, присаживается на стул в темном углу комнаты и молча сидит там до тех пор, пока загнанное дыхание Джоан не успокаивается, а она сама не переворачивается на другой бок и не проваливается в новый спокойный сон. Лишь тогда он выходит из ее спальни и спускается вниз, обратно к расследованию.
Шерлок думает, что Джоан или не палит его ночные вылазки, или не придает им большое значение. В любом случае их «пост-кошмарные посиделки» неизменно из раза в раз проходят в идеальной тишине.
Но однажды Джоан на выдохе выбрасывает в воздух одно слово:
— Шерлок?
Ее одеяло перекрутилось в ногах, а ее голос — ломкий и хрупкий, будто сделанный из хрусталя. Она уже почти оправилась от кошмара — на таких мгновениях она обычно усыпает снова, а Шерлок бесшумно прикрывает за собой дверь в спальню.
Но в этот раз она произносит слово. И это слово — его имя.
Шерлок крепче сжимает переплетенные в кулак пальцы и вглядывается в почти кромешную темноту перед собой.
Почти кромешную — потому что через щелочки в тяжелых шторах пробивается отраженный от луны солнечный свет. В этом свете можно едва-едва различить силуэт Джоан.
Он смотрит на него не моргая, пока не начинают слезиться и болеть глаза. И только затем он открывает рот.
— М-м? — выталкивает из себя Шерлок.
Помимо звука он нечаянно выталкивает наружу и какую-то странную неожиданную мягкость. Нежность. Это раздражает. Ему остается только надеяться, что он не ляпнет что-нибудь еще более глупое и что Джоан не будет упоминать об этом утром. В лучшем случае — вообще никогда.
Бесформенная масса одеял на кровати шевелится и чуть приподнимается на локтях, белый свет выхватывает из темноты острые скулы и большие сонные глаза. Джоан ими цепляется за пространство перед собой, выискивает.
Безрезультатно.
Шерлок специально садится именно в этот угол спальни, куда лунный (отраженный солнечный) свет не достает. Он знает, что его — как ни пытайся — не сможет найти в темноте даже Джоан.
— Спасибо.
Искренность в ее голосе режет скальпелем по горлу. По-хирургически точно под самым кадыком.
Шерлок кивает ей, хотя знает, что она — вся солнечная и светлая — не может его увидеть.
— Конечно, — он кивает еще раз, прежде чем встать со стула и шагнуть к двери. — Когда будешь засыпать, переворачивайся на другой бок. Если ты сменишь положение тела, более вероятно, что дальше кошмаров не будет. Доказано британскими учеными.
— Конечно, — слабо, в половину обычной силы передразнивает его Джоан и переворачивается на бок лицом к двери, будто специально поближе к Шерлоку.
— До утра, — уже немного сонно бормочет ему Джоан.
— До утра, Ватсон, — эхом отзывается он.
Луч отраженного солнца выхватывает во мраке лицо Шерлока, когда он берется за дверную ручку и выходит из комнаты.
Следующим утром он дает Джоан поблажку и будит ее немножко позже, чем запланировал вечером накануне.
Он будит ее, тронув пальцами за плечо и сразу всучив ей в руки кружку свежесваренного кофе. Джоан не упоминает ни о сегодняшней ночи, ни о прошлых ночах, ни о чуточку запоздавшем пробуждении, но по глазам ее Шерлок видит — все она поняла. Возможно, даже больше его самого.
Он не уверен, что ему нужно с этим делать, поэтому не делает ничего. И, наверное, это единственно правильное решение.
Со временем кошмары уходят из их жизни, и Шерлок искренне рад этому.
В конце концов, быть детективом — это ее истинное призвание. Было бы крайне печально и несправедливо, если бы страх вынудил ее бросить то, что она любит.
Джоан не была счастливой, когда она оставалась всего лишь кураторкой трезвости; когда она посвятила свою жизнь нелюбимому делу из чувства вины и долга перед убитым ею пациентом; когда была кем угодно, но только не самой собой. А потом — вдруг, внезапно, без малейшего предупреждения — она со всего размаху врезалась душой в Шерлока Холмса, детектива-консультанта, наркомана в завязке, зануду и попросту выскочку, каких поискать.
И — он открыл ей совершенно другую жизнь, изнанку обычной вселенной, заставил поверить в себя и в тот факт, что ей тут самое место.
И — во время расследований, на местах преступлений, у доски с материалами дела — ее глаза загорались. Загорались так, будто она снова стояла со скальпелем в руке в операционной; так, будто она влюбилась без памяти; так, будто спустя годы поисков она наконец нашла
себя.
(Шерлок видел ее в такие моменты. сто раз видел, двести раз увидит еще. он тогда пытается моргать пореже, чтобы впитать больше такой Джоан, чтобы не пропустить ни мгновения)
Джоан не хотела отпускать это чувство. Когда однажды получаешь бурлящий кипяток эмоций, то неизменно рано или поздно захочешь повторить это ощущение. И Джоан захотела повтора очень скоро.
И, видимо, поэтому она сломала все свои убеждения, барьеры и как-то раз согласилась стать ученицей великого детектива, а затем и его партнером.
— Тебе нравится то, что он делает, — мудро заметила миссис Ватсон, когда перестала быть настолько чертовски дотошной и гиперопекающей матерью, когда наконец обратила на дочь внимание и… увидела ее настоящую. Она увидела, а Джоан тут же спрятала от матери смущенные глаза.
— Мам, я не детектив, я ничего не умею и…
Миссис Ватсон покачала головой и с выражением лица всезнания, которое умеет принимать только родитель, прерывает ее путанные оправдания:
— Ты
любишь его работу.
О, Джоан любит. Еще как. Это почти что наркотики. Это определенно зависимость. Шерлоку ли об этом не знать.
Джоан не хочет менять профессию и стиль жизни, поэтому она меняет свое отношение к этому. С течением времени она перестает принимать каждое дело близко к сердцу, чуть черствеет, покрывается снаружи то ли коркой, то ли инеем.
Но она все еще остается человечнее самого Шерлока. И это тоже не может не радовать. Их дуэт, их партнерство работает тогда и только тогда, когда в нем есть один Холмс и одна Ватсон, а не два Холмса сразу.
Джоан поменяла свое отношение к происходящему вокруг. Джоан высыпается, больше не кричит во сне, лучше соображает и дольше остается сфокусированной на деле. В его ночных поддерживающих вылазках больше нет ни нужды, ни смысла.
Но иногда он, по старой памяти, садится на тот стул в углу комнаты.
И в этот раз тоже. Только теперь это не ночь — а рассвет. Джоан спит спокойно, зарывшись в подушки и одеяла с головой, только голая ступня выглядывает наружу и чуть-чуть свисает с края кровати.
Шерлок ставит поднос с завтраком на тумбочку, садится на тот стул в углу комнаты, сцепляет пальцы и кричит во всю мощь легких:
— Ватсон! Пора вставать!
Гора одеял на кровати от крика смешно дергается, Шерлок позволяет себе улыбнуться секундно. А потом он снова гаркает:
— Ватсон! Даю тебе семь минут на завтрак и двадцать три минуты на душ и на переодевание. Встаем, встаем, нам срочно нужно в участок, торопись!
И Джоан — с сонным ворчанием, с задравшейся розовой майкой, с бардаком на голове и со смешным отпечатком подушки на лице — послушно встает.
***
Их ссора на второй день знакомства окончилась тем, что Джоан его удивила.
Шерлок на эмоциях выпалил все, что смог про Джоан узнать с первых минут знакомства: по ее внешности, по ее аккуратным рукам, по содержимому ее сумки.
Он сразу понял, что она позволила пациенту умереть на своем столе, и именно этот вывод он вывалил на нее посредством крика.
Джоан от его повышенного гневного тона голоса даже не поморщилась. Лишь глаза едва видимо увлажнились.
— Это удивительно… то, как вы можете разгадывать людей, просто глядя на них, — сказала она то ли с осуждением, то ли с восхищением в голосе. А может, все и сразу. Шерлок на внезапную похвалу только молча непонимающе дернул бровью, и она резко продолжила: — Я заметила, что у вас совсем нет зеркал.
— И что это должно значить?
Он навис над ней, со злости нарушив ее (и заодно свои собственные) личные границы и неприятно впиваясь в лицо взглядом. Джоан вскинула повыше подбородок.
Она не боится его.
— Это значит, что ты можешь распознать гиблое дело, когда видишь его… завтра тебе вышлют нового куратора трезвости. До свидания, Шерлок.
вот, что она тогда сказала, а потом ушла из особняка прочь.
вот, что стало бы их последним разговором, если бы не одно «но».
Если бы Шерлок не потащился за ней в дурацкую оперу, чтобы язвительно и сквозь зубы попросить вернуться к делу.
Сплошное унижение. Но это требовалось сделать.
Джоан требовалось вернуть в дело. Она была в расследовании с самого его начала и была важной его составляющей. Пазл без нее не складывался. По какой-то причине он не мог и не хотел продолжать без нее.
А еще где-то внутри души ему было зло и обидно. Его иррационально задели ее слова, ее заключение про него якобы на основе «отсутствия зеркал в его доме». Ему хотелось наорать на нее, разгромить покруче комнату и вместе с тем сказать, что его случай не так уж и безнадежен. Доказать, что он — не безнадежен.
Он не понимал, откуда взялось последнее желание и сопутствующее ему тревожное чувство.
Шерлок — детектив со стажем и мизантроп (тоже со стажем). Он как никто знает, что люди мерзкие, гнилые, лживые существа и они не меняются. И Шерлок, как человек, не помянется тоже. А с чего бы? Он не валюта, чтобы его менять. Он, черт возьми, не сломан, чтобы его чинить.
Но рано или поздно он сам утверждается в том, насколько он был не прав поначалу.
Отец и Майкрофт хотели, чтобы он стал скучнымсмирнымсерым и перестал вляпываться в приключения,
Ирэн Мориарти хотела, чтобы он перестал лезть в ее преступные дела, Лестрейд хотел, чтобы он всю жизнь расследовал за него дела, а лавры отдавал ему. Шерлока многие пытались переделать и ни у кого не получалось.
Джоан же хотела от него ничего и одновременно все, она принимала его целиком и полностью и в то же время раз за разом обращала к свету.
В конце концов он ведь называет новый вид пчел, который он вывел самостоятельно, в ее честь. А это что-то да значит, верно?
Шерлок однажды проводит аналогию. Она кажется глупой, но довольно точной: до их знакомства Холмс был размякшим и чересчур затасканным, старым кувшином: в него часто заливали и выливали воду, порой даже протухшую, он успел потрескаться и однажды чуть не разбился; и только Джоан может аккуратно обращаться с ним, возвращать в нужную форму, корректировать какие-то шерховатости; она всегда смотрит на Шерлока взглядом профессионального скульптора и тянет к нему руки, чтобы очертить линию челюсти и не дать вернуться к наркотикам, провести по плечу и изменить линию поведения, вдавить большие пальцы в глазницы и дать стимул его дедукции.
Когда Джоан пристает к нему с как обычно нравоучительными речами по поводу его «поведения», он выпаливает:
— Я считаю тебя исключительной. И, чтобы ужиться с тобой, я делаю исключительные усилия, — Шерлок раздраженно взмахивает в воздухе кисточкой, которой подкрашивал лужи крови в кукольном домике. — Но тебе необходимо понять, что к другим людям я отношусь не так, с ними я могу быть грубым и даже жестоким. Я не приятный человек, Ватсон.
Но между тем именно это Шерлок и делает.
Становится мягче.
Со временем он выводит для себя сложную и одновременно донельзя очевидную истину: единственная вещь, которую можно предсказать по поводу людей, — это то, что они меняются.
И любой, кто пытается это отрицать, просто навсего обманывает сам себя. Такой человек — дурак. Шерлок знает, ведь сам был таким.
Джоан заставляет его ходить на программу, а программа заставляет его делать «шаги» к выздоровлению и быть трезвымтрезвымтрезвым наискучнейшим, но самым необходимым образом.
Она заставляет его относиться к людям чуть человечнее, чуть добрее. А потом это входит в привычку, и толчки в спину навстречу к социуму от миниатюрной ладошки Джоан уже не нужны. Он как-то незаметно, постепенно, но очень очевидно (если чуть тщательнее вглядываться) обрастает если не всегда друзьями, то по крайней мере хорошими знакомыми.
Он помогает Грегсону советами по вопросам его проблем с дочерью и постепенно разваливающегося брака (
я осуждаю концепт семьи, но хорошее доверительное партнерство с правильным человеком — это лучшее, что может случиться в жизни человека. вам стоит хотя бы попытаться, — вот, что он говорит капитану в качестве рекомендации). Он чувствует вину перед Беллом, когда тот бросается ради него под пулю, и извиняется (много раз. типа, реально много. он никогда в жизни столько не извинялся) (искупить вину перед людьми, которых обидел, — это ступенька девять в программе рехаба. девять! не правда ли поражает, как далеко и одновременно насколько жалко и медленно он продвинулся в своем восстановлении?). Он чаще благодарит, чаще сдерживает на языке грубость в ответ на чье-то глупое предположение, чаще просит прощения, становится терпимее к прикосновениям и добрым словам по поводу него от других людей, признает полезность собраний и ходит на них по собственному желанию.
Люди делают данное место — особняк, Нью-Йорк, Америку в целом — домом. Теперь это не просто засранная ночлежка «на перекантаваться». Это что-то большее.
Закат подсвечивает изящные стены особняка в розовый оттенок, когда Джоан присаживается на краешек стола и улыбается ему сверху вниз. Он поудобнее проваливается в стул и пепелит ее хмурым взглядом из-под бровей.
Наконец, сдается.
— Сегодняшняя встреча прошло хорошо, Ватсон, ты была права, — докладывает он ей. У них установилась своего рода традиция, оставшаяся еще со времен компаньонства — Шерлок рассказывает ей последние новости из жизни, а она слушает. — Кстати, еще увиделся утром с Беллом…
— Он просил называть его Маркусом, — между делом с беззаботным видом вставляет Джоан, но Шерлок ее замечание игнорирует, увлекшись монологом.
— …и, кажется, ему стало лучше после травмы. К нему вернулась подвижность руки, да и ко мне он стал относиться немного благосклоннее. Что не может не радовать! Я не хочу делать из него друга и тем более становиться таковым для него, но его отношение к нам напрямую связано с нашей работой, понимаешь?
Джоан в ответ на это щурит красивые раскосые глаза и молча улыбается.
Мизантропия была легким и элегантным способом избежать реальности. Он иногда скучает по этому; по тому, как в прошлом все было проще. Сейчас же у него появились… чувства, эмоции, что-то, что общество называет «человечность» — а вместе с ними появились совершенно незнакомые проблемы, с которыми он сталкивается постоянно и с которыми приходится справляться, порой стиснув зубы и кулаки.
Быть человеком — сложно. Но Шерлок не тот, кто отступает, едва завидев на горизонте трудности.
И даже если бы он когда-нибудь захотел сделать откат и вернуться к тому изначальному состоянию, у него бы ни за что не получилось. Он уже зашел слишком далеко, чтобы поворачивать назад.
Проблема не в том, что Джоан меняет его. Проблема в том, что Шерлок совсем не возражает. Он может хлопать дверьми, уходить, кричать о том, что это
он и только он меняет ее, сам всегда оставаясь неизменным.
Но это никогда не так, и они оба это понимают.
***
Шерлок тщательно охраняет свои личные границы. От него холодом и отчужденностью на три километра веет: никто не посмеет прикоснуться к нему лишний раз. Он врывается в чужое личное пространство только и только в приступах ярости. Но никогда — нормальным человеческим образом.
В частности, Шерлок считает, что объятия созданы для трусов, чтобы те могли прятать в чужих плечах лица. Он презирает этот вид выражения привязанности. Да и саму привязанность, впрочем, тоже.
Но однажды он хочет обнять Джоан.
Это происходит сразу после того, как Джоан возвращается домой из плена. Она больше не в заложниках, ее жизни не угрожает опасность, она стоит в гостиной их дома, живая, целая и, кажется, сама не верящая в то, что спаслась. Шерлок на полной скорости влетает в гостиную и резко тормозит рядом с Джоан, совсем близко, на расстоянии вздоха. Он нарушает личные границы, но впервые — не из-за ярости, а из-за страха. Он нависает, пожирает глазами, шарит, впитывает всю возможную информацию. Хочется сорвать с нее одежду, но не в пошлом смысле, ни в коем случае. Сейчас он не доверяет врачам, полицейским и даже самой Джоан — ему нужно самому осмотреть ее тело на предмет травм, нужно пересчитать позвонки, нужно прижать к груди напротив сердца пальцы и почувствовать их кончиками мерный четкий
живой перестук. Шерлок знает, что это было бы слишком странно даже для него, поэтому мысленно решает, что и простые объятия, пожалуй, сгодились бы.
Но не может переступить через себя и обнять Джоан,
поэтому всего лишь смотрит на нее светлыми, дикими от отчаяния и усталости прошедших часов глазами.
— Все хорошо. Все в порядке. Я в порядке, — шепчет Джоан, успокаивая то ли его, то ли саму себя.
Шерлок ей верит.
***
Все оказывается совсем не хорошо уже очень скоро.
Предательство
Ирэн Мориарти пырнуло его ножом в сердце, внезапно и без предупреждения. Он долгое время думает, что не сможет оправиться от этого, он не сможет, он не
сможет.
Сможет, если Джоан будет рядом. Постоянно. Всегда.
Чтобы кого-то забыть, человеку просто навсего нужен другой человек.
Дело в том, что Джоан ни в коем случае нельзя дать уйти, ее нельзя поранить и ей навредить, ее — надо пришить к себе как можно плотнее, чтобы по возможности даже н е д ы ш а т ь по отдельности.
И рано или поздно Джоан начинает это душить.
Почти сразу после того-случая-с-пленом Джоан срывается. Она говорит:
— Я переезжаю.
— Откуда? — наивно округлив глаза, переспрашивает он.
— Отсюда. Из особняка. Я все ждала подходящего случая сказать тебе.
Шерлок хмурится и взмахивает рукой, разрезая перед собой воздух напополам. Он чувствует, как уже начинает изнутри почуть-чуть закипать.
— Чушь! Не может быть такого.
Она прикрывает на мгновение глаза и как-то грустно-отчаянно качает головой.
— Я знаю, что тебе тяжело это принять. Но мне нужна жизнь за пределами всего этого. Нас, того, что мы делаем.
— Но ведь мы и есть то, что мы делаем, — тихо, звуча как потерявшийся ребенок, произносит Шерлок.
— Нет. Ты есть то, что ты делаешь; тебе нужно это, чтобы быть счастливым. Но мне — нет.
…и вдруг бурление эмоций просто прекращается, оставляя его ни с чем. Буквально ни с чем — с пустотой в голове и в сердце.
Джоан аккуратно добавляет, видно, в надежде успокоить его, но в результате лишь добивает его до конца:
— Наше партнерство не будет окончено. Мы продолжим работать вместе, обещаю! Просто я… съеду и на этом все.
В ее словах это звучит просто и безопасно.
Шерлок же слышит: она бежит от него, потому что наконец-то поняла, с кем связалась, потому что наконец-то поняла, насколько он опасный человек, потому что в кои-то веки хочет подумать о себе и сохранить жизнь себе, а не ему.
Она. Бежит. От него.
Шерлок кричит и называет ее решение обыкновенной обратной реакцией на пережитый стресс пребывания в заложниках. Когда Джоан говорит, что это решение было принято давным-давно, просто не было правильного момента для выполнения его в жизни (
с тобой, Шерлок, никогда не бывает правильного момента, потому что у тебя всегда что-то есть: новое сложное расследование, старая ментальная травма, очередная причина для меня, чтобы остаться; правильный момент никогда не наступит, не так ли?), Шерлок молча хватает с крючка пальто и сбегает из дома.
Все следующие дни Шерлок всевозможными способами показывает обиду и протест. Он, укалывая Джоан каждым словом, надламывает их и так сейчас по-хрустальному хрупкое партнерство. Он не будит ее утром. Он указывает Джоан на то, что она еще не готова стать самостоятельным детективом. Он намеренно откланяет предложение Джоан помочь в расследовании, объясняясь тем, что теперь ему нужно привыкать работать в одиночестве и ее помощь больше не нужна. Он делает это намеренно, он ждет, что Джоан это заденет.
Джоан действительно выглядит искренно задетой, но это ничего не меняет.
ни
че
го
Поэтому Шерлок действует по старой, проверенной схеме, которая срабатывала не единожды и в результате которой Джоан каждый раз оставалась рядом с ним.
Однажды Джоан сказала:
— Шерлок, может, бесчувственный и навязчивый, порой даже чересчур честный, но по крайней мере с ним я точно знаю, где стою.
Это не должно было быть комплиментом, но именно им ее слова и были.
(Бес)чувственно и навязчиво, чересчур честно — это его стиль жизни. И его стратегия по решению проблем.
Он пережимает у своей гордыни сонную артерию, ссутуливает в незащищенной, открытой позе плечи и признается. Во всем.
— Наше партнерство — это в каком-то смысле красиво, не так ли? А самое главное, что оно работает. Даже когда наши отношения становятся менее идеальными, — он разводит в стороны руками и улыбается. Улыбка выходит почти что искренной, Шерлок прикладывает совсем чуть-чуть давления на себя, чтобы выдавить ее губами на лицо. — Останься.
Джоан смотрит на него сверху вниз и улыбается тоже — он считывает ее мысли, одну за другой, за считанные мгновения. Когда она открывает рот, Шерлок уже знает ее ответ.
Его стратегия впервые не сработала.
— У тебя есть притяжение. Что-то вроде гравитации. И мне так повезло попасть на твою орбиту, но… если я останусь, то это всегда будет так: я вокруг тебя. Мне необходимо свободное пространство. Но мы справимся с этим. Я уверена, мы справимся.
Шерлок в последней, отчаянной надежде ждет, что она передумает.
Джоан не передумывает. Он слышит через стенку, как она болтает по телефону с владельцом ее нового
дома. Пока Джоан договаривается о встрече, он достает из тайника в библиотеке заветный пакетик. Швыряет перед собой на стол, укладывает подбородок на переплетенные в кулак пальцы и таращится.
Он слишком хорошо видит будущее. Нет, они
не справятся с этим. Сначала Джоан переезжает в другую квартиру и клянется общаться с ним, и работать, и дружить, как раньше. А потом — она находит новую работу, новых друзей и нового, уже романтического, партнера. Сперва ей не хватает на Шерлока времени, а затем — и желания. Их общение постепенно спадает на нет, так слабо и медленно, что даже не заметишь, если только не оглянешься назад в прошлое и не сравнишь то и другое. И — что самое страшное — их работа, их партнерство перестанет существоыать.
Это будет агония. Медленная и мучительная смерть.
Однажды Майкрофт сказал:
— На самом деле он очень слабый. Все что угодно может толкнуть его к краю.
Да, все что угодно. Тем более уход Джоан, особенно уход Джоан. Если она оставит его, он не справится. Он не справится. Сорвется. С ума сойдет. Вполне вероятно, что умрет (без шуток. в буквальном смысле).
Поэтому он решает нанести удар на опережение, стремясь ранить Джоан раньше, чем она ранит его.
Он пишет ей записку, которую оставляет на каминной полке в их доме. Главная фраза в ней —
мы больше не партнеры, Ватсон.
Шерлок хватает пальто и сбегает из дома, из жизни Джоан, молча, чисто по-английски, не попрощавшись, ничего никому не сказав.
Он переезжает максимально далеко — в Лондон, начинает работать в максимально несвязанной с Джоан и с их партнерством сфере — в МИ-6. Шерлок силой затыкает голод, но это не особо помогает. Он остановившимся взглядом смотрит на потухший (на самом деле никогда и не зажигавшийся) камин в его новом ужасном доме, который теперь по случайности является его
домом, и вспоминает:
лицо Джоан, когда она говорила, что устала и больше не хочет считать его Солнцем, а себя — Землей;
свой по-дурацки треснувший голос, когда он кричал шепотом мольбу к ней останьсяостаньсяотсанься.
Шерлок сдерживается, по крайней мере он честно пытается, но рука сама собой тянется к карману толстовки с заветным пакетиком.
Он уже почти срывается с крючка и тянеттянется к наркотикам, как встречает Китти.
У мисс Винтер огненные волосы, а глаза слишком агрессивно подведены черным. Она порывистая, непокладистая, но умная. Китти вечно огрызается и лезет туда, куда не просят, но она помогает полиции спасти пропавшего мальчика и отказывается от лавров, чем и привлекает внимание Шерлока к себе. Внутри нее идет какая-то бесконечная борьба, то ли с самой собой, то ли с миром в целом, и это понятно даже нетренированному в дедукции человеку, а уж Шерлоку — тем более.
Он видит в ней юного себя.
А еще — он скучает по Джоан, но не позволяет себе думать о ней, как о человеке, и разрешает себе думать о ней, как об ученице. Он убеждает себя, что это странное чувство тоски и голода связано с тем, что он всего лишь хочет вернуть отношения «наставник-протеже», а не конкретного человека.
И поэтому, когда Китти стучится в дверь его дома, Шерлок ее впускает. Впускает и делает своей ученицей.
С Китти в плане обучения намного сложнее, она не такая сообразительная, не такая быстрая, не такая усердная, как его прошлая ученица. Не такая. Он постоянно, сначала немного раздраженно и про себя, а потом — зло и вслух, сравнивает Китти с той, первой. Шерлок упоминает Ватсон так часто и с такой тоской, что Китти начинает думать, что она, должно быть, была полубогиней, не иначе. Китти закатывает глаза и продолжает обучение на чистом упрямстве и желании превзойти эту Ватсон хоть в чем-то. А он — не может остановиться о ней говорить.
С Китти в плане прикосновений немного проще. Она травмирована, первые месяцы их общения вообще не может смотреть ему в глаза и сидеть на одном диване, потому что мужчина причинил ей боль, а Шерлок — мужчина тоже. Что уж тут говорить об объятиях?
Но его отсутствие физической близости не волнует ни капли.
Что для него главное: она учится детективному и дедуктивному делу весьма старательно (пусть и с несколькими случаями проявления ненужной самостоятельности. впрочем, Шерлок старался не особо злиться и воспринимать ее поступки как типичный подростковый бунт).
Через полгода у Шерлока получается обхитрить собственное сердце и убедить себя: раз уж теперь у него есть Китти, а в Британии его абсолютно ничего не держит, то ничего не помешает ему снова приехать в США.
Когда они переезжают (Китти — переезжает, Шерлок — возвращается) из Лондона в Нью-Йорк, он знакомит ее с Джоан. Ну… как знакомит. Он должным образом планирует возвращение (себя) и знакомство (Китти), но попросту не успевает: Джоан находит их сама.
Она сначала бьет дубинкой Китти
за то, что посмела за ней следить;
за то, что посмела вернуть ее к Шерлоку.
А потом кричит на Шерлока
за то, что послал Китти следить за ней;
за то, что потом выясняется, что на самом деле не посылал;
за то, что ушел;
за то, что вернулся;
за то, что он раньше был нужен ей как воздух, а сейчас — нет;
за то, что он испугался, спрятался, сбежал в Британию, оставив ей одну лишь записку — ведь именно это и делают люди, оставляют записки, — где в восьми строках сказал
я тебе больше не нужен, Ватсон. наше партнерство окончено;
за то, что она перечитывала его записку раз за разом, что отвыкала от него как от самого тяжелого в мире наркотика, что ей приходилось пялить ночами в потолок пустым взглядом, волнуясь, как он там в Лондоне, не убили ли его где-то в подворотне, не сторчался ли он где-то за углом;
за то, что однажды два года назад в попытке уговорить от переезда он сам сказал, что она пока не готова стать независимым детективом, а потом сам же ее бросил и ей пришлось без его помощи вставать на ноги и становиться консультантом-одиночкой;
за то, что вернулся и снова никому ничего не сказал, молча наблюдал за ней исподтижка, ждал чего-то, боялся, потихоньку обустраивался в особняке, снова боялся, а потом прислал Грегсону анонимную наводку на потенциального преступника в расследовании, в ее расследовании, хотя, право слово, она рано или поздно откопала бы этого подозреваемого и без его «необходимого» участия;
за то, что это она вычислила его, узнала его идиотский фирменный почерк предложения помощи «я вижу, вы не справляетесь без меня, и я слишком высокомерен, чтобы не вкинуть вам подсказу, но и слишком боюсь поговорить о чувствах со своим
бывшим партнером, чтобы дать вам подсказку лично, поэтому я пришлю ее рандомной анонимкой, как распоследний трус», это она пришла в их старый дом, нашла там его, посвежевшего, отдохнувшего, одетого в новенький синий пиджак и — Бога ради — идеально гладко выбритого;
за то, что теперь он улыбается ей светлыми, голодными, соскучившимися глазами;
за то, что ушел, а потом вернулся, как будто это обычное дело, как будто так и надо, как будто это просто очередная пятница,
чертов ты идиот.
Шерлок выслушивает ее недовольство с максимальным вниманием, а потом просто и честно говорит что-то вроде:
— Слушай, я все хотел узнать, как там твои успехи после моего отъезда и за что конкретно мне стоит извиниться.
Джоан на него кричит, но тут же обрывает саму себя на полуслове. Выдыхает через силу, явно считает до десяти. И надевает маску равнодушия.
И в этом заключается вся проблема.
Если Шерлок в порыве гнева швыряет вещи по комнате и по-быстренькому шныряется сам, то ярость Джоан горит дольше. Тише. И потому в разы опаснее.
Она закрывается и делает вид, будто его возращение никак ее не трогает. Первое время Шерлок и сам занимается самообманом. Получается, правда, с переменным успехом.
— Капитан не против, чтобы я вернулся. Он даже одобряет мою работу с Китти. В конце концов ты сама сильное доказательство моих способностей преподавания искусства ссыска… — он тыкается в нее взглядом, пытаясь найти хотя бы намек на принятие комплимента, однако находит на лице Джоан только непроницаемую маску. Вздыхает недовольно, продолжает: — Но есть одно условие. Он согласится, только если согласишься ты.
Последнюю фразу он произносит с кривоватой усмешкой, как бы говоря:
ты просто посмотри, какие идиотские правила Грегсон поставил. мне преодолеть их — просто раз плюнуть. ты, главное, согласись только. Джоан его веселье не поддерживает. Вместо этого она и от разговора, и от ответа на условие поспешно уходит.
Шерлок смотрит вслед ее стремительно удаляющейся спине. Его система самообмана медленно, но верно трещит по швам.
— Оказалось, что наш с тобой опыт, который помогал мне сконцентрироваться и не сорваться, можно повторить. Я наставник, Ватсон. Учитель! Я осознал, что полгода назад на самом деле боялся потерять не тебя. А наши отношения, — вот, что говорил Шерлок себе на протяжении последних месяцев, и вот, что он говорит сейчас Джоан в качестве объяснения.
И он правда верил в этот бред. Прежде.
А теперь с каждым днем (на самом деле, даже с каждой секундой) его вера становится все более хрупкой и ненадежной. Пока наконец не рассыпается в его пальцах хлопьями праха.
Как оказалось, это решительно невозможно — находиться рядом с Джоан и продолжать лгать себе о чувствах по отношению к ней.
Вместо этого он ставит перед собой новую глобальную цель: починить то, что по дурости сломал; починить их партнерство; починить Джоан.
Но он, естественно, не разрешает себе признаваться в своих искренных чувствах Джоан. По крайней мере признаваться напрямую. Потому что это уже не 2012, когда он мог без задних мыслей рассказать ей все, что угодно. Потому что теперь она бы не была этому рада. Потому что она не поняла бы. Потому что Джоан изменилась.
Естественно, она изменилась. За столь длительное-то время. Она привыкла работать в одиночку и отвыкла от Шерлока. У нее появился крутой парень-красавчик с серьезными намерениями. У нее появилась отдельная квартира, туда она перевезла все свое, начиная с одежды и мебели, заканчивая Клайдом и работой.
Для Шерлока втиснуться в ее ограниченное и изначально непредусмотренное для него пространство совершенно не являлось проблемой. Скорее, даже вызовом.
Он заявляется на порог ее квартиры, она закатывает глаза (очевидно, что пытается найти причины, по которым его следовало бы сразу прогнать. таковые как назло не находятся), но впускает его. Шерлок широким шагом входит внутрь, оглядывается по сторонам с любопытством, которое не скрывает даже из вежливости. Он привык, что рядом с Ватсон социальные нормы, которые он с трудом вызубрил в свое время, соблюдать необязательно.
Ее квартира выглядит очень мило; она отдает привкусом пресной воды. Когда Джоан год назад говорила, что хочет себе «свою собственную жизнь», он и предположить не мог, что ее жизнь будет настолько нормальнойприличнойскучной. Умнички-сына не хватает для полного комплекта этой пугающей идиллии. От открывшейся перед глазами картины практически передергивает.
У Шерлока в руках подарок на новоселье: обвязанные праздничными радужными ленточками вешалки (почему именно вешалки?.. остальные магазины просто были уже закрыты). Он оглядывается по сторонам и сжимает дерево тонкими пальцами слишком крепко.
Слишком больно.
— Грегсон завтра посылает своих людей на обыск склада. Убийца будет найден, — неловко вставляет он в мучительную тишину.
— Ты мог бы просто послать мне смс об этом, — обрывает его Джоан. Ее голос звучит немного раздраженно; совершенно не так прохладно, как ей бы, очевидно, хотелось. Эмоции, несмотря на все ее старания, пробиваются наружу.
Шерлок в улыбке поджимает губы и замалчивает ответ:
мог бы, но не хотел. тебя хотел увидеть. вживую. Джоан слышит невысказанное слишком хорошо для человека, который не слышал голос Холмса почти год.
— Дело в том, что ты больше не нужен мне, Шерлок, — наконец совладав с голосом, просто и равнодушно говорит она. И позволяет ему уйти.
А потом час спустя она тут же срывается с места, стоит ему написать смску с просьбой подойти к особняку. Что парадоксально: она приходит, снова закатывает глаза и снова кричит, но
остается.
Конечно же, она остается.
И это дает ему что-то вроде надежды. Глупой и маленькой, но надежды.
Раздраконенные его побегом (и его возвращением) злость, ярость, обида, боль, чувство брошенности, — весь этот невыносимый запутанный клубок эмоций мечется внутри Джоан туда-сюда. Ее израненная душа чуть подуспокаивается, когда его нет рядом, и снова начинает выть и драть когти, стоит ему только появиться в поле зрения.
Шерлок видит ее метания слишком хорошо для человека, который не видел Джоан почти год.
Ему остается только ждать, замалчивать свои чувства и надеяться, что Джоан сделает правильный выбор. Он еще никогда в жизни не был настолько терпелив.
Рано или поздно его ожидания оправдываются.
Джоан говорит:
— Шерлок, я не против, если ты будешь работать в участке. И я даже не против Китти. Это не восстановление нашего партнерства, но если вдруг тебе понадобится помощь в расследованиях или альтернативное мнение, то ты можешь рассчитывать на меня.
Шерлок отвечает:
— Как и ты — на меня.
Его маленькая и до непривычной боли в щеках искренняя улыбка режет ей глаза. Она первая отводит (прячет) взгляд и сбегает из особняка, не оглянувшись.
И со временем все… если не налаживается, то хотя бы становится чуточку менее невыносимым.
Со временем Китти начинает нравиться Джоан (и это рано или поздно становится взаимным чувством. слава Богу. было бы отвратительно, если бы они друг друга ненавидели), а с Шерлоком — неожиданно вернувшимся и закономерно захватившим ее обратно к себе на орбиту, как только он и умеет делать — Джоан смиряется. Остывает.
Она перестает притворяться, что с ней все в порядке, потому что больше не нужно. Теперь это действительно правда.
Со временем все приходит в норму. Хотя бы относительную. То, что было у них еще год назад, с тем, что есть сейчас, сравнивать слишком опасно и травмирующе для всех участников спектакля. Поэтому Шерлок не сравнивает, а пытается довольствоваться тем, что у него есть сейчас; тем, что у него с таким трудом получилось вернуть.
В отлучке Шерлок позволял себе обманываться, считать, что он до застрявшего в горле крика скучает всего лишь по отношениям «учитель-ученица» и так далее, и тому подобное. Но сейчас у него нет такой привилегии. Сейчас у него есть Джоан — светящиеся опасной темнотой глаза и отбивающие гневный ритм высокие каблуки, — и ему этого хватает.
Правда.
Иногда Шерлоку по-глупому хочется ее коснуться.
Он этого не делает.
Между тем, абсолютно все меняется.
Допустим, первое время Китти безумно завидует Джоан и ревнует к ней Шерлока. Она, практически плача, восклицает:
— Стоило тебе к ней вернуться, и про меня будто совсем забыли!
но в итоге эта проблема сама собой рассасывается. Джоан рано или поздно приручает Китти, и теперь та чуть ли не ластится к ее ладони.
Допустим, опеку над Клайдом они теперь осуществляют раздельно и по дням: у Джоан он живет по будням, а у Шерлока тусуется на выходных.
Допустим, раньше они заходили домой вместе, взбудораженные и одновременно немножко уставшие после завершения дела, доставая одни на двоих ключи и едва-едва сталкиваясь локтями в узком проходе. Теперь же, чтобы попасть в особняк, Джоан нужно постучаться, а Шерлоку — подойти к двери и открыть, впустить ее внутрь. Честно говоря, немного неудобно, но не Шерлоку жаловаться. Он просто подходит и открывает.
И открывает.
И открывает.
Иногда он не подходит к дверям из принципа и вынуждает Джоан вскрывать замок. Естественно, что у нее получается замечательно (давнишние уроки Шерлока явно не прошли даром), но она должна стараться еще больше и лучше, чтобы не забывать навык! Таким образом Шерлок продолжает ее тренировать, даже боле не являясь ее официальным наставником. Джоан это замечает, и ее это бесит. Шерлока ее раздражение немножко смешит, но он своего веселья, конечно, не показывает.
Короче говоря, в любом из двух случаев Джоан приходится проникать в особняк незаметной тенью. Будто она не имеет права находиться здесь. Будто она лишняя (а она опредленно не. она сама это, однако, отрицает).
И так продолжается ровно до тех пор, пока однажды Джоан заимствует у них третью пару ключей от входной двери (она их так никогда и не возвращает) и привыкает входить в особняк без специального разрешения ее владельцев. Прямо как в старые-добрые.
Иногда ей открывает Китти. Она опирается плечом о косяк двери и смотрит вызывающе снизу вверх. Как Джоан теперь знает из ее дела: ее постоянное напряжение вполне легко (и в то же время психологически очень тяжело) объяснить.
Закономерно, что Джоан очень хочется ей помочь.
Когда Джоан предлагает Китти помощь, та обрыкивается:
— Тебе меня жалко.
— Нет! Просто… тебя не интересует ничего, кроме детективной работы. Меня это немного беспокоит.
— Ах, вот и она! — скалит зубы в язвительной улыбке Китти. — Бывшая кураторка! Та, кто прежде держала за ручку Шерлока.
Да, держала. Было дело.
На этом их разговор заканчивается. Но, к несчастью для мисс Винтер, это далеко не последняя их беседа. Джоан может уступить противнику победу в битве, но она никогда не проигрывает войну.
Джоан помогает всему, что движется, а что не движется, то двигает и помогает. Она подталкивает Шерлока предложить Китти помощь, потому что от него это было бы более… естественно, что ли? Менее оскорбительно? Холмс слушается и втирает Китти про терапию.
Китти быстро понимает, от кого поступило изначальное предложение, и, минуя посредника-Шерлока, сразу идет к Джоан. И, заметно стиснув зубы, бормочет ей едва слышно:
— Я раньше думала, что встречи — это чушь, но если ты говоришь, что они важны, то… я схожу. Я раньше думала, что для восстановления мне только Шерлока и работы хватит, но теперь стало очевидно, что это не так. Он не справится со мной… один. Что скажешь, Ватсон? Ты поможешь мне?
Джоан тихо улыбается. И провожает ее до места проведения терапии, и сидит с ней рядом весь сеанс.
У Шерлока свои методы борьбы с чужой травмой (в свое время на Джоан они сработали отлично). Он, сам по себе зная исцеляющий эффект групп поддержки, еще в самом начале их с Китти знакомства предлагал ей терапию, но в тот момент она отказалась.
Так что вместо этого он действовал по своим правилам: нагружал ее работой.
Он нагружает Китти работой и сейчас, когда она потихоньку вылезает из изоляции и какой-то случайный дурачок из бара влюбляется в нее.
Джоан замечает ее мешки под глазами и вечные зевки, не выкупает истинных мотивов его «сверхурочного обучения» и поэтому наезжает на Шерлока.
— Ты совсем загонишь бедную девочку! Она от усталости спит прямо на ходу.
— Китти долгое время боялась находиться со сной в одном лифте, потому что я мужчина, а сейчас на нее вешаются какие-то незнакомцы! — кричит Шерлок в ответ. — Я боюсь за нее, Ватсон!
Китти их ссору, разумеется, слышит.
И, как ни странно, она понимает Шерлока сразу же. И принимает.
— Я знала, почему ты меня так загружаешь, но я не против, потому что я… тоже боюсь. Но именно благодаря тебе я чувствую себя защищенной и окруженной любовью. Эм, спасибо, — неловко заключает она и вскакивает с места, чтобы сбежать в кухню от обнажившихся в миг чувств.
Очень схожее с ним поведение. Он сам всегда так делает — сбегает.
Мисс Винтер вообще старается подражать Шерлоку во всем, она лезет на рожон, нарушает правила и доебывается до потенциальных подозреваемых; она даже Джоан зовет не по имени, а по
Ватсон.
В ответ на исходящее от Джоан предложение обняться она совсем по-шерлокски брезгливо шарахается в сторону:
— Я не «обнимательный» человек. Запомни это, Ватсон, и больше не лезь.
Со стороны ее выходки выглядит забавно, право слово, забавно. Ровно до тех пор, пока Китти, насмотревшись на вечно дерзкого Холмса, чуть не срывает им допрос своими выебонами. А потом еще раз, и еще, и еще.
— Извини, — бормочет Китти, впрочем, не выглядя особенно раскаивающейся в очередной своей ошибке.
— Не извиняйся. Исправляйся, — отрезает раздраженно Шерлок. Джон молча кивает его словам, соглашаясь.
Они оба, как пожилые родители, в один голос предлагают ей поддержку, в один голос ругают ее за сумасшедшие выходки. А затем — синхронно поворачиваются к доске с материалами дела и решают его на раз-два, заканчивая друг за друга предложения и сияя улыбками. А потом — на секунду-две застревают в пространстве и времени, будто не веря, что все уже закончилось. Что пришло время расставаться. Джоан спешно прощается и сбегает из дома, а Шерлок бездумно заваривает три кружки чая, одну из которых — как он думает, незаметно для нынешней соседки — выливает в раковину сразу же, как приходит в себя.
Китти стоит чуть в сторонке, рассматривает их исподлобья и ни че го не понимает.
А однажды, когда у Джоан и ее нынешнего парня возникают проблемы с отношениями на расстоянии, Шерлок дает дружеский — и, конечно, непрошенный, а как же еще? — совет:
— Ты рассматривала переписку? Я рекомендую! Письма от руки с тщательными и осторожными мыслями — это прямой путь к отличному общению.
а Джоан закатывает глаза, совета не слушается, говорит, что о своих романтических отношениях не обязана ни перед кем отчитываться — и уж точно не перед ним.
Парня Джоан они все-таки обсуждают. И не между делом, а всерьез, на кухне особняка.
— Зачем ты рушишь мои отношения с Эндрю?!
Она решила, что лучшая защита есть нападение, да? Обычно это верная тактика, но только не сегодня.
— Я не рушу. Поверь мне, — осторожно поправляет он.
Джоан, полыхая возмущением, всплескивает руками и упирается бедром в кухонную столешницу.
— Я бы очень хотела тебе верить! Потому что если ты не уважаешь мое желание иметь собственную личную жизнь, то я вообще не понимаю, зачем мы снова пытаемся в
это!
э т о
Шерлока от последнего слова, да и вообще ото всего предложения, внутренне перекореживывает.
Да, он не понимал! не уважал ее желания независимости! Но это было раньше. До своеобразной «ссылки» в Британию, до того, как он понял, сколь многим готов пожертвовать и сколь многих компромиссов готов достичь, лишь бы рядом с ней держаться. А сейчас — он не такой.
Правда.
О чем он и пытается сказать ей:
— С чего бы я должен быть против твоих отношений, Ватсон? Он мне нравится. Он понимает тебя, и, что особенно важно, он понимает нас с тобой, — Шерлок указывает на Джоан кончиком лопаточки и опускает ее обратно в кастрюлю.
— В каком смысле? — в конец растерявшись, спрашивает она.
Он оставляет кастрюльку в покое и поворачивается к ней корпусом, доверительно цепляется глазами за лицо, кажет ямочку на гладковыбритой щеке в предверии улыбки.
— В том смысле, что хочешь ты это признавать или нет, но я важная часть твоей жизни. А ты, говорю я это вслух или нет, важная часть моей. И пускай мы отдаляемся друг от друга или сближаемся в зависимости от обстоятельств, но мы с тобой каким-то образом связаны.
На мгновение наступает тишина.
— Ладно, я тебе верю, — вопреки своим комфортным словам, она почему-то убегает взглядом в кухонную плитку на стене и упирает руку в бок. Шерлок замечает несвойственную ей суетливость, но он искренно не ожидает того, что следует далее: — Знаешь, я сейчас вроде как хочу тебя обнять.
Шерлок уставляется пустыми глазами в плиту, на автомате продолжая помешивать завтрак. Мышцы спины в слабом приступе панике напрягаются: он неосознанно чуть сильнее горбится вперед.
— И все-таки, как мой друг, ты знаешь, что этого лучше не делать, — бормочет он тихо, больше не поворачиваясь к ней лицом. Ямочка с щеки пропадает бесследно.
Джоан еще более смущенно кивает и принимается ковырять ногтем покрытие столешницы. Через секунду-две на ее телефон приходит сообщение от Маркуса, и они плавно поворачивают разговор к теме расследования.
И это все — хорошие дни. Но ведь бывают и плохие.
Дни, когда собрания звучат лишь отдаленным гулом на краю сознания, Китти не способна должным образом отвлечь его, а желание уколоться течет под кожей концентратом тоски вперемешку с адреналином.
Джоан просекает его потускневшее состояние в пару внимательных долгих взглядов.
— Как ты? — мягко спрашивает она. Шерлок выпячивает вперед подбородок и замалчивает ответ.
Она не его компаньонка трезвости, она не обязана выслушивать его наркоманский бред. Он не должен обнажать душу, он не должен ее нагружать, когда он только приобрел ее снова после катастрофического провала,
недолженнедолженнедолжен не
должен.
— Идея трезвого существования была основной моей целью довольно длительное время. Она доминировала над моим сознанием. Но потом я осознал, для меня трезвость — это борьба, а не состояние. Чувство незавершенности никогда не придет, — выпаливает он на одном дыхании, пока не передумал.
Лицо Джоан — открытое и ясное, как луч полицейского фонарика, который в беспросветной мгле соснового бора выискивает труп (и находит). Она выслушивает его отчаянный зов о помощи и тотчас же отзывается на него.
— Но у тебя есть работа. У тебя есть я. И ты жив!
Из горла Шерлока вырывается нервный смешок.
— Я говорил эти слова себе так много раз, что потерял их смысл. Но… но обещаю тебе, что по крайней мере сегодня я не буду принимать.
Джоан кивает ему в знак признательности, будто он ее жизнь — а вовсе не свою — спасает.
В тот день она остается переночевать, заснув на диване в гостиной.
Шерлок улыбается во весь рот, когда по утру заходит в гостиную, устраивает на столике поднос с завтраком и со специально сделанным для гостьи клубничным смузи. Он будит ее, сдури прогудев в трубу.
От неожиданности Джоан чуть не скувыркивается на пол.
— Проснись и пой, Ватсон! Прекрасное утро, чтобы посвятить себя тщетности бытия!
— Почему же? — спросонья бормочет она, прижимая ладонь к разваливающейся после звуков трубы голове.
— Из-за нее ты провела вечер здесь, что позволило мне тебя разбудить. Мне этого не хватало, — он указывает трубой на нее и на диван.
— А Китти ты разбудишь? — ворчливо любопытствует Джоан.
— Нет, зачем же? Я хороший сосед!
Она издает смешливый несогласный звук, но не спорит. Сканирует взгядом посвежевшее и зарумяневшееся лицо Шерлока и делает закономерный вывод:
— Ты сегодня на удивление в хорошем состоянии. Если так на тебя влияет мое присутствие, то, может, мне стоит чаще ночевать в особняке?
Шерлок просто качает головой. У него все под контролем!
— Нет, но спасибо. Со мной все хорошо.
Джоан делает глоток смузи, окончательно просыпается и прощает чересчур громкого и активного по утрам Холмса. Хмурая Китти выползает к ним из спальни, и Шерлок ухмыляется еще шире — хотя казалось бы, куда уж шире. Они синхронно, втроем, подходят к доске с материалами дела и начинают игру.
Три — это хорошо.
— Вы трое — полицейские? — настроженно спрашивает их однажды свидетельница, когда они врываются к ней в офис.
— В разной степени, но да, — следует ответ гордого и довольного Шерлока.
Со временем они находят ритм, темп, в котором комфортно работать им втроем. У Китти с расследованиями с каждым днем получается все лучше и лучше — и если это не бесценные советы Джоан и правильная учебная программа Шерлока, то что? Она даже немножко расцветает, начинает улыбаться чуть чаще, перестает бояться смотреть Шерлоку в глаза и завидовать Джоан.
На самом деле даже хуже того — Китти сплетничает о нем вместе с Ватсон прямо на месте преступления, когда они выезжают на дело втроем. Шерлока это невыносимо бесит. Когда он выражает недовольство вслух и призывает их двоих уже наконец заняться делом, они смеются громко и довольно, но все же наклоняются к трупу бедняги, которому довелось их безобразие слушать. Шерлок искренно ему сочувствует.
Но он бы ни на что не променял их работу (даже дружбу) (семью?..) втроем.
Так что да, Шерлок правда ценит Китти и любит ее, как только может любить учитель свою лучшую (ладно, одну из лучших) ученицу. Но он не хочет ее касаться.
Китти — отвечает ему абсолютно тем же. Она ни разу за их сожительство, дружбу и обучение не обнимает его, даже не касается толком. Но им вдвоем комфортно вместе. Шерлок даже почти перестает тактильно тосковать по Джоан, почти полностью заменив ее другим человеком и полюбив ее почти так же сильно.
Шерлок даже всерьез рассматривает возможность «повышения» Китти. Он делится своими планами на будущее с Джоан, тихим, но как никогда уверенным голосом:
— Ты помогла понять мне, что значит быть напарниками, понять истинную ценность этого понятия. Но сейчас пришло время для перемен.
— Каких? — Джоан заинтересованно наклоняется в его сторону.
— Китти! Я раньше думал, что на ее обучение уйдет гораздо больше времени. Годы. Я ошибся. В основном, благодаря тебе, твои наставления в некоторых случаях были даже важнее моих. Я… я горжусь ею, Ватсон. Я думаю, она готова стать на одну ступень со мной.
— Я рада за тебя! И за нее, — Джоан довольно морщит конопатый нос. — Вы будете отличными партнерами друг для друга.
партнер
Это слово сидит на Китти непривычно, оно все еще слишком отдает привкусом от Джоан. Впрочем, он готов рискнуть. В конце концов мисс Винтер заслуживает того, чтобы ради нее рисковали.
Но он не успевает предложить ей партнерство.
Потому что — случается целая череда ужасных событий.
Потому что — Китти сбегает, так же, как и он когда-то совсем недавно.
Но в отличие от него, она не оставляет записку. Она звонит. И со слезами в голосе шепчет в трубку:
— Ты знаешь, что очень давно никому не говорила? «Я люблю тебя». Ну разве не печально?
а потом звонок обрывается.
Шерлок вслушивается в бесконечные гудки на том конце провода и пялится пустыми глазами в стену перед собой. У него есть сильное подозрение, что прямо сейчас самые злостные преступники Нью-Йорка нашли его, выстрелили на поражение в сердце и теперь он валяется в канаве беспомощный и мертвый.
Потому иначе данное состояние, право слово, ничем другим объяснить нельзя.
Он не жалеет, что не предотвратил то, что Китти сделала с изнасиловавшим ее человеком (в конце концов он лично помог бы ей спрятать труп и сбежать из страны, раз уж на то пошло. ведь для этого и нужны наставники и друзья, не правда ли?). Он не жалеет, что она сбежала, бросив его и Джоан. Он жалеет лишь о том, что он не успел сказать
тыведьзнаешь, иялюблютебя, иватсонтоже, помниобэтом, пожалуйста, берегисебя, будьвпорядке
в ответ.
***
Когда Китти уходит, у Шерлока снова никого не остается. Его мрачная, огроменная и идеально соотвествующая ему квартира становится абсолютно пустой, и, как бы он это ни отрицал, теперь тут весьма уныло. Это напоминает времена, когда он принимал.
Свой собственный дом душит его.
Работа и Джоан снова становятся слонами и черепахами (прости, Клайд), на которых держится его жизнь и его трезвость. Но есть одна проблема.
И она заключается не в том, что Джоан давным-давно съехала с их дома и теперь не хочет переезжать обратно. Она все еще хочет «своей собственной жизни». Шерлок ее желания не понимает, но принимает. Абсолютно, целиком и полностью.
Но он не знает, как справляться с пустотой в особняке и на душе, как справляться с самим собой. Ему становится очень… скучно.
У него все далеко не под контролем.
У него ничего не хорошо.
Он берет по три дела сразу, висит голышом на турнике вниз головой, готовит пуддинги, кормит Клайда листиками салата, болтает с манекеном, со Всеми и даже пару раз с Маркусом. Он сидит у двери в бывшую спальню Ватсон и стучит бейсбольным мячиком о противоположную стенку. У него впервые в жизни получается, ловко извернувшись перед зеркалом, успешно обновить краску у чисел на лопатке — он фактически установил мировой рекорд по гибкости.
Ему все равно.
Сгиб локтя почти что ощутимо чешется.
Джоан видит его потерянность, как и всегда, насквозь. Переживает. Смотрит на него искоса:
— А ты не пробовал найти соседа?
— Иногда ты, кажется, прекрасно понимаешь меня, а потом спрашиваешь у меня такое, — кривит лицо Шерлок.
— Эй! Вопрос совсем не странный! Тебе же нравится общество людей и…
— Ты — не «люди», Ватсон. Как и Китти.
И вот загвоздка: мисс Винтер уехала. А Джоан — рядом, но не близко.
Ему стыдно и ненавистно просить ее вернуться обратно. Ненавистно даже думать об этом. Джоан нужна независимость — он может это устроить. Если раньше Шерлок лез в ее личное, сломя голову и не спрося разрешения, то теперь он, напротив, чересчур бережно стережет границы.
Когда Джоан снова замечает его стремительно ухудшающееся состояние и сама порывается вернуться в особняк, он отвечает ей мягким, но убедительным отказом. Это помогает Джоан сохранить ее самостоятельность, но совершенно не помогает ему сохранять его трезвость.
Поэтому закономерно, что однажды его затягивает туда, где она живет. В ту самую квартиру. Шерлок готовит для нее целый поднос лазаньи и оставляет ее ужинать возле телевизора, а сам садится за ее рабочий стол и склоняется над документами.
Там его и настигает сон.
Он просыпается от резкого громкого звука над ухом и вскидывается в кресле. Колесики противно визжат, проезжаясь по паркету.
Опасность? Какой-то взрыв, выстрел?
Нет, это Джоан. Бросила на стол возле его головы тяжелую стопку бумаг и разбудила.
Сердце заходится перепуганной спросонья пташкой. Но злиться на нее почему-то не хочется.
— Мне ужас как понравилось! — Джоан освещает комнату смехом и белозубой улыбкой. И зачем только нужно по утрам солнце?
Шерлок щурится от света и смаргивает послесонную пелену с глаз.
— Извини, я не хотел задерживаться на ночь, я не…
Она отмахивается от его бормотания и принимается вываливать на него догадки по поводу дела, которые настигли ее разум, пока он сам всю ночь был в мирной отключке. Шерлок, стряхнув сон с себя окончательно, моментально включается в работу.
Да, иногда (очень, ОЧЕНЬ редко) у них и такое бывает: Джоан будит, Шерлок будится. Это даже забавно в какой-то степени. А еще почему-то невероятно важно.
Позволять человеку смотреть за своим сном, позволять человеку сон прерывать и вытягивать себя в реальность — интимно.
А еще, что важно и интимно, так это разговор, состоявшийся прошлым вечером, пока Джоан наслаждалась идеально сготовленной лазаньей, а Шерлок — плавно и красиво (как всегда бывает в ее присутствии) текущим расследованием.
Она задумчиво смотрит через комнату на Шерлока, сгорбившегося за ее столом, и говорит:
— В прошлом году я отдалилась от тебя потому, что почувствовала, как меня затягивает в созданный тобой мир. Я хотела чего-то нормального. Своего собственного.
На звук ее голоса он вскидывает голову, но потом прячется обратно в бумажки, когда осмысливает контекст услышанного. Мягко журит ее:
— Здесь нет ничего плохого. Ты имеешь право на личное пространство.
— Я больше не уверена, что смогу держать работу и личную жизнь раздельно, — качает головой она, Шерлок выслушивает, растерянно зарывается носом в документы, и разговор естественным образом затихает.
Затихает, чтобы положить основу тому, что произойдет чуть позже.
Тому, что Джоан вернется.
Когда Джоан обьявляет о своем желании вернуться домой, Шерлок принимает ее обратно (в конце концов ее всегда ждут в
его их доме). Конечно же, он принимает.
Разговор на данную тему происходит тогда, когда Джоан — как обычно с помощью отмычек; тренировка — проскальзывает тенью в особняк. В библиотеке чуток прохладно, в библиотеке — Шерлок. Она встает перед ним, близко-близко, и тихим голосом, с каждым словом набирающим силу, говорит:
— Я живу в этом мире, в твоем мире.
— Мир не мой, — произносит Шерлок с такой уверенностью, будто это прописная истина, и удивлением, будто не понимает, как этого не могут понимать другие. — Мир наш.
— Теперь я это признаю. И я хочу перестать притворяться, — она вздергивает высоко подбородок, как бы защищаясь от возможного отказа и атакуя в ответ одновременно. — Я хочу переехать обратно в особняк.
Но отказа не следует, и она расслабляет плечи.
Грязно-оранжевые стены особняка обычно поглощают все солнечные лучи, оставляя после себя лишь тьму, но внутренний свет Джоан слишком яркий и теплый, чтобы быть сожранным. И так было всегда.
Джоан светится и объявляет о своем желании вернуться домой, а Шерлоку хочется протянуть руку и коснуться ее. Шерлоку
хочется.
У него не получается. Он просто улыбается ей. И глазами, и кончиками губ.
Это тот момент, когда Джоан наконец принимает себя и свою потребность в работе, в загадках, в хаотичности жизни и небанальности. Она перестает разделять себя и работу (и Шерлока), вместо этого соединяя их в необычайно гармоничную систему. Он за нее рад.
Джоан возвращается не потому, что Шерлоку сразу легче становится дышать после ее переезда, а потому что она изменилась и решила, что рядом с ним, в особняке,
дома ей будет лучше. Она вернулась ради себя. Именно этому он ее учил с самого начала:
доверять. себе.
Она наконец поняла его совет до конца.
Джоан в обнимку с чемоданами распахивает дверь, и особняк встречает ее полумраком, бардаком, запахами пыли, книг и перегоревших химических экспериментов, а еще — и самое главное — хаотично бегающим туда-сюда Шерлоком. Джоан впитывает в себя каждую частичку этого места, узнавая и не узнавая его одновременно.
Это почти как заново познакомиться со старым другом.
Это абсолютно как вернуться
домой.
Они неловко, неуклюже, медленно вовзращаются в статус-кво.
В полную силу возвращается и их совместная работа, как полноценных и восстановленных в должностях друг друга
партнеров. Допросы они снова ведут вдвоем, больше не ругаясь и не споря по мелочам, а поочередно накидывая удавкой на шею бедному преступнику вопрос за вопросом да так безжалостно, да так слаженно, что между ними никак не втиснуться, между ними попросту места свободного не остается. А у подозреваемого — не остается шансов на свободную жизнь.
Эта схема — самые надежные швейцарские часы всего Нью-Йорка. Эта схема отработана годы назад и за долгие месяцы отсутствия-Шерлока-у-Джоан-и-наоборот она ни капли не устарела. Им понадобилось всего несколько жалких недель, чтобы стряхнуть пыль с доски для улик, снова заварить две кружки чая одновременно, снова встать у доски плечом к плечу. Чтобы вернуться.
Возвращаясь, Шерлок напрочь забывает про бритву и снова зарастает щетиной. Возвращаясь, Джоан перевозит Клайда и его террариум из
ее квартиры в
их дом.
Легкие, краткие, торопливые прикосновения кончиками пальцев возвращаются тоже.
Джоан отмечает на доске детали дела — Шерлок тянется, вырывает из ее пальцев фломастер и перечеркивает ее записи.
Джоан работает на компьютере — Шерлок тянется, почти ложится грудью на ее плечо и после короткой полушутливой борьбы отбирает у нее мышку.
Джоан берет в руки бритву — Шерлок тянется, с ухмылкой наклоняет голову, дает доступ и позволяет пальцам (а следом и острому лезвию) аккуратно пробежаться по тонким сводам черепа. Здесь должна появиться опасность, но ее нет. Джоан есть аккуратность, миниатюрные ловкие руки и неотжившие привычки хирурга. Когда она заканчивает брить его, он улыбается своей смешной лысой башке и Джоан позади себя в отражении зеркала.
Джоан отключается в кресле в полчетвертого ночи после тяжелого расследования — Шерлок тянется, убирает почти свалившиеся с ее носа очки, накидывает на нее плед и подтыкает его у ног (потому что Джоан мерзлячка; если она проснется вся продрогшая, то будет потом все утро ворчать — он накрывает ее пледом из раза в раз ради сохранения тишины и своей психики по утрам. только и всего. правда).
Джоан сидит за столом и со сосредоточенным молчанием рассматривает документы — Шерлок кружит вокруг стола, щелкает беспокойными пальцами в воздухе, трет ладонью подбородок, бурчит под нос, фыркает, хмыкает, кашляет, отбивает каблуком «Весну» Вивальди, чешет затылок, трогает мочку уха, одергивает задравшийся пиджак, треплет манжету темно-вишневой рубашки, кусает губы, сжимает и разжимает кулаки, бегает взглядом от доски с материалами дела к документам на столе, к Джоан, ко включенному на репортаже с убийцей телевизору, к раскрытой на странице с самыми опасными ядами книге и снова к доске, начинает второй,
третий,
пятый,
десятый заход вокруг стола, краем глаза замечает на тумбочке кружку с остывшим кофе, забирает ее на одиннадцатом кругу, на двенадцатом тянется к столу и не глядя отдает кофе Джоан. Джоан, так же не отвлекаясь от работы и не поворачиваясь в его сторону, принимает кружку, отпивает и ставит на стол возле себя.
При условии, что кружка была полной до самих краев, наружу не проливается ни капли. Идеальная синхронизация. Абсолютное понимание друг друга.
Их партнерство — это в каком-то смысле красиво. А еще, что самое главное, оно работает.
Шерлок тянется. Ему комфортно на том уровне тактильности, что они имеют сейчас (на самом деле Холмс из прошлого сбежал бы даже от этого. прогресс, можно сказать). Он не должен думать о том, каково было бы просто взять и обнять Джоан.
Но он по-глупому иногда это делает. Думает.
***
Шерлок привык вскрывать внутренности людей (как в буквальном значении, так и в переносном), видеть в людях загадки и щелкать их как орешки. Они говорили об этом еще в период кураторства:
— За это нужно платить.
— За что? — непонимающе переспросила Джоан. Она выглядела потерявшейся в его внезапных откровениях. Она не привыкла, она его пока совсем еще не знала.
Шерлок задержал дыхание и позволил сердцу под наблюдением Джоан чуть приоткрыться.
— За умение видеть во всем загадки. Однажды начнешь — и остановиться не сможешь. Так уж получилось, что люди с их мыслями и заблуждениями являются самыми интересными загадками на свете. Но не всем из них нравится, когда на них смотрят так… как на загадку.
— Звучит как одинокий образ жизни.
Он мигнул глазами и приоткрылся еще немножко.
— Как я и сказал, Ватсон. За все нужно платить.
Джоан молча потеряла зрительный контакт и вышла из особняка.
Разговор тот она наверняка если не запомнила дословно, то хотя бы восприняла близко к сердцу. Потому что — удивительно, но факт — она делала все, чтобы в своем увлечении загадками он больше не был один. Теперь они увлекаются ими вместе.
Что еще более удивительно: за свою потребность, нужду, чесотку разгадать Джоан ему платить не нужно было. Никогда. Но не потому, что он вдруг разучился искусству дедукции,
а потому, что разгадать ее просто-напросто невозможно.
Так уж получилось, что Джоан видит его насквозь, а она для него является загадкой порой похлеще всяких Мориарти. Ведь Джейми стала скучной и очевидной в тот момент, когда Шерлок и Ватсон совместными усилиями ее разгадали. А Джоан не была скучной никогда.
Она далеко не так проста и наивна, как может показаться на первый взгляд по внешнему дружелюбию и приятным манерам. Она серьезная, гордая и самостоятельная, ее жизнь находится полностью только под ее контролем и больше никому она ее не доверяет. Брошенная отцом и задушенная гиперопекой матери, она с самого детства имеет строгие понятия о личных границах. Держится за них и отстаивает их как никто другой.
Как порой их не отстаивает даже Шерлок.
Для него независимость — это попытка спрятаться, сбежать от самого себя и своего глупого сердца. Для нее независимость — это способ жить.
Шерлок рассказывает ей о себе все. Поначалу говорил нехотя, под давлением, через силу, потом — как-то незаметно вошло в привычку. Он может в порыве горячих, кричащих эмоций — или наоборот во время их до боли тихих душевных разговоров тет-а-тет — вывалить на Джоан все свои мысли, каждую деталь о себе, каждое воспоминание из прошлого или план на будущее.
И Джоан слушает, всегда с неизменным спокойствием и интересом, так, как никогда прежде его не слушали.
Но сама о себе она заводит разговоры очень редко. Она настолько привыкла ставить себя в последнюю очередь, а в первую — других людей, что данный принцип врос ей под кожу. Джоан целую жизнь прожила с мыслью, что она обычная и нормальная, что никто не заинтересуется именно ею, что никто даже не попытается ее разгадать.
И поэтому она так старалась понимать других людей. А сама тем временем между собой и внешним миром возводила стены. Строила целые лабиринты.
К счастью, Шерлок не из тех, кто быстро сдается.
Чаще всего он говорит лишь одно слово. Оно способно заменить целые предложения. И это слово — ее фамилия.
«Ватсон?» как
я не перегнул? ты не злишься?. «Ватсон?» как
я могу продолжить разбирать тебя на составляющие и дальше? мне все еще дозволено?. «Ватсон?» как
если ты хочешь, мы можем оставить эту тему?. «Ватсон?» как
ты в порядке?. «Ватсон?» как
прости. «Ватсон?» как…
Но бывает и так, что он говорит напрямую:
— Останешься на ночь в гостиной перебрать со мной документы? Не думаю, тебе стоит оставаться одиночестве после тяжелого дня.
Или:
— Как ты?
Или:
— Ты расстроилась. Что случилось сегодня в кафе? Я вижу это по твоим брюкам. Давай рассказывай, ты же знаешь, я всегда к твоим услугам. Или мне что, из тебя по крупицам это вытягивать?
Или просто наклоняет голову и улыбается, всем своим видом выражая заинтересованность и готовность слушать.
Джоан, однако, этим пользуется через раз.
Что, честно говоря, только подзадоривает.
Он не разбивает воздвигнутые ею стены вдребезги, нет, конечно, нет, с Джоан нужно быть аккуратнее. Нежнее. Шерлок вынимает из кармана пиджака отмычку и самым ее кончиком касается замочной скважины наглухо запертой двери. И рано или поздно замок поддается его умелым пальцам.
За одной запертой дверью он находит следующую и следующий не поддавшийся никому прежде замок. Вскоре он взламывает и его тоже.
Она отвечает:
— Останусь. Спасибо.
Или:
— Да, ты прав, черт побери, да, я позволила пациенту умереть на моем операционном столе!
Или:
— Мама звонила только что и предлагала сходить в ресторан. Шерлок, представляешь, она не помнит, что я встречалась с ней только вчера.
Или просто молча хватает его за локоть и отводит его, слабо и лишь для протокола сопротивляющегося, наверх в проекторную комнату, чтобы посмотреть грустную (
— И довольно глупую, — бормочет себе под нос Шерлок, но затыкается через секунду, когда Джоан возмущенно шипит на него) мелодрамму и разделить одно молчание на двоих.
И иногда, совсем-совсем редко, в такие вечера его руки тянутся к футляру. Сами. Шерлок тут абсолютно не причем (честно).
— Что будешь играть? — спрашивает Джоан, остановившись на лестнице по пути в свою комнату. У нее осунувшееся лицо, на плечах мешком висит непривычно помятое темное платье. Ей нужно отдохнуть. Шерлок хочет ей в этом помочь.
Он оглядывается на нее через плечо и задумчиво чешет кончиком смычка ухо.
— Попробуй сама угадать. Уверен, это будет прекрасной практикой для тебя и твоего слуха.
— Я уже четыре года как не твоя ученица, — с усталой улыбкой журит его Джоан.
— Век живи — век учись, — Шерлок упрямо выпячивает подбородок, уже приготовившись к их обыкновенному спору обо всем и ни о чем, но вовремя вспоминает кое-что: — Кстати, скрипка ведь тебе не мешает? Я просто подумал, может, музыка поможет тебе расслабиться.
Джоан щурит красивые раскосые глаза и качает головой.
— Твоя игра расслабляет меня настолько, что аж усыпляет.
— Эй!
— В хорошем смысле! — смеется она.
Ее смех приятным гулом наполняет внутренности. В сравнении с ее не самым лучшим ментальным состоянием полчаса назад это воспринимается как хороший знак.
Можно выдохнуть. Он делает все правильно.
Она будет в порядке. Не сейчас, очевидно, но чуть-чуть попозже. Его устраивает такой расклад дел.
Шерлок, пристраивая скрипку под подбородком, бросает на Джоан последний осторожный взгляд и улыбается мельком.
— Название композиции назовешь мне за завтраком. Спокойной ночи, Ватсон.
почему ты никогда не играешь? музыка может быть очень полезной для твоего восстановления. Джоан тогда оказалась не права. Шерлок абсолютно равнодушен к скрипке, она — всего лишь кусочек его не самого счастливого прошлого, как и Лондон, Ирэн, зависимость от веществ и ненависть ко всему сущему. Музыка помогает не его восстановлению, она помогает — ее.
— Спокойной ночи, Шерлок, — эхом отзывается Джоан и уходит наверх.
Шерлок прикрывает глаза, вскидывает смычок, и скрипка под его руками начинает петь.
Джоан закрыла свою душу на тысячи замков.
К счастью, Шерлок всегда был чертовски хорошим взломщиком.
***
Когда она по-настоящему касается его во второй раз, это происходит в особняке. Конечно же, это происходит в особняке. Конечно же, по инициативе Джоан (она всегда делает важные шаги в их отношениях первой. дает зеленый свет. позволяет).
И это прикосновение — объятие.
Оно происходит в кризисный момент в жизни Шерлока: он сорвался. Все три-четыре года трезвости просто коту под хвост. Все три-четыре работы над собой, рехаба, собраний и программ тоже. Скипнуть компьютерную игру к старту. Расследовать убийство н-летней давности, имея на руках лишь пыль с места преступления и рассохшийся гроб жертвы.
О нет, мой дом, все пропало.
И, что самое унизительное: Шерлок ведь говорил, что с ним все хорошо и у него все под контролем, а потом он все-таки, блять, не выдержал и сорвался, и это произошло даже не тогда, когда Джоан не было рядом. А как раз когда она была.
Но
Ватсон прощает его
(Шерлока всегда восхищало ее умение прощать других быстрее, чем саму себя).
Однажды на собрании незадолго до срыва он задал вслух в пустоту (та восхитительная версия тишины, которая создается только в кругу братьев и сестер по недугу) вопрос:
— Меня зовут Шерлок, я наркоман… Мои чувства восприятия мира необычайно, можно даже сказать, неестественно обострены. И наша эпоха есть эпоха отвлечений. Наказывающий барабанный перестук, постоянное давление. Но… если бы я родился чуть раньше, допустим, в веке девятнадцатом, когда окружающий мир был чуть тише, стал бы я вообще наркоманом?
Почему-то он подсознательно был уверен, что стал бы. И от этого было еще хуже.
И в конце концов внутри его головы стало так остро, так громко, что он сорвался.
Эйфория, переливающаяся под кожей серебристыми искрами на протяжении часа; долгожданное облегчение от отсутствия всякой мысли в голове; блаженная до закатывающихся глазных яблок п у с т о т а — не стоили того, что он ощутил, когда пришел в себя. Те первые несколько секунд были чуть ли не самым худшим, что он испытывал за жизнь.
Ему больно. И тошно, и стыдно, и стыдно, и стыдно за себя так, как никогда прежде не было, но он старается исправиться и сделать ситуацию немножко лучше (наверняка в таких мыслях виновато влияние Джоан и рехаба. буквально несколько лет назад при срывах он делал все с точностью до наоборот — он только глубже увязал в наркоте).
Шерлок жалок, и он это признает. Дно пробито. Куда уж опускаться ниже? А есть ли оно вообще, это самое «ниже»?
Он приходит к Грегсону в кабинет, чтобы извиниться. Тот пытается уверить его, что в произошедшем нет его вины, однако Шерлок отмахивается от его утешений.
Сколько угодно можно говорить про неудачные обстоятельства, но последний решающий шаг человек делает сам. Особенно, если человек — наркоман.
Но на самом деле Шерлок пришел в участок не только для извинений. Он переплетает на животе пальцы между собой и не смотрит в глаза, когда неловко, но решительно произносит:
— Я ваш консультант и я прекрасно осознаю, что я больше не смогу им быть. Только скажите мне, что я не утащил за собой в яму Ватсон.
Грегсон страдальчески ломает брови. Шерлок знает, что он скажет еще до того, как он открывает рот.
Он стискивает пальцы почти до боли, большой кладет поверх костяшки указательного другой руки…
— Нет, я не могу так сказать. Мне очень жаль.
…костяшка с щелчком возвращается на место, и это ощущается как огненный взрыв ружья, направленного в висок несчастной жертвы (Шерлок знает, у него бывали сотни, тысячи таких дел). Тогда он прячет беспокойные руки в карманы пиджака и пулей вылетает из кабинета.
Да, их обоих (его — справедливо, Джоан — совсем нет) отстранили от работы в полиции из-за его ошибки. Но он пытается с этим справиться, ладно? Он спрашивает у знакомых из различных агенств, с шутливой рваной улыбкой говорит:
— Теперь мы оба свободны. Принимайте с распростертыми объятиями!
но его шлют куда подальше, дают равнодушные советы:
— Поздравляю, Холмс. Теперь у тебя наконец есть время, чтобы измениться и стать лучше. Может, это как раз то, что тебе доктор прописал?
Он замалчивает ответную язвительную подколку и продолжает пытаться в другом агентстве. И продолжает, и продолжает. Джоан он пока ничего не говорит.
Но помимо проблем с работой существует и проблема слегка значительнее.
Их дом.
— Ты что, серьезно думаешь, что твой отец приедет в Нью-Йорк, просто чтобы выселить нас? — со здравым скептицизмом в голосе спрашивает Джоан.
Шерлоку правда жаль это делать, но он собирается с духом и разрушает ее надежды одним махом:
— Он владелец особняка. Вспомни его условия относительно проживания здесь. Употребил — вон на улицу. Я употребил.
Поставить упоминание: по закрытии нынешнего дела срочно! требуется совместно заняться поисками нового места обитания.
Но существует проблема серьезнее даже проблем с жильем — угроза его свободе. Он в шаге от того, чтобы загреметь в тюрьму за нападение и избиение человека практически до смерти.
Они вдвоем сидят в коридоре тюрьмы, ожидая свидания с одним важным для текущего расследования преступника.
— Прекрати это, — шепчет Джон, чуть наклонившись в его сторону.
— Что?
— Представлять, как я буду навещать тебя здесь.
Шерлок задумчиво мигает глазами и дергает неуклюжим плечом.
— Мы могли бы писать друг другу письма.
— Да не буду я писать тебе письма! Ты не попадешь в тюрьму.
Шерлок не раз думал о том, каково это будет, когда Джоан будет приходить к нему в тюрьму на встречи. Он не хотел бы, чтобы она видела его в подобном месте и в подобном состоянии, но он готов признать: вероятно, их свидания (или, опять же, переписка! когда-нибудь он-таки уломает ее на это) были бы единственно ярким и нескучным событием в тюремной жизни. Если бы Джоан изредка приносила «снаружи» информацию по разным запутанным делам и позволяла ему участвовать в их расследовании, находиться тут было бы почти терпимо.
Мелькает мысль: это ведь будет не ново. История повторится. История всегда циклична.
Они уже оказывались по разные стороны решетки и не раз, и даже не два. В том числе и в самые первые сутки с момента их знакомства. Шерлок тогда стоял за стеклом с трубкой у уха и отстаивал свою независимость, и холодность сердца, и рациональность разума, а Джоан смотрела на него своими темными красивыми глазами, в которых отражались звезды, и отвечала
«ну да, конечно». Но это было давно.
А в данном случае все было бы совсем по-другому. И Шерлоку немного страшно представлять, как именно, но он не может
остановиться
думать.
Думать — его пожизненный дар и очевидное проклятье одновременно.
— Сегодня порылся в гугле и составил список тюрем, куда я могу попасть, — вкидывает в воздух Шерлок, потому что проговоривать вслух для Джоан свой бесконечный поток мыслей давным-давно стало его привычкой, от которой теперь совершенно невозможно избавиться.
Он будет скучать по этому, когда уйдет.
— Ты не попадешь в тюрьму, — упрямо возражает она в который раз.
Интуиция Джоан срабатывает чуть реже, чем интуиция Шерлока. Редко, но метко — как, к счастью, случилось и в этот раз.
Прокурор решает простить Шерлоку все грехи и не сажать за решетку. Он выслушивает эту весть по телефону от адвоката и сухим равнодушным тоном пересказывает ее Джоан.
Та сразу вскидывается с улыбкой на губах.
Конечно, Джоан рада за него. Конечно, Джоан выражает свое счастье через классический жест привязанности — через объятие.
Она обнимает его за плечи, притягивая несопротивляющееся тело к себе. Слегка приподнимается на носочках и расставляет руки, чтобы дотянуться и обхватить широкие плечи.
Во-первых, это происходит внезапно, а он ненавидит, когда что-то застает его врасплох.
Во-вторых, он с трудом заставляет свой мозг понять:
все в порядке, это просто то, что люди изредка делают, а это просто Ватсон, перестань думать и кричать, перестань кричать хватитхватитхватит.
В-третьих, он практически насильно сдерживает себя, чтобы не отпихнуть Джоан и не свалить куда подальше. Обычно именно так он поступает с другими людьми и нежелательными внезапными (и тем более настолько интимными) прикосновениями, но сейчас так нельзя. Он убеждает себя это перетерпеть. Ради Джоан он приспособится, всегда.
В-четвертых… запахи.
У Шерлока необычайно развитое, годами тренированное обоняние. Каждый раз, когда он вдыхает вроде бы безобидный для других воздух, его нос забивают запахи. Иногда они нужны, иногда наоборот — мешают раскрыть дело. В этот раз обоняние не имеет никакого отношения к Работе. В этот раз главным запахом, заполняющим всю его голову, все его тело от пяток и до корней волос, становится Джоан. Ее нежные духи (давний подарок матери на день рождения), стиральный порошок (купила неделю назад), отвратительный дешевый кофе (из автомата в полицейском участке), пыль с бумажных страниц (перебирала старые книги из его библиотеки в поисках разгадки дела). И среди всего этого едва уловим неповторимый, личный, присущий только ей одной аромат.
Шерлок вдыхает до скрежета легких, до боли в груди, Шерлок готов разбиться и разлететься на миллиарды крошечных осколков, но запах Джоан и ее ласковые руки удерживают его в этой реальность здесь и сейчас (и не собираются отпускать. ни за что).
Шерлок — прекрасный актер. Благодаря своим актерским способностям он не раз добивался своего, будь то допрос подозреваемого или торг с наркодилером. Он может менять маски со скоростью света: сейчас он убедительно изображает Всем Гамлета, а уже через секунду под прикрытием представляется братом потерпевшей.
Но в данный момент маску натянуть не получается. Лицо будто сковывает прозрачная корка льда, оно выражает все и одновременно ничего. Он убеждает себя, что просто
терпит объятия, в то время как на самом деле — тронешь его пальцем, и он взорвется звездой сверхновой.
Мысль о том, что прятать лицо в объятиях — это все-таки удобно (и не так унизительно, как могло бы. он бы не пережил этот позор, если бы Джоан видела его лицо прямо сейчас), мелькает и испаряется бесследно, тут же замещенная целым рядом новой информации о Джоан (и, как ни странно, о себе тоже), которую еще предстоит обработать и систематизировать в будущем.
Едва понимая, что происходит, Шерлок замечает про себя, что объятие длится целых полторы секунды. И это на целых полторы секунды больше, чем обычно бывает в его жизни.
Прикосновения (о б ъ я т и я) — это одновременно и очень просто, и крайне сложно. Примерно в той же степени, что и сама Джоан.
Она отстраняется и, совершенно довольная, убегает на кухню, как ни в чем не бывало. Будто не она обнимала Шерлока секунду назад, будто не она перевернула его вселенную с ног на голову. Шерлок замирает на месте на секунду или две, а затем следует за ней вниз, чтобы попытаться убедить вернуть ее — только ее — в полицию.
План не удается. Его заботу Джоан оценивает, но не принимает. Ему приходится выслушать целую речь, что она и слышать ничего не хочет о возвращении без него. Что она хочет работать не с какими-то там детективами, а с ним. И что она всегда последует только за ним.
В свете тусклых желтых кухонных ламп ее скулы кажутся острее, лицо будто ужесточается, когда она пытается донести до Шерлока одну простую мысль:
— Если ты уходишь, то и я — тоже.
Шерлоку — который недавно допустил огромную ошибку и пустил героин по венам, которого не раз и не два и даже не три предавали, у которого по всемирному признанию вместо сердца в груди работает бездушный моторчик — говорят, что его
прощают.
И еще никогда-никогда не покинут.
— Мы разберемся со всем вместе. Как и всегда, — припечатывает она в качестве итога, решительно упирает руки в боки, уже приготовившаяся спорить с ним дальше.
Напрасно.
Шерлок спорить уже не хочет.
Шерлок хочет выразить свою привязанность, дернуться вперед и обнять Джоан во второй раз. Хороший дружеский жест, да? Ему нужно это сделать, это предписывают все правила и социальные нормы, это…
Но потом он одергивает себя в самый последний момент и решает, что это было бы уже чересчур для одного дня (или для одной жизни). Поэтому он лишь кивает дерганно, порывисто и надеется, что Джоан поймет.
Конечно, Джоан понимает.
***
Вскоре после поблажки от прокурока они пару раз наведываются в участок, чтобы забрать домой кое-какие документы и некоторые личные вещи (к примеру, мертвую белку.
серьезно, Шерлок?). По коридорам их сопровождает верный Маркус.
— Сами понимаете, капитан есть капитан. Но если вам что-нибудь понадобится, я всегда к вашим услугам.
Он смотрит на них снизу вверх темными глазищами преданным псом. Джоан горячо и вслух благодарит его за поддержку, Шерлок дарит ему снисходительную (на самом деле признательную) улыбку кончиками губ. Не без труда считав его настоящие эмоции, Маркус расплывается в ответ в широкой усмешке.
Они втроем подходят к выходу из участка, и радость сама собой сходит на нет, заменяясь невольной тоской.
— Без вас в участке все изменится, — говорит Маркус тихо. Потом тянет смущенную лыбу и добавляет в попытке разрядить атмосферу: — Я имею в виду, станет намного тише.
Шерлок одаривает его «шутку» презрительным фырканием без лишних слов и выскакивает из здания со скоростью света. Джоан и Маркус со смехом от его реакции переглядываются и обнимаются в последний раз.
Шерлок выскакивает из здания со скростью света, но уже на порожках замедляет шаг, чтобы Джоан успела его нагнать и идти с ним в ногу. Привычка.
Вскоре после этого они едут в Нью-Джерси, где успешно закрывают дело и где Джоан с неуверенным подкашливанием подкатывает к нему:
— Ну, что думаешь насчет здешних мест? Большая территория, много убийств, лояльные к нам копы и…
— Предлагаешь нам переехать сюда и стать пригородными детективами-консультантами?
По тому, как… была произнесена эта фраза, Джоан без лишних слов понимает, что предложение встречено более чем осуждающе. Она сама размышляет об этом некоторое время (пару секунд) и соглашается, что деревенский образ жизни — все-таки не по ним.
***
К счастью, из дома отец их не выгоняет. А еще их довольно быстро (опять же, спасибо родному батюшке) восстанавливают в должности консультантов нью-йоркской полиции. Жизнь продолжается, все вернулось на круги своя.
Хотя, признаться, Шерлока немного забавляет идея с «пригородом». «Пригород» означает уютный домик на отшибе спокойного поселка и слишком много свободного времени. Отлично подходит для пенсии, ухода за ульями посреди выгоревших на солнце полей (очевидно, Шерлок) и слегка ленивого ностальгического написания мемуаров (возможно, Джоан).
Сейчас такой расклад дел кажется скучным и смешным.
Но кто знает, гле они окажутся лет так через двадцать?.. Нельзя исключать потенциально хорошие возможности!
Шерлок мысленно делает пометку спросить Джоан, согласилась бы она остаться и провести с ним остаток своей жизни.
***
Конечно, она остается.
***
Отношения со своими семьями у них всегда были не очень. А с семьями друг друга — уж тем более.
Шерлок влезает в отношения Джоан и ее родителей из чисто научного любопытства и, кажется, врожденной наглости. Знакомство с Ватсонами происходит всего спустя пару недель, в период кураторства.
Джоан мнется, когда говорит о предстоящем семейном ужине. Джоан боится, что при встрече он наболтает всякой чуши и окончательно оттолкнет родственников, и так скептически настроенных к Шерлоку и джоановой работе.
Но ее страхи не оправдываются.
Во время ужина с ее семьей — в который он, кстати, тоже влез без разрешения — Шерлок рассказывает о себе и о своей компаньонке трезвости. Рассказывает с сияющими изнутри глазами.
— Вот совсем недавно мы с
Джоан расследовали крайне запутанное дело. Она была абсолютно блистательной! Можете поверить?
И таким образом проходит вечер.
Шерлок очень искренно (даже, возможно, чересчур), со всей серьезностью нахваливает Джоан. Его слова заставляют ее совершенно теряться и ничего не понимать, заставляют алеть щеками так ярко, что ее румянец виден даже с другого конца ресторана. Но ее родственники его очевидную актерскую игру не палят, остаются совершенно довольными. Даже перестают давить на Джоан по поводу внезапной смены профессии и сомнительных связей со всякими там детективами-консультантами.
Позже Шерлок со скучающим лицом заявляет, что он говорил лишь то, что от него хотели слышать. А от Джоан хотят «нормальной» жизни, что вразрез идет с жизнью детективной. Они против. Он благородно пытался их в этом переубедить.
Кроме того, Шерлок знает, что родительское осуждение может заставить ее уйти от него, а это было бы крайне нежелательным исходом. Он эгоистично желает оставить Джоан себе. Хоть на чуть-чуть. Но эту причину вслух он не озвучивает. Правда, она все равно ее слышит, меж строк, в его глазах и кривом изгибе улыбающегося рта, однако не протестует — лишь хмыкает.
Далее с течением времени он перестает подхалимничать и даже чуточку проникается семьей Ватсонов.
Тревожные новости про стремительно прогрессирующий Альцгеймер миссис Ватсон приходят тогда, когда они вдвоем занимаются коготками Клайда (точнее, Джоан занимается. Шерлок же пытается удержать в неподвижном состоянии несчастную сопротивляющуюся черепашку). Ее мама приходит в особняк, без звонка и предупреждения, совсем забывшись и потеряв себя в пространстве и времени.
Джоан, оставив расстроенную мать сидеть на кухне, сбегает в спальню Шерлока. Там желто, темно и тесно. Там можно спрятаться от чертовски несправедливого мира и проплакаться в чужое неуклюжее плечо.
— Ей стало хуже, — сдавленным голосом говорит она.
Шерлок перекатывается с пятки на носок и неуверенно откашливается:
— Мне жаль, Ватсон. Если ты посчитаешь нужным, мы можем оставить ее у нас на какое-то время?
Джоан оглядывается на него через плечо, выглядя как будто в чем-то виноватой. В чем? Неужели она думает, что он сможет ее хоть когда-либо осуждать или стесняться?
Дурость.
— А это не помешает нашей работе? Тебе?
— Ради тебя я всегда приспособлюсь, — мягким, как мед, голосом возражает он.
В ответ она не улыбается, но становится ощутимее спокойнее. Жилка на шее перестает биться настолько истерично.
— Спасибо, Шерлок. Но, пожалуй, я лучше найду хорошую сиделку. Я уже просила ее обзавестись таковой, но она со мной потом две недели не разговаривала.
— Ты не должна просить, ты должна требовать, — отрезает он. Прикрыв на секунду глаза, он воскрешает в памяти события собственного прошлого и продолжает уже мягче: — Трудно смириться со своей зависимостью от других людей. И пусть матери это не понравится, но по крайней мере требовать от нее будет человек, который ее… любит.
Джоан молча обещает ему попробовать. У нее получается, и она успешно обкашливает все серьезные темы на пару с матерью. А кто бы сомневался, правда?
Вот Шерлок никогда.
Помимо матери у нее есть еще пропавший на улицах отец-шизофреник. Разговаривая с Джоан по поводу ее отца, Шерлок старается подбирать слова особенно бережно. Они пару раз в год жертвуют лишние одеяла и теплые зимние вещи в благотворительные фонды помощи бездомным.
Когда отца обнаружили мертвым в какой-то случайной ночлежке, а при нем обнаружили письмо, подписанное китайским именем Джоан (
Юнь Цзиньи — красиво. Шерлок, разумеется, знал его и до этого), то она сразу же отправляет бумажку в мусорку. Шерлок письмо оттуда вынимает, прибегает к Джоан и протягивает его вперед.
— Ты могла бы сжечь его послание, у нас в доме куча каминов. Но ты оставила его в мусорке, потому что хотела дать себе возможность передумать. Ну так и… — он подталкивает конверт пальцем ближе к ней и улыбается улыбкой профессионального искусителя.
Джоан письмо не берет, смотрит долго-долго. В глубине ее зрачков почему-то мелькает разочарование. Она сбегает на нижний этаж, подальше от него.
Он следует за ней.
— Ватсон, — тихо, почти что извиняясь, зовет он в дверях кухни. Белый конверт прижимает напротив груди.
Развернувшись от столешницы к нему лицом, Джоан вскидывает подбородок и одновременно бросает вызов:
— Тогда зачем мне выбрасывать письмо? Скажи-ка!
Шерлок треплет уголок конверта мизинцем, когда с аккуратностью ювелира произносит:
— Могу предположить, что ты побоялась сближения с человеком, который уже умер.
— И что в этом плохого? — буркает она. Ее голос звучит беспокойно, виновато. Как будто раскрыли шкаф с постыдными скелетами, которые она никогда и никому не хотела показывать.
Как будто она не знает, с кем свою жизнь делит, право слово. И на что только надеялась?
— Ничего, — Шерлок качает головой и вдруг тонко улыбается, гордый последующими словами. — Но ты детектив. А это письмо есть финальная разгадка твоей давней личной тайны. В любом случае это улика, а хороший детектив никогда не игнорирует улики.
Джоан молча забирает из его ласковых рук письмо, а потом на следующий день собирается на кладбище навестить отца. Когда Шерлок заинтересованно глазеет на нее в ожидании ответа на безмолвный вопрос «ну и что же там было?», она лишь фыркает хитро и уходит восвояси.
Нет, все-таки никогда ему ее не разгадать. Эта мысль его по-дурацки радует.
Помимо матери и отца у Джоан есть еще отчим, старший брат и сводная сестра. Из них троих, пожалуй, только Лин наиболее близка к пониманию истинной природы их отношений. Она встречалась с Шерлоком десятки раз, что ж, она даже спала в одном с ними доме на протяжении нескольких ночей! В разговорах с сестрой Лин с легкой руки язвительно называет Шерлока «твой, Джоан, дурной».
Шерлока это прозвище немного коробит, но, в общем и целом, он не возражает. Могло быть и хуже, знаете ли.
Короче говоря, Ватсоны простые в жизни и славные в общении. Шерлоку до сих пор, спустя столько лет, искренно интересно, как у настолько заурядных людей получилась Джоан.
Ну а вот с Холмсами дела обстоят сложнее.
Джоан не встречается с семьей Шерлока намного дольше. Хотя от «семьи» там осталось только слово.
И у нее правда странные отношения с ними.
Ну во-первых, она замутила с Майкрофтом.
Майкрофт — рыжий ленивый высокомерный задира, и это все, что о нем нужно знать. Он не упоминает своего брата чуть ли не весь первый год их с Джоан знакомства. Не упоминает и не знакомит. Ну потому что: а зачем? а смысл?
Однако Джоан все равно чисто случайным образом встречается с Майкрофтом и даже начинает с ним, эм… встречаться.
И Шерлока их «сближение» довольно сильно пугало. Как будто он и брат снова стали маленькими детьми и не могут поделить игрушку в песочнице.
Первое время он даже гипотетически в голове не допускает возможности того, что их секс и… влюбленность в самом деле происходят. А потом — не может перестать об этом думать и тревожиться. А потом — он, выключив напрочь эмпатию и закрыв в страхе глаза, находит идеальное для себя оправдание случившемуся и немедля озвучивает его вслух Джоан:
— С его стороны это месть. С твоей… это классический перенос. Ты спишь с ним, но на самом деле со мной. Ты не могла не думать обо мне в таком ключе, но выплощать эту мысль в жизнь нельзя. В конце концов я же твой коллега и бывший подопечный. Так что ты довольствуешься моей дешевой версией, Майкрофтом!
Джоан, явно уловив отсылку на старика Фрейда, закатывает глаза и несколько смущенно отбрыкивается:
— Ты ошибаешься. У нас с ним ничего не было и не будет.
И — что безмерно важно — он действительно ошибался!
Но не по поводу самого наличия или отсутствия влечения (вот оно-то как раз было), а по поводу его причин и предпосылок.
Да, бесспорно, отношения с Майкрофтом — это одно из самых сомнительных решений в ее жизни (по версии Шерлока).
Но Джоан — далеко не игрушка в песочнице.
Поэтому (так же по версии Шерлока, более поздней и гораздо более проработанной) в данном недоразумении виноват лишь давнишний ватсоновский конфликт интересов: навязанная обществом потребность вписываться в традиционные рамки романтических отношений и личное желание иметь самых дурных людей на свете в качестве своих любовников. Она как будто романтический террорист.
И вот это уже правильная теория!
Шерлок, в общем, так однажды и заявляет:
— Твои особенности — это не дефект, который требует устранения, а черта, которую нужно принять. Я знаю тебя, Ватсон. Ты счастлива с нынешнем партнером, но была бы ты еще счастливее без него? Или будь он твоим любовником только эпизодически? Существует масса возможных вариантов, тебе остается найти тот, который подходит твоей истинной натуре.
Джоан прислушивается к его словам и, что важнее, к себе и к своим желаниям.
В результате она находит самый идеальный для себя вариант:
отсутствие романтических отношений в принципе.
Она имеет регулярный и хороший секс с разными любовниками, при том что ее единственным партнером (во всех остальных смыслах, кроме, прости Господи, сексуального) все еще остается Шерлок.
И, к счастью, в этот раз она управляется безо всяких Майкрофтов.
Во-вторых, мать.
Что Шерлок может сходу сказать о ней, на что может опереться — так это на результаты сенсорных чувств в недрах своего сознания. Он знает: у Мэй Холмс были светлые пышные волосы, которые пахли травяным шампунем, ванилью для выпечки и чем-то очень родным, но ныне уже совершенно забытым. Он помнит о ней и еще кое-что, но так, в основном по мелочам.
Закономерно, что эти мелочи он рано или поздно обсуждает с Ватсон.
— Мы никогда не говорили о моей матери, не так ли? — говорит однажды он.
— Я знаю, она давно умерла. Но кроме этого…
Джоан прячется за ресницами и видимо тушуется. Наверное, сейчас поспешно добавит, что если он не хочет об этом говорить, то они и не обязаны, и вся вот эта поддерживающая чушь.
А ведь зря. Он доверял ей тайны и пострашнее этой.
Так что Шерлок просто перебивает ее и перекрывает ее неловкость тем, что раскрывает перед ней еще один секрет:
— Все интересное или забавное или… хорошее, что есть во мне, можно было увидеть в более чистом виде в Мэй Холмс, — он скупо улыбается неподвижными губами. — Она сгорела как спичка, когда у соседей случился пожар. После этого я не говорил с отцом два года.
— Ты винил его.
— Да.
— И до сих пор винишь.
Шерлок как обычно первым не выдерживает и сбегает глазами в пол. «Глядки» с другими людьми выигрывать запросто; другие люди быстро смущаются его сурового ясноглазого взгляда из-под бровей. В «гляделках» с Джоан он каждый раз проигрывает, как будто в первый.
Следующий разговор по поводу его матери случился тогда, когда он рефлексирует ново-старую информацию про Мэй.
Отец с ухмылкой, не касающейся его глаз, говорит:
— Когда я слушаю твой голос, я слышу ее.
А потом передает ему папку, где сказано, что его мать была наркоманкой. И у нее были регулярные срывы, которые отец не смог ей простить. И поэтому родители расстались, и поэтому при разводе опеку над мальчиками передали отцу, а не ей, и
поэтому она закончила свои дни так, как закончила:
вспыхнув.
— Это кольцо принадлежало моей матери, — шепчет Шерлок маленькой коробочке, которую вытащил из тайника в камине своей спальни. — А отец хочет его отдать коррумпированному чиновнику. Представляешь?
Он, не вставая с пуфика, наклоняется ближе к стоящей рядом Джоан. Их позы слегка напоминают ему классические сцены предложения руки и сердца, только вот проблема: кольцо матери он никому не отдаст даже под угрозой расстрела, а его сердце у Джоан и так имеется (и она об этом знает).
Она забирает с его вытянутой руки коробочку и потрясенно выдыхает, как следует рассмотрев кольцо. Камень в тонкой оправе огромный и синий.
— Какое красивое!
Согласно тряхнув головой, Шерлок внезапно сам для себя выдает:
— Отец решился рассказать мне, что она была наркоманкой.
Джоан выглядит пораженной новой информацией. А еще почему-то малость погрустневшей. Она обеспокоенно подает голос:
— Это довольно большое открытие. Ты в порядке?
Коробочка перекочевывает из рук в руки обратно. Их пальцы уютно сталкиваются друг с другом, чтобы мгновением спустя снова разойтись.
— Биология диктует реальность, — он медленно крутит кольцо туда-сюда, любуясь плавными переливами ярко-синего камня. — С одной стороны я меньше виню себя за то, кто я есть. Первый шаг любой программы — признать свою беспомощность. Я не в ответе за ее зависимость и за свои врожденные наклонности… С другой же стороны я не люблю избегать личной ответственности.
Джоан не улыбается, но мягко ласкает его взглядом. Шерлок не знает ни одного другого человека, который мог бы так уметь. Под ее теплом он вольно-невольно греется, и дикая тоска по матери становится чуточку выносимее.
— Отдашь отцу кольцо? — интересуется она участливо.
— Чтобы он отдал его незнакомцу бизнеса ради? — Шерлок поджимает губы и мотает головой. — Он найдет другой способ. Обычно находит.
Он прячет заветную коробочку обратно в камин, а вместе с ней — и чувство невосполнимой потери.
Он ничего и никого не забывает, конечно же нет, он просто… прячет. Чтобы отец не смог добраться ни до того, ни до другого. Чтобы Джоан (если что, если вдруг настанет экстренный случай и понадобится) смогла.
В-третьих, отец.
Гораздо ближе к званию «отца» стоит Алистер (настолько ближе, что Шерлок искренно скорбел, когда тот умер, и даже плакал на его могиле) и, пожалуй, даже в каком-то смысле Грегсон, но никак не Морланд Холмс.
Отец нанял Джоан в качестве компаньонки трезвости, они встретились буквально и только благодаря ему. Без него ничего этого просто
не было бы.
И на этом его достоинства заканчиваются.
Джоан пытается познакомиться с мистером Холмсом пять лет кряду, но каждая попытка оканчивается провалом. Тот всякий раз назначает ей встречу, а потом в последний момент не приходит.
Морланд — насквозь лживый и жестокий человек, у которого на быстром наборе находятся наемники, из-за которого целые государства переживали то расцвет, то упадок. И это не демонизация его образа. Всего лишь факты.
Морланд — человек, всегда дающий обещания и неизменно раз за разом их нарущающий, и Шерлок уже давным-давно с этим смирился.
Но Джоан — нет.
Сначала она считает полное равнодушие Шерлока к отцу инфантильным, недостойным поведением и некоторое время пытается его «образумить». Но он противится, как может, и в конце концов выстаивает. Постепенно она и сама все больше разочаровывается в Морланде, пока наконец не взрывается:
— Он не пришел в ресторан и вчера тоже! Ну какой человек так поступает?
— Ты злишься, Ватсон. Не стоит. Он не заслужил, поверь мне, — советует он, оглядываясь на нее через плечо.
Джоан не говорит
стоит вслух, но он видит это в ее замкнувшемся от обиды лице.
Что и требовалось доказать: следующим ее шагом становится то, что она находит одного из самых важных людей в команде отца и успешно до него доебывается.
— Передайте мистеру Холмсу, чтобы он пришел к своему сыну или отвалил, а не угрожал визитом и не появлялся в принципе. Я и Шерлок занятые люди и не можем срываться по каждому его звонку.
— Неужели и он тоже занятой? — секретарь делает фальшиво изумленное лицо, округляет щеки. — Да, поиск наркотиков может занять некоторое время, но дальше там тупо наполнил шприц, вставил иглу, нажал поршень, разве нет?
Ярость холодным пламенем вдруг облизывает душу Джоан изнутри. Она щурит рассерженные темные глаза и отчеканивает:
— Скажите, а куда в последний раз вас очень больно били?
Помощник тут же сдувается и сбегает.
И после этого разговора до Морланда наконец доходит. И он сам тоже — доходит. Сначала он заявляется в особняк «мило поболтать» с сыном, а потом встречается и с Джоан. Шерлок сразу шлет его, а она не сдается. Некоторое время осторожно любезничает сквозь зубы, улыбается вынужденно и не вполне искренно (что для ее характера само по себе нонсенс) и только приглядывается. Дает ему несколько «вторых» шансов подряд.
Но однажды она срывается. Снова. Только сейчас уже окончательно и бесповоротно.
Даже ее терпение не бесконечно.
Она тайком от Шерлока является к отцу в его официальную резиденцию и, напрочь игнорируя протесты охранников, упрямо прет вперед. Охране приходится пропустить ее внутрь. Когда Джоан врывается в кабинет, мистер Холмс поднимает брови и выглядит совсем немножко удивленным (что, между прочим, для его эмоционального диапазона даже чересчур). Склонившись над широким роскошным столом, она шипит прямо ему в лицо:
— Мистер Холмс, если вы снова придете к нам, если вы хоть что-то с ним сделаете или скажете…
Тот выслушивает ее претензии — угрозы даже — и нетерпящим возражений тоном обещает:
— Не сделаю, мисс Ватсон. Не переживайте.
Ага, да, так мы и поверили.
Позднее мистер Холмс является на крышу особняка и таким же тоном, обжигающим кожу ничуть не хуже мороза в феврале, говорит сыну:
— Что с нами не так? Мы приносим столько вреда тем, о ком по идее должны заботиться. Биология определяет реальность, не так ли?
Шерлок с настороженным спокойствием наблюдает за тем, как отец пытается достать его мягкое ранимое внутреннее и как жалко у него получается. Точнее, наоборот, как раз не получается.
— К чему ты клонишь? — он недоуменно приподнимает брови.
— Быть любимым тобой — опасно, Шерлок. Наверное, поэтому я до сих пор жив. Такие, как мы, не предназначены для подобного рода связей.
— Я не согласен, — тихо бормочет он. Отец не слышит его протеста, продолжает давить и давить, будто ботинком в солнечной сплетение, будто воздух из легких выбивая:
— Спроси себя, кого ты любишь сильнее всего и что с ней случится, если ты будешь рядом.
Отец разворачивается и уходит, а Шерлок остается стоять под нью-йоркскими тусклыми звездами, осмысливать услышанное.
На удивление приходит к выводу: он не чувствует к Морланду ничего. Ни че го. Абсолютная звенящая пустота.
Потрясающее ощущение.
Он злился на отца столько времени, столько лет его… ненавидел. Он бежал от него с тех самых пор, когда ему было восемь лет, а матери уже не было на свете. Он горел этим чувством всю сознательную жизнь. Но сейчас ненависть вдруг получается просто
отпустить.
И отца — отпустить — тоже.
Впрочем, к отцовским словам он-таки не прислушаться не может. Да, Шерлок… способен построить с правильными людьми близкие взаимоотношения, что, однако, совсем не значит, что для них это безопасно.
Он приглашает Джоан в новую квартиру, которую отец отписал ему перед своим возвращением из Америки в Лондон. Тут светлые стены, чистые комнаты и мягкая мебель. Тут приятно и славно.
— Ого. Мы переезжаем? — немного удивленно, но ни капли непротестующе спрашивает Джоан. Ей нужны ответы, но по ее походке, лицу и голосу он прекрасно видит, что она не против потенциального переезда.
Почему она не против?
Почему?
Иногда Шерлок задается вопросом, насколько далеко и насколько долго она будет за ним слепо и преданно следовать, прежде чем перегорит, развернется и уйдет (и он почти наяву слышит ее смешливый, несерьезный, но правдивый ответ:
— да хоть на край света и до самой смерти, Шерлок).
— Я — нет. Ты — вероятно, — просто отвечает он.
Джоан вскидывает брови, на этот раз выглядя уже оскорбленной.
— Ты предлагаешь мне отдельное жилье? — она щурит темные проницательные глаза, успешно догадавшись до сути проблемы. — Это как-то связано с той чепухой, которую вчера наговорил тебе отец?
— Если под чепухой ты подразумеваешь его веру в то, что я — раковая опухоль для моих друзей и коллег, то да, именно она.
— И что дальше? Разные участки? Города? Контененты, может?
— Ты шутишь, но с этим действительно нужно разобраться, — мягко укоряет ее Шерлок, все еще в надежде продвинуть в ее голову весьма разумную мысль. Тщетно. Джоан складывает руки на груди не в неосознанной обороне — а в осознанной атаке, и прет напролом с присущими ей лаской, изяществом и упорством.
— Ты — не твой отец и никогда им не будешь. А если он хочет провести в одиночестве остаток жизни — пускай.
Шерлок улыбается ей кривовато, одним уголком рта и, вздохнув, послушно отодвигает эту тревожную мысль куда-нибудь подальше в чердак в голове. Джоан удовлетворительно кивает и улыбается в ответ.
Так что с Морландом Холмсом они тоже справляются. Вместе.
***
Однажды Китти возвращается.
Когда Китти возвращается, она выглядит намного лучше прежнего. Посветлевшей, более мягкой. И в то же время она не растеряла отстроту ума и языка, что не может не радовать. Джоан гладит ее по плечу, слабо и ласково, будто родную дочь. Грегсон стискивает ее в объятиях до скрипа в ребрах. Маркус с широченной ухмылкой пожимает ей руку.
Шерлок лишь прищуривает глаза и коротко кивает.
Она без вопросов кивает ему в ответ.
Когда Китти возвращается, она приезжает в Нью-Йорк не одна. Но Шерлок измнений в упор не замечает. Их первой обнаруживает Джоан, в конце концов она всегда была более чуткой к личным переменам в человеке.
— Китти не кажется тебе странной? Немного, я не знаю, напряженной, на взводе? — беспокоится она.
Шерлок, не отвлекаясь от важной информации на компьютере, бурчит одной половиной рта:
— Хороший детектив всегда должен быть на взводе. Особенно тот, чья жизнь перманентно находится в опасности. А вот твоя серьезность и беспокойство меня пугают.
Джоан барабанит пальцами по подлокотнику кресла и молча не соглашается, чтобы следующим вечером путем дедукции и слежки наконец выяснить то, что Китти так тщательно скрывает.
Точнее, не «что», а «кого».
Джоан обнаруживает изменения в жизни Китти первой, а Шерлок же… Шерлок не замечает их ровно до тех пор, пока эта самая «переменная перемены» не оказывается прямо перед его носом.
— Знакомься: Арчи, мой сын.
Китти топчется в прихожей особняка, качает в руках сморщенный комочек в пеленках и выглядит настороженной, если не сказать напуганной. Она явно ожидает от него какого-то взрыва или, может, даже ссоры.
Но он не оправдывает ее ожиданий.
Шерлок с полминуты (что фактически вечность для его скоростного мыслительного процесса) смотрит на ее сына как на восьмое чудо света, молча, абсолютно не двигаясь, даже не дыша на всякий случай. Цельная картинка в голове не складывается.
Он теряется и нехарактерно для себя заикается, когда звонит телефон и поступает новая информация по делу, которая вынуждает его прервать знакомство с малышом:
— Это, я… я скоро вернусь… прости…
Но он не возвращается.
Дружба никогда не давалась ему легко, и он думал, что между ним и Китти есть что-то весомое. Но, как выяснилось, их отношения не были настолько весомыми, чтобы она рассказала ему о своем сыне, о своем счастье. Если бы не вынужденное совместное расследование, кто знает, может, они бы никогда и не встретились?
Может, он бы никогда и не узнал про Арчи?
На сердце помимо искренней радости за Китти поселяется большая обида, прохладная уязвленность. О, это так по-человечески— по одному и тому же поводу чувствовать целый спектр абсолютно противоположных эмоций! Насколько бы проще было оперировать только разумной логикой, как бы он хотел быть бездушной машиной!
Но он не.
(и спасибо Джоан за то, что первой на всем белом свете разглядела это в нем тогда пять лет назад, когда он сам был не в состоянии)
— Он прекрасен. Арчибальд. Ты больше не будешь детективом, не так ли? Твои приоритеты, очевидно, сменились.
Вот и все, что искренного Шерлок может сказать ей следующим утром. Выдавить из себя большее почему-то не получается.
Китти интерпретирует его отстраненность по-своему.
— Ты разочарован? — тонко, пугливо спрашивает она.
«Пугливо» — так на нее не похоже. Он поводит плечами, чтобы сбросить с них неприятные мурашки после ее голоса.
— Я выгляжу разочарованным? — задает он ответный вопрос, то ли улыбаясь, то ли скаля зубы.
— Нет. Нет, ты выглядишь злым.
О, а вот это уже ближе к правде.
Джоан хмуро смотрит на их недомолвки издалека со стороны, скрещивает на груди руки и пинком под зад подталкивает их обоих к нормальному разговору. Не с первого раза, но у нее получается. Так для нее типично: помогать другим людям с их личными проблемами.
Китти желчно и, со своей стороны тоже обиженно, бросается обвинениями:
— Ты холоден со мной с тех пор, как встретил Арчи. Но знаешь, если быть детективом — единственный способ с тобой дружить, тогда ладно, все кончено!
Она поворачивается к дверям, желая как можно скорее отсюда свалить, но Шерлок порывистым движением вскакивает с кресла и приковывает ее внимание обратно к себе. Чешет лысый затылок, собираясь с мыслями.
— Два года! Два года, и ни одной весточки от тебя. Меня не заботит, детектив ты или нет. Единственное, чего я хочу, чего я всегда хотел, чтобы ты была счастлива… А ты мне не сказала.
Лицо Китти от услышанного искажается в удивлении и одновременно в чувстве вины. Она обнимает себя за предплечья, неосознанно защищаясь от шквала его эмоций — возможно, до сих пор оставшаяся реакция на травму прошлых лет. Краем сознания он замечает, что ему следует немного понизить уровень агрессии и жестикуляции, но он слишком остро сейчас чувствует обиду, чтобы действительно что-то предпринять.
Съеживаясь, будто от удара, она пытается оправдаться:
— Я была в бегах. Если бы мы поддерживали связь, тебе пришлось бы постоянно врать о том, где я нахожусь.
Ее голос, опасно граничащий с плачем, все-таки его стопорит. Он опускает разбушевавшиеся в беспокойстве руки в карманы пиджака и продолжает уже тише.
— Я выгляжу как кто-то, кто не может соврать ради друга? — он выдыхает и горько усмехается. — Ты создала человека, Китти, и не сказала мне.
Когда он сбегает по лестнице вниз, он обнаруживает малыша и его няню в гостиной на полу. Рядом с Арчи стоит кукольный домик. Разум сейчас подзавязку занят расследованием, но Шерлок все равно делает поступь чуть мягче и тише, когда пролетает в библиотеку мимо гостиной. Малыша не стоит беспокоить.
Вот в чем дело: его зовут Арчибальд, он еще совсем маленький, но уже играет с кукольным домиком, который Шерлок специально годы назад украсил как место преступления, разлив по стенам красную краску и разместив тут и там «трупы» кукол. Он обучал по нему и Джоан, и Китти. Все согласно старой поговорке: какова мать, таков и сын, да?
На следующий день они успешно закрывают дело. Китти пришло время уезжать, но вместо этого она зовет его в церковь. Шерлок не понимает зачем, но является туда. Он никогда не сможет отказать мисс Винтер в ее просьбах, даже несмотря на разлад в их отношениях.
Китти встречает его на порожках церкви. Она неловко откашливается и трет замерзшие руки в перчатках.
— Присядем?
Шерлок послушно присаживается на порожки. Случайно получается так, что он садится довольно близко к ней, и он машинально в связи со старой вспомнившейся привычкой хочет подвинуться подальше. Но он не замечает на ее лице никаких признаков нервозности (помимо той, которая уже была. очевидно, по поводу разговора, а не по поводу нарушения ее личных границ), сколько бы не вглядывался. Так что Шерлок остается на месте.
Китти совсем не возражает.
— Ты был прав вчера, — начинает она несмело. Шерлок не перебивает ее, просто смотря на нее хмуро из-под шапки и давая выговориться. Продолжает она уже легче: — Постепенно вся тьма во мне, бремя просто исчезли. Я снова была собой, но я так же поняла, что не хочу быть детективом. А потом родился Арчи. Я боялась, что ты будешь разочарован, и поэтому откладывала написание письма тебе, откладывала и…
Лицо у нее открытое и искренно раскаивающееся, глубокие складки у рта не дают развернуться улыбке.
Шерлок выслушивает ее исповедь, и с души словно падает камень.
У них все будет хорошо.
— Я говорил тебе перед твоим уходом, что мы всегда будем друзьями, — легонько обвиняет ее он.
У нее-таки получается сложить из губ улыбку.
— Но ведь это не так, да? Мы не друзья, и никогда ими не были. Мы семья.
И вот, что Китти ему говорит.
Место встречи — церковь — становится легко объяснимым. Она говорит, что они трое (
теперь уже четверо, отмечает про себя Шерлок) ее семья и им нужно держаться вместе, не забывать друг друга. И поэтому предлагает узаконить их связь. В том числе и перед Богом.
Шерлок, несмотря на все свои прошлые разногласия с концептом семьи и с религией тоже, соглашается.
Они входят в церковь вместе.
У алтаря, на противоположном от входа конце церкви стоит Джоан, держа на руках Арчи и усмехаясь так ярко, что Шерлок почти что слепнет. Он отворачивается от нее и растерянно бормочет Китти:
— Я… я не очень знаком с ритуалом крещения. Что мне нужно делать?..
Китти наклоняет набок голову. Ее губы расплываются в улыбке так, как на памяти Шерлока (а память у него превосходная, фотографическая) не расплывались никогда раньше. Он счастлив, что она счастлива.
— Значит, будем выяснять вместе. Пойдем к Ватсон.
И они идут по узкой дорожке к Джоан, к Арчи, к алтарю, немножко сталкиваясь друг с другом локтями и тая любовь в морщинках у глаз.
Дело вот в чем: его зовут Арчибальд, он совсем маленький, Китти в нем души не чает, да и Джоан — в полнейшем восторге (Шерлок косится на нее; в голове на секунду мелькает мысль, что она была бы замечательной мамой. мелькает и пропадает бесследно). Шерлок в восторге тоже, но в отличие от некоторых он может это скрывать.
Хотя судя по лицу Джоан в те моменты, когда она смотрит на него, смотрящего на Арчи и на Китти, получается у него не очень. Но не то чтобы его это волновало.
Его зовут Арчибальд, он маленький. А Шерлок и Джоан становятся крестным отцом и крестной матерью ребенка Китти.
***
Шерлок никогда не ладил с детьми — да и зачем бы? потребности такой раньше не возникало. Но с Арчи находить общий язык удивительным образом получается.
И даже не особо важно, сколько тому лет. Хотя, безусловно, стало в разы приятнее проводить с ним время, когда он чуть взрослеет, вылезает из коляски и наконец становится способен формулировать более-менее связанные мысли. Шерлок выслушивает их со всем вниманием.
Всякий раз, когда судьба сводит его с Арчи, они идут в парк (всякий раз — рандомный, новый, где они прежде не бывали). Шерлок берет в ларьке мороженое (крестнику — побольше, в рожке; себе — поменьше, на палочке). Иногда с ними вместе гуляет Джоан, но чаще — нет. Они сидят на лавочке, болтая ногами и разделяя одно на двоих молчание.
Обоих такое положение дел устраивает.
***
Шерлок недолгое время размышляет над проблемой и своего «потомства». Проблемой это является потому, что вообще-то детей он не хочет и по многим причинам. Одной из которых, понятное дело, является далеко не лучшая история его наркозависимости.
Ему только немного жаль, что пропадет великолепная часть его генетического материала: его ум и его наблюдательность.
Но с другой стороны способности
видеть загадки там, куда другие бы и не посмотрели, можно банально… обучить.
В этом его, как человека, суть: обмен знаниями, передача информации. Он учитель. Воспитатель. Весьма и весьма неплохой, Джоан — первый и идеальный тому тезису аргумент, Китти — второй. И Маркус тоже чуть-чуть. В конечном счете на будущее у него есть Арчи (ему, очевидно, еще взрослеть и взрослеть, но потенциал уже есть!).
Он переживает над этой проблемой недолго потому, что убеждает сам себя, что его искусство не пропадет.
А еще потому, что Джоан.
Когда после долгой тяжелой рефлексии на эту тему Шерлок скукоживается в кресле, она приземляется на соседнем ярко-красном пуфике и смотрит на него чересчур проницательно.
И в то же время мягко.
Только она из всех людей, кого он когда-либо встречал, так смотреть умеет. Аж раздражает (нет) (он врет самому себе, так легче).
— Будешь мороженое? — невинно предлагает она.
— Нет, с чего бы? — огрызается он и глубже проваливается в подушки.
Джоан пожимает плечами и уходит вглубь дома. Шерлок жует внутреннюю сторону щеки, наконец перебарывает себя и выкрикивает через плечо ей вдогонку:
— А клубничное есть?
— Сейчас принесу! — слышится в ответ.
Он касается виском мягкой черной спинки, прикрывает глаза и принимается ждать ее возвращения.
И в итоге мороженое тоже ему помогает.
***
Рано или поздно ему становится скучно. А когда ему скучно, то пиши пропало.
— Ты не можешь звявлять, что тот или иной человек безнадежен и не стоит никаких стараний! Когда-то безнадежным называли и тебя, — прикрикивает на него Джоан однажды.
— Может, я и до сих пор безнадежен? — он отзывается ответным, наполненным затаенной болью криком.
Шерлоку скучно, а еще — он безнадежен.
Он перестает ходить на собрания и отказывается от спонсорства. Он чаще подвергает себя риску и не говорит об этом Джоан. Он получает со спины по затылку тяжеленным предметом и падает в бессознание, но не обговаривает эту проблему с Джоан и не решает ее. Шерлок бросает сам себе и своей трезвости вызов: или ты сможешь, или ты погиб.
И рано или поздно это ему аукается.
Джоан приоткрывает дверь его спальни и заглядывает внутрь. Обнаруживает там Шерлока, неудобной громадиной скрючившегося на диване и мирно посапывающегося.
— Шерлок! — восклицает она пораженно.
— М? — он издает в подушку вопросительно-недовольный звук.
— Ты спишь!.. Ты же никогда не спишь…
— Я сплю редко! — оскорбляется тот, просыпаясь окончательно и с кряхтением приподнимаясь на локтях. — Есть же разница!
Но доля правды в ее словах все же содержится.
С недавнего времени Шерлок спит. И много.
Он реже будит Джоан рано-рано по утрам. Первое время она искренно удивляется тому, что просыпается самостоятельно, без Шерлока, далеко засветло, в полнейшей тишине (ставшей за годы жизни в особняке настолько непривычной. противоестественной даже). Ей чаще приходится или самой к нему стучаться, или ждать, когда он проснется.
Шерлок вылазит из спальни на кухню, весь съежившийся, ссутуленный, с прищуренными от яркого света дурацкого солнца глазами. На нем — всегда шорты и футболка с глупым принтом, а однажды была майка в веселенькую полоску (ее купила в секонд-хэнде Джоан. она подумала, что это мило. Шерлок сказал, что он
немилый, но шмотку забрал). Он немного схуднул за последнее время, поэтому майка висит на нем мешком и постоянно сползает с плеча, Шерлок старательно перекидывает ее пальцами туда-сюда и прячет взгляд больных светлых глаз от Джоан.
В такие утра она смотрит на него и улыбается, но только мельком и в кулак, чтобы не быть замечанной, чтобы не обидеть.
— Доброе утро! Как спалось? — громко, радостно приветствует его Джоан, чуть приподняв голову от бумаг.
Шерлок морщится от крика и окидывает ее быстрым, сканирующим взглядом. Снова поправляет тонкими пальцами майку.
— Почему на тебе вчерашняя одежда?
— Я не спала.
И это все, что ему нужно знать.
В какой-то момент он и Джоан совершенно незаметно и безболезненно (еще бы, пять лет вместе прожить, душами слиться, с полуслова друг друга понимать) поменялись местами, и Шерлок не чувствует никакой злости по этому поводу. На самом деле он даже горд. Джоан — его лучшая ученица (прости, Китти), неудивительно, что она делает такие громадные успехи.
Удивительно, что он больше не в состоянии успевать за ней.
Шерлок не хочет узнавать, что с ним происходит. Ему легче закрыть на это глаза и на автомате работать дальше.
Признать, что теперь ты идиот, — сравнимо с поражением. Гордыня есть страшный грех, воистину.
Шерлок ничего не говорит Джоан.
Он просто не хочет ее тревожить, у нее и так хватает забот и нервов, в пепел сожженных на их работе. Он — не ее забота. Джоан больше не его компаньонка, Джоан больше не обязана выслушивать его дерьмо. Шерлок не говорит ей о том, что свет все чаще слепит глаза и он специально садится в самые темные углы участка, допросной, особняка; о том, что теперь он не помнит, на какой именно полке в их библиотеке стоит Шекспир, а на какой — Фрейд; о том, что ему сильнее, чем когда-либо прежде, нужна ее помощь в расследованиях; о том, что он
сдает (ся).
Но рано или поздно Джоан замечает изменения. И почему-то очень злится.
— Ты стал рассеянным! И гораздо больше спишь. Что происходит?
— Я не робот, Ватсон, мне иногда нужен отдых, — в который раз огрызается он.
Джоан качает головой, но послушно переводит тему. Она доверительно наклоняется к нему через стол.
— Завтра поминки моего друга, важного для меня человека. Пойдешь со мной?
— Да, — он улыбается слабо. Вымученно, — само собой.
Но когда на следующий день Джоан приходит на поминки, зал оказывается абсолютно пустым. Не пришел никто, кроме нее. Не пришел даже Шерлок.
И тогда она растраивается как никогда сильно и кричит:
— Ты был нужен мне и ты не приехал! Ты обещал пойти со мной!
— Я забыл, — отрешенно, будто удивленный самим собой, бормочет он.
— Ты забыл? Ты? — ее голос срывается на некрасивый визг и режет его идельный слух неправильной скрипичной нотой. Шерлок всеми оставшимися в менталке силами удерживает мимику на месте, чтобы не поморщиться. — Ты помнишь, что ты ел на пятый день рождения и сколько звезд было в ту ночь, но ты забыл прийти на важное для меня мероприятие!
Ее слова бьют. Бьют больно, наотмашь, Шерлок почти может ощущать горячее жжение пощечины на щеке.
Ее видимо обижают его «полеты в облаках», его невнимание. Она привыкла, что Шерлок ради нее всегда свободен и всегда рядом с ней (даже когда она сама этого не хочет), но сейчас он (почему-то) (почему? он и сам не знает) перестает ходить за ней хвостиком, нечаянно грубит всем подряд и теряет ниточку повествования в ее длинных одиночных монологах по поводу дела.
— Я должна задать тебе вопрос, и мне очень важен правдивый ответ. Ты снова подсел?
Шерлок моргает раз, второй, осмысливая услышанные слова. Они обижают. Даже ранят, даже сильно.
Джоан думает, что он снова взялся за наркотики, что он маленький несамостоятельный ребенок, что он ей не доверяет и скрывает что-то очень страшное. Ее слова звучат как угроза. Джоан усиливает поводок контроля на его шее, кричит и просит (приказывает) показать сгиб локтя.
Шерлок кричит в ответ и рвет прямо по шву рубашку, рывком обнажая перед ней свои нетронутые вены, но не душу.
— Между пальцев ног тоже показать? М? Надо?
Джоан ничего не понимает, закатывает глаза и закрывается от него. Шерлок ничего не объясняет, стискивает зубы и тоже прячется глубоко в себя.
Она совсем не отдыхает, с утроенной силой впрягается в каждое первое расследование и срывает свою злость на попавшихся ей под руку перепуганных преступниках.
Неужели все так и закончится?
Самое страшное в отношениях — привыкнуть, прикипеть к друг другу настолько, что перестать друг друга замечать. Потерять возможность разговаривать ясными, честными, искренними словами через рот. И именно это происходит с ними. Они больше не говорят и не слушают, они — только кричат, пытаясь заглушить своим голосом голос собеседника.
Лицом к лицу лица не увидать, большое видется на расстоянье.
Ему должно быть больно, Шерлока должно выворачивать наизнанку, но нет, ни капли. Он чувствует лишь глухое раздражение и пустоту внутри по отношению к Джоан и к происходящему. И он уверен, что это взаимно. Отсутствие всяких чувств друг к другу есть начало конца.
Шерлок продолжает кричать.
Когда он видит галлюцинацию женщины, которая подозрительно похожа на его мать, которая говорит ему:
— Любящие друг друга люди не угрожают. А дают обещания.
и когда она говорит:
— Все может стать хуже. Тебе нужно сделать правильную вещь и рассказать все Джоан.
и когда она говорит:
— Я — та часть тебя, которая хочет поправиться и стать лучше. Но если ты сам не будешь что-то делать, то я исчезну и станет слишком поздно.
и когда он так и продолжает игнорировать,
и когда она говорит
прощай и сжигает к чертям собачьим его спальню,
то его логика, гордыня и равнодушие наконец ломаются с оглушительным треском.
Хорошо, что Джоан не было тогда дома. С нее бы сталось бросаться прямо в горящую комнату и, даже несмотря на их недавние разногласия, доставать оттуда идиота-напарника, обжигая ладони, лицо, волосы, одежду, всю себя ровно до тех пор, пока огонь не сожрал бы ее целиком и полностью.
Это было бы очень красиво и зрелищно. Так же красиво и зрелищно, и больно, и ужасающе, какой является любая смерть. Шерлок скорее бы скорее шагнул в огонь за ней, нежели смотрел на это шоу.
При этой мысли что-то слабо (совсем чуть-чуть. не совсем так, как раньше) трепыхается внутри.
Это больше не может так продолжаться.
Шерлок все-таки берет себя в руки и идет к врачу выяснять, что с ним вообще, черт побери, творится.
Сначала тесты и анализы не выдают ничего, и он почти что теряется. Но вскоре доктора наконец обнаруживают, что у него черепно-мозговая травма. И она объясняет абсолютно все.
В голове невольно проскальзывает мысль о том, каково это будет: он постепенно теряет когнитивные способности и становится бесполезным на работе, пока Джоан постепенно привыкает расследовать в одиночку и не опираться на его плечо.
Если он потеряет способность работать,
способность думать, то что станет с его восстановлением? Нет, не с тем восстановлением, не от черепно-мозговой травмы.
Что станет с его трезвостью?
Да она прахом пойдет, на руках пеплом рассыпется.
Вряд ли он доживет до того момента, как станет абсолютно недееспособным овощем и Джоан придется ухаживать за ним, как за каким-то стариком, он скорее по собственной воле нарушит длительное воздержание от наркотиков, сторчается, а затем и исдохнет где-нибудь в подвале. И ему повезет, если Джоан уйдет от него раньше и не увидит его позорного, беспомощного падения в пропасть. Потому что она, очевидно, не сможет помочь ему в этот раз и, тоже очевидно, сойдет с ума (возможно, даже буквально) из-за этого.
Он больше не сможет вжимать ногу в педаль газа по привычке со всей дури. Теперь он будет продолжать путь только по инерции.
— Я вошел в комнату и забыл, зачем пришел, — смеется он легонько.
— Такое бывает с каждым, — Джоан немного растерянно пожимает плечами.
Следующий смешок у Шерлока получается еще чуть громче. Надрывнее.
— Со мной не бывает.
Он грубым широким движением смахивает папки с документами с ближайшего стола, надеясь, что привычный взрыв внешней агрессии хоть как-то поможет справиться с внутренней болью. Но — не помогает.
Ближе к июню солнце украшает щеки Джоан веснушками, как украшают кексы присыпкой или паркеты в квартирах жертв — кровью. Шерлок отвлекается на мелкие бурые точки и зацикливает на них взгляд. Куда угодно смотреть, лишь бы не в глаза ей смотреть. Куда угодно.
Под веками жжет чем-то горячим, а потом проливается на щеки. Шерлок не громит комнату, не кричит, не достает из чемоданчика шприц; он плачет. Впервые за очень долгое время плачет. Прямо на глазах у Джоан.
А она находится в той же самой комнате рядом с ним и впервые совершенно не знает, что нужно сказать, чтобы его успокоить и поддержать.
Им потребуется куча времени, чтобы восстановить свой навык разговаривать друг с другом. Если, конечно, Джоан не сбежит от него завтра же.
Шерлок ее не винит. Шерлок смаргивает со слипшихся ресниц излишки слез, бросает в напряженную тишину «спокойной ночи» и сбегает к себе. Спать.
***
Джоан не сбегает, а остается.
Джоан обнимает его во второй раз примерно тогда же. И это, естественно, снова происходит в их доме.
Они садятся по разные стороны обеденного стола и сверлят друг друга одинаково внимательными взглядами. Вздыхают синхронно, идентично складывают руки на груди в защитной позе, одновременно открывают рты.
И, наконец, разговаривают.
Это тяжело, медленно и неловко.
Это ощущается как скинутая с шеи веревка. Как свобода, как возрождение из пепла.
Джоан наконец — спустя несколько недель недомолвок, избеганий друг друга и постоянных ссор — узнает о причинах поведения Шерлока. О травме, о том, какую роль сыграл в этом Шинвелл и она сама, о том, как долго устанавливался диагноз и как долго предстоит лечиться. И о том, что, возможно, у Шерлока не получится вылечиться окончательно.
Он заканчивает монолог внезапно, заставляя неуклюжую тишину повиснуть в воздухе.
Ему по инерции кажется, что он и сейчас не все рассказал; что точка в его объяснениях — и не точка вовсе, а глупая ничего не завершающая запятая. Молчание Джоан совсем не помогает его паническому мыслительному процессу. Шерлок поджимает бледные губы и ерзает на стуле, желая и одновременно страшась ее реакции.
Джоан видит его переживания острым взглядом (таким, какой прежде бывал и у него) и не отворачивается.
Она наконец в и д и т.
И тогда она просит его встать со стула, а затем просит еще раз, когда он теряется и щурится непонятливо. И тогда она обнимает его, как-то сбоку, немного неловко, но плотно прижимаясь щекой к его пиджаку напротив сердца.
Шерлок позволяет ей обнимать себя несколько мгновений, но потом допустимый срок истекает, а она и не думает отстраняться. Тогда он решается намекнуть ей об этом. Морщится едва заметно, брезгливо приподнимает руку над ее спиной и говорит:
— Моя личность все еще не поменялась, Ватсон.
Но Джоан не отстраняется, продолжая молча его обнимать. И это на самом деле важно для него и даже приятно. Немного. Где-то в глубине души Шерлок готов признать.
Она это знает.
***
Его болезнь меняет вещи в его жизни. И довольно радикально.
Он пытается действовать по старой схеме решения проблем: работать, больше, чаще, усерднее. Но нагрузка делает его состояние только хуже: зрение расплывается, тиски сдавливают затылок, суточный биоритм сбивается и визжит в предсмертной агонии.
Пожалуй, даже во время ломок он не чувствовал себя настолько беспомощным.
— Я всегда считал, что наше работа есть спасение для меня. И как-то парадоксально, что, возможно, теперь именно она причиняет мне наибольший вред, — запрятавшись в самый темный угол гостиной комнаты, признается он Джоан. Она выслушивает его и сочувственно прикрывает лучистые глаза.
Шерлок чуть ли не впервые не чувствует раздражения по поводу ее жалости. Он не чувствует ничего, кроме головной боли и жесточайшего желания спать.
Да, его болезнь меняет и их отношения тоже.
— Шерлок, ты не будешь проходить через это один, хорошо? — вот, что говорит ему Джоан. И она полностью погружается в это обещание, вкладывает в него всю себя.
Джоан возводит свою заботу в абсолют. Она дает ему поблажки. Постоянно. Это не может не бесить, но Шерлок слишком отвлечен, чтобы ругаться в полную силу, поэтому он просто ворчит на нее в слабую.
— Который час? — он с трудом разлепляет ссохшиеся за время сна глаза и пытается встать на ноги. Джоан придерживает его за предплечье, ладонью поверх змеистой татуировки, и дает ему чистую рубашку на переодеться.
— Полдевятого. Да, да, я знаю, что ты просил разбудить тебя ровно в восемь, но я дала тебе лишние полчасика. Извини, — говорит она, но ее голос звучит слишком довольно, чтобы она была действительно раскаявшейся в содеянном преступлении. Зла на нее не хватает.
Джоан его будит, а иногда — не будит. Варит ему кофе. Кутает в пледы. Когда Шерлока совсем уж сводят с ума лампочки в допросной и он выбегает в коридор, Джоан — единственная из всех людей, кто оказался способен убедить его уйти домой прямо посреди расследования и отдохнуть.
«Отдых» — слово из пяти букв, означающее что-то бесполезное и глупое. Аж зубы сводит.
Но ему плохо, а с медикаментами и еще хуже. Раньше он опасался, что таблетки могут вызвать у него кайф, но теперь он плюет на осторожность и просит врача увеличить дозу. Сделать хоть что-нибудь! Лишь бы помогло.
Но в ответ он получает всего лишь сухие профессиональные фразы:
— Вы хотите приспособиться или поправиться? Если первое, то мы можем увеличить вам дозу лекарств. Но если второе, то… я настоятельно рекомендую вам отдых.
— Отдых как лечение не соотносится с моими методами работы, — упрямится Шерлок.
Врач смотрит на него, как на самого глупенького ребенка в учебном классе. Что уже само по себе обижает, потому что он действительно отличался по интеллекту от других детей, но в другую сторону! За его особенности ему не раз и не два прилетало от одноклассников во времена отвратительных частных лицеев.
Врач настойчиво повторяет:
— Длительный отдых, слышите?
«Отдых» — отправиться куда-нибудь далеко-далеко, где он не сможет найти ничего, чего можно было бы порасследовать; неделями сидеть в горах и любоваться видом; отключить мозг.
Как будто он хоть когда-нибудь сможет, черт побери, отключить мозг! Смешно даже.
Он поначалу огрызается и противится этой идее из последних сил, но в конце концов сам в своей голове приходит к неутешительному выводу: да, возможно, ему и правда стоит уйти на отдых. Шерлок даже представить себя в отпуске не может, но, видимо, теперь придется не только представлять, но и воплощать в жизнь.
На полнедельки, может? На пару-тройку ночей?
Он смиряется с самим концептом «отпуска», но до последнего игнорирует предписания доктора. И в какой-то момент его переламывает.
Естественно, Джоан все видит.
Они входят вместе в особняк, и она останавливает его в прихожей, чтобы как следует прокричаться:
— Твое давление и сердечный ритм завышены, а уровень кортизола поражает! У тебя уже не просто сотрясение, а клиническая усталость! Я говорю, тебе нужно отдохнуть и поправиться.
Его переламывает настолько сильно, что он может только прятать красные воспаленные глаза и дрожаще шептать:
— Хорошо, я уеду в отпуск. Только помоги мне раскрыть это дело. Наше самое последнее дело, а?
Джоан вздыхает, но соглашается. И отступает на шаг, чтобы сегодня помочь с делом, а на следующий день сделать два шага вперед и помочь Шерлоку собрать чемоданы.
— Поживешь немного в Вермонте, и тебе станет ментально лучше.
Ее слова звучат очень сладко, как обещание. Безумно хочется им поверить, но Шерлок — не тот человек.
— Не привыкай к этому, пока меня не будет.
— К чему? — она удивленно приподнимает брови.
— К самообману.
Лицо Джоан почти неуловимо смягчается. Закатный свет танцует на ее по-летнему крапчатых щеках, когда она немного укоряюще улыбается ему снизу вверх.
— Позвони, как доберешься.
Его болезнь вынуждает его отправиться в вынужденный отпуск на целых три месяца. Это отвратительно, но письма — которые они посылают друг другу настолько часто, что бедный загнанный почтальон их уже наверное проклинает — помогают Шерлоку пережить данный кошмар. Он принципиально отказывается от созвонов и с трудом, но уговаривает Джоан на переписку.
Ах да, и он все-таки находит кой-чего, чего можно было бы порасследовать. Запрещать Шерлоку работать — все равно, что запрещать ребенку пожирать клубничное варенье из бабушкиного шифоньера: то есть толку никакого, все равно ведь этот дурачок найдет способ; если не днем, так ночью; если не клубничное, так земляничное.
Но вот как раз о работе Шерлок и не распинается на бумаге. Гораздо приятнее будет поговорить с Джоан про его «отпускное расследование» с глазу на глаз. Ему нужно видеть ее живую реакцию.
Переписки создают хоть какое-никакое, но достаточно приятное ощущение, будто они болтают друг с другом в самом деле. Переписки воистину прекрасны.
Но что еще прекраснее — так это вернуться домой.
Джоан обнимает его в третий раз, когда он возвращается из отпуска домой, хлопает дверью, кричит на весь дом ее фамилию (это никогда не ее имя) и приветственно разводит руками в стороны.
Вообще-то, этот жест он частенько использует, чтобы как-то обозначить себя, привлечь внимание, что ли. Но Джоан воспринимает его совершенно по-другому.
Она воспринимает раскинутые по разные стороны руки как приглашение.
Он был почти готов к тому, что Джоан сбежит с лестницы на максимальной скорости и впечатается в него бездумно, со всего размаху. Ведь это то, что делают люди, когда давно не видели друг друга, да? Это нормально, это можно принять.
Он опускает руки, плотно прижимает их к себе по бокам и зажимает локти Джоан между ними и своим торсом.
Это почти ответ ей. Это почти полноценное, взаимное объятие.
Почти.
В этот раз Джоан пахнет старыми чернилами от полицейских документов, шампунем, лапшой из их любимой индийской доставки, а еще почему-то детским разбавленным молоком, из тех, что продают в пакетах в каждом первом продуктовом магазине. Он быстренько сохраняет и каталогизирует эту информацию, включая и детское питание, но не придает ей особого значения.
А зря.
Несколько минут спустя Шерлок узнает, что у них в гостях остановилась беременная молодая девушка. И ее будущего ребенка Джоан собирается усыновить.
Гром среди ясного неба. Массовое убийство среди бела дня.
Он так и остается стоять в прихожей. Он пораженно таращится сначала на девушку и на Джоан, а потом еще с полминуты на пустую стену, когда они уходят.
В итоге Шерлок отмирает и принимает решение, кажущееся самым логичным из всех. Он отправляет эту информацию в список задач меньшего уровня приоритета. Большим — к счастью или к несчастью — всегда обладала работа.
Поэтому они вдвоем сбегают вниз в подвал, чтобы посмотреть итоги их последнего дела, которое Шерлоку в свое время пришлось бросить, чтобы уехать в Вермонт. Он останавливается напротив доски с материалами расследования и косит краем глаза на Джоан.
— Спасибо, — вдруг говорит он. Та вскидывает вверх внимательный взгляд. — Что занималась делом, пока меня не было. Я бы не смог уйти в отпуск, если бы не знал, что ты будешь продолжать расследование даже в мое отсутствие.
— Им занималась не только я, — неловко пожимает плечом Джоан.
— Остальные меня не волнуют, — на выдохе произносит он.
И — смотрит. Теперь уже не скрываясь, а в открытую, голодно. Соскучился просто очень.
Задача с работой решена, список автоматом перелистывается, и в голове почти слышно перещелкивает маленький рычажок. Шерлок отводит взгляд от румяного лица Джоан (и кто из них еще прошлые три месяца отдыхал: он или она?) и вытягивает губы уточкой.
— А для поиска ребенка у тебя такая же доска с уликами есть? — вскользь язвит он.
Джоан дергается как от удара. Принимается ходить взад-вперед по подвальной комнатке, Шерлок следит за ней глазами туда-сюда с непроницаемым выражением лица.
А она видимо нервничает.
О, как же она нервничает!
— Прости за Келси, — Шерлок сопоставляет факты и понимает, что так зовут ту беременную девушку в коридоре их особняка. Джоан продолжает судорожно бормотать: — Слушай, я не хотела вот так на тебя все вываливать. Я еще давно подумывала рассказать, но ты был в тяжелом состоянии из-за травмы и я…
— Ватсон, ты не обязана ничего мне объяснять, — успокаивающим (как он думает) голосом говорит Шерлок.
Она чуток переводит дух и наконец останавливается на одном месте, уперев руки в боки.
— Келси останется тут лишь на пару дней, ладно? — она звучит очень растерянно. Даже несколько заискивающе.
Он, пожалуй, никогда такой ее не видел.
И это так поражает настолько, что фокус восприятия ситуации мгновенно переключается с обиды и язвительности на раздумия и логическое осмысление ситуации.
И в итоге Шерлок приходит к удивительно простому выводу: ничего плохого в появлении ребенка нет. В их жизнях уже бывал период, когда между ними двумя втискивался кое-кто третий (Китти) (а еще можно засчитать многолетнюю совместную опеку над Клайдом). Так что небольшая практика в этом вопросе у них уже есть.
Так что если она готова к этому шагу, то и он — тоже.
Ну а если он сам станет препятствием…
—…то я могу уйти, — прямо и без утайки говорит он следующим вечером Келси.
Та смотрит на него с искренним изумлением. Не может поверить, что ради кого-то можно столь многим пожертвовать? Ох, ей еще взрослеть и взрослеть.
— В смысле можете уйти?..
— Могу съехать. Ребенку не придется жить со мной.
— Я точно знаю, что Джоан не хотела бы вашего ухода, — смотря на него как на умалишенного, говорит Келси.
— Да. Но то, что нам нужно, и то, чего мы хотим, есть очень часто разные вещи, — он улыбается ей мельком.
На самом деле это очень удобно — иметь улыбку в качестве защитной реакции на напряженные неоднозначные ситуации. Он давно просек, что улыбка способна и успокоить собеседника, и ввести в заблуждение относительно реального положения дел. Незнакомые люди ничего бы не увидели за этой броней.
Когда он, улыбаясь, говорит Джоан о своем возможном уходе, она понимает его настоящие эмоции во мгновение ока.
— Уже подыскиваешь себе жилье? — улыбаясь, спрашивает Шерлок мимоходом, пока у них выдалась свободная в расследовании минутка.
— Что? Нет! Зачем? — практически возмущенно восклицает она.
Он объясняет ей со вселенским терпением в голосе, как маленькой:
— На этой планете нет агенства по усыновлению, которое отдаст ребенка женщине, живущей с наркоманом.
— Бывшим.
Джоан доверительно наклоняется к нему и пытается заглянуть в глаза. Шерлок искусно уворачивается.
Выдыхает с осуждением в голосе:
— Ватсон.
— Я уже обсудила все с моим адвокатом: если мой образ жизни станет камнем преткновения, то усыновления не будет.
Шерлок молча выслушивает ее мечты (наивные, чрезмерные в оптимизме и надежде, абсолютно непохожие на ее обычно стойкие реалистичные взгляды на мир), а сам про себя решает: если все-таки
понадобится, то он уйдет.
Джоан, между тем, продолжает:
— Знаешь, куда более важный вопрос… Ты. Ты, эм… не будешь против?
Джоан искренно беспокоится конкретно о Шерлоке и о том, что появившийся в их доме ребенок будет мешать ему и их расследованиям. Она готова бросить все тут же, стоит Шерлоку сказать только слово против. Он видит ее решимость прекрасно, по ее чересчур ровной осанке и упрямым морщинкам у рта.
Шерлок слова против не говорит, он мягко, но серьезно шепчет:
— Ради тебя, Ватсон, я приспособлюсь. Всегда.
Он даже не сомневается насчет того, сможет ли Джоан быть мамой. Сможет. Она вообще все, что угодно, сможет, она в том смысле действительно вдохновляющая. Она воспитает очень-очень счастливого ребенка.
И любой, кто знает Джоан настолько же хорошо, насколько знает он, поймет, почему она должна стать матерью. Проблема заключается лишь в том, что таких людей в мире больше и нет. Он — единственный.
И он прекрасно понимает, что будущей семье Ватсонов гораздо лучше жилось бы, если бы не он.
Но если Джоан хочет видеть его рядом с собой и, возможно, рядом с ребенком (по крайней мере пока на время?..), то Шерлок готов это устроить.
Он воспринимает предложение Джоан максимально серьезно.
Шерлок по-быстрому обегает дом. Он и так помнит особняк до каждой мельчайшей детали, но сейчас он обновляет картинки в своей голове, преследуя особую цель. Мысленно отмечает: лестницы обезопасить, яды спрятать подальше в шкаф (предпочтительно под крепкий замок, чтобы никакие хитрые детские пальчику туда не залезли) (хотя, с другой стороны: а смысл? ребенок, который будет расти здесь, запросто сможет вскрыть любой замок. так что лучше спрятать яды вообще в подвал), тут залатать дыру в полу, а вот здесь поставить перегородку. И так далее, и так далее. Особняк необходимо подготовить! Нужно сделать так, чтобы их дом стал домом и малыша тоже.
Он вытаскивает с чердака старый кукольный домик,
тот самый кукольный домик, благодаря которому он обучал детективному делу и Джоан, и Китти (и даже Арчи в свое время приложил к нему ладошки).
Какова мать, таков и ребенок, верно?
— Я почистил домик от пятен крови и пороха, убрал кукольные трупы, — он водружает игрушку на рабочий стол перед Джоан и оглядывается на нее, ожидая реакции. — Как ты думаешь, он подойдет?
На ее немой вопрос Шерлок хмыкает неловко, пытается объясниться:
— Малышу нужно будет во что-то играть и…
Джоан прерывает его путанную речь улыбкой.
— Спасибо. За все.
От смущения фокус внимания чуть смещается за спину Джоан, взгляд натыкается на решетку с замками.
— Надо и ее тоже куда-нибудь убрать, — буднично бросает он.
Лицо Джоан почти неуловимо вытягивается в удивлении. Шерлок не совсем понимает смысл такой реакции, но скоро ситуация проясняется.
Оказывается, она считает, что Шерлок вовлекается. Чересчур сильно вовлекается.
Джоан бормочет и крутит на мизинце кольцо, что само по себе довольно увлекательно, но в данный момент больше отвлекает. Он пытается не смотреть на ее руки, чтобы со всем вниманием выслушать это:
— Когда мы обсуждали усыновление, я пообещала, что сама буду за все отвечать. Но ты ведешь себя так, будто… тоже собрался участвовать в воспитании. А я не хочу тебя так напрягать.
Ох.
Ох. Она не хочет его напрягать? Она хочет обойтись без какой-либо ответственности и привязанности с его стороны по отношению к ее ребенку? Наивно.
Точно так же она говорила семь лет назад и про Клайда. И где они трое теперь, хм?
Он закладывает руки за спину и перекатывается с пятки на носок и обратно.
— Слушай, меня не напрягает помогать с воспитанием. Но ты напрасно полагаешь, что я вообще не должен участвовать. Я не смогу оставаться в стороне. Очевидно, я не заменю ему отца, но я друг его матери, — он косит на нее глазом, пытаясь понять ее реакцию, но она как обычно нечитаема. Так что он, просто выдохнув, срывается с места в карьер: — А я жизнь за тебя готов отдать. И когда ты усыновишь ребенка, я буду готов отдать жизнь и за него. Вот… вот и все.
У Джоан есть сейчас выбор: или принять его предложение о помощи, о со-воспитании, о партнерстве, о… семье, или послать его куда подальше. Но она ничего не говорит, по крайней мере не словами.
Она просто улыбается своим рукам и ставит возле него на стол тарелку.
За ужином они шутливо препираются и решают, будет ли ребенок Джоан звать Шерлока «дядя Шерлок» или «дядя Детектив». Лично Шерлок выступает за последний вариант.
— Мой ребенок не будет называть тебя «дядей Детективом»!
— Посмотрим, — невозмутимо отвечает Шерлок.
Джоан закатывает глаза и сталкивается с ним локтями, когда передает ему соль.
У них все хорошо.
***
Он сидит рядом с ней, когда первая, вторая, пятая попытка усыновить ребенка и осуществить мечту о семье (семья = мама, сын и дядя Детектив) проваливается с грохотом.
Джоан — растрепанные волосы с первыми признаками седины на висках (пометить: завтра завернуть в бытовой и купить ее краску для волос) и вишневая, вечно сползающая с плеч кофта — с ногами залезает в кресло и сворачивается в нем комочком. Шерлок — смешной маленький лысый пятачок на затылке и идеально сидящий на плечах темный пиджак — ссутуливается в соседнем кресле.
Перед ними на одном из телевизоров проекторной комнаты мигает картинками кино.
— Я не совсем понимаю, почему люди смотрят грустные фильмы, когда сами грустят, — задумчиво говорит Шерлок.
Джоан прикрывает глаза и шепчет:
— Это не надо понимать, это надо просто смотреть. Молча.
Шерлок послушно замолкает и не открывает рта вплоть до самых последних титров. Лишь тогда он принимается бурчать тихо, легонько и критиковать сценарий, игру актеров, съемку, музыку, все на свете. Джоан смеется тихо, тянется через кресло и пихает его кулаком в плечо.
Невольно перед глазами возникает старое, но все такое же яркое и отчетливое воспоминание: шесть лет назад в один из самых первых вечеров они сидели в этой же самой комнате и препирались по поводу телевизора абсолютно точно так же. Тогда Шерлок — бардак на голове и нестиранная сто лет футболка — нахально и громко критиковал американский бейсбол и на раз-два предугадывал исход матча, тогда Джоан — аккуратно расчесанные волосы и кепка с принтом любимой команды — фыркала и прикрывала глаза в легком раздражении.
Это почему-то причиняет дискомфорт где-то в районе сердца.
Семь лет назад он обещал самому себе, что рано или поздно раскроет эту загадку «почему». Она тогда казалась ему такой необъятной и сложной. Он ни че го не понимал.
К счастью, теперь Шерлок понимает.
— Иду вниз, — он кратко, смущенно откашливается в кулак и вскакивает с кресла. — Тебе сделать чай? Как ты помнишь, наш последний клиент оставил нам лучший в мире чай, прямиком из Китая.
Джоан поворачивает голову к нему, смотрит долго-внимательно и наконец мигает глазами.
— Не помню, — серьезным тоном отвечает она, но Шерлок привычно ищет следы шутки на ее серьезном лице и находит: смешливые глубокие морщинки возле глаз и рта.
— Ужасное упущение с твоей стороны. Тогда позволь я напомню тебе, — Шерлок пытается поддержать ее шутку и немножко поднять ей настроение, и сперва ему кажется, что вышло неловко и неумело.
К счастью, морщинки на ее лице только сильнее углубляются и он понимает, что у него получилось прекрасно.
— Это было бы замечательно. Спасибо, — шепчет Джоан, снова прикрывая глаза и кутаясь в кофту.
Шерлок улыбается ей в ответ и сбегает по ступенькам вниз на первый этаж, чтобы заварить чай на две кружки. Для себя и для Ватсон.
***
Он сидит рядом с ней, когда она отставляет мечту завести семью на дальнюю пыльную полку, перестает пытаться и опускает руки.
***
Маркус заводит его в переговорный зал участка, набоченивается и смотрит снизу вверх. Даже не смотрит — а пилит взглядом.
— Вчера ко мне подошел человек из службы маршаллов. Сказал, что меня рекомендовали к ним, кое-кто замолвил словечко. Я порылся в документах, и угадай, чье имя всплыло.
Шерлок молчит.
— Самое идиотское в мире. Твое.
Молчит.
— Я не понимаю, дружище. Ты что, хочешь избавиться от меня?
Молчит.
Маркус теряет свою смелость в два счета. Выглядит чересчур беззащитно и потеряно; глядит побитым псом. Шерлок реагирует на его уязвимость очень остро и какой-то чертовой развившейся эмпатией принимает ее близко к сердцу.
— Я… Я желаю для тебя лучшего, Маркус. Чего-то большего. Потому что ты этого заслуживаешь. И служба маршаллом идеально подходит для этого.
Маркус от его искренности теряется еще больше, но секунду спустя улыбается, признательный и чуточку смущенный.
И было бы чего смущаться! Ведь Шерлок действительно так считает: детектив Белл как никто в целом участке заслужил оказаться среди маршаллов, но
Но его повышение так же означает то, что он уйдет из одиннадцатого участка.
Шерлок немного размышляет о его уходе. И с удивлением обнаруживает глубоко у себя в душе неприятный холодок: он, кажется, будет скучать по Маркусу. Причем, неиронично скучать.
Он, не изменяя себе, так и говорит ему напрямую в лоб посреди другого, невинного разговора:
— Я буду скучать по тебе.
Маркус улыбается ему ласково-преласково, на обычного флегматичного себя даже не похожего, и зовет его в ресторан. Шерлок позволяет ему поуламывать его немножко, но в конце концов прикрывает дрожащими ресницами глаза и соглашается.
Он в который раз дает слабину разуму и волю чувствам, но это приятно даже. Этому его научила Джоан. Шесть лет назад он ни за что не пошел бы в ресторан с каким-то дурацким копом. Шесть лет назад он этим самым копом и не проникся бы, и не стал бы стараться добиться его счастья, вопреки своим собственным эгоистичным желаниям.
За эти годы он стал чересчур мягким.
Он стал
чересчур.
Предупреждая отсутствие Маркуса, они с Джоан принимаются искать другого детектива, с которым можно было бы сотрудничать в дальнейшем. Достаточно умного, в меру смелого и устойчивого в моральных принципах. Задача не из простых, но они справляются и составляют целый список более-менее подходящих кандидатов.
Если бы не одно «но».
Если бы не тот факт, что Джоан с одним из «кандидатов» в итоге переспала.
— Тебе он все равно не нравился. Так в чем проблема?
— Не обсудив со мной секс с ним, ты вывела нашего потенциального коллегу из игры, Ватсон! — надрывается криками Шерлок, сидя на любимом стуле в углу ватсоновской спальни. — Подам тебе пример: вот я сегодня хочу предложить капитану одну хорошую полицейскую. Но с твоего одобрения, конечно!
Та заправляет постель, попутно передразнивая его и в полсилы крича в ответ.
— Одобряю!
— Ну спасибо!
«Кандидат», блистая босыми пятками по паркету, быстренько выскальзывает за дверь спальни, а затем и за дверь особняка. Ужаснейший провал.
Иногда их грандиозные наполеоновские планы на будущее рушит не хаотичный Шерлок, а обычно правильная и последовательная Джоан. Немного забавно, правда?
Вот и Шерлок так думает.
Правда, покричать ему тоже уж очень хочется.
— Пока я докладываю о ней Грегсону, постарайся не переспать и с ней тоже! — язвительно припечатывает он, и ее лицо вытягивается в возмущении.
Еще ему хочется показать Джоан язык, но он понимает, что это было бы совсем уж по-ребячески. Так что он просто вылетает из ее спальни, грозно топая.
Остывают и мирятся они за завтраком.
***
Майкл Роуэн оказывается намного опаснее, чем они предполагали.
Во-первых, Майкл застал его в момент слабости, когда Шерлок не имел привычно острого зрения, не мог дать ему должный отпор. Поначалу он даже попросту не заметил, что его новый друг — серийный убийца, а когда-таки заметил, то не успел в нужную секунду его поймать. Период его незащищенности возник по двум причинам:
он восстанавливался после черепно-мозговой
и он был счастлив.
Во-вторых, Джоан. Майкл напал на нее там, где она по идее должна была быть в безопасности, под защитой. Он напал на нее в их доме.
После этого случая под ребрами у Джоан останется небольшой шрам. Навсегда. Теперь каждый раз, когда Джоан будет переодеваться в его присутствии, Шерлок будет ловить кривую рваную линию пустыми глазами и на пару секунд выпадать куда-то за пределы сознания. Но это в будущем.
А сейчас, сразу после инцидента, стоять возле нее — маленькой, сжавшейся на больничной койке и разом будто потухшей — в разы хуже.
Когда-то давно он уже бывал в такой ситуации: Белл ради него подставился под пулю, был подстрелен и лишился подвижности руки на некоторое время.
И все из-за него и его непомерного эго.
Это всегда его вина.
— Зачем мне идти навещать его в больнице? Что я могу ему сказать? Мне нечего ему предложить, кроме как банальных слов утешения! — в отчаянии кричал тогда Шерлок. При мыслях о Белле чуточку болела душа. Было очень непривычно чувствовать такие сильные и противоречивые эмоции и при этом даже не по отношению к Джоан. Он стал чувствительным. Вина съедала его внутренности трупным червяком.
— Почему ты думаешь, что этого недостаточно? — резонно заметила Джоан.
Тогда этот диалог очень сильно помог ему. Он таки пришел в больницу и извинился перед Беллом. Рано или поздно отношения с Маркусом — как, впрочем, и рука того — благополучно восстановились после настолько сильного провала и даже перешли в разряд «дружеских».
Слова Джоан, ее совет всплывает в памяти и сейчас. Он руководствуется лишь этой подсказкой, когда обеспокоенный Грегсон уходит из ее палаты и оставляет их наедине.
— Ватсон… — шепчет Шерлок, стоя, беспомощный и обессиленный (обескровленный), у ее больничной койки. От почти что животного ужаса у него скручивает внутренности. У него срывается голос. На большее предложение, чтобы сказать все, что сейчас в его голове истошно кричит, не хватает воздуха и сил.
В ярком свете больничных ламп ее глаза кажутся не темно-карими, а скорее янтарными с узкими светлыми прожилками. И это почему-то пугает даже больше, чем украшенные синяками щеки.
— Шерлок, — откликается она.
Это позволяет ему чуть-чуть выдохнуть. Он хочет потянуться вперед и сказать, сделать хоть что-нибудь.
Нужно извиниться, так? Умолять о прощении. Сказать, что ему жаль, что все будет хорошо, что теперь она в безопасности.
Он уже разлепляет сухие губы и делает крохотный шажок ближе к койке, но Джоан опережает его. Она всегда его опережает.
— Еще хоть слово — и я тебя ударю, — с максимальной серьезностью предупреждает она.
Шерлок послушно замолкает и замирает на месте, но не потому, что угроза взаправду подействовала, а потому, что свои чувства в данный момент у него не получится выразить. Разве что только по классике — глазами. Джоан кривит обезображенное ранами лицо: ей больно смотреть в белые в больничном свете радужки и видеть там отражение себя.
— Просто найди его.
Шерлок рвано кивает.
В-третьих, Шерлок. Он не успел найти Майкла, потому что его убили. Копы нашли его труп в какой-то случайной мусорке.
Джоан уехала к родителям восстанавливаться после травм, психологических и физических. В особняке было пусто. А еще в особняке остались следы борьбы Джоан и Майкла за ее жизнь, и они мозолили глаза.
Шерлок с маньячной педантичностью отмывал лестницу от крови, когда позвонил Грегсон:
— Майкл мертв. И я вас предупреждаю: теперь Джоан — наша главная подозреваемая. Мне очень жаль, но ее вызывают на допрос.
Она, придерживая рукой потрепанные ребра и кривя лицо, все в синяках, послушно приходит на допрос. Федералы с готовностью объясняют ей ее же главный мотив — одержимость.
— Вы лучше всех знали, каким монстром был Майкл. Вы запомнили, как тот проник в сознание вашего партнера, подкидывал Холмсу новые жертвы, мучил его, когда тот лечился от неврологического заболевания. Должно быть это тяжело, когда того, кто вам дорог, водит за нос серийный убийца, — специальный агент ФБР Малек наклоняется над Джоан и ядом змеи выплевывает: — Вы расследовали дело так, словно оно было личным.
Да, оно и было личным. Оно и есть, тем более тогда, когда на Джоан вешают столь гнусные обвинения. Когда Шерлоку уже не нужно будить ее по утрам — ибо она и так не спит (и далеко не из-за остаточной боли в ребрах). Когда Джоан отчетливо видит перед глазами материалы дела и лицо каждой из убитых Майклом девушек, даже несмотря на то, что федералы ранее ворвались в особняк и смели к себе все их документы подчистую.
Она — часто закрытая книга для него. Шерлок неиронично не может до конца прочитать ее прямую осанку, разбитое лицо и неулыбающиеся губы, поэтому задает вопрос в лоб:
— Ты убила Майкла? Я бы понял на самом деле. Я бы даже помог тебе замести следы и скрыться от правосудия.
Джоан выглядит малость удивленной, но больше, конечно, катастрофически уставшей и напряженной.
— Нет, я не убивала его. А ты?
Озадаченно мигнув глазами, Шерлок перекатывается с пятки на носок.
— Ты думаешь, я бы тебе не сказал в таком случае?
— Ну ты же подумал, что я тебе не рассказала!
Ее ответное фыркание позволяют ему чуток расслабиться и улыбнуться.
Они со всем справятся.
Поначалу он в этом уверен.
Главное — построить дело. За этим он идет к Грегсону домой и настигает его со спины во тьме ночной.
— Мне нужно все. Каждый документ, каждый отчет. И это не просьба.
Грегсон страдальчески ломает брови.
— За мной следят. Я не могу, — он кашляет нервно, сбегает взглядом в тротуар. — Расследование со временем покажет, что Джоан невиновна. Будь терпеливым.
— Не думаю, что я смогу, — отрезает он и быстрым шагом сваливает подальше.
Не существует того, чего бы Шерлок не сделал ради Джоан. В итоге он пытается подобраться к капитану, потом залезает в морг и фоткает труп Майкла, потом выходит на контакт со Всеми, потом подозревает в убийстве агента Малек, потом сжигает чужой дом с уликами, потом заставляет Маркуса принести документы из участка. Большая часть его действия незаконна.
Когда Джоан, выслушивая рассказ про его похождения, морщится с презрением добродеятельной монашки, он срывается на крик:
— Неужели ты так и не поняла, что стоит на кону!
Джоан смотрит на него снизу вверх с непроницаемым выражением лица. Осуждает.
— Прости, если тебе не нравятся мои методы, но я не допущу, чтобы тебе снова нанесли удар!
Джоан качает головой. Но, как и всегда, следует за ним и за его идеями. Идеями, которые с каждым часом становятся все более паническими и менее логически состоятельными.
Когда он порывается сорвать злость на свидетеле, Джоан придерживает его за локоть и тихо-тихо шепчет возле щеки:
— Не надо.
не надо, сохрани свою энергию и способность хотя бы вполовину трезво мыслить. не надо, мы найдем другой путь. не надо, нас же двое, мы справимся.
Но проблема в том, что они не.
Они вдвоем пытаются выйти из тупика, как обычно пойти ва-банк и победить, но ничего не выходит. Потому что в ходе расследования выясняется, что настоящей виновницей является дочь капитана.
Грегсон не хочет ее сдавать. Он марает руки, прикрывая ее, даже несмотря на то, что это идет вразрез с его моральными принципами, которых он придерживался всю сознательную часть жизни. И капитан ощеривается на каждую попытку Холмса его вразумить.
Шерлок смотрит на него и искренно не понимает, в какой момент их отношения ушли от фразы «самый вероятный друг Холмса»; в какой момент они перестали друг друга слышать.
Хотя что там понимать…
«Семья» — всегда была самым важным, что есть у человека. Просто у них двоих к этому понятию относятся разные люди.
— Сознайтесь. Вы должны сознаться, капитан.
Грегсон твердо и непоколебимо стоит на своем:
— Я не могу ее сдать. Она не может сесть в тюрьму!
Шерлок выдавливает губами горькую улыбку. Его (без)защитная реакция.
— А Ватсон — может?
Из последних сил Грегсон хрипло выкрикивает ему в спину:
— Она же моя дочь!
Шерлок прячет глаза и эхом откликается:
— Она моя лучшая подруга.
И это тоже катастрофа.
Шерлока бесит, что Джоан
тоже ни за что не сдаст Ханну Грегсон. Что готова защищать и честь капитана. Что готова стать грудью вперед, заслонить других людей, стать мишенью. Что готова опустить руки, бросить дело на произвол судьбы, позволить федералам строить вокруг нее дело, понадеяться на удачу. Понадеяться, что ее пронесет.
Она всю жизнь так искренно и бескорыстно заботится о других людях,
ну а кто позаботится о ней?
Она играла в кости с самой судьбой много раз. И сейчас играет снова. Будто по-глупому пытается проверить себя. Или поверить в себя. Будто ей стыдно, что ей много раз везло и сейчас она нарочно подставляется под заведомо смертельный выстрел.
Она, как распоследняя дилетантка в детективном деле (а она определенно не.), не учитывает то, что бывают случаи, когда играть с расследованием можно и даже нужно. Но это точно не тот, черт побери, случай!
В ссоре с ней Шерлок кричит свой последний из сотни уже имевшихся и уже выкрикнутых аргументов:
— Убийце не позволят усыновить ребенка! И ты ведь понимаешь, что тогда придет конец всей нашей семейной компании: ты, я, капитан, Маркус?
Шерлок весь — эмоции и крик, сдающие нервы и беспокойные руки, которые растирают до боли то переносицу, то затылок. Джоан наоборот на удивление спокойна. Собрана. Она раз за разом на каждое его слово чересчур уверенным тоном заявляет, что капитана не сдаст и готова идти на риск.
Она гордая и самостоятельная, ее жизнь находится полностью только под ее контролем,
и она готова идти на риск.
А кто сказал, что он готов?
Шерлок орет, потерянно, отчаянно, из последней надежды, срывая голос:
— Мы же партнеры!
Она щурит темные глаза и с нажимом говорит:
— Так и будь моим партнером.
И уходит наверх, оставляя его в одиночестве и оглушающей тишине. Шерлок прикрывает глаза и размышляет ровно одну минуту. Решение проблемы приходит незамедлительно.
Если он не может позволить, чтобы Джоан проиграла игру с судьбой и потеряла все, что имела, то это он должен потерять все, что имеет.
Джоан — человек, готовый рисковать собой ради других людей, и она всегда им была.
Ну а Шерлок готов рисковать собой ради нее.
Так что он сознается в убийстве.
Он сознается в убийстве, но с условием, что его не посадят, а просто вывезут за пределы страны и передадут британскому правительству. Люди из МИ-6 ему должны. Только он, а не Джоан и уж тем более не Ханна, смог бы получить их помощь в экстренном случае. Это вариант, наиболее благоприятный для всех участников идиотского спектакля.
В прошлый раз он бежал в Лондон, чтобы избежать боли, и это было чуть ли не самым эгоистичный и детским поступком во всей его жизни. Однако теперь он бежит только ради Джоан, ради еще нескольких своих родных людей и ради счастливого будущего, до которого они
(теперь уже никогда не) дойдут.
Он твердой рукой подписывает признание — и власти незамедлительно приказывают ему лететь в Лондон. Без возможности вернуться обратно. Их сделка такова, что он больше не имеет права находиться в Америке или в Нью-Йорке.
Или дома.
Но он таки задерживается на самолет, прячется в надежной тени их особняка, чтобы в последний раз посмотреть на Джоан.
Чтобы проститься.
Когда Джоан щелкает дверным замком и входит в прихожую с грязно-оранжевыми стенами, Шерлок поднимается с диванчика. Они синхронно делают пару шагов и встают на небольшом расстоянии друг напротив друга. Сначала они говорят на довольно отвлеченные темы: про самолет, про Майкла, про признание. Разговор быстро затихает. Говорить-то не о чем, все у них уже по сто миллионов раз переговорено, а видятся они, может, в последний раз в жизни. Что говорить-то? Что?
Только кое-то очень важное. Кое-что, что они оба уже знали давным-давно, но не озвучивали прямо и вслух и
теми самыми словами.
Спустя пару секунд молчания (они казались вечностью) Шерлок собирается с духом и выдыхает на грани слышимости:
— Я бы хотел тебя поблагодарить.
Джоан сразу же понимает, к чему он хочет подвести разговор. Она сглатывает и дергает зрачками вниз и влево.
— Не надо.
— Я бы хотел поблагодарить тебя за все, что ты сделала для меня за последние шесть лет.
Зрачки дергаются вверх, веки вздрагивают, чтобы прикрыть на мгновение глазные яблоки. Люди так делают, когда хотят заплакать. Он наблюдал такое не раз.
— Шерлок.
Он ее игнорирует.
— Я умирал, когда мы впервые встретились. Я думал, что я все знаю, но это было не так. Я не понимал, сколько труда я должен вложить и сколько времени это займет. Но важнее всего, я не понимал, что все… станет лучше. И не понимал, что я смогу быть...
Он не договаривает. Лишь выдыхает беззвучно:
счастливым?
Честно и навязчиво, чересчур чувственно — его стратегия жить.
Он заглядывает ей в зрачки и видит там себя. Шерлок улыбается:
— Да, я умирал. И никто этого не понимал, кроме тебя. Ты спасла мне жизнь, Джоан.
Джоан
Да, это прощание.
Иногда самоубийцы записки оставляют на каминных полках, и в этих записках — несколько сухих, бездушных строк. Иногда записки озвучивают вот так. Лицом к лицу в полумраке их дома.
Это первый и единственный раз в их жизнях, когда Шерлок называет ее по имени не ради шутки и не в угоду другим людям, а только для себя и нее. Этот момент — только его и ее. Джоан понимает это тоже, она кривит губы в намеке на улыбку. Но полностью улыбнуться у нее не получается.
У Джоан глаза большие, в их уголках застряли слезы, и у него — тоже, и это отвратительно.
Ему бы сейчас поддаться вперед, утереть слезы с мокрых ресниц и сгребсти Джоан в объятия,
вместо этого он уходит.
Джоан бросает ему в спину потерянно, отчаянно, из последней надежды. Бросает что-то, отдаленно напоминающее молитву:
— Мы же партнеры!
Ему нужно идти. Он уже простился. Ему нужно просто порвать с этим как будто с пластырем и…
Но если уж говорить, то говорить прям в с е, не так ли? Он оборачивается. Застревает на месте. И говорит, словно скальпелем режет на хирургической операции неизлечимо больного:
— Нет, мы гораздо лучшее. Мы люди, которые любят друг друга. И всегда ими были.
и смотрит долго, и преданно, и в последний раз, глаза в глаза, запоминая, выжигая ее образ на обратной стороне век, а потом напоследок хлопает ладонью по перилам лестницы, разворачивается и уходит. Как он думает, насовсем.
Когда он щелкает дверным замком и выходит на улицу, Джоан остается стоять у диванчика и смотреть на опустевшую грязно-оранжевую прихожую.
Они проводят в очередной разлуке всего пару месяцев, прежде чем Шерлок срывается с крючка трезвости-от-Джоан и торопливо звонит ей, и неловко, со слишком шумным дыханием просит, умоляет ее переехать в Лондон. К нему.
Если Джоан не сможет, то ничего страшного, он примет любое ее решение, он уважает каждое ее слово. Но если Джоан не сможет, то он сойдет с ума от одиночества в этой золотой британской клетке.
Но она соглашается.
Она срывается с насиженного места, уезжает из так ею любимого Нью-Йорка, от кучи друзей и отличной работы. Ради Шерлока.
Когда она приезжает к Шерлоку и переезжает в квартиру по соседству (у нее это 221А. совсем близко. приятно. стены тонкие, ему слышно каждый ее шаг. п р и я т н о), она светится изнутри.
— Конечно же я вернулась к тебе. Мы же не просто партнеры. Мы люди, которые любят друг друга, — произносит она с мягкой, режущей глаза своей красотой насмешкой.
Шерлок прикрывает в деланном раздражении глаза.
— Ты ведь понимаешь, что я сказал это только потому что думал, что больше никогда тебя не увижу?
И он — светится тоже.
Кажется, она будет подшучивать над ним, используя эту фразу, всю их оставшуюся совместную жизнь.
Но не то чтобы Шерлок был особо против.
***
Один Рейхенбах нагло, уверенно усмехается прямо им в лица.
— Не существует проблемы, у которой нет решения.
Эта фраза впивается в мозг Шерлока со всей силы.
Чтобы решить проблему Одина Рейхенбаха, они идут на отчаянный шаг. Вдвоем они придумывают и воплощают в жизнь смерть Шерлока. Фактически он убивает себя руками Рейхенбаха и сбрасывается с моста в реку, а Джоан подчищает за ним следы, разливает его кровь по мосту и устраивает так, чтобы ни у кого не возникло вопросов по поводу его смерти.
Их не возникает.
Ни у кого. Даже у самых близких.
— Пожалуйста, возьми. Тебе… тебе нужно, — Маркус бесшумно ставит перед ней на рабочий стол стаканчик полицейского говняного кофе, чуть не разлив пару капель на бумаги. Он может притворяться, сколько душе угодно. Но то, что руки у него дрожат, невооруженным, недедуктивным глазом видно.
Грегсон полчаса назад орал на Рейхенбаха в допросной так, что давление поднялось и лицо запунцовело. Даже пришлось отлучиться и пойти в медпункт.
Из далекой Британии звонила Китти и навздрыв рыдала в трубку, чуть ли не впервые в жизни не стесняясь своих чувств.
Ватсон врет им всем.
Его тело не находят ни водолазы, ни службы береговой охраны. На его похоронах в могилу опускают пустой гроб; на памятнике внизу под
Шерлок Холмс
пишут лаконичное «работа — лучшее лекарство от скуки»; у всех присутствующих серые печальные лица. Джоан же усиленно делает из себя глубоко скорбящую, пока сам Шерлок расследует, дышит, живет по другую сторону Атлантического океана. По плану его «командировка» не должна продлиться долго, всего лишь до окончания дела Рейхенбаха в их пользу и его отправки в тюрьму.
Его командировка длится три года.
Итого: двенадцать лет с момента первой встречи с Джоан. Он размышляет об этой цифре во время своей "ссылки". Двенадцать лет — это минимальный срок, который можно получить за непредумышленное. Некоторые люди, которых они вместе посадили за решетку в 2012, уже вышли на свободу. Двенадцать лет назад он был угловатым мальчишкой с нелепым именем и выпадающими из черепа огромными глазами. А сейчас он кто?
Погибший детектив мирового уровня и одновременно безликий, никому не знакомый, но живой помощник правосудия. В будущем потенциальный и гениальный агент спецслужб. А еще — в глубине души человек, кто хочет просто вернуться домой.
Шерлок скучает, но уже не так назойливо, как в прошлые разы, когда сбегал в Британию от Джоан или когда был отправлен туда же ради ее защиты. Сейчас он больше занят работой, раскрывает криминальные группы и не застревает в мыслях о доме двадцать четыре на семь. Шерлок говорит себе, что не скучает. Сейчас он скорее... тоскует, по-собачьи, бесперестанно, едва ли сознательно. Его чувства не то, что причиняет ему боль в районе груди, а то, что наоборот помогает ему двигаться дальше и приближать конец командировки всеми возможными силами.
И, в отличие от «прошлых разов», Шерлок хочет и может вернуться домой.
Он не возращается.
Он говорит себе, что не скучает, а потом берется за наркотики. Его, изогнутого на кафеле дугой, очень вовремя обнаруживают в гостиничном туалете и чудом успевают довезти до больницы. Врач качает головой и говорит ему:
— У вас был передоз. Вы были на грани, мистер Сигерсон.
И это отрезает всякий путь назад.
Он начинает всерьез игнорировать Джоан, получая ее с каждым разом все более обеспокоенные письма, но не решаясь написать в ответ.
И тогда Джоан мстит. И вместо писем пишет книгу.
На самом деле Джоан писала какие-то небольшие зарисовочки под названием «Архив дел Шерлока Холмса» еще в самый первый год их знакомства, а Шерлок, к ее несчастью, нашел их. И не прочитал дальше первой страницы.
Не захотел. Забоялся.
Он нашел их на старом ноутбуке, тогда только-только вернувшись в Нью-Йорк из первой «ссылки» и живя в особняке вместе с Китти. В ответ на ее расспросы о зарисовках Джоан он говорил:
— У нее есть право рассказывать свою историю. Но при мысли, что она подвергла меня оценке и осуждению, я чувствовал некоторую… тревогу. И чувствую до сих пор.
Тревога — это еще, конечно, слабо было сказано, но мисс Винтер его поняла. Хорошо, что она была рядом с ним в то время. У Китти хватило духу уничтожить документ с зарисовками, она благородно спасла его от необходимости преодолевать свои страхи. Страхи осуждения и непринятия его Джоан.
Однако их приходится преодолевать теперь.
Он никак не ожидал, что Джоан спустя десять с лишним лет вздумает продолжить это дело и написать не просто пару неумелых кратеньких историй, а целую книгу.
…ладно, возможно, он ожидал этого, но предпочитал надеяться, что этого не случится.
К его несчастью — все-таки случилось.
К его еще большему несчастью — книга имела то же название «Архив дел Шерлока Холмса», и она вышла достойной, продавалась на ура и содержала очень большее количество таких деталей из их жизни, о которых в ином случае он никогда бы не позволил Джоан рассказать.
Шерлок уважает тот факт, что в книге Джоан в отличие от книг ее отчима содержится намного больше ценной информации по поводу их расследований. Больше детективных деталей, загадок, разгадок, убийств, погонь и задержаний опасных преступников. Но все-таки ее книга — совершенно не о том.
Ее книга — о нем.
О том, каким приплюснутым и взъерошенным он бывает после долгого сна. О том, что он выпекает йоркширские пуддинги целыми стаями, когда ему требуется отдохнуть от расследования и перевести дух. О том, что он любит будить ее по утрам, а однажды настолько осмелел, что залез к ней в постель (с ногами! в ботинках! на чистые-то простыни! убить мало) и сидел рядышком на свободной стороне кровати, вытянув длиннющие ноги (в ботинках!), беспардонно и по-хозяйски, словно кот. О том, что ему жизненно необходимо говорить о своих мыслях вслух и, желательно, не кому-то случайному, а именно ей. О том, как он однажды эксперимента ради повесился на
абсолютно безопасной веревке, но случайно застрял и провисел так минут двадцать, а Джоан, вернувшись домой из магазина, сначала помогла ему выбраться из петли, а потом кричала целый час без перерыва.
Возможно, это ее способ справиться с его уходом и с его молчанием. Она не столько пишет, сколько вспоминает и проживает эти моменты заново. В конце концов не так уж и сложно перенести реального человека на книжные страницы и наблюдать за ним издалека. Исподтяжка любоваться. Так, будто он совсем рядом, снова где-то носится на расстоянии вытянутой руки, снова слишком шумно пыхтит носом при спешном объяснении мотива преступника, снова кормит Клайда листиками салата и будит рано-рано по утрам осторожным тычком пальца в левое плечо.
Вероятно, Джоан скучает.
Шерлок успевает купить ее книгу по пути в аэропорт во Франкфурте, в результате чуть не опоздав на следующий рейс в Ванкувер. Некоторое время он то ли не помнит о книге (совершенно не правда), то ли усиленно избегает ее (уже ближе), но в конце концов не выдерживает и открывает ее, сидя на толчке в ужасном пекинском хостеле.
На обложке книги изображен его профиль (с удивительно точно переданными острым большим носом и выступающим подбородоком. это даже пугает в какой-то степени. наверняка нарисовано с реальной фотографии. ему некомфортно и в то же время смешливо думать о том, как, должно быть, тщательно Джоан выбирала, какую из его немногочисленных картинок — фотографироваться он не любит — отправить дизайнеру).
Шерлок открывает книжку и на первой же странице прямо под заголовком и под именем автора видит надпись:
Посвящается Ш.
Ну конечно.
А кому же еще?
Немножко смущающе думать о том, что, очевидно, настолько легкую подсказку понял не он один. Но он преодолевает возникшее чувство страха и движет глазами ниже на первую строчку в тексте.
И читает.
Сначала Шерлок читает ее книгу против своей собственной воли, просто потому что скучает тоже, а это — единственная ему доступная сейчас капелька Джоан. Он и сам не замечает, как начинает книгой зачитываться, открывая ее в каждую удобную свободную секунду и хотя бы на несколько мгновений отвлекаясь от своего одинокого настоящего на их с Джоан совместное прошлое. В результате он сдается и берет в руку огрызок карандаша, чтобы на полях книги неровным торопливым почерком отмечать кое-какие (неточные и нелогичные) (иногда, совсем редко, особо любимые) моменты.
У Джоан определенно есть талант (предположительно, достался от отчима. этот гений мысли тоже когда-то писал про них книгу, ради прибыли дополнительно прописав романтическую и, Бога ради, даже сексуальную сюжетную линию между ними. идиотство. он рад, что Джоан так не сделала), слог очень приятен, пусть и прост, за сюжетами десяти разных детективных историй следить интересно.
Ее книга прекрасна.
Прекрасна, даже несмотря на то, что — если бы у него была такая возможность — он выбрал бы заместо первой и восьмой истории немножко другие случаи. В конце концов, у них бывали дела и поувлекательнее каких-то там наркоторговцев и, Господи Боже, светящихся в лесу собак. Но не ему осуждать Джоан. Уж точно не ему.
Ее книга прекрасна и содержит такое невероятное количество подробностей интимной (не сексуальной.
интимной) стороны их жизни, что Шерлок не сомневается: это нисколько не чествование почившего дорогого друга. Это месть.
Она скучает по нему, мстит за молчание и одновременно дразнит, пытаясь вывести на разговор.
Шерлок хмыкает весело и немножко недовольно, но на ее слабую и очень очевидную дразнилку не отвечает. До некоторых пор.
Однажды Джоан подает ему знак возвращаться, разбив вдребезги его надгробие, и Шерлок срывается из Рейкьявика, чтобы помочь ей (потому что его уничтоженная могила — это ее зов о помощи, сообщение о том, что ее жизни угрожает смертельная опасность. а ее смерти он никак не может допустить).
Возвращаться к Джоан спустя три года — это странно.
Не восемь месяцев спустя, как это было в прошлый раз, при их первом серьезном разладе, когда Джоан сказала, что не хочет быть планетой (это всегда было не так, она всегда была вторым Солнцем, и они крутились и будут крутиться вокруг друг друга, как равные друг другу и созависимые друг от друга звезды, но в тот момент она этого еще не понимала) (на самом деле они оба не понимали), а Шерлок сбежал от нее и от себя на другой контенент.
Нет. Теперь это
три года.
Два из которых они даже не списывались.
Снова видеть Клайда — это странно, но приятно. Черепашка в полном здравии и не изменилась совершенно. Шерлок краем глаза замечает, что у него появился новый домик: старый террариум, очевидно, подвергся атаке со стороны детских неуклюжих ладошек. Даже забавляет. Жаль, что он не застал это восхитительное происшествие.
Снова будить спокойно спящую Джоан — это странно. Но знакомо. Почти до ощутимой боли в груди.
Шерлок включает на полную громкость десяток видео в проекторной комнате, и Джоан просыпается и скрипит полами пять минут спустя. Она появляется за его спиной, прислоняется плечом к косяку двери, смотрит и спорит с ним так, словно он отсутствовал каких-нибудь полчаса.
— Опять играешь в свою игру?
— Я уже говорил тебе, что это не игра.
— Да, да, упражнение. Я помню.
Шерлок видит по ее глазам, что она скучала. Ждала. И поняла сразу же, как проснулась от шума, что это шумит он.
Ему не верится, что годы (вечность) назад он точно так же в этой же самой комнате слушал десять телевизоров сразу, а потом его уверенно, даже смело прервали (
она представилась ему как Джоан Ватсон; она подослана к нему мудаком-отцом в качестве компаньонки трезвости; ее крайне легко читать, она проста как дважды два четыре, и ему уже невыносимо скучно рядом с ней; она была хирургом, потому что ее руки миниатюрные и пахнут пчелиным воском; у нее неглупые темные глаза и раздражающая своей честностью улыбка; ему любопытно, сколько она сможет продержаться рядом с ним) (его максимальная ставка — два часа) (он никогда в жизни так не ошибался). Шерлок тогда навис над растерянной, маленькой и пока еще совсем незнакомой ему женщиной, чтобы глядеть глаза в глаза и приглушенным шепотом с идеально точной интонацией, как запрограммированный робот, повторять монолог из какого-то случайного сериала:
— А вы верите в любовь с первого взгляда?
авыверитевлюбовьспервоговзгляда?
Он тогда еще не знал, что эта фраза определит всю его дальнейшую жизнь.
Джоан спускается на первый этаж, Шерлок следует за ней, украдкой оглядываясь по сторонам. Дом поменялся тоже, и это странно — тоже. Джоан изменила особняк почти до неузнаваемости, особенно комнаты первого этажа (подвал, некоторые комнаты второго этажа и комнату, которую Шерлок привык называть «проекторной», она почему-то не трогала совсем. может, считала, что не имеет права менять то, что настолько сильно было связано с ним? с их работой? ждала его, чтобы спросить разрешения? неясно. нужно потом уточнить), и с одной стороны это выглядит мило, а с другой — жутко.
С третьей стороны — если понадобится, Шерлок сможет привыкнуть к смене обстановки. Даже к появлению некомфортно большого количества зеркал практически в каждой комнате.
Ради Джоан он приспособится. Всегда.
К тому же светлые стены, чистые комнаты и мягкая мебель — это как раз то, что нужно для ребенка…
Ребенок.
Господи, ребенок.
Его зовут Артур. Артур Ватсон. Звучит красиво.
И это меняет абсолютно все.
Теперь у Джоан есть сын, и не то чтобы Шерлок не знал об этом раньше — он знал, он даже получал письмо от нее, радостное известие о том, что ей дали разрешение на усыновление (это было год спустя его смерти) (после этого письма он ей больше не писал).
Но одно дело слышать (точнее, читать ее письмо, написанное менее аккуратным почерком, чем обычно, написанное дергано, в спешке, в искренном желании донести побыстрее счастливую новость, донести до
моего дорогого Шерлока от
твоей Джоан), а другое — видеть своими глазами.
Артур — чудо.
Артур очень маленький, прекрасный, немножко смущенный появлением незнакомца в мамином доме. У него такие же темные умные глаза, как и у Джоан. Шерлок не может допустить, чтобы с ним что-то случилось. Он мысленно клянется, что при возможности и убьет, и умрет за него. За них обоих.
Первое время Шерлок избегает Артура изо всех сил, позволяя себе рассматривать его разве что с другой стороны улицы. Джоан принимает это и не протестует, и Шерлок отчаянно убеждает себя: так даже к лучшему, мальчику ни к чему привязываться к кому-то, кто может исчезнуть секунду спустя по щелчку пальцев.
Но вечно избегать его не получается. В один день Шерлок просто натыкается на него и на Джоан. Он вскакивает со ступенек лестницы и извиняется поспешно, сгорбившись под чувством вины, но не будучи в состоянии оторвать цепкого взгляда от Артура, стоящего в стороне от него буквально в нескольких шагах.
Он прекрасен.
Джоан взмахивает рукой, отметая его извинения с поразительной легкостью. Она, кажется, совсем не против (и это немного удивительно, а еще почему-то очень приятно). Джоан представляет его сыну:
— Артур, это мамин старый друг.
Артур по-детски наивно улыбается и машет ему ручкой.
— Привет!
Шерлок подозревает, что его сейчас порвет на мелкие кусочки. Поэтому ему не остается ничего, кроме как наклониться чуть-чуть, заглянуть в милое лицо и пожать ладошку:
— Большая честь для меня.
Его ладошка очень маленькая, а рукопожатие — слабое (Джоан минутой позднее сообщает, что Артур занимается боевыми искусствами, и Шерлок думает, что пройдет еще парочку лет и его рукопожатие станет крепче, сильнее. Шерлок хотел бы видеть это изменение воочию. Шерлок хотел бы научить Артура всему, что знает о драках сам. точно так же, как он учил драться его маму в рамках детективного обучения целых два столетия назад).
Джоан прикасается к сыну, а тот хихикает и поддается навстречу прикосновениям. Шерлок стоит немного вдали и чувствует себя (не)много лишним.
И в то же время счастливым.
Это могло бы быть его будущим. Но оно никогда им не станет, потому что он — гребаный наркоман с постоянными рецидивами, он — потенциальная угроза для семьи Ватсонов. Он — Холмс.
Он однажды, почти в самом начале их знакомства, сказал:
— Наше партнерство работает тогда и только тогда, когда в нем есть один Холмс и одна Ватсон. А не два Холмса сразу. Так что, Ватсон, не меняйся, пожалуйста, никогда.
Откуда же он мог знать, что в конечном итоге это не Холмсов будет два, а Ватсонов? что оказалось в миллион раз опаснее для их партнерства.
Шерлок пытается хоть как-то это сгладить.
Конечно же, Шерлок не будет, ни в коем случае, возвращаться домой к Джоан. И оставаться здесь. Но он все равно пытается вести себя подобающе. Он усиленно делает вид, что крайне занят новой, крутой работой и очень счастлив из-за нее, и Джоан без вопросов принимает его вранье. Шерлок не рассказывает ей о своих в очередной раз продырявленных венах, он просто и смешливо говорит:
— Да, первые дни моего изгнания были тяжелыми.
Джоан разрезает ладонью воздух и кричит надрывно, с застарелой, но не прошедшей до конца болью:
— Ты обещал, что найдешь способ, как писать мне хотя бы раз в месяц! И в результате ты игнорировал меня два года. Я думала, что ты действительно умер!
Состроив убедительную мордашку, Шерлок отвечает:
— В ходе моих увлекательных приключений я нажил много новых врагов, Ватсон. И я не хотел, чтобы они отследили по нашей переписке путь до тебя и причинили тебе боль.
Шерлок позволяет Джоан так думать, и она, кажется, действительно успокаивается этим объяснением. Но оно является только частью правды, при том не самой ее важной.
Шерлок не говорит ей о том, что он ужаснейше скучал по дому и в результате практически довел себя до реальной смерти.
Он не упоминает, что, даже несмотря на рецедив, он был готов вернуться к ней еще два года назад, бросить абсолютно все — понравившуюся работу и интересные расследования — если бы не одно но.
Если бы только не ее письмо-с-радостным-известием. Если бы только не новая переменная, переворачивающая все уравнение «Холмс-Ватсон» с ног на голову.
Шерлок позволяет ей обманываться и недоговаривает всей правды. Он не может вернуться. Он не может допустить, чтобы Ватсоны однажды оказались в смертельной опасности из-за него, как не может допустить и того, чтобы ее маленький мальчик нашел труп Шерлока со шприцом, застрявшем в сгибе локтя.
Он невольно проводит параллель между вероятным будущем Артура и своим собственным прошлым, когда восьмилетний Шерлок потерял в огне мать-наркоманку. Он не может допустить, чтобы эта ситуация хоть сколько-то повторилась.
Поэтому когда к нему подходит глава агенства национальной безопасности и с вальяжным, начальственный видом произносит:
— Ты и так оказывал нам услугу за услугой, раскрывая те преступные группировки. Я всего лишь хочу сделать это более официальным.
то Шерлок, от нетерпения и предвкушения, перекатывается с пятки на носок:
— Полный доступ к средствам слежки и последним технологиям?
Глава кивает.
— Ты был призраком три года. Я прошу тебя стать им до конца жизни.
Что ж, это он может. Снова исчезнуть со всех радаров, включая и поле зрения Джоан? Да запросто.
Так даже лучше.
Но он правда пытается это сгладить. Пытается урвать хоть что-то, как пытаются глотнуть хотя бы чуточку воздуха утопающие (у них обычно не получается. вместо кислорода они получают полные воды легкие и смерть вследствие утопления). Ему уже завтра нужно уезжать, ему нужно закончить начатое в Рейкьявике дело, ему нужно быть агентом спецслужб. Но он — сегодня слабак, и он — сегодня отлынивает ото всех "важных" дел и приглашает Джоан и Артура Ватсонов на ужин в ресторан.
Джоан почему-то молчит и думает над этим предложением слишком долго. Шерлок переплетает нервные пальцы, большим щелкает костяшку указательного. Проглатывает гордость, наступает самому себе на горло и пытается еще раз:
— Ну давай же? Мы ведь еще нескоро увидим друг друга снова.
Ей стоит сказать одно слово против, всего одно слово, и он отступит и больше никогда к ней не притронется. Но она не говорит. Она улыбается и наконец соглашается.
Ее улыбка — неловкая, неуверенная, но почему-то немножко счастливая.
— Кстати говоря, представь себе, я могу стать агентом и натравить всех на вся! — неуклюже хвастается перед ней Шерлок.
— Только ты можешь радоваться подобному, — Джоан со смешком закатывает глаза. Он в ответ в возмущении вскидывает вверх голову.
— Я не радуюсь! Меня могут убить.
— Я уверена, ты будешь жить вечно.
От ее улыбки, от выражения ее лица, от нежности, сквозящей в каждом звуке ее голоса как в приоткрытой форточке, в самом деле хочется стать бестелесным призраком и в эту самую форточку вылететь.
Он совершенно забыл, каково это быть рядом с Джоан и испытывать такие эмоции.
Они отвыкли друг от друга, и это видно даже невооруженным глазом. Шерлок чувствует себя так, будто этих десяти с лишним лет не было вовсе, а они только-только начали общение. Ему бы сейчас держать в руках трубку телефона и прятаться ото всего мира, а в первую очередь — от самого себя, а Джоан — стоять бы по другую сторону стекла и с насмешкой говорить:
— Ну да, конечно.
Но это не так.
Шерлоку больно видеть, как Джоан мешкает в разговорах и безвозмездно дарит ему улыбку за улыбкой.
Но и он сам — такой же.
Они пытаются завести разговор на крыше, на кухне, в гостиной, в подвале, на лестнице. Шерлок спрашивает ее про цвет волос, про пчел и про сына. Джоан спрашивает его про шрам, про Мориарти и про работу.
Это уже не 2012 год. Им обоим уже по пятьдесят с излишком лет, они не разговаривали три года. У Джоан появился маленький прекрасный сын (ее драгоценность), а у Шерлока — маленький уродливый шрам над правой бровью (его клеймо).
Они оба изменились и в то же время не поменялись совсем. Их разговоры — это странное чувство дежавю и в то же время процесс узнавания абсолютно нового, незнакомого прежде человека. Но он готов пройти этот путь снова, да с радостью, да хоть двести раз, но он все еще не до конца уверен, нужен ли он Джоан.
Не нужен.
Джоан кажется искренно счастливой, и Шерлок не хочет возвращаться. Боится. Боится ее счастье разрушить, сокрушить ее замечательную жизнь неумелыми грубыми пальцами, запятнать ее мальчика.
А зачем вообще возвращаться?
Разве есть рациональные причины? Хоть одна?
Он не может найти таковой.
Джоан больше не нужно спасать от одиночества и скукоты серых будней, Джоан больше не нужно учить. Ей больше не нужно партнерство, она уже привыкла работать в одиночку. Ей больше не нужен Шерлок.
У нее наконец получилось связать в единое целое два давних своих желания: желание нормальной традиционной жизни (Артур) и желание искать себе на макушку приключений (работа). Она выглядит так, будто спустя целую жизнь поисков она наконец нашла
себя.
И это произошло не тогда, когда он был рядом.
Невольно вспоминаются давние слова Китти:
— Ты, Шерлок, всегда бежишь от чего-то из прошлого, а Ватсон всегда бежит к чему-то в будущем.
Шерлок читает ее и видит ее не-нужду очень отчетливо (так, как видел ее нужду, чувство вины и желание спрятаться от самой себя двенадцать лет назад. порой он читал ее слишком хорошо даже для своих дедуктивных способностей, а порой — не понимал ее вовсе). И принимает это. Если она хочет уйти, он готов ее отпустить. Он любит ее слишком сильно, чтобы позволить себе остаться.
Но Шерлок все равно не может не позволить себе слабость. Он приглашает ее и Артура на ужин в ресторан. Втроем, как самая настоящая семья.
Перед этим он идет на встречу с Грегсоном (которого по старой привычке зовет капитаном). О своих планах он сообщает Джоан, тоже по старой привычке, как сообщил бы еще три года назад; раньше такое общение было комфортным, рассказывать прошедшие и предстоящие новости было комфортно. А сейчас слова из его рта выскальзывают спешно, коряво, смешно; он говорит неуклюже, даже застенчиво, отстукивает пальцами по подлокотнику случайный ритм и смотрит не в глаза, а на широкую улыбку Джоан.
Ее улыбка почему-то кажется ему насквозь фальшивой и будто бы не к месту.
Он отвык от Джоан и их долгих разговоров по душам. Он отвык не-молчать. Он так и говорит Джоан на крыше, возле ульев с теми самыми пчелами (которые он назвал в ее честь спустя всего год знакомства и которых она оставила, когда он ушел):
— Прости, что вчера так грубо бросил нашу беседу и тебя. Мои манеры совсем испортились за три года.
Шерлок говорил ей то же самое, когда сбежал в Британию и вернулся к ней через полгола (
всего лишь через полгода. раньше это казалось невыносимым сроком. сейчас это даже звучит смешно). Она тогда вздергивала подбордок и кричала ему в лицо:
— Мы больше не партнеры, Шерлок! Ты оставил меня на восемь месяцев, ты бросил меня, а теперь думаешь, что вот так запросто сможешь вернуть
нас? Прости, но я привыкла работать и жить без тебя. Ты мне больше не нужен.
Сейчас Джоан не кричит и таких громких заявлений не дает, а даже как будто бы с пониманием кивает.
Шерлок хочет, чтобы она закричала. Шерлок хочет, чтобы она обзывала его придурком и притворялась равнодушной, а не смотрела украдкой преданными глазами и знакомила его с сыном.
Или даже была в самом деле равнодушной, остывшей к нему. При таких условиях было бы легче закрыть глаза, сделать вид, что ему тоже все равно, и уйти от нее насовсем.
Не возвращаться никогда.
Сейчас он не может надевать маску похуиста и бежать прочь. Но и остаться — тоже.
Он не знает, как вернуть
их на место.
Поэтому он просто сбегает из дома на встречу с капитаном.
Когда ему не вправляет мозги Джоан, это делает кто-то из его окружения. Обычно — Грегсон.
Спустя три года Грегсон выглядит заметно постаревшим, но все таким же статным и сильным, что не может не радовать. Он встречает Шерлока после его смерти крепкими объятиями до скрипа в ребрах (Холмс улыбается поверх его мягкого плеча и не протестует), что гораздо более добродушно, чем его встретил Маркус (тот вдарил ему в солнечное сплетение со всей дури, а потом еще полдня ходил и огрызался на каждое слово. соскучился, короче говоря).
Но именно капитан приносит ему худшие новости.
После встречи с ним Шерлок едет домой, сгорбившись на заднем сидении такси и бесконечно прокручивая в голове одни и те же слова:
— Я не знаю, остаешься ли ты или нет. Я лишь знаю, что ты любишь всего одного человека в нашем мире, и она живет тут.
И:
— Просто пойми, что когда ты настолько сильно любишь кого-то, ты позволяешь им самим выбрать, остаться с тобой или нет.
И его последующую речь. Ту самую.
Когда Шерлок (привычно, знакомо, странно, ментально больно) поднимается по ступенькам и вбегает в особняк, когда Шерлок говорит по этому поводу (по поводу странного уплотнения в ее хрупком теле; по поводу рака) с Джоан, в его горле застревает комок из слез, слов и эмоций.
Он смеется секундно, жестко:
— Неужели ты бы так и не рассказала мне об этом? Ты бы просто позволила мне уйти?
Свет в комнате мягкий и приглушенный. Слезы в глазах Джоан из-за этого света блестят серебром. Несмотря на них, она улыбается ему через силу и отмахивается от его слов.
— Я не хотела, чтобы ты считал себя... обязанным остаться.
И тогда Шерлок понимает: она тоже боялась и не решалась. Джоан тоже считала, что он счастлив, и не хотела ему мешать, и потому не рассказывала о раке, и потому не пыталась его вернуть.
Она знает, что Шерлок был счастлив в той командировке. Она не знает, что Шерлок был бы еще более счастлив вернуться.
И это понимание вгрызается в его мозг и заставляет глаза слезиться, а душу — кричать.
Когда Джоан — восхитительная, исключительная, единственная в мире, с ее серебристой влагой у темных глаз и срывающимся на дрожь голосом,
его — встает с дивана, Шерлок. порывисто. бездумно. на одних лишь эмоциях делает пару шагов вперед и обнимает ее.
Это не необходимость следовать социально приемлимым нормам или классическим людским обычаям.
Это его собственное желание.
Объятия получаются не такими, какими они бывали прежде. И это закономерно, и очевидно, но в то же время удивительно. Раньше они были быстрыми, длились всего пару секунд, были мимолетными и легкими, почти ненапрягающими. Раньше Джоан обнимала его, а Шерлок не отвечал взаимностью.
Теперь — они поменялись местами.
В этот раз он делает первый шаг, он па
а
а
а
адает, повисает на ней всем весом, тычется подбородоком в плечо, прижимает обеими руками к себе (прикасаясь с такой силой, и желанием, и нуждой, как давно хотелось).
В этот раз Джоан трепыхается пойманной бабочкой в его руках, пытается отстраниться, захлебывается то ли воздухом, то ли слезами, шипит:
— Шерлок.
У нее ни за что не получилось бы вырваться и сбежать, но вот случайно вывихнуть себе, допустим, запястье — запросто. У нее почти что получается причинить себе боль, но после того, как Шерлок шепчет:
— Я остаюсь. Конечно, я остаюсь.
она постепенно затихает. И обнимает в ответ, укладывая ладони на острые лопатки и прижимаясь щекой к плечу.
И снова — запахи. Знакомые и абсолютно новые одновременно: духи (намного более дорогие, чем раньше. кажется, продажи ее книги о нем идут весьма успешно. нужно не забыть поздравить. и дать свои заметки про ошибки в тексте), детский шампунь (Артура, очевидно), китайский травяной чай (который Шерлок заварил ей сегодня утром по старой, почти забытой привычке), едкие медикаменты и что-то еще, едва уловимое, особенное, только ей и принадлежащее.
Шерлок держит Джоан так аккуратно и в то же время крепко, будто она — самое драгоценное, что у него есть. Джоан держится за него так, будто он — единственное, на что она может опереться и не разбиться.
С какой-то стороны это даже смешно. И грустно. Они начали с того, что Шерлок нуждался в ней и Джоан неизменно раз за разом оставалась, а сейчас — вот.
А сейчас — между ними все слишком хрупко и одновременно надежно, непонятно и до боли знакомо.
И это конец. И одновременно начало чего-то абсолютно нового.
Джоан — гордая и самостоятельная, ее жизнь находится полностью только под ее контролем. Но когда она все-таки дает слабину и слегка поскальзывается, Шерлок тут как тут: ловит ее сзади за локоть и возвращает в вертикальное положение.
Быть беззащитной, сломленной, бескожной, душою обнаженной — это совсем не страшно, когда тебя бережно держат в объятиях чужие теплые руки.
И постепенно они возвращаются. В жизни друг друга, в особняк, в бытовые споры, кому сегодня менее лениво готовить ужин.
Однажды Шерлок и глава спецслужб случайно сталкиваются носом к носу снова. Тот оглядывает его с головы до пят и непонимающе хмурится.
— В прошлый раз ты вернулся в Нью-Йорк и не принял наше предложение. Скажи честно, Холмс, ты хоть раз пожалел об отказе?
Шерлок оборачивается на него через плечо, чешет беспокойным мизинцем рубец над бровью и живо откликается:
— Ни на секунду.
Да, конечно, работа на благо и спокойствие мира — важное занятие. Но лично у него было, есть и будет кое-что поважнее.
А интересных расследований и в Нью-Йорке навалом.
К расследованиям они возвращаются намного медленнее, в участок они возвращаются еще позднее (спустя целый год после того, как она дергалась в его руках и шипела
шерлок, а он держал ее и шептал
яостаюськонечнояостаюсь. год, который был наполнен счастливыми перебранками за семейными завтраками втроем на рассвете и долгими разговорами со комом слез в горле в ночи перед сеансами химиотерапии). Но они все-таки это делают, как и сто раз до этого, как фениксы из дурацких легенд.
Когда Джоан нервно поправляет на голове парик и выражает беспокойство о том, примет ли их
Маркус капитан Белл обратно на работу консультантами, Шерлок успокаивающе говорит:
— Все получится.
— А если он скажет "нет"?
Шерлок останавливает ее за локоть посреди кишащего жизнью участка и заглядывает сверху вниз в глаза.
— Он не скажет.
— А если вдруг скажет? — панически бормочет она снова.
— Ну... — он выдыхает и тянет губами кривоватую искреннюю улыбку. — Пока мы вместе, какая нам разница?
Джоан смотрит глаза в глаза, серьезно и долго-долго, а потом кивает. Они снова якобы случайно сталкиваются друг с другом руками, а затем входят в кабинет с табличкой «капитан М. Белл».
Они возвращаются.
***
прислуга
нянька
компаньонка трезвости
ученица
ассистентка
подруга
партнер
моя любовь
***
