Змеиное гнездо. Тьма, пришедшая с моря...
10 июня 2022 г. в 22:12
Отражение на стекле задолжало и дёрнулось. Оно казалось совершенно неживым. Как будто напечатанное на этом же самом стекле, навеки застывшее там в уродливой, даже гротескной форме заговорщика. «Детей пугать», — отчего-то вдруг, совсем не идуще к делу, подумал Тим и отвернулся, обнажив в гримасе отвращения зубы.
— Да, господин Талер, — с прискорбием, наигранным настолько, что оно казалось настоящим, произнёс Прейер, — только по принуждению мы все оказались здесь. Зачастую, по чудовищному шантажу…
Танкер, танкер, миллионы, пятно, танкер, танкер…
— Но… — выдавил из себя мальчик, — это же ужас! И лишить вас возможности даже отказаться от этого, это просто подло!
Произнося эти обличительные слова, он вдруг ощутил жуткую, переходящую до физического тревогу. Не делает ли он сейчас ошибки? Словно какая-то его часть в этот миг была заодно с ними, хуже того — сама верила в ту социалистическую ересь, которая текла изо рта каждого. Или же, почти каждого.
— Вам повезло, что вы не сталкивались с таким, — начал Кельстер и глубоко вздохнул, словно раздумывая, стоит ли говорить дальше. «Стоит!», — произнёс некто неожиданно твердый, и доктор, второй здесь, продолжил, — здесь, среди нас есть те, кто сталкивался, разумеется с помощью барона, с чем-то гораздо хуже…
Оглушительно-громкий, трещащий щелчок за одну секунду ослепил Тима, погрузив всё вокруг него в беспросветный мрак.
— А!
— Ох!
— Что такое?!
Свет очевидно вырубило. Слишком неожиданно, чтобы не пугаться этого.
— Что за шутки… — зарычал Каляйн и встал со стула, напролом идя сквозь темноту, полную и абсолютную. Будто ему выкололи видевшие слишком много глаза. Вдруг он понял, что в таком мраке не пройдёт и метра, однако шёл, наткнувшись на стену, чертыхнувшись, опять ткнувшись в угол, и наконец нашарив ручку двери. — Ну я ему…
Повисла тишина. У всех действительно создалось ощущение, что они ослепли. Даже у фон Гроша, видящего в темноте, как кошка. Что уж говорить о Карле с его куриной слепотой. Дверь открылась. Но коридора за ней не было. Была только та же непроглядная чернота.
Глаза Тима забегали. Тревога задёргала его за все сосуды, идущие к небольшому сердечку. Там, где были окна, были только чёрные провалы. Ни фонаря. Ни луча. Вообще не было света.
— И на улицах ничего… — прошептал он, едва шевеля губами.
— Чёрт… Во всём городе что-ли выключили? — прозвучал несколько хриплый голос Шойфеля.
— Наверное, — отозвался откуда-то слева Каляйн.
Замолчали. Сердце мальчика с каждой минутой колотилось всё сильнее и сильнее. Словно желало вырваться от этого удушающей чувства.
— Господин Талер, вы очень спешите… Домой? — Виктор слабел голосом.
Пределом мечтаний Тима сейчас была тёплая постель, разделённая с шантажистом, подлецом и худшим кошмаром всех семерых.
— Я туда никогда не спешил, — пришлось тихо ответить ему. Кулак его сжался в судороге.
— Мы застряли здесь на неопределенный срок.
— А спуститься?
— И свернуть шею тут же. На первой же ступеньке.
— Пессимистично.
— Ни у кого даже фонарика нет?
— Если бы я знал, что так будет, я бы конечно взял.
Тиму отчаянно захотелось завопить: «Хватит, хватит, молчите, сейчас же!». Эти голоса словно не давали ему прислушаться, как дикому, напуганному животному. В его мозгу словно сверкнула молния. Во тьме померещились страшные глаза и нечто чёрное и непроницаемое. Тим едва не завизжал. Выступил холодный пот. Пушок встал дыбом и превратился в отчаянно поднятую шерсть.
— Зря мы вообще собрались, — Каляйн едва мог говорить.
Тишина прозвучала немым вопросом.
— Сон.
— Какой сон? — голос Прейера напрягся.
— Да этот… Как его? Слуга барона.
— Пришёл, ухмыляется, как последняя сволочь?
— И ручки в брючки?
У Каляйна прервался голос.
— Да-да…
Им всем приснился один и тот же сон. Анатоль, бесцеремонно заявляющий: «А я не приду». Всем. Кроме разорванного между бездонной трещиной Тима. Словно ему одному нужно было здесь быть.
— Разве такое может быть? — робко подал голос Авани.
— Отчего нет. Совпадение, нам всем он запомнился, и это вылилось… В то, что вылилось. Не больше, чем игра нашего расстроенного воображения.
— Да у кого оно не расстроится. С такой нервотрёпкой.
Вновь тишина. Как в могиле. Ни шороха. Ни звука. Полное лишение всех чувств. Кроме одного. Запаха. И какой-то звериной чуткости. Пахло страхом. Настолько концентрированным, что если бы какому-нибудь извращенцу пришло в голову делать из него духи — ему была бы прямая дорога в эту комнату.
Страх перед Носферату обусловлен страхом перед болезнью и дикими животными. Образы бледности больного и клыков хищника соединились в образе восставшего мертвеца.
Да не может такого быть. Чтобы всем сразу одно и то же…
Не за мной ли? Ну да, конечно. За мной.
Я вас заклинаю, господин Талер. Будьте осторожны. Он не тот, кем кажется. Совсем не тот.
Ни видно ни шиша. А не он ли?..
Бедный ребёнок. Бедный, бедный мальчик…
Я никогда не боялся темноты. Да и по сути, чего…
Мысли Прейера разогнала тишина. Особенно собравшаяся вокруг Авани. Он застыл, превратился в камень, желая только одного — хоть умереть сейчас же. Лишь бы не чувствовать когтей и настоящих лап на своей спине… Воображение, расстроенное воображение…
Тим едва ли не завыл. Ему в голову пришла совершенно безнадёжная идея. Он вдруг понял, что каждый из тех, кто находится здесь, если бы узнал прямо сейчас о его плане, то задушил бы его прямо здесь. На месте. Без суда и следствия. От этой мысли ему стало совсем плохо.
Тьма не кончалась. Она залезала в глаза, уши и лёгкие, тяжелила мозг, выжимала кровь из кусков мышц. Воздуха перестало хватать. Крышка гроба захлопнулась, заживо похоронив семерых заговорщиков, и одного шпиона. Слишком напуганного. Слишком ослабелого от страха. Слишком верного этой самой тьме. Только куда более грандиозной. Более овеществлённой. Самого явного ужаса семёрки заговорщиков…