palpitations

Доён любит сердца. Сердце — самый предсказуемый и в то же время самый непостоянный орган в человеческом теле. После мозга, сердце самый важный орган — что бы ни говорили другие врачи. Здесь все начинается, ведомое самым основным инстинктом — качать кровь по венам, наполнять легкие кислородом. Это центр внимания в человеческой анатомии, потому что без него люди были бы ничем. Если отказывает сердце — отказывает и все остальное. Доён видел, как это случалось, чувствовал это кончиками собственных пальцев, смотрел, как пульс на мониторе в операционной превращается в прямую линию. В этом смысле сердца хрупкие, одно неверное касание или заминка — и все потеряно. Но сердца еще и сильные. Доён накладывал швы на разодранные в клочья сердца, видел аорты, разорванные надвое пулевыми ранениями, лечил забитые артерии, которые, ему казалось, невозможно спасти. Когда в теле остаются силы бороться, сердце будет биться до самого конца — Доён видел пациентов, которые восстанавливаются от смертельных травм, видел, как сердца, разбитые настолько, что им уже нельзя помочь, бьются, несмотря ни на что. Доён любит то, насколько сердца сложны, любит острые ощущения от работы с ними, волнение, которое он испытывает, входя в операционную. На его работе нет предсказуемых дней, неважно сколько рутинных процедур запланировано — двух одинаковых сердец не бывает. Каждое движение, каждый шов должны быть невероятно осторожными, требуют огромной внимательности — этому Марку еще только предстоит научиться. — Коряво, — цокает языком Доён, указывая на швы, над которыми практиковался Марк. — Можно попробовать еще раз? Марк — один из самых многообещающих интернов в этом году, и у него хорошие руки — даже отличные, но не осторожные. Марк быстрый, умелый доктор, и из него когда-нибудь выйдет отличный хирург-травматолог. Он не последует по стопам Доёна в кардиохирургию, потому что хоть его швы и быстрые и правильные — но они не изящные. Марк и сам не выглядит довольным ими, когда сравнивает с теми, что Доён продемонстрировал ему на банане, который он принес сегодня в качестве перекуса. Доён почти разрешает ему попытаться снова, когда его пейджер начинает пищать в кармане халата. — У меня пациент в интенсивной терапии, — вместо этого говорит он, хватая со стола протеиновый батончик, который он жевал, наблюдая за работой Марка. — Но ты можешь отвезти мистера Петерсона в рентгенологию и сделать ему ангиограмму. Потом можешь прийти на его операцию. — Правда? — энтузиазм Марка заставляет Доёна засомневаться, подумать о том, не изменить ли свое решение. Хотя Марк и опытный хирург, они с Доёном несовместимы в других аспектах. Марк веселый и жизнерадостный. Доён — нет. (Больше — нет.) — Не радуйся слишком сильно, это рутинная процедура, — Доён закатывает глаза. — Набери мой пейджер, когда закончишь. Доён любит сердца, потому что они предсказуемы, но все равно никогда не дают ему заскучать. Кардиохирургия требует определенных навыков и практики. И проведя пять лет в ординатуре Доён почти полностью уверен, что у него все это есть. Пока не убеждается в обратном. В отделении неотложной помощи всегда стоит хаос, толпа пациентов и их встревоженных родственников смешивается с белыми и светло-зелеными халатами врачей и медсестер. Доён двигается через нее на автопилоте, знает где находится вторая травматологическая палата — ему сообщили по пейджеру — но красота травматологии в том, что ты никогда не знаешь, что тебя ждет. Все случается очень быстро. Пациентка — семилетняя девочка, попавшая в ДТП, с множественными травмами живота и, возможно, разрывом диафрагмы, если судить по ее дыханию, когда Доён прислушивается к нему. — Окей, — говорит он доктору Со, продолжающему осматривать рваную рану на ее руке. — Дыхание рваное. Сделайте ей КТ и сообщите мне, когда будут результаты. Кто-нибудь уже связался с доктором Ли? Нам нужен педиатр- — Доктор Ли на операции, — сообщает Джонни, наконец отрывая глаза от раны. — Новый педиатр-ординатор займется этим. — Новый педиатр… — недоверчиво начинает Доён — и помяни дьявола: дверь во вторую палату открывается снова, впуская внутрь не доктора Ли, а того самого человека, которого Доён искал. Нового ординатора педиатрии, одетого в светло-голубой халат со значком в виде подсолнуха на лацкане — того человека, с которым Доён никогда не хотел встречаться снова. У него длинные волосы, длиннее, чем Доён их себе помнит, но улыбка всплывает в памяти легко, такая яркая и знакомая, превращающая его глаза в маленькие полумесяцы. Он все еще читает медицинскую карту, не видя сцены, которая разворачивается перед ним. Доёну хочется исчезнуть, но это его работа, Доён сейчас доктор Ким, профессионал, и сейчас не время начинать гипервентилировать из-за призрака прошлого. Джонни откладывает скальпель и поднимается на ноги, чтобы представиться. — Рад встрече. Я Джонни Со, ортопедическая хирургия. — Чон Джехён, педиатрия, — говорит Джехён, пожимая руку Джонни. И поприветствовав Джонни он поворачивается к Доёну — и легкая улыбка спадает с его лица. К счастью пациентка под наркозом и не видит, как стремительно он бледнеет — словно готов сказать, что случай смертельный. Доён точно чувствует приближение смерти; ужас заполняет его, когда он смотрит на Джехёна перед собой. Джехёна. Настоящего Джехёна. Джехён существует в его голове, возникает картинкой под закрытыми веками, не выходит у него из мыслей, особенно по ночам, когда Доён позволяет себе немного выпить или когда его постель кажется особенно холодной. В этом смысле Джехён ненастоящий, потому что с того самого дня, как он уехал на другой конец мира, для Доёна он перестал существовать — а теперь он здесь. Он представляется как доктор Чон Джехён, новый ординатор в педиатрической хирургии, не как Чон Джехён, парень, которого Доён знал в университете, с которым он был друзьями с привилегиями (акцент на слове привилегии), тот, кого он не видел с того момента, как он решил уехать за границу в интернатуру в больнице Джона Хопкинса. Его протянутая рука — это не предложение мира. Доён не чувствует ничего подобного, когда смотрит на Джехёна. Столько лет прошло, а его сердце все еще заходится, когда Джехён на него смотрит. Это чувство сменяется знакомой вспышкой гнева, поднимающейся в груди, а потом — неизбежной болью разбитого сердца, звенящей холодом. — Доён? Только вот это было пять лет назад, и Доён уже не тот человек, которого Джэхён оставил позади, улетев за границу. Теперь Доён — доктор Ким, а Джэхён — доктор Чон, недавно переведенный к ним ординатор педиатрической хирургии. И они стоят над пациенткой во второй палате травматологии, в больнице Доёна — в его доме, и неожиданно Джэхён, которого Доён не ожидал больше встретить, а тем более — встретить здесь — стоит рядом с ним. Доёну хочется ущипнуть себя, проверить, по-настоящему ли это, — и, если по-настоящему, ударить себя и вырубиться, чтобы не участвовать больше в этом диалоге. — Вы знакомы? — спрашивает Джонни в полном неведении. Он не учился с ними в университете, он не знает всей истории, предшествующей тому, что они оказались здесь, в палате травматологии, — он не знает ничего. Доён ему завидует. Хотелось бы ему быть в таком неведении. — Прошу прощения, — он откашливается, писк мониторов приводит его в сознание, напоминая, где они находятся. Доён не пожимает руку, которую протягивает ему Джэхён, но находит в себе силы представиться. — Доктор Ким, приятно познакомиться. Джэхён ничего не говорит в ответ на это, лишь пораженно смотря на Доёна, на доктора Кима — его это, наверное, приводит в такое же недоумение, как и самого Доёна — попытаться увидеть в нем профессионала, с которым ему нужно работать. И Доён тоже не может увидеть в нем этого. Чем дольше он смотрит на Джэхёна, тем ярче прошлое возвращается назад, словно страницы альбома заполняются перед его глазами, образы, к которым Доён не хотел больше возвращаться. А затем, как по часам, приходит унижение, тошнотворное сожаление, которое он испытывает, глядя на Джэхёна. С кружащейся головой и легкой слабостью Доён берется за край кушетки, упираясь в нее коленями, которые угрожают подогнуться. Чем больше он смотрит на Джехёна, тем сильнее чувство, что его стошнит, если он проведет еще хоть немного времени в этой маленькой комнате вместе с ним. Джонни выглядит встревоженным, и теперь ему точно пора. Если Джонни задаст ему еще один вопрос, и ему придется посмотреть на Джэхена еще раз, его точно вырвет прямо на пациентку. — Сделайте КТ и дайте мне знать, когда будут результаты, — выдавливает он сквозь сжатые челюсти, улыбаясь Джонни так, словно у него болят все зубы сразу, и проходит мимо Джэхёна, прочь из травматологии, прочь из неотложного отделения. Как только он убеждается, что пропал из виду двух докторов, занимающихся пациенткой в травматологии, он пускается бегом по коридору. В больнице такое не редкость, но он все равно чувствует, будто за ним наблюдают, будто все знают, что он бежит от призрака из прошлого. Он взбегает по ступеням, почти запинается о собственные ноги, направляясь в комнату для дежурных. Когда дверь за ним наконец безопасно заперта, он сползает спиной вниз по ней, опускаясь на пол и притягивая колени к груди. Сердце все еще колотится, из-за бега ли или из-за того человека, которого он только что увидел — Доён не может даже начать думать об этом, не ощущая, как в горле растет ком, а тело заполняется паникой до краев. Даже посидев немного в попытке успокоить дыхание и замедлить грохочущее в груди сердце, он понимает, что не может никак это контролировать. Одной только мысли о Джэхёне достаточно, чтобы полностью выбить его из колеи, а видеть его в своем безопасном месте, в этой больнице — Доён не знает, как с этим справиться. Доёну двадцать девять, он последний год работает ординатором в отделении кардиохирургии и все еще изо всех сил пытается понять, как работает его собственное сердце.

<<<

Доёну двадцать три, он едва ли трезв, и все, что он видит перед собой — это Джэхён. Джэхёну двадцать с чем-то, он перевелся на курс Доёна, и на вкус он, как неоригинальный апероль. Доён не может им насытиться. Джэхён — хозяин этой вышедшей из-под контроля вечеринки в его комнате в общежитии, которую он делит с Марком и Чону, и Доён пытается запить все мысли о промежуточном экзамене, который он, скорее всего, завалил сегодня утром. Алкоголь на вкус такой, словно ему придется просить Тэёна поставить ему капельницу — а Джэхён вызывает привыкание, такое же, если не хуже. Кажется, его знакомили с Джэхёном раньше, когда они были в одной учебной группе с Чону — но, должно быть, Доён забыл. Джэхён выглядит, как глоток свежего воздуха, — и после двух недель беспрерывной подготовки к наверняка проваленному экзамену Доён просто задыхается. Задыхается ровно до того момента, как не ловит Джэхёна в коридоре, который, судя по всему, ведет к его спальне, толкает его к стене и прижимается своими губами к его. Доён весь вечер подавал недвусмысленные сигналы, бросал на него взгляды в надежде донести свой посыл, вел себя все более развязно с каждым выпитым бокалом. — Нам стоит… — начинает Джэхён, когда они отстраняются, но Доён еще не закончил, путается руками в волосах Джэхёна и целует его снова. Они совершенно не грациозно сталкиваются зубами, когда Доён прижимается ближе. Этот поцелуй даже не так уж и хорош — Доён куда пьянее, чем ему хочется признавать, но он хочет почувствовать это, чьи-то руки на своем теле, желающие его, сжимающие его плечи так сильно, словно сейчас выдавят из них весь стресс. В конце концов у него кончается воздух, и он резко отстраняется, влажно ахнув. Глаза Джэхёна широко раскрыты и немного скошены из-за того, как он смотрит на Доёна. Это очаровательно, и Доён не сдерживает радостной улыбки, которая растягивает его губы. — Не здесь, — все-таки взяв себя в руки и глубоко вдохнув, произносит Джэхён. — Хорошо, — еле дыша тянет Доён, — тогда покажи мне, куда идти. Вторая дверь налево ведет в спальню Джэхёна, и Доёну не так уж и интересно ее разглядеть. В комнате темно, когда Джэхён открывает дверь, и свет из коридора на мгновение освещает обыкновенную студенческую спальню. Доён не обращает на нее никакого внимания, снова обхватывая шею Джехёна руками и сталкивая их губы вместе. Его руки спускаются по телу Джэхёна, по его худи и прямо к молнии внизу, когда чувствует, как холодные руки перехватывают его, останавливая. Доён разочарованно стонет в его губы, отстраняется только, чтобы увидеть неуверенность на лице Джэхёна, и разочарование заполняет его изнутри. — Что? Ты не хочешь— — Нет, хочу, — кивает Джэхён. — Но я не думаю, что нам стоит, только не так. Его неуверенность такая милая, и то, как он перебирает в руках край толстовки — очаровательно. Скромность ему идет, даже румянец смущения на его щеках его красит. Доён мог бы поддаваться ему снова и снова, но только вот сегодня он невероятно нетерпелив, и у него нет времени на то, чтобы зацикливаться на том, насколько Джэхён красив, насколько он его хочет — сейчас это уже должно быть очевидно. — Можешь просто поцеловать меня снова? — нагло спрашивает он, сжимая рукой бедро Джэхёна, чтобы привлечь его внимание. — Нет, я не стану целовать тебя снова, — Джэхён отшучивается, убирая руку Доёна. — Почему? Ты же сказал, что я милый. Джэхён коротко смеется, пытается скрыть улыбку на лице. — Ты очень милый, но еще — очень пьяный. — Едва ли, — Доён закатывает глаза, мысленно складывая числа, — я выпил примерно четыре стакана той… штуки, в апероле же двенадцать процентов? Значит это почти как четыре бокала вина. Я начал пить три часа назад, я здоровый мужчина, вешу примерно семьдесят килограмм, значит содержание алкоголя в моей крови сейчас примерно ноль целых пять десятых процента. Джэхён выглядит впечатленным, но не убежденным. — Окей, ты очень горячий, когда считаешь, но ты все еще пьян— — Я не пьян, я, типа, слегка расслаблен, но за руль мне все равно не стоит садиться — хотя у меня нет прав, мне и трезвым не стоит. — Еще ты обсчитался, типа, в сотню раз. — Что? — Ноль целых пять десятых процента, серьезно? Думаю, ты имел в виду промилле, если только ты не хочешь, чтобы я вызвал тебе скорую. — Ну конечно, я имел в виду это… — начинает Доён, но уже в середине фразу понимает, что это ему не поможет. Может быть, Джэхён прав. — Просто оговорился. — Уверен, так и есть, — Джэхён отмахивается и тянется за бутылкой воды на прикроватном столике. — Выпей, тебе станет лучше. Доён на самом деле не хочет ничего пить, но Джэхён прав — ему правда станет лучше, и, что еще важнее, его обезвоживание будет не таким ужасным наутро. От делает глоток из бутылки с водой, откидываясь назад на кровати Джэхёна и устраиваясь поудобнее. Они все еще сидят в темноте, и уличный фонарь снаружи отбрасывает тени их силуэтов на стену напротив. — Спасибо, — говорит Доён, протягивая Джэхёну пустую бутылку назад. — Хочешь, я принесу еще? — спрашивает Джэхён. — Можно мы просто посидим здесь еще немного? У меня кружится голова, — признается Доён; он выпил слишком много воды слишком быстро, и теперь его немного подташнивает. — Конечно, — Джэхён бросает взгляд в его сторону. — Хочешь посмотреть какой-нибудь фильм, пока ты трезвеешь? Доён хочет совсем не этого. Все, что он хочет — это избавить Джэхёна от одежды и почувствовать его руку на своем члене, но с каждой секундой эта мысль кажется все менее привлекательной, потому что Доён осознает, насколько он все-таки пьян и насколько ему будет херово, если он продолжит. Джэхён прав. Доён — нет. Такое нечасто случается. Доён смотрит на подушки в изголовье кровати Джэхёна, обдумывает все варианты, очень пьяно решая, что это (то, что Джэхён откроет ноутбук и поставит его между их ногами на кровати, и они будут вместе смотреть Netflix) — лучшее, что произойдет с ним за эту ночь.

>>>

— Я принес кофе, без кофеина, с двумя ложками сахара, как ты просил, — голос Марка звучит радостно, когда тот подходит к Доёну, а Доён не способен сейчас слышать настолько счастливый тон. Он мысленно обдумывал последовательность шагов процедуры последние десять минут, прерываясь на мысли о Джэхёне так часто, что уже начинает волноваться, может ли он провести операцию, зная, что он ходит в стенах этой самой больницы. — Спасибо, — удается выдавить ему, не поднимая глаз от медицинской карты. Он уже выучил все числа в ней наизусть — не то чтобы ему это было нужно, но это лучше, чем думать о том, как он может столкнуться с Джэхёном по пути в операционную. Снимки пациентки, которые прислал Джэхён, показывают внутреннее кровотечение в зоне живота, что значит, что она будет в одной из операционных вместе с доктором. С счастью, на снимках нет никаких признаков травмы сердца, так что Доёну нет никакой необходимости присутствовать там с ними. Это заставляет его думать, что то, когда он окажется в одной операционной с новым интерном педиатрии — всего лишь вопрос времени. А пока, даже мысль о том, чтобы оказаться с ним на одном этаже и случайно столкнуться по пути на операцию, достаточно его пугает, и Доён не может вымещать это на Марке, потому что что бы Марк ни знал об их истории — этого уже слишком много, и Доён не хочет усугублять. Ему нужно обсудить это с Тэёном, потому что Тэён понимает — он знает их обоих, но Тэён все еще в операционной, где провел все утро. Доён уже три раза проверил табло и даже подумывал о том, чтобы подождать его прямо у дверей, чтобы поговорить с ним при первой же возможности, но решил не делать этого из чистого профессионализма. Насколько это возможно — вести себя профессионально, когда твой бывший вдруг становится твоим коллегой. — Все в порядке? — усаживаясь на стул рядом с Доёном, спрашивает Марк. — Ты нервничаешь? Это рутинная процедура. — Нет, — отвечает Доён. — Я не нервничаю, просто- Просто разбираюсь с личными проблемами, которым не место на работе. Доён всегда поддразнивал интернов за то, как они тащат личную жизнь на работу, он не может еще и противоречить собственным словам поверх всего, что он уже делает сегодня, только не перед Марком Ли. — Ты поддерживаешь связь с Джэхёном? — произносит Доён — и имя обжигает его язык, но он должен это спросить. — Почти нет, но я знаю, что Чону общается с ним, так что могу спросить его- — Пожалуйста, не нужно, — шипит Доён, потому что единственное, что может быть хуже того, что Джэхён вернулся, это то, что Джэхён узнает, что Доён спрашивал о нем у Чону. Они не на таком уровне мелочных игр. — Этот новый педиатр, ты уже видел его? — Нет, но Тэён говорил о нем сегодня утром. Кажется неплохим парнем. — Это Джэхён. — О. Лицо Марка читается, как открытая книга, — всегда можно понять, что он знает или думает, что знает. Доён не хочет ничего слышать, но лучше пусть Марк поговорит об этом с ним, чем потом обсудит его личную жизнь с другими интернами. Может показаться, что это слишком, но любопытство Марка — всего лишь на уровне обыкновенного любителя сплетен. Когда ты проводишь большую часть времени в больнице, она становится твоим домом — а люди вокруг становятся твоими друзьями и семьей, так что ты говоришь с ними и о них. Доён никогда не слышал столько сплетен, как когда притворялся, что дремлет на диванчике в холле. Это своего рода болезнь — то, сколько слухов ходит в этих белых стенах. — А вы когда-нибудь, э-э, — Марк нервно почесывает затылок, — обсудили то, что между вами? — Нечего было обсуждать, — быстро произносит Доён, до того, как начнет думать, что это могло бы значить. — Ну, ты сильно расстроился, когда он уехал— — Пожалуйста, перестань говорить, — умоляет Доён, потому что Марк прав — настолько прав, что им нельзя начинать обсуждать все это здесь, в больнице. Доён вообще не хочет больше поднимать эту тему, и до этого момента его жизнь шла просто отлично, мирно и без интернов, спрашивающих его о Джэхёне. Но вот он Марк, задает ему эти самые вопросы. Он знает, что Марк спрашивает не из любопытства и не чтобы раздуть из этого сплетню побольше за ужином, но потому что Марк — его друг, и он искренне заботится о Доёне. И хотя это может быть и так, Марку стоило бы знать, что если бы он и вправду заботился о Доёне, то не стал бы поднимать этот вопрос. — Хорошо, — говорит Марк; выражение его лица полностью выдает, насколько по его мнению все не хорошо. — Подготовь мистера Петерсона к процедуре, встретимся там. — Да, капитан, — откликается Марк, бросая пустой стаканчик из-под кофе в мусорку у двери. — И перестань называть меня капитаном, — кричит Доён ему вслед, когда он уже уходит по коридору. Он пытается этого не делать, но все равно ловит себя на том, что по этажу хирургии он ходит на цыпочках. Он ненавидит себя за это — но вот он, пытается быть настолько тихим, насколько это возможно, с осторожностью пробираясь через холлы, которые должны быть его домом. Он не может избавиться от мысли, что Джэхён где-то здесь, в одной из операционных, просто делает свою работу, и наверное даже не думает о том, что Доён рядом. Джэхён, наверное, уже во всем разобрался. Он завершил интернатуру в общей хирургии в больнице Джона Хопкинса — одной из самых престижных в мире — и теперь вернулся сюда, чтобы поработать в ординатуре в педиатрии, и его наверняка приняли с распростертыми объятиями. Знакомое лицо в коридоре не выбивает его из колеи, он даже не помнит Доёна так, как Доён помнит его. Наверное, то, как они закончили все, не мешает ему спать по ночам — бог знает, его ждало нечто куда большее, когда он уехал. Наверняка у Джэхёна есть в постели кто-то, кто не дает его мыслям улететь к Доёну. Наверняка они живут вместе. И наверняка этот кто-то даже не задумываясь, оставил все позади и последовал за Джэхёном на другой конец мира. Джэхёну не нужно ходить на цыпочках по коридору в свой первый рабочий день. На самом деле, Джэхён сейчас спасает жизнь маленькой девочки, чьи родители рыдают в зале ожидания, молясь о чуде, а Доён идет вылавливать чизбургеры и картошку фри из артерий старика, пока его жена планирует, куда потратить пенсию по вдовству, если дела примут плохой оборот. У Джэхёна под боком наверняка нет нетерпеливого интерна, который жаждет знаний и понаблюдать за процедурой — но еще сильнее он жаждет выйти из их операционной и посмотреть на что-нибудь поинтереснее. Прошло уже два часа, и они почти закончили, но если судить по нетерпеливости Марка — это слишком долго. — У тебя есть еще дела? — спрашивает Доён, когда Марк снова проверяет часы. — Ну, доктор Ли оперирует того пациента, попавшего в ДТП во второй операционной, и я надеялся попасть хотя бы на самый конец, — признается Марк, потому что это Марк — он слишком честен, чтобы задумываться о чувствах Доёна. — Мы почти закончили, — Доён бросает на него взгляд. — Я справлюсь сам. — О, нет, все в порядке, я хочу остаться, — пробует Марк, но лжец из него ужасный, он звучит так, будто и сам не верит в свою ложь. — Это третья ангиопластика за неделю, тебе лучше посмотреть на что-то более интересное, — решает Доён. Эти слова не только освобождают его от Марка, но и оставляют Доёна самому закончить операцию, отвезти пациента в палату на восстановление и сообщить его жене, что все прошло хорошо. И даже после того, как он покупает себе кофе из кофейни на колесах, у него все еще есть целая куча лишнего времени. Операция во второй операционной все еще идет, а значит Тэён — единственный, кого он хочет сейчас видеть — занят. Он ходит из стороны в сторону мимо дверей операционной, думая о том, чтобы подняться в галерею и посмотреть, правда ли это настолько интересно, как описал Марк, и, может быть, понять сколько еще времени проведет там Тэён. Доён знает, что Тэён будет не единственным, кого он там увидит, но, в теории, Джэхён будет слишком занят работой — у него не будет времени, чтобы выглянуть в галерею и увидеть там Доёна. В конце концов, Доён решает, что любопытно ему больше, чем страшно, и он поднимается по лестнице, чтобы посмотреть, что происходит внутри. Галерея полностью забита, и Доён не находит для себя свободного места. К счастью, он не против постоять у дверей и притвориться, что он просто проходил мимо и заглянул внутрь, чтобы увидеть, что происходит. Так никто не поймет, что Доён смотрит прямо на своего бывшего, и он может просто притвориться, что ему правда интересна эта операция по зашиванию брюшной стенки, которую они сейчас проводят. Конечно, хирург притягивает его взгляд. На Джэхёне операционная шапочка с рисунком из резиновых утят. Она даже не выбивается из обстановки — только не тогда, когда рядом Тэён в своей шапочке с плюшевыми мишками. Они переговариваются — короткий, приятный обмен фразами, который оставляет на лице Джэхёна улыбку, которую Доён различает по тому, как в уголках его глаз появляются морщинки. Тэён тоже выглядит счастливым от работы с ним и одобрительно кивает, осматривая наложенные Джэхёном швы. Боже, Тэёну он нравится. Это заставляет Доёне начать нервно перебирать в пальцах край халата в тревоге от мыслей о разговоре, который ему предстоит с Тэёном. Технически, Тэён — руководитель Джэхёна, и, конечно, они будут проводить много времени вместе, им лучше поладить. Но ради доёнова же благоразумия он предпочел бы, чтобы Тэён хоть немного ненавидел Джэхёна. В педиатре нет ничего, что могло бы не нравиться, так что все складывается в его пользу, и Доёну хотелось бы, чтобы хоть кто-нибудь в этой больнице был на его стороне. Добиться этого будет сложно, потому что галерея сейчас полна их восхищенных коллег, с восторгом наблюдающих за тем, как Тэён и Джэхён работают над пациентом. Доён не хочет смотреть на это ни минутой больше.

<<<

— Доён? Джэхён выглядит таким же удивленным от вида Доёна, как и сам Доён от того, что он пришел сюда. Когда он постирал ту футболку, положил ее в пакет и засунул в рюкзак, он не думал, что на самом деле принесет ее обратно в квартиру Джэхёна. Он просто не хотел, чтобы эта вещь находилась в его спальне, этот оскорбительный предмет одежды, напоминавший ему о том, что он не переспал с Джэхёном, а уснул в его комнате после того, как они посмотрели фильм вместе. Он даже позаимствовал у него футболку для сна, а наутро забыл снять ее, когда выскользнул за дверь без единого слова. С этого дня они не разговаривали, у Доёна даже не было номера Джэхёна, но его футболка — была, и ее нужно было вернуть законному владельцу — Джэхёну. — Привет, — неловко произносит Доён, раскачиваясь взад-вперед на ступнях. — Я, э-э… — начинает он, перебирая лямку рюкзака. Он ставит его на пол между ними, присаживаясь рядом, чтобы порыться внутри, пока не находит нужный ему пластиковый пакет. — Я хотел вернуть твою футболку. — Мою футболку? — Да, которую я взял, — говорит Доён, доставая ее из сумки. — А, точно, — на лице Джэхёна появляется понимание. Доён слышит, как из-за двери доносится звук кипящей воды и домашний запах свежеиспеченного яблочного пирога. — Хочешь зайти? Я как раз делал чай. Хочет ли Доён зайти? Доёну, наверное, не стоит, потому что в этой жизни у него уже достаточно позора, связанного с Чон Джэхёном. То, как на прошлых выходных он пьяным пришел к нему только для того, чтобы получить отказ из-за того, что он слишком пьян, — не лучший момент в его жизни. У него до сих пор пальцы на ногах подгибаются от стыда, когда он думает об этом. Если бы только он не пил, как измученный студент медицинского, у него, наверное, мог бы быть шанс. Но, может быть, приглашение — это возможность сделать все, как нужно. — Конечно, — соглашается Доён, закидывая сумку на плечо и следуя за Джэхёном внутрь. — Какой ты любишь чай? — Две ложки сахара, пожалуйста, — отвечает Доён, идя за ним. Это место выглядит куда аккуратнее, когда в нем не проходит вечеринка — небольшая и чистая гостиная с кухонным островом и самой кухней за ним. На обеденном столе открыт ноутбук с какими-то конспектами, и, кажется, Джэхён повторял тот же материал, который сейчас лежит в рюкзаке у Доёна. — Две ложки сахара, — повторяет Джэхён, насыпая их в чашку эрл-грея и размешивая ложечкой, прежде чем подвинуть чашку Доёну. — Спасибо, что вернул футболку, я все думал, куда она пропала. — Прости, что так долго, — “я набирался смелости снова взглянуть тебе в глаза” — это Доён оставляет при себе, но слова эти лежат на языке. Он не так прямолинеен, когда трезв, — он думает, что это было бы общественно неприемлемо — говорить или делать вещи, которые он делал после четырех стаканов апероля, но и так смущаться он тоже не привык. — Мне нужно было ее постирать. И есть что-то такое в Джэхёне, это невинное выражение на его лице, то, как он недоуменно сводит брови иногда, когда смотрит на Доёна, словно тоже не может поверить, что Доён здесь, и это что-то заставляет Доёна хотеть рискнуть. — Все в порядке, — говорит Джэхён, — спасибо, что принес. — Просто я- — Не обязательно было- И вдруг все становится неловко: и атмосфера вокруг, и то, как Доён делает глоток чая, чтобы отвлечься, и то, как он обжигает его язык, заставляя проглотить так быстро, что он чуть не давится. Не нужно было принимать приглашение Джэхёна. Пить с ним чай — это само по себе катастрофа. Тишина, повисающая в воздухе, и неспособность Джэхёна сказать что-нибудь, чтобы ее прекратить, заставляет что-то нервное заворочаться в животе Доёна, и он откашливается, прежде чем заговорить снова. — Еще раз прости за это, — извиняется он, потому что так нужно. Он не жалеет ни о чем, кроме того, сколько выпил, — но эти слова нужно сказать. Может, Доён просто плохо понимает намеки, когда пьян. Может, он просто хотел Джэхёна настолько сильно, что взаимность его не волновала. Чем больше он думает об этом, тем больше его охватывает страх, беспокойство, что он выставил себя идиотом или как-то причинил боль Джэхёну. — Тебе не нужно извиняться- — Нужно, — перебивает его Доён, потому что. Боже, как сложно совершать ошибки, особенно перед кем-то таким, как Джэхён, который выглядит так, словно в любую минуту готов простить тебе что угодно. — Я не хотел так на тебя набрасываться, это не- Это не очень хорошо сказалось на доёновой самооценке, но сказать это вслух он точно не может. — О, — удивленно произносит Джэхён. — То есть, я хотел, но не ожидал, что ты окажешься настолько пьян. Не хотелось, чтобы ты сделал что-то, о чем потом пожалеешь, знаешь. — Я бы не пожалел, — перебивает Доён, желая донести свою мысль. Это смущает — то, насколько сильно ему нравится Джэхён, особенно сейчас, когда он вошел во вкус и даже оказался прощен за все свои ухаживания. — Хорошо, — говорит Джэхён, и Доён закрывает рот. Все нисколько не хорошо. Он хочет Джэхёна, и Джэхён хочет его, и они никак не пользуются этим фактом. Вообще. Он ненавидит, что эта возможность пропадает даром, а потом ненавидит себя за то, что рассуждает так. Это был просто потенциальный пьяный секс на одну ночь на вечеринке. Чем он вообще думал, когда появился здесь три дня спустя с футболкой, которую он позаимствовал и, наверняка, даже не должен был возвращать? Это не входит в правила этикета для (потенциального) перепихона, и Доён это знает, но что-то в Джэхёне заставляет его просто приклеиться сейчас к месту — что-то, что и привело его сюда изначально. — Я правда не хотел, чтобы ты пожалел, э-э, так что, знаешь- — Я бы не пожалел, — Доён в очередной раз перебивает его, потому что неуверенность Джэхёна просто нелепа. Доён сидит прямо перед ним, он вернулся сюда и принял предложение мира и попить чай, так почему Джэхён все еще колеблется. — Я же сейчас здесь, не так ли? — О, — это драгоценное осознание появляется на лице Джэхёна. Он выглядит мило, слегка ошарашенный прямотой Доёна. — О, ты хочешь- Доён уже соскальзывает с барного стула и обходит кухонный остров, чтобы встать напротив Джэхёна в надежде, что в этот раз, когда им не мешает алкоголь, он все поймет. Он понимает. (Их чай остывает, пока Джэхён целует его у кухонной тумбы, и оказывается полностью забыт, пока они целуются по пути в спальню, беспорядочно теряя одежду по пути).

>>>

— Вот ты где, — Доён чувствует облегчение, когда наконец видит, как Тэён выходит из послеоперационной палаты. — Мне нужно поговорить с тобой. — Это насчет- — Насчет Джэхёна? Конечно, это насчет Джэхёна. Доён оглядывается через плечо, проверяя, что коридор пуст, и никто не увидит, как он толкает Тэёна в пустую комнату для дежурных и запирает за ними дверь. Это выглядело мягко говоря подозрительно, и точно стало бы пищей для больничных слухов на всю ближайшую жизнь: замужний доктор Ли крутит роман с ординатором. Тэён поправляет на себе халат, и на его лице читается неуверенность, и Доён пережидает. Он выглядит беспокойным, и Доён дружит с ним уже достаточно давно, так что это дело всего лишь нескольких— — Слушай, я могу все объяснить, — начинает Тэён, но Доён взрывается. — Так ты знал? — выплевывает он в ярости и недоумении. Если Тэён знал, тогда почему он позволил этому случиться и не сказал Доёну? Даже не предупредил его, что он может случайно встретиться со своим бывшим… другом с привилегиями… случайным партнером… ошибкой времен университета прямо здесь, на своей работе? — Конечно, я знал, — признает Тэён, в этот раз почти без колебаний. — Я был на его собеседовании. — Ты видел его? — спрашивает Доён, потому что собеседования проходили уже несколько недель назад, а это значит, что Джэхён был здесь все это время — Тэён знал об это так долго и все забывал сказать об этом Доёну. — То есть, он был здесь? Ты его видел? — Это было онлайн-собеседование, он был не здесь. Но да, я его видел, — объясняет Тэён. — Он был все еще в Штатах, он вернулся только ради этой работы. Он вернулся только ради этой работы. Доён позволяет себе осознать эти слова. Их программа педиатрической хирургии одна из лучших в мире, конкуренция в ней выше, чем где-либо еще, и попасть сюда — попасть сюда на последнем году ординатуры — это просто ебаное чудо. Он всегда знал, что Джэхён хорош, лучше большинства, но теперь, когда Тэён говорит об этом так, все встает в совершенно другую перспективу. Доён не только ненавидит Джэхёна за их прошлое, но и питает ревность, и что хуже всего — разочарование. Джэхён вернулся ради этой работы. (Не ради него) — Он знал, что я здесь работаю? — задает Доён свой следующий вопрос. Тэён выглядит так, будто от вопроса ему становится не по себе, и его нижняя губа дрожит, когда он говорит “да”. — Да, он знает. Я спросил его об этом после собеседования, как он чувствует себя, возвращаясь сюда, учитывая все… обстоятельства. — Какого черта, Тэён, ты спрашивал его обо мне? — Ну, я не упоминал конкретно тебя. Я просто сказал, что есть определенные обстоятельства, — Тэён подчеркивает слово так, словно оно ядовитое, словно это должно было отпугнуть Джэхёна. — Но он сказал, что все в порядке, и он хочет эту работу. — Ну, думаю, ему не стоило бы. Тэён закатывает глаза. — Вот видишь, поэтому я и не хотел тебе говорить. Я знал, что ты так отреагируешь. — Ну ты сказал только про обстоятельства— — Прошло несколько лет, Доён, не нужно так на этом зацикливаться, — спорит Тэён, и, боже, как же это бесит — стоять здесь, объясняя человеку в счастливом браке, почему он несчастлив в одиночестве, и как та самая причина, по которой он несчастлив все эти годы, возвращается к нему, чтобы испортить ему жизнь только из-за того, что Тэён решил его нанять. — Это была просто интрижка. У людей такие бывают, а потом они вырастают и забывают об этом. — Это даже не интрижка, мы просто трахались— — А это имеет значение? Ты все еще не можешь забыть его, если так себя ведешь, — тон Тэёна звучит почти так, словно он его ругает. Доёну было бы стыдно, если бы он не был все еще так зациклен на Джэхёне. — Забудь это все. И попытайся не выставить себя идиотом в процессе. Вот и все. Доёну нужно просто забыть и, лучше всего, без того, чтобы опозорить себя перед коллегами. Тэён совершенно прав, в этой ситуации он единственный взрослый человек, и Доён чувствует себя очень глупым под его взглядом. — Что-нибудь еще, доктор Ким?

>>>

— Ты пьешь? — спрашивает Доён, опускаясь на барный стул рядом с Джонни. — С чего тебе вдруг пить? — Ну- — начинает Джонни, плеская свой скотч в стакане, прежде чем опрокинуть его в себя. — Что бы там ни было, у меня проблемы хуже, — перебивает его Доён, жестом зовя бармена, чтобы попросить бокал красного вина. — Серьезно? — спрашивает Джонни, подслушав его заказ. — Красное вино, настолько плохо? — Я же сказал — что бы у тебя ни случилось, у меня причина пить хуже. — Сегодня среда, Доён, ты слышал что-нибудь о танинах? У тебя будет болеть голова, — сообщает Джонни, заказывая себе еще один скотч. — Тогда рассказывай. — Джэхён вернулся, — говорит Доён Джонни — или себе, он не уверен. В чем он уверен — так это в том, что сказать это проще, если запить слова глотком Мерло. — Джэхён? — Новый ординатор в педиатрии, мы раньше… — раньше что? Доён правда ненавидит себя за то, что так и не дал название тому, что было между ними с Джэхёном, не только потому что это позволило Джэхёну ускользнуть от него, как песок сквозь пальцы, словно они ничего друг для друга не значили, но и потому что четыре года спустя он все еще пытается понять, как объяснить это другим людям. Иногда они спали вместе, но никогда не договаривались спать только друг с другом — по крайней мере, не официально, но со временем они пришли к согласию, что не встречаются с другими — не потому что хотели быть эксклюзивно друг с другом, но потому что спать только друг с другом было удобнее всего. Так что они спали-эксклюзивно-друг-с-другом, но без всяких чувств или романтических привязанностей. Они никогда не использовали слово “мой парень” или что-то вроде того, в их удобной договоренности не было никаких “я люблю тебя”, они просто трахались. Только друг с другом. Джэхён никогда не говорил, что останется ради Доёна. Доён говорил это себе миллион раз, глядя в свой бокал красного вина. И теперь, годы спустя, он все еще продолжает это делать. — Мы раньше… — Доён оставляет паузу, чтобы Джонни заполнил ее сам. — В университете. — Я знаю, — говорит Джонни, потому что конечно же он знает — Тэён никогда в жизни не мог держать рот на замке. — Тэён сказал, что вы встречались. — Тэён солгал, — выплевывает Доён, делая еще один глоток вина, чтобы заглушить гнев, горящий в груди. — Мы никогда не встречались. — Но? — Я не говорил, что тут есть “но”, — Доён поправляет его, но, как всегда, Джонни прав. — Но у нас были своего рода отношения некоторое время. Ничего эксклюзивного, мы просто трахались. — А потом? — Что значит “а потом”? Иногда между людьми есть договоренности, потом они разрывают эти договоренности. — А потом годы спустя держат за это обиду? Звучит, как очень серьезная договоренность. Джонни такими темпами заставит его напиться. Доён отпивает еще вина, чтобы утопить им тот ответ, который грозится вырваться сам по себе. Джонни умеет хранить секреты так же плохо, как и Тэён, словно их свадебные клятвы включали в себя обещание делиться секретами друг с другом, и все, что Доён скажет здесь этим вечером, вернется к Тэёну, будто его муж — это какой-то почтовый голубь. — Мы не очень хорошо разорвали договоренность, — выбирает сказать Доён. Бокал опустел позорно быстро за такое короткое время. Скотч Джонни остается нетронут. — И ты все еще- — Я не хочу больше об этом говорить, — решает Доён, потому что в конце концов — он не единственный, кто здесь пьет. — Почему ты здесь? Джонни усмехается, поднося к губам бокал, чтобы выиграть себе больше времени. — Завтра мне нужно забрать мать Тэёна из аэропорта, — признается Джонни. — И? — Что ты имеешь в виду? Думаешь, что необходимость провести время с семьей мужа — это недостаточный повод, чтобы пить? — Ну, — Доён прокручивает оставшееся в бокале вино, обдумывая вопрос. В его собственном опыте нет точного представления о родственниках партнера, но он был не против встретиться с родителями Джэхёна, неважно, как это странно — знакомить своего друга (с привилегиями) с родителями. — Она приедет, чтобы обустроить детскую, — продолжает Джонни. — Она звонит почти каждый день, предлагает кучу… вещей для малышки. Одежду, игрушки, подгузники. — И? — И… — Джонни смотрит на Доёна, беспомощно качая головой. — И все происходит так быстро, я просто- она появится уже через два месяца, и я просто… — Волнуешься? Джонни стыдливо кивает, и это почти мило, если бы не было так пиздецки смешно. Доён здесь пьет из-за парня, которого он потерял в прошлом, а Джонни — потому что волнуется из-за отцовства. Они разные. Доён его не жалеет. — Доён, я не… — Джонни качает головой своим мыслям. — Тэён не понимает, потому что он весь такой яркий и солнечный, и он читает книжки по отцовству. — Ну, ты тоже умеешь читать. — Я не стану читать это. Я уже знаю, что там будет написано: бросьте пить по выходным, перестаньте задерживаться на работе, берите выходные в праздники — ты знаешь, что я так не могу. Этот ребенок будет меня ненавидеть. Он поднимает бокал со скотчем в мрачном тосте, выпивая остатки. — Ты можешь перестать пить по выходным, брать меньше часов — и у тебя ребенок, у тебя будут выходные в праздники, — пробует успокоить Доён, но ни одна из его попыток не помогает. Он не очень в этом хорош, потому что обычно это он жалуется Тэёну и напивается. Пить, чтобы успокоиться — это в его стиле, не мужа Тэёна. — Но я не хочу, — жалуется Джонни. — Мне нравится пить по выходным, я люблю работать допоздна, а потом слушать про твою печальную любовную жизнь после работы- — Спасибо- — -и мне нравится быть немного безответственным. Я люблю поздно вставать в выходные и иногда превышаю скорость. Я просто… я боюсь, что не смогу… взять ответственность за ребенка. Или быть родителем. — Ну, один из родителей должен быть безответственным и рискованным, — пробует Доён, но Джонни не становится лучше. — Мне кажется, что все происходит слишком быстро. Нам говорили, что пройти весь процесс и получить одобрение — это долго, но- — Но и ты, и Тэён — буквально самые милые люди, которые только есть в мире. Ты делаешь операции по замене тазобедренных суставов старушкам, а Тэён зарабатывает тем, что спасает жизни младенцам. Конечно, они одобрили вас- — Что, если они ошиблись? — спрашивает Джонни, и вот она — неуверенность. Доён думает, что это грустно. Джонни не поймет даже если это будет прямо перед его носом. — Не будь идиотом, — говорит Доён. Его бокал вина теперь опустел, и ему нечем тянуть время. — Вы будете отличными родителями. Они не просто так вас выбрали. — Да, но- — Никаких но. Если мне придется продолжать слушать про твою дурацкую идеальную жизнь, купи мне еще коктейль, — огрызается Доён. Этот ультиматум не заставляет Джонни купить ему еще напиток, и он оставляет Доёна смотреть в пустой бокал из-под вина в одиночестве.

>>>

Несмотря на вчерашний вечер, на следующий день Доён приходит на работу с утра пораньше. Марк проводит послеоперационные процедуры пациентам, и у него остается достаточно времени выпить кофе, прежде чем начать утренний обход. Он наслаждается тишиной и спокойствием, пока может. На доске объявлений вывесили новое расписание — Доёну повезло увидеть Ренджуна в качестве своего напарника на следующую неделю — может быть, начальство в конце концов над ним сжалилось. Ему это понадобится, по крайней мере, так он решает, когда видит Джэхёна, который сидит в послеоперационной палате рядом с пациенткой, совершенно не подозревая о приближающемся Доёне. Марк, должно быть, уже рассказал Донхёку об истории Доёна и Джэхёна, потому что пациент Доёна оказывается на кровати рядом с пациентом Джэхёна. Или это всего лишь совпадение. Доён пытается не думать об этом, пока идет к своему пациенту. — Доброе утро, доктор Ким, — говорит Джэхён, и Доён застывает, держа страницу из медицинской карты в воздухе. Он не смотрит на Джэхёна, мгновение молчит, просматривая карту, и достает ручку из кармана халата, прежде чем ответить. — Доброе утро, доктор Чон, — отзывается он. Тишина, которая следует за этим, почти физически ощутимая, писка мониторов и суеты медсестер на фоне не хватает, чтобы ее нарушить. Это странно — потому что тут безопасное место Доёна, он счастливо приветствует любого доктора или медсестру, которых встречает, перебрасывается с ними парой слов о погоде — Доён яркий и блестящий, с ним чудесно работать. Но это Джэхён — и все, что Доён может сказать о гребаной погоде, кажется полным идиотизмом, неважно, какой прекрасный сегодня день. Но альтернатива этому — эта почти позорная тишина, и она даже хуже. — Она хорошо пережила ночь? — в конце концов спрашивает Доён, потому что все, что связано с работой — безопасно, и это лучше, чем ничего. — О, да, с ней все будет хорошо, — Джэхён кивает. — Ее мама вышла купить себе что-нибудь поесть. Она провела здесь всю ночь, потому что не хотела оставлять девочку в одиночестве, так что я предложил посидеть с ней немного. И Доёна сейчас просто стошнит. Ему не нужно было знать, что Джэхён сидит здесь только из доброты душевной, потому что он такой врач. Ему не нужно было этого знать, но вот Джэхён рассказывает ему об этом, не чтобы похвастаться или раздуть свое эго, а просто потому что это Джэхён, и он всегда так делает. — Я рад, — удается сказать Доёну, и в его тоне слышится все, что угодно, кроме этого. Он складывает карту и возвращает ее обратно на кровать, поднимаясь на ноги. — Доён, — зовет Джэхён, когда он уже выходит. Доён замирает, чувствуя как кровь холодеет в венах, пока он поворачивается на пятках обратно к Джэхёну. Доктор Ким вдруг пропадает, пропадает и напряженная профессиональная атмосфера. — Что? Доёну хочется сказать множество вещей, спросить, почему Джэхён зовет его по имени, почему он здесь, что случилось, когда он уехал все эти годы назад, но он решает, что лучше не говорить этого — не сейчас. Может быть, никогда. Он смотрит на Джэхёна, прямо ему в глаза, впервые с его возвращения. Годы были к нему благосклонны, его лицо все такое же прекрасное, как и раньше, возможно линия подбородка стала чуть более четкой — или это двухдневная щетина? Доён стоит слишком далеко, чтобы понять, но Джэхён такой красивый, будто Доён видит его во сне. Даже если его волосы слегка отросли, и вокруг глаз при улыбке появляются небольшие морщинки, он все еще тот же Джэхён, который оставил Доёна позади. Доён все еще чувствует это чудесное нервное покалывание в животе. — Рад увидеть тебя снова, — в конце концов говорит Джэхён, вырывая Доёна из его сна. Доён ожидал многого, может быть того, что Джэхён попросит его вести себя по-человечески, или спросит, могут ли он поговорить — но это? Джэхён звучит искренне, даже по-доброму, в точности так же, как и Джэхён, которого Доён помнит. — Для вас — доктор Ким, не Доён.