(Не)винные истории

Его руки казались ей чем-то особенным, особенно красивым. Каяна не могла оторвать взгляд от них, когда эти кисти изгибались, а пальцы шевелились. Это казалось чем-то запредельно прекрасным. Всегда напряжённо отставленный мизинец, длинные, нестриженные ногти, под которыми часто хрустела давно запёкшаяся кровь, воспалённые, ободранные, торчащие костяшки, холодные, большие ладони. Её сердце замерло далеко не от страха, когда он первый раз занёс ладонь над её головой, собираясь накрыть расправленными пальцами бледно-румяное личико и уничтожить мелкую помеху. Однако она всё ещё жива. Он остановился, когда пронзивший её широко распахнутые глаза взгляд наткнулся не на привычный ужас, панику, а на что-то другое. Шигараки сощурился и наклонился, попытавшись разглядеть, что же это было. Но до сих пор не разглядел, хоть и повторяет раз за разом эту процедуру каждый божий день. Томура смотрит в её глаза днём и ночью, сутками. Его мозг кипит, но не выдаёт ответа ни на один вопрос, которых со временем возникает только больше. И эти её постоянные взгляды он тоже совершенно не может понять. Однако почти сразу ему стало забавно постоянно их ловить. Его рука вытягивается, ладонь обхватывает стакан, мизинец парит в воздухе, а подушечки остальных пальцев чуть царапают грубой кожей стеклянную поверхность. Её глазки так привычно распахнуты, а часть нижней губы исчезла под верхней, вернувшись на место уже с еле заметной, чуть кровящей трещинкой. Не переставая наблюдать краем глаза, Шигараки нарочито медленно возвращает стакан на стойку, опускает следом ладонь и резко хлопает ею по тёмному дереву. Каяна вздрагивает, всего на секунду, поднимает взгляд на его лицо, но встречаясь с довольной ухмылкой и горящими глазами, спешно прячет его в книгу, забытую на коленях. Томура закусывает соломинку вновь поднесённого ко рту коктейля, не сдерживая ещё более хищного оскала. Он опускается на колени, медленно, чувствуя, как мнётся под ним старый матрас. Алое свечение его глаз могло бы напугать её, неосторожно разбуженную, но Шигараки осторожен. Невесомо касаясь оголённой, по вине размера ночной футболки, кожи ног, он ведёт пальцами вверх, склоняясь над расслабленным телом. Каяна что-то мычит, пытаясь перевернуться, но Томура крепко держит её, вынуждая остаться лежать на спине. Когда её, утяжелённое сном, тело так открыто перед ним, так доступно, так заманчиво. Он наклоняет голову, касаясь губами мягкой ямки под ушком. Каяна тихонько вздыхает, бесконтрольно протащив руку по собственному тельцу вверх. Томура ухмыльнулся, шепнув, когда взглянул на подрагивающие у груди пальчики: — Не беспокойся, я помогу тебе снять это напряжение. Он касается губами еле ощутимо стучащей под кожей шеи жилки, оставляет мокрый след на сгибе подбородка, уже более горячий и быстрый, в уголке губ. Его ладонь с тихим шорохом сползает с мягкого животика, частично прикрытого футболкой, пальцы ныряют под тонкую резинку трусов. Томура на секунду прикрывает глаза, не чувствуя, как с приоткрывшихся губ на слабо закрытые её, капнула слюна. Но проходит чуть меньше секунды, и их линия плотоядно искривляется. Он жадно наблюдает за тем, как слабо и отчаянно она хныкает, бессовестно (для него) хлюпая мокрыми губками, тяжело ударяя по постели мягкими ручками. Томура позволяет себе немного чаще, чем задумывалось, опускаться к её шее, покусывая нежную кожу. Его запястье свело. Он даёт себе возможность отдохнуть, чуть дразня и замедляясь, но Каяна начинает биться о постель ещё более отчаянно, словно рыба об лёд, неосознанно, нетерпеливо, насаживаясь на его пальцы самостоятельно. Шигараки теряет голову, частично сглатывая слюну, что не успела стечь, и толкается измокшими пальцами внутрь ещё более яростно. На долю секунды останавливаясь, он тянется к ремню своих джинс, расстёгивая ширинку, выдыхая, получив долгожданную частичку пространства. Каяна жамкает покусанными, мокрыми губками, что-то недовольно булькая. Её реснички вздрагивают, веки часто моргают, глаза распахиваются. Шигараки сладко ухмыляется, заглатывая испачканные ею пальцы, чтобы после вновь скользнуть ими вниз, вернувшись в душный, мокрый, склизкий, пульсирующий вакуум между чужих ног, под своим пахом. Каяна закусывает пухлую губку, потянувшись за этими длинными, костлявыми пальцами. Томура вдавливает её поцелуем в кровать, нарочно медленно, просто нарочно, размазывая сопливую жидкость под горячей коже. Каяна громко стонет, изгибаясь ему навстречу. Шигараки опирается на локоть, чтобы обхватить и надавить пальцами другой руки на её тонкую шею. Каяна стонет, сладко тянет звуки, закатывая глаза, чувствуя сильный и грубый захват его пальцев, пуская пенные пузыри изо рта. Он слизывает слюнки с её губ, обжигая дыханием. — Тебе ведь это так нравится, да... Ты так давно хочешь сесть на них, хочешь, чтобы они касались тебя... Хочешь, чтобы тебя касался я... Сесть на меня... Хм?.. Каяна хрипит или стонет, содрогается, двигаясь ему навстречу. Разжав пальцы на его затылке, она спускается по напряжённо зависшему в планке над ней телу, высвобождает и обхватывает истёкшего в ожидании внимания. Из Шигараки выбивает последний воздух. Когда её ладонь начинает двигаться в такт его пальцам, он и вовсе забывает как дышать этим душным, пропитанным пошлостью, разряженным кислородом вокруг них. То, что бьётся между ними (бешеный пульс, два сердца, возбуждение), заставляет его мысли исчезать. Вскоре, он не может думать уже ни о чём и способен лишь смотреть в эти заплывшие глаза напротив и чувствовать. Она изучает их взглядом, осторожно обрисовывая кончиком ногтя каждый шрамик. Шигараки лежит рядом, стараясь дышать реже и тише. — Они опасны для тебя, — измученно повторяет он, однако не одёргивая руку. — Посмотри на них внимательно и вспомни, на что они способны. — Я прекрасно помню и то, на что ты способен, — приглушённо, но достаточно резко и твёрдо, произносит она, поднимая на него глаза. — Однако я люблю тебя... А они - часть тебя, и их я тоже люблю. Возможно, даже чуть больше... Каяна поддевает его ладонь, вынуждая её подняться с постели, и укладывает на длинные, неухоженные пальцы свои, на все, кроме пятого. Сердце Томуры замирает, ведь даже неосторожная дрожь его подушечки сейчас для неё может быть смертельной. Но Каяна лишь сгибает свои пальчики в ямки между его, притягивая к себе ближе. Шигараки медлит, но выдыхает какую-то часть напряжения, позволяя себе вынырнуть из образовавшегося замочка и еле ощутимо осесть парой пальцев на её бледно-румяную щёку. Шершавые подушечки изучаемо поглаживают нежную, теплую кожу, а взгляд задумчиво и грустно наблюдает за этим. Томура придвигается, уперевшись лбом в чужой, и выдыхает, чувствуя, как ручки Каяны укутывают его в объятия.