Девственно-белый холст

Стояла глубокая ночь. Лунный свет лениво раскинулся на дощатом полу, деревянных кроватях и белоснежных простынях. Немо уже не первый час следил, как светлые лучи земной спутницы перемещались по комнате. Тихая, мирная ночь. В такую бы только спать безмятежным сном, но отчего-то веки всё никак не хотели закрываться и переносить сознание владельца в царство Морфея. Немо вздохнул. Он мог слышать даже ровное сопение Якова над ним, что было уж очень удивительно для человека с вечной бессонницей. Что же это получается? Ему что, передался недуг сослуживца? Парень повернулся набок, отгоняя эти мысли. Нет, это не то. Яков не спит ночами вследствие своей паранойи, постоянного ожидания опасности. Немо задумался: а было ли так всегда? Было ли время, когда тот не чувствовал мнимых угроз вокруг себя? Рыжеволосый повернулся на подушке, а взгляд янтарных глаз поднялся вверх, будто мог разглядеть владельца верхней койки. Жаль его. Правда. Возможно эти мысли продолжили свой ход, если бы тишину вдруг не нарушило шуршание одеяла, раздавшееся с кроватей напротив. Немо приподнялся на локтях и увидел светлую макушку, беспокойно мечущуюся на нижней койке. Прислушиваясь к звукам, он различил сбившееся дыхание: были едва слышны короткие вдохи и выдохи. Элиасу снится кошмар? Быть может, стоит его разбудить? Или же Немо сделает только хуже и перепугает сонного товарища? Он сел, вглядываясь в темноту. Какое-то время Элиас продолжал сопротивляться сновидению – всего пару минут – после чего резко затих. Парень видел, как тот медленно сел на койке, принимая вертикальное положение. Он пытался восстановить дыхание, приложив одну руку к груди, а другой пытаясь нащупать трость, что покоилась у изголовья кровати. Запоздало в голову пришла мысль, что непрошенного свидетеля чужой слабости сейчас поймают с поличным за его наблюдением. В то же время Немо с грустью вспомнил – Элиас его не увидит. Слепой юноша, наконец, взял трость и встал, выпрямившись во весь рост. Его профиль заливал лунный свет – отросшие пряди чёлки поблёскивали серебром в полумраке казармы. Парень в видимой спешке дошёл до двери, умудрившись выйти из комнаты, не издав ни единого звука. Для Немо странное поведение сослуживца оказалось не менее удивительным, чем способность так хорошо ориентироваться в пространстве спросонья. С ним все будет в порядке? Рыжая макушка вновь коснулась подушки. Почему-то, когда речь заходила об Элиасе, у Немо включался какой-то "синдром мамочки". И дело даже не в том, что его товарищ был слеп, нет (хотя отчасти и это тоже) — весь вид этого субтильного мальчика говорил о его хрупкости, словно тот был сделан из фарфора. Не просто так его просят лишний раз не геройствовать: тот даже не осознает, насколько его восприятие самого себя отличается от того, что видит отряд. Да, Элиас мог обладать хорошей физической подготовкой, умело управляться с клинком и говорить, что ему не нужна ничья помощь – он способен справиться со всем самостоятельно, но... Было ли ему предназначено всё это с самого начала? Или же судьба сыграла с ним злую шутку и установила свои правила игры, в которой человек – не творец своей жизни? Нет, этому хрустальному юноше не место на войне. Быть может, не будь в мире этого конфликта, его длинные и изящные пальцы держались бы за кисть или карандаш гораздо чаще, чем за холодное оружие, в попытке отстоять право на собственное существование. Чувствуя и воспринимая эту реальность по-своему, он и вправду мог бы стать знаменитым художником, создавая замысловатыми линиями ту незримую простому человеку вселенную, что способна уместиться на небольшие холсты, но быть бесконечной в действительности слепого мальчика. Поток мыслей продолжал разливаться в сознании, неспешно подкидывая всё больше доказательств в пользу собственной правоты, но человек, что крепко засел в голове у Немо этой ночью, не возвращался. Мало ли куда он пошел. Может, ему попить захотелось. Зачем накручивать себя? Сдавшись, парень тихо поднялся и вышел в коридор. После длительного пребывания в темноте, искусственный свет, хоть и приглушённый, резко ударил в глаза. Солдат зажмурился и, привыкнув к освещению, осмотрелся. Со стороны женской казармы не доносилось ни звука. Выходит, Немо единственный, кому не спится этой ночью. Без цели заглянул в библиотеку, окинув взглядом ровный строй книг на ближайшей к нему полке, затем дошел до лестницы, но, недолго думая, развернулся и пошел в другую сторону. Далеко идти не пришлось – из помещения склада виднелась тонкая полоска света. Он удивился. Видимо, там и был Элиас. Парень осторожно толкнул дверь и встретился с испуганными глазами слепого юноши, чьё лицо виднелось из-за кучи коробок у стены. — К-кто здесь? — Это я, Немо. Белая макушка вдруг встрепыхнулась и совсем спряталась из поля зрения. — Чего тебе? — С тобой все в порядке? Он сделал шаг навстречу своему незримому собеседнику, но тот вдруг резко повысил голос: — Не подходи! Немо так и остался стоять у двери, ничего не понимая и удивляясь необычному для его друга поведению. — Хорошо. Я буду стоять тут. Хотел узнать, в порядке ли ты. Ты беспокойно спал. Тебе приснился кошмар? — Н-нет, ничего такого, — его голос звучал немного нервно и неровно. — Не беспокойся, иди спать. — А почему ты здесь? Элиас поднял голову. Немо никогда не видел его таким... Смущённым? На его лице отражалась смесь стеснения и нерешительности, будто он сомневался, стоит ли говорить своему товарищу то, что хочет сказать. Стеклянные глаза забегали из стороны в сторону, затем остановились в направлении его визави пока чёлка не скрыла их. Спустя пару секунд, он отвёл взгляд и уставился куда-то в пол, тяжело вздыхая. — Элиас? — Рыжеволосому хватило всего двух шагов, чтобы резко приблизиться. — Не смотри! О. Вот оно что. Какой вид. Немо застыл в немом удивлении. Парень сидел, расставив ноги в разные стороны, сведя колени вместе в попытке скрыть свою наготу. Одна рука мелко подрагивала, держась за резинку пижамных штанов, что скомкались где-то повыше лодыжек, другая же – прикрывала залитое стыдом лицо. А между ног... Явно было видно причину всего происходящего. Стоящий вздохнул и медленно опустился на пол. — Слушай, я понимаю. Я же парень всё-таки. — Мягко начал он, чтобы как-то сгладить неловкость. Слегка улыбнулся, хоть это действие и не могло быть замечено. — Не получается? Элиас, не меняя позы, обхватил себя руками: — Знаешь, мне уже давно не снились подобные сны, очень давно. Сам понимаешь, почему. Я даже не помню, когда в последний раз... Ну, ты понял. — Понимаю. Да и в нашем положении тяжело найти время, чтобы немного расслабиться. (И откуда я это знаю?) — И прежде чем Немо осознал что предлагает этому невинному мальчику, произнёс, — помочь? Ой. Парень напрягся и активно замахал руками в примирительном жесте, явно смутившись собственного высказывания. — Т-ты не подумай ничего плохого, правда! У меня нет никаких дурных намерений. Просто... Я понимаю, что из этой ситуации больше никак не выйти, а ждать... Ну, в этом мало приятного. Элиас опустил голову и еле слышно, на выдохе, прошептал: — Да. — Чего? — Не расслышал рыжеволосый. Он наклонился ближе и оперся рукой о колено парня, ощутив, как вздрогнул его собеседник от прикосновения. Его визави потупил взгляд и, уцепившись за рукав чужой рубашки, также тихо произнёс лишь одно слово. «Помоги» — Хорошо, — Немо сглотнул. — Можешь, пожалуйста, немного отодвинуться от стены, чтобы я мог сесть за тобой? Элиас, казалось, поднял голову и посмотрел на товарища. Он растерялся и снова начал смущаться, что было заметно по бегающим глазам. — Не мог бы ты... Отвернуться? — Но ведь... — Всё равно! Юноша покорился и принялся таранить взглядом стену, пока тот принимал удобное для себя положение. Немо хоть и не помнит ничего, но твёрдо уверен: едва ли жизнь готовила его к тому, что он будет дрочить своему товарищу по отряду. Что ж, видимо она решила, что сейчас самое время подкинуть ему это в качестве... Подготовки? К чему? Знать, если честно, не хотелось. — Всё. Он развернулся. Парень своего положения не поменял, однако от стены всё же отодвинулся. Аккуратно обойдя Элиаса, он сел сзади, облокотившись о стену и вытянув ноги вдоль чужих согнутых. Юноша опёрся подбородком о плечо сидящего и тихо попросил: — Раздвинь ноги. Уши солдата горели. Будучи слепым, этот светловолосый мальчик научился воспринимать мир осязанием, кожей, а потому такое близкое соприкосновение с телом другого человека откликалось мириадами чувственных импульсов в его собственном. Мерное дыхание у щеки вызывало приятные мурашки. Слишком много тактильного контакта. Слишком. Элиас сжался всем телом, на что получил тяжелый вздох (и не менее тяжелый взгляд) у себя над ухом. Со словами: — Всё нормально. Немо резко раздвинул чужие колени открывая вид на стоящий член, сочившийся естественной смазкой. Парень охнул от неожиданности в его руках. Он буквально почувствовал, как шестерёнки механического сердца у него в груди ускорили свой темп, когда ладонь солдата, сидевшего сзади, уверенным движением провела по стволу до основания, размазывая предэякулят, до упора оттянув крайнюю плоть. Тот сосредоточенно, даже в какой-то степени заворожённо, следил за реакцией дрожащего от возбуждения юноши, что всем телом откликался на такие желанные касания. Постепенно увеличивая темп, Немо свободной рукой потянулся к пуговицам ночной рубашки Элиаса. Нащупал первую, вторую... Расстёгнуты. Летние ночи мира, в котором тот очнулся без воспоминаний, порой были удушающе жаркими, но, дабы не нарушать дисциплину, никто не стремился оголять даже руки, скрытые за плотной тканью одежды. Что ж, ему же проще – на две пуговицы меньше. Он скользнул дальше, ловко вытаскивая оставшиеся из петель и открывая доступ к худощавому, но подтянутому телу. — Ч-что ты делаешь? — Произнёс светловолосый на выдохе, когда чужая прохладная рука прошлась по разгорячённой коже впалого живота, поднимаясь выше к груди, мягко поглаживая. — Ты слишком напряжён. Расслабься и получай удовольствие, — и в подтверждение своих слов сжал сосок между пальцами. Элиас шумно втянул воздух, слегка прогнувшись в спине, тем самым лишь сильнее прижавшись к телу сзади него. Немо был рад, что его не могли видеть. Голос парня был уверенный и настойчивый, чего нельзя было сказать о его лице – на нём отчетливо прочитывался стыд. Какие же противоречивые эмоции он испытывал... С одной стороны, он получал какое-то извращённое удовольствие от происходящего. Сам факт, что своими действиями он способен довести кого-то до подрагивающих конечностей и тихих полустонов вперемешку со сбивчивым дыханием, льстил ему и всё больше развязывал руки, что двигались на автомате, словно не в первый раз проделывая все эти махинации с чужим телом. С другой стороны — с кем он это проделывал. Казалось, будто солдат лишает его невинности, а не просто дрочит ему — слишком уж чист казался в его глазах этот белоснежный мальчик, которого тот покрывал грязной, всепоглощающей скверной, каждым своим касанием всё отдаляя образ самодостаточного и сосредоточенного юноши и приближая этот, другой, что предстал перед ним прямо сейчас – открытый, беспомощный, желанный... Нет... От осознания парень широко раскрыл глаза и прекратил движения рук, замерев. О чём он, чёрт возьми, только что подумал? Это же Элиас! Нельзя думать о нём... Так. Это неправильно. Вот почему Немо сначала говорит, а лишь потом думает? К тому же, идти на попятную бессмысленно: он чувствовал, что в паху заныло от сладкого возбуждения, а парень в его руках нетерпеливо толкнулся в руку в попытке получить желанное трение. — Немо? — Светловолосый в опасной близости повернул своё лицо к юноше. — Пожалуйста, продолжай, — жалобно попросил он. Дважды повторять не пришлось: все сомнения пропали из головы, как только солдат услышал голос художника. Вот они: здесь и сейчас, а о последствиях можно будет подумать и позже. Самобичевание, вероятно, откладывается на вторую половину ночи. Он продолжил прерванные действия, интенсивнее работая одной рукой между ног парня, второй слегка оттягивая и прищипывая соски, изредка останавливаясь для нежных поглаживаний горячего тела. Прильнув к тонкой белой шее, начал покрывать её поцелуями, слегка втягивая кожу, отчего та темнела под его губами. Это возымело невероятный эффект: Элиас дёрнулся и, сам того от себя не ожидая, простонал уже в голос, после чего стыдливо прикрыл рот кистью руки и повернул голову в противоположную от лица Немо сторону, тем самым открывая ещё большее пространство для чужих меток. — Убери, в этом нет необходимости, — в полголоса проговорил рыжеволосый, оторвавшись от шеи, на которой теперь виднелись, словно синяки, засосы. Вопрос о том, почему эти метки так скоро стали тёмными, застрял где-то на периферии сознания, не прозвучав. — Твои стоны не настолько громкие, их никто не услышит. С этими словами он слегка прикусил мочку уха, явно собираясь использовать все средства сладкой муки, которые ему были доступны. Элиас промычал что-то нечленораздельное, пряча свой дрожащий голос в запястье, однако, через пару секунд после, всё же убрал ладонь от лица. — Их слышишь ты. Немо опёрся о плечо друга. Его волосы касались чужой шеи, вызывая очередной табун мурашек, разбегавшихся по телу. Он замедлил движения, неторопливо оглаживая эрегированный орган, уделяя большое внимание головке. Протяжный, жалобный стон не заставил себя долго ждать. — И что с того? — Не хочу, чтобы ты видел меня... таким. — Как-то поздно ты спохватился, — парень закатил глаза. — Ты – есть ты, и важно не то, каким я тебя вижу, а то, каким чувствую. Сам же говорил мне нечто подобное. — Парень переместил ладонь с груди, нежно огладив горящую щеку художника и заправив локон длинной чёлки за ухо. — Я не изменю своего мнения о тебе ни в худшую, ни в лучшую сторону после этой ситуации, так что не заморачивайся над этим. Элиас не ответил: солдат различил лишь рваный вдох. Что ж, молчание – знак согласия. Собственное возбуждение уже давно мешало думать адекватно, поэтому он прижался всем телом и слегка потерся, шумно выдохнув. — Немо, ты... Рыжеволосый не дал ему договорить: он резко сжал член у головки, заставляя сидящего болезненно простонать и согнуться, а затем взял такой темп, что Элиас уже не мог думать о том, слышно его или нет. Эти касания по телу и напряжение в паху выбили все мысли из его головы, оставляя только одну: получить как можно больше, больше ощущений. Прикосновений, языка на горячей коже, тяжелого дыхания над ухом и трения о руку, что доставляла столько удовольствия. Воздуха не хватало. Было очень жарко. Он стонал и выгибался и, наверное, впервые в жизни чувствовал себя так хорошо. Через пару минут парень в руках Немо затрясся и, прогибаясь в спине и поджимая пальцы на ногах, излился тому в руку с таким громким и откровенно пошлым стоном, что казалось, юноша и сам был готов кончить от этого звука без каких-либо дополнительных движений. Элиас обмяк в его руках, все мышцы расслабились, уступая место всепоглощающему чувству удовлетворения. Он сидел, восстанавливая дыхание, пока солдат без какой-либо брезгливости вытер чужое семя о собственную штанину, будто это было совершенно обычное действие. Какое-то время они продолжали сидеть молча, пока белоснежная макушка не повернулась и не нарушила тишину: — Сзади мне в поясницу упирается... — Молчи, — Немо спрятал лицо в изгибе чужой шеи, обняв сидящего за торс. — Пожалуйста... Давай посидим так ещё какое-то время. Мне... Нужно успокоиться. — Хорошо, — юноша отвернулся, а затем еле слышно добавил, — спасибо. Дальнейшие события мальчик без имени помнит плохо. Помнит лишь, что через какое-то время Элиас поднялся на затёкших ногах, поправил одежду и, кинув невидящий взгляд на сидящего парня, стремительно покинул склад. Солдат уронил голову в ладони. Ему ещё предстояло справиться с собственным возбуждением, зайти в кастелянную за чистым бельём и обдумать всё произошедшее. Видимо, для него эта ночь только начинается.