* * *
За весь прошедший день Лора позвонила Коннору больше десяти раз, и каждый раз была вынуждена слушать протяжные унылые гудки. Её повышенная тревожность, которую андроиду удалось усыпить своими заботой и любовью, вернулась и захватила всю женскую суть. Лора просто не способна была не думать о том, что с восьмисотым могло произойти за это время: на работе она услышала о случае в парке, узнала, что Рейчел стала жертвой убийцы из дела «828». Сотруднице ФБР нетрудно было догадаться, что Коннор вспомнит о Ричарде. Сейчас облик этого сухого вытянутого существа, чьи мышцы мысленно представлялись сжатым несокрушимым металлом, существа с жестоким животным взглядом, не покидал воображение женщины. В голову то и дело приходили мысли, что восьмисотый встретится с ним один на один, и Ричард просто сомнёт его, изничтожит. После всякой такой мысли Валентайн ощущала дрожь во всём теле. Она хотела помочь любимому, но не знала как, а безмолвное ожидание в обнимку с пушистым Дизелем сводило с ума. Она многое успела переделать за вечер: убралась дома, вышла на пробежку, приготовила ужин, накормила Дизеля, позвонила Бартли и поговорила с ним, посидела над последним своим делом в федеральном бюро. Но ничто из этого не могло отвлечь её от мыслей об андроиде. Единственное, что ей оставалось, это молить о нём Бога и надеяться, что всё обойдётся. Когда же посреди ночи она услышала щелчок замка, её сердце радостно затрепетало. Она боялась, что лёгкие просто не выдержат силы того душевного порыва, что произошёл с ней в секунду. Она поднялась с дивана, усыпанного множеством книг, которыми она пыталась занять себя, и поскорее прошла в прихожую навстречу восьмисотому. Они нежно обнялись. Не было необходимости объяснять Коннору, как сильно она переживала. В её глазах он прочёл чувства, для которых не было слов ни в одном языке мира. Однако в его прикосновениях была неизвестная женщине сдержанность. С тех пор, как они подарили себя друг другу, вся сдержанность и скупость на ласку изгладились из обращения обоих. В этом больше не было смысла, поскольку они знали свои души целиком и не боялись порывистости. Но в тёмных глазах была отстранённость, и Лоре стало не по себе от холода этой отстранённости. — Что-то не так, Конни? — совсем мягко протянула она и прогладила его щёку тёплой ладонью. — Поговорим об этом позже, ладно? Мне нужно закончить с работой, — чуть жёстче, чем нужно было, ответил андроид. Он уловил неправильный тон своих слов и тут же добавил гораздо нежнее: — Я рад тебя видеть, рад, что с тобой всё хорошо, я думал о тебе. — Я тоже о тебе думала, — иногда женщина испытывала вину за излишнюю свою чувствительность и нежность. Сложно было сделать с этим хоть что-нибудь, потому что она слишком сильно любила восьмисотого. Но вместе с тем она понимала, что порой её чувство и её привязанность мешают ему заниматься работой, мешают думать и превращаться в бесчувственную машину, живущую одними лишь миссиями. Она отстранилась и потупила взгляд. — Боялась, что с тобой что-нибудь случится... Ты знаешь, я бы сошла с ума, если бы такое действительно произошло. «Я бы сошла с ума», — мысленно повторил за ней андроид, — «Я, я, я»... Он давно уже смирился с мыслью, что она личность довольно эгоистичная, что ей, как и большинству людей, тяжело не думать о себе, что самым страшным злом она видит зло для себя. Ни для него, ни для людей вокруг, ни для близких – для себя. В глубине сознания он знал, что её родные погибли именно по этой причине. Не потому что столкнулись с Гринами, нет. Они погибли из-за её собственного эгоизма, из-за того, что она не способна была переступить через оскорбленное своё «Я», чтобы стерпеть запреты отца, не способна была противостоять злости и обиде, не способна была бороться с гордыней, охватившей её, чтобы попросту позвонить и поговорить с любимыми родителями. Она всегда думала о себе, о своём благе. Судьба наказала её за это. Судьба отняла у неё всё счастье, чтобы она поняла цену этого «Я». Но поняла ли она? О нём ли она беспокоилась всё это время или о своём самочувствии? Что больше её тревожило: угроза его жизни или близость её разума с сумасшествием? Он не мог дать ответа, не мог знать наверняка. Наверняка. Стоило забыть об этом слове раз и навсегда. В мире нет ничего однозначного. Ничего невозможно знать наверняка, и он, Коннор, всегда будет пребывать в нерешительности. Нужно принять это. Нужно научиться брать ответственность и делать выбор. Нет больше однозначного добра или однозначного зла. Есть он и его решения. — Я люблю тебя, встретимся наверху, хорошо? — какой бы эгоистичной она не была, он любил её. В памяти сохранилось то, за что он её любил, и ведь там не было ни слова об альтруизме. Он с самого начала знал её такой, и это не помешало ему обнаружить прекрасные её черты, найти лучшее, светлое в её душе. Пускай она не способна думать о других в той же мере, что и он, она любит его всем сердцем и – он преданно в это верил – многим бы пожертвовала ради него. — Конечно, — Лора кротко улыбнулась и притронулась ладонями к его груди. — Я тоже очень тебя люблю. Лора закрылась в душевой, готовясь ко сну, а Коннор засел в своём кабинете. Следовало упорядочить все свои мысли, чтобы они не всплывали в его голове так внезапно и не тревожили ночью. Он знает, кто убийца. Знает, что Киберлайф были об этом осведомлены и что эта осведомленность налагает на них уголовную ответственность. Знает, что Ричард не имеет никакого отношения ни к убийствам из дела «828», ни к смерти Эмми Марстон, и что последняя стала жертвой компании. Есть девиантный RK-1000 (иначе было сложно трактовать подсказку Камски, да и собственные доводы казались Коннору убедительными) и есть Киберлайф, за которыми, вероятно, бесчисленное количество подобных преступлений. Есть он, Коннор, до сих пор не уверенный в независимости своей системы от куратора Аманды, и есть убийство Эмми Марстон, которое он совершил как раз по указке Аманды. Это обстоятельство ставит под угрозу Лору, но поскольку угроза неоднозначна и маловероятна, ей нужно дать право выбора, чтобы она сама решила – остаться или уйти, но для начала требуется рассказать ей обо всём, что он узнал за этот день и что ему рассказал Ричард. Есть два дня на расследование, которое капитан Фаулер собирался передать ФБР. Есть лейтенант Андерсон, рискующий своим авторитетом и работой. Есть приказ от Киберлайф о необходимости изловить и уничтожить девятисотого, Ричарда, который представляет угрозу репутации компании и хранит в себе воспоминания об одном из их преступлений. Коннор закрыл глаза двумя пальцами и сосредоточился на представившимся в цифровом сознании списке. В пустоте искусственного разума этот список походил на меню файлов на самом простом мониторе компьютера, и восьмисотый почти ощущал себя в этом беззвучном и безжизненном пространстве, где только он и его размышления. Приоритет. Каков приоритет? Само собой он любил близких людей, любил Хэнка и Лору и от всего сердца желал им добра, но по природе своей просто не мог не думать масштабно. Он просчитывал бесчисленное количество ходов. Как в шахматах подбирал нужную комбинацию и, сталкиваясь с неудачей, начинал всё заново, изменяя лишь один ход. Но на просчёт всех вариаций ушла бы вечность, он прекрасно понимал это, но вместе с тем никак не хотел принимать окончательности того выбора, что он сделал ещё задолго до всех этих событий. Здесь, в его разуме, не было чувств, не было эмоций и ощущений, только прежний он. Машина и убеждения. Он должен уничтожить Киберлайф. Должен уничтожить их любым возможным способом. Он должен собрать на них компромат, воспользоваться воспоминаниями Ричарда и передать весь обнаруженный материал ФБР. Почему ФБР? Да потому что они давно уже точат зуб на компанию – по указаниям ли сверху или по воле одной из ведущих партий – неважно, главное, что они найдут применение этим данным и разрушат Киберлайф изнутри. Он сможет передать все доказательства Лоре, чтобы она присвоила работу себе и у руководства не возникло вопросов о достоверности источника. Да, так он и сделает, он будет искать информацию о компании и заодно помогать Ричарду в поиске RK-1000. Можно ли поступить иначе? Нет, нельзя. Выбирая между жизнями двух дорогих людей и жизнями сотен тысяч, ежедневно подвергающихся насилию со стороны компании и девиантных машин, сумасшествия которых никто так и не смог остановить, Коннор не сомневался. Лейтенант Андерсон непременно найдет себе другую работу, Лора выдержит долгую разлуку и свою тревожность, но вот потенциальные жертвы тысячного и других девиантов – нет. Их нельзя бросать на произвол судьбы, нельзя уйти сейчас, когда он нужен людям, когда он может помочь. Он может помочь, а значит, он должен помочь. Лора, обычно читающая перед сном, сейчас лежала в кровати и глядела в потолок, испытывая совсем непривычные и странные оттого ощущения. Казалось, что тело её стало волнами тревожной реки, и что вся она не имеет ни формы, ни цвета, ни сущности. Она только движение, и это движение вызывает страх. Но чего она боялась? Могла ли она объяснить себе словами? Ей только представлялось, как над их с Коннором мирной жизнью нависла угрюмая тяжёлая туча, которой не суждено было рассеяться. Она искала ответы в себе: что она могла сделать неправильно? Чего она не углядела? Что проскользнуло мимо неё и осталось незамеченным? Что пошатнуло их душевную близость? Да, вероятно, именно это её так пугало, пугало то, что поселилось в нём после дня в департаменте. Она чувствовала, что в нём произошла перемена, что ему самому от этого тягостно, что горечь переполняет его в отдалённой части его доброй души, но что он отчаянно старается скрыть эту горечь от неё. — Коннор, скажи мне, что тебя так гнетёт? — наконец прошептала она, приподнимаясь на руке. Коннор сидел на краю кровати и наблюдал за летающими вокруг уличного фонаря мошками и бабочками. Как глупо было с их стороны кружить вокруг того, что способно было их сжечь, превратить в одну лишь пыль. А может, их привлекала эта неудержимая сила? Может, их влёк этот восхитительный белый свет, что тёк вечность и обдавал их жизненным теплом? Насколько абсурдным может быть попытка смертного существа, в чьём существовании нет смысла, приблизиться к совершенству прекрасной вечности? Насколько абсурдной была его попытка вырваться из тисков беспощадной судьбы, научившись любить человека? А теперь он медленно сгорал, чувствовал, как вечность, о которой он мечтал, уходит из-под ног, как дни утекают во мрак, как несокрушимая нить их близости растворяется под тяжестью его последнего выбора. Он уже ощущал себя призраком, уже знал, что он не жилец, уже смирился с мыслью, что не узнает этой сладостной вечности вновь. Он не мог смириться лишь с тем, что должен был потерять Лору. И вот её глубокий мелодичный голос подарил ему новые секунды жизни и новые надежды, а ведь это совершенно абсурдно! — Это я убил Эмми Марстон, Лора. Я видел воспоминания Ричарда, это был я. Киберлайф узнали про её эксперименты с новой программой и послали меня, — восьмисотый не оборачивался, но слухом улавливал дыхание и сердцебиение женщины. Наверняка она подумала о себе и о том, что теперь он представляет угрозу. Наверняка придумала сотни отговорок для того, чтобы на время уехать в Порт Хоуп или вернуться в мотель. Наверняка... Лора прислонилась грудью к его спине и положила голову ему на плечо. Каштановые ресницы дёрнулись, и её красивые светлые глаза медленно поднялись к лицу андроида. Была в них восхищающая сердце преданность, поразительная преданность, какой он ещё не видел в этом взоре. Сердце её не дрогнуло, кожа не похолодела, горячее дыхание ласкало шею. — Я думала об этом, — протянула она вполголоса. — Думала, что так оно и должно было случиться... Ты, твои принципы, твоя убежденность, подлость Киберлайф, Марстон, заигравшаяся в Бога. Тебе трудно будет это понять, я и сама не до конца понимаю, но люди обладают таким свойством... Мы как бы чувствуем дух нашего мира, чувствуем его колебания, должно быть, оттого можем предугадать события, не имеющие ещё связи с реальностью. В глубине души я знала, что это был ты, знала, что однажды ты столкнёшься с правдой, и боялась, что эта правда отстранит нас друг от друга, — женщина обняла живот восьмисотого и прижалась к нему посильнее. — Но мы же не дадим этой правде сокрушить нас? — ...И я знаю, что никакие воспоминания, пускай они и жуткие, не встанут на пути к вечному блаженству. Ты – моё вечное блаженство, — вспомнив своё письмо, прошептал в ответ Коннор и легонько прикоснулся губами к губам женщины. — Я машина, Лора, и я всегда буду заложником своего тела, всегда буду заложником своих создателей и своего долга. Я когда-нибудь сокрушу нас. Ни воспоминания, ни обстоятельства, это буду я, — он горестно усмехнулся и мотнул головой в сторону. Лора глубоко вздохнула, не дав слезам брызнуть из глаз. Она уткнулась носом в его шею и совсем слабо сказала: — Это будет когда-нибудь потом, а пока мы тут, я всё ещё хочу любить тебя и верить в то, что мы станем счастливы. — Знаешь, что я должен? — Не должен, — с обидой произнесла женщина и коснулась сверкающего в темноте спальни кольца на виске андроида. — Ты не должен, Коннор, слышишь? Киберлайф тебя предали, не станешь же ты служить им после этого? — Я никогда им и не служил, я служил людям. — Эти люди плюют в тебя на улице, Коннор, ты им не нужен, — Лора нахмурилась, был в её голосе по-прежнему детский протест. Должно быть, это странное, совсем нерациональное чувство сохранилось в её памяти, протянувшись из самого детства. Теперь, будучи взрослым человеком, она ощущала себя такой же беспомощной, такой же слабой и неспособной бороться с судьбой. — Но ты нужен мне, мне и лейтенанту Андерсону. Ты нужен нам живым, живым, понимаешь? Дело отдадут ФБР, наши с ним разберутся, а мы с тобой сможем... — Лора, дело не только в убийце, дело в компании. Убийц может быть сотня, тысяча – мы всех их отловим и пересажаем, заключим это маленькое зло в стенах тюрем, но мы не истребим этого зла, пока не уничтожим его источник. Источник девиации, преступности и множества тайных преступлений – Киберлайф. Власть знает об этом, в ФБР знают об этом, ты знаешь. Проблема всегда заключалась в отсутствии улик, а у меня есть эти улики. У меня есть доказательства их вины. И у меня будет их в десятки раз больше, если я продолжу искать. — Твои поиски приведут Киберлайф к нам! — Лора всплеснула руками, в глазах её сверкнул гневный огонёк. — Зло живёт в нашем мире уже много веков, Коннор, как ты не понимаешь, что твои подвиги не спасут человечество? Уничтожение Киберлайф не избавит нас от преступности, не избавит от боли и страданий. Мы платим за то, что сделали первые из нас и что делает каждый из нас по сей день. Неужели так трудно отказаться от своего идеализма ради меня? Ради нас? Коннор прикрыл глаза и сквозь сжатые зубы выпустил воздух из искусственных лёгких. Лоб рассекли две угрюмые складочки. — Зло не уничтожить целиком, но ведь мы в силах бороться с ним. Я живу именно для этого. Я был создан для этой борьбы, и пока моё сердце бьется, я буду верен своему предназначению. Валентайн вздрогнула и обняла себя руками, на глаза выступили слёзы. Она отвернулась к углу, где стояла подаренная им скрипка, в груди зияла удушающая пустота. — А что значу я в бесконечной строчке кода «верности»? — спросила она слабым, сошедшим на шёпот, голосом. Спросила не столько у андроида, сколько у себя самой, у своей безумной неразборчивой любви, у той необъяснимой привязанности, что она питала к андроиду. — Ты значишь всё. Всё для меня, — Коннор печально улыбнулся и коснулся её руки. — Я бы выбрал тебя, клянусь, что выбрал бы тебя, но я не могу так поступить, не могу бросить Ричарда, не могу оставить смерть Рейчел и других погибших незамеченными, не могу оставить мысли о своей причастности к убийству Эмми Марстон. Я никогда не смогу забыть о том зле, что Киберлайф причиняет городу ежедневно. Хочу, чтобы ты поняла меня правильно... чувствами я здесь, всегда буду здесь, с тобой, но разумом... — он окинул слёзы любимой снисходительным взглядом, погладил точёные пальцы, усыпанные веснушками и мелкими царапинками. — Значит, это неизбежно? — протянула Лора беспомощно. Андроид только кивнул. Она мотнула головой и постаралась стереть слёзы. Всё будет хорошо. Всё обязательно будет хорошо. Жизнь не так жестока, чтобы отнять его теперь, когда она, Лора Валентайн, научилась любить по-настоящему, научилась смиренности и великодушию. Теперь, когда она изо всех сил старалась думать не только лишь о себе, когда она представляла лица того бесконечного множества людей, которых спасёт безрассудный и такой же смелый поступок одного единственного андроида. Он вернётся к ней, непременно вернётся. Тогда они начнут всё заново, тогда наконец-то будут свободны. Его долг будет исполнен. Он забудет о своём предназначении и впустит в своё существование совсем иной смысл, наполнит свою жизнь человеческой сутью. — Покажи себя настоящего, — попросила вдруг Лора, когда их губы легонько соприкоснулись. — Нет, не стоит, тебе это покажется непривычным и пугающим, лучше, чтобы ты воспринимала меня как человека, — снова возразил ей восьмисотый. Он раскрыл перед собой ладонь и поглядел на неё с непередаваемым отторжением. Он многое бы отдал, чтобы стать человеком, многое бы отдал, чтобы стать свободным и равным ей. — Но ты не человек, — просто ответила женщина и стянула с андроида футболку, глаза её пробежались по забавным родинкам на теле восьмисотого, а руки погладили спину. — Я люблю тебя андроидом. Коннор посмотрел на неё как-то совсем печально, но ничего не сказал. Он устремил глаза к фонарному столбу и не двигался с места, пока светящийся и переливающийся драконьей чешуёй слой кожи не сошёл с головы, шеи, затем тела, рук и ног. Перед Лорой сидело уже совсем другое существо: белый и серый пластик были его основой, меж них прятались трубочки с тириумом, каждая в своём отдельном жёлобе. Пластик и металл. Ни тепла, ни души, только холодная безжизненная оболочка. Женщина рассматривала его не без волнения. Было во всём этом что-то противоестественное, что-то совсем из другого мира, что-то, что никак не подчинялось её природе. Она спрашивала себя: «Нравится ли мне то, что я вижу?» — но ответ всегда выходил один: «Нет». Но вместе с тем она чувствовала, что её влечёт к нему непреодолимо, что внутри этого бездушного пластика прячется её Коннор. Её любимый прекрасный Коннор, которого она считала семьёй. И она совсем не противилась этому влечению. Он был куда больше границ своего тела. Женская ладонь соприкоснулась с белой гладкой ладонью машины. Восьмисотый глядел на неё с восхищением – её душа была способна на гораздо более великие свершения. Она была куда добрее, куда сильнее того, что представляла себе Лора. Он понял это давно и в это самое мгновение пережил вновь. Подушечки его пальцев засверкали голубым светом, ладонь источала яркое синее свечение, чувствительность сенсоров в разы повысилась. Женщина обняла андроида так крепко, словно бы его могли отнять, и Коннор думал о том, как здорово обнимать её вот так, будучи собой, ощущая её гораздо яснее, гораздо ближе. Насколько глубоко она проникла в его мысли? Как много увидела в его глазах и что из этого сумела понять? Осознавала ли она до конца, на что он решился? Какой он сделал выбор? Знала ли она об ускользающем мире, в котором всё ещё теплилась их любовь? — Не хочу, чтобы ты уходил, — прошептала Лора, уткнувшаяся в грудь андроида, когда глаза её уже слипались, ведомые подступающим сном. — Не хочу, чтобы ты отдавал жизнь тем, кто никогда не сможет её оценить. Коннор укрыл её одеялом и обнял. — Я тоже не хочу, — совсем тихо признался он, когда женщина уснула.* * *
Волны желтоватого света от фонарного столба тянулись прямиком к земле и там разливались золотым озерцом ясности. В этом озерце стояла высокая и тонкая женская фигура, на плечах классическое весеннее пальто, на ногах – чёрные туфли на среднем каблучке, совсем простые, без малейшего намёка на вычурность. Светлые волосы собраны в очаровательную корзиночку на затылке, вдали сияет голубое кольцо искусственного глаза. Ричард щёлкнул зажигалкой перед лицом и подпалил кончик сигареты, дым сочился сквозь тёмные губы, худые длинные пальцы обхватили руль машины, стремясь избавить тело от непреодолимой тяги вскрикнуть. Издалека можно было смотреть на Клариссу, не рискуя причинить ей боль снова. Конечно, это было ничтожно по сравнению с былыми прикосновениями и близостью, но, по крайней мере, он мог быть уверен в том, что голоса и мрак не доберутся до неё. В конце концов это лучше, чем полное одиночество. Андроид уронил голову, взгляд запутался в педалях Доджа. Голову заполнил чужой шёпот. — Поиски подождут! — возразил он другим. — Я должен знать, что она в порядке... Нет! Я не хотел ей зла... Я защищался! — девятисотый отгрызнулся на кого-то сзади, салон машины был совершенно пуст. — Откуда мне было знать, что это она? Это было одно из видений... Не вам решать, сумасшедший я или нет! — он отмахнулся от невидимых призраков рукой и закрыл уши, чтобы больше не слышать скрежетания их голосов. Дверь машины хлопнула, андроид напрягся всем телом и мысленно приготовился защищаться, кто бы не влез в его машину без всякого спроса. — Тебе необязательно прятаться, — просто сказала Кларисса, занявшая соседнее с водительским место. Она расстегнула пальто, забрала у девятисотого сигарету и сделала глубокий вдох. — Самая настоящая гадость... Всё равно не понимаю, как это можно впускать в свои лёгкие, — она погасила сигарету и бросила её в специальный отсек. Ричард весь затрясся от нервного возбуждения, охватившего обезумевший разум. Его переполняла болезненная радость, радость, сравнимая с последним проблеском жизни в теле умирающего. В то же время горло сковали стыд и сожаление, на дно его тянули воспоминания о том, с какой силой хрупкое женское тело отлетело к стене и как сильно рябила щека. Теперь на не тронутой шрамами стороне лица развернулся большой синяк, след от его утреннего удара. Файнс быстро перехватила виноватый взгляд андроида. — Испортил единственную рабочую сторону, — она усмехнулась так легко, словно бы и не испытывала боли. — Очень больно? — дрогнувшим голосом спросил Ричард, он хотел протянуть ладонь к женской щеке, но тут же осекся и отдернул руку. Кларисса провела кончиками механических пальцев по тыльной стороне его сожжённой ладони и сама приложила её к своей щеке. — Нет, скоро пройдёт. Как ты? — окончание вопроса плавно перешло в шумный выдох, когда холодная кожа андроида соприкоснулась с женской щекой. — Испугался за тебя... Кларисса, я... Я не хотел... Я не видел тебя, всё застлала тьма, и я слышал шаги своей бывшей хозяйки, я думал, что она схватила меня за руку, чувствовал, что если не дам ей отпор, она снова подчинит меня себе... Они заключили друг друга в объятия. Кларисса зарыла пальцы в тёмные волосы андроида, утешительно поглаживала его голову и смотрела на него по-прежнему влюблёнными глазами. Ричард, обнимая девушку, возвращался в то чудное время, когда они отдыхали на пляже у залива Мэн. То прекрасное ощущение близости с семьёй, с людьми, которые преданно любят его и ценят, готовы заботиться о нем и сами нуждаются в его защите. Это прекрасное чувство нитями странного белого света проникало вглубь его сознания, переплеталось с красными искрами и успокаивало сокрытое внутри бешенство. Ради ощущения покоя и безопасности стоило жить, стоило жить ради этого восхитительного мира с самим собой, ради тишины и скромного тихого блаженства. — Когда ты рядом, голоса умолкают, — тихонько признался андроид. — Хочешь, я всегда буду рядом? — Кларисса нежно погладила его щёку, но на лице её вдруг выступило беспокойство. — Я отвезла детей к родителям, пусть пока побудут на расстоянии, не хочу, чтобы они пострадали из-за... Ведь тот убийца может выйти на нас, правда? — Как бы это не было тяжело признавать. Этот психопат знает обо мне, вероятно, знает и о тебе, поэтому... Будет лучше, если ты тоже уедешь на время, если хочешь, то можешь поехать в рыбацкий домик, или отель, я всё оплачу, — Ричард говорил о деньгах, чтобы убедить себя в контроле над ситуацией, чтобы внушить себе, что он имеет власть над временем и судьбой. — Нет, я останусь. Должно быть место, куда ты вернёшься после всего, — Кларисса отстранилась и сбросила с плеч пальто, её взгляд внимательно изучал приборные показатели и различные переключатели машины. — Есть у тебя красивая музыка? — Музыка? Кларисса, оставаться здесь очень рискованно, если он найдёт тебя... Я не хочу представлять, что будет, если он найдёт тебя, просто уезжай из Детройта, вернёшься, когда всё наладится, — Ричард вдруг встретился с ней взглядом и различил во всём её существе страх, неподдельный, леденящий душу ужас, которые она изо всех сил старалась скрыть и подавить. Кларисса очень боялась. Её обычную ничем не примечательную жизнь поколебали кошмарные события из иного мира, из мира опасностей, из мира жестокости и смерти. Её утонченная мягкая суть не была готова к подобному столкновению, вероятно, раньше такую жизнь она могла наблюдать лишь в кино. Да и что говорить? Она была обыкновенным человеком, работающим в аптеке, занимающимся стиркой, уборкой и готовкой, учащимся в институте на фармацевта, воспитывающим трёх маленьких племянников. Она даже входную дверь квартиры не закрывала, а он хотел, чтобы она сейчас же собрала вещи и уехала из Детройта. Таких, как она, называют «гражданскими». Это люди другого порядка, другого мышления, других взглядов, люди, не знающие, что такое настоящая работа и риск. Они не живут этим риском каждый день. Для них риск – это перебежать дорогу на красный в безлюдном районе. Андроид совсем не учёл её чувства, не подумал, как страшно ей может быть теперь, когда она знала об убийце и о том, что следующей жертвой он вполне мог выбрать её. И тем не менее... Она хотела остаться, чтобы ему, полицейскому андроиду и боевой машине, «было куда вернуться». Она, хрупкое живое существо, дрожащее от одной мысли об опасности. Ричард привлёк её к себе и услышал слёзы на своём плече, тело её тряслось. — Прости, прости, нужно было поговорить об этом, — несмотря на то, что момент, в общем-то, был довольно тяжёлым, девятисотый испытывал необыкновенную радость, поразительный подъём духа, на его губах возникла признательная улыбка. — Ты будешь в безопасности, я обещаю, что с тобой ничего не случится, с детьми тоже. Но ты должна уехать, хорошо? Я не смогу заниматься поисками убийцы, думая о тебе. Всё это не должно было тебя коснуться, Кларисса, в этом есть и моя вина... Я должен был быть осторожнее, должен был оградить нас от угрозы. — Меня так потрясли все эти перемены... Твоя бывшая девушка, такая жестокая смерть, визит этого Коннора, ваша перепалка, твоё поведение... А потом ты сбежал, и я осталась одна, из радио Лабро были слышны репортажи и... новости ужасные, репортёры предрекают много новых убийств, обвиняют полицию в бездействии, в городе какая-то суматоха, новые восстания против андроидов... Наверное, нервишки шалят, я никогда не поддавалась панике и истерикам, но мне так страшно, Ричард, — Кларисса вытерла слёзы и глубоко вздохнула, чтобы успокоиться. — Такое чувство, будто земля уходит из-под ног, будто всё рушится, знаешь? Девятисотый сдержанно кивнул. Кому, как не ему, знать, что из себя представляет это чувство? Уходящие надежды, разрушенные планы, померкшая жизнь – всё это он уже успел пережить в прошлом. В этом было и хорошее, теперь у него был опыт, и он знал – померкшая жизнь не её конец. Это только грозовая туча на голубом и чистом небе, которое распростерлось над рыбацким домиком у залива и ждёт их с Клариссой. В конце концов, отчаяние – только чувство, а всякое чувство имеет две стороны, и он, Ричард, в силах перевернуть и показать лучшую из двух этих сторон. — Больше всего я уверен в том, что разберусь с тем девиантом в два счёта. У сбоев и ошибок в моих программах есть одно прекрасное свойство – они дарят мне ни с чем не сравнимую силу. Так что даже если это, как убеждал меня Коннор, новая модель из нашей линейки, мои характеристики ничем этому гаду не уступят. Я уничтожу его, Кларисса, и вернусь к тебе, — девятисотый лучезарно улыбнулся, это успокоило Файнс, хотя оба они находились в состоянии особого нервного возбуждения, и нормальной беседы не сложилось. Андроид всё рассматривал её серебристое платье – оно было дешёвым и принадлежало её подруге. Это же платье она надевала, когда они ходили в театр. Впрочем, театр был на окраине и не отличался особо состоятельными зрителями, да и выступал там простенький состав актёров-любителей. — Я всё думала о домике... Давай оставим там всё, как есть? Не будем сносить и строить новый. Мы его почистим, покрасим, наполним своими вещами, и он станет нашим, — предложила она и включила станцию с лёгкими джазовыми мотивами. — Но почему? — андроид изумленно вскинул брови. — У нас может быть своя собственная спальня, у детей – комнаты, большая кухня, гостиная, всё, чего душа пожелает. А тот домик... он же совсем старый и простой, зимой там будет холодно, да и эти тесные комнатушки... — Я росла в семье школьного профессора. У нас никогда не было больших денег, а если и появлялись, то в первый же день разлетались на долги, отдавались родственникам или друзьям. И я ни о чём не жалею. Я живу в тесной маленькой квартире, хожу в простых дешевых вещах, ем обычную пищу. Благодаря этому я свободна от чужого мнения, свободна от собственной гордыни, от жадности и праздности. Нужно жить в достатке, а не в излишке, Ричард, только тогда получится сохранить человеческое лицо, — Кларисса смахнула с лица выправившуюся прядь волос и удивилась тому странному выражению, с которым на неё глядел Ричард. Женская рука успела ткнуть в кнопочку, опускающую кресло, когда любимые губы столкнулись с её собственными и обдали жаром. — Да и зачем нам спальня, если мы вполне справляемся без неё, — со смешком добавила Кларисса, обняв ногами талию андроида. — Я очень ценю, что ты рядом, Кларисса, — признался Ричард перед тем, как снять с девушки платье. На время разум забыл о мести. Он странствовал по бесконечному звёздному полотну, погружался в мировые океаны, как птица взмывал в воздух и поднимался до вершин древнейших из гор, а потом путался в ветвях лозы, и вот под его ногами простиралась свежая плодородная почва, и повсюду разносился запах винограда. Это всегда было захватывающе, в момент любви с ней, с очаровательной Файнс, он переживал полную свободу фантазии, и эта фантазия достигала апогея, когда он выплескивал энергию и та бурными волнами передавалась девушке. Он был свободен от работы, а у неё был выходной, они лежали в машине до самого утра и мирно беседовали о том, что их ждёт в будущем. В таких мгновениях, девятисотый знал, заключена вся его жизнь, весь её смысл, и он дышит этими чудесными мгновениями, ведь не всё потеряно, пока она ждёт его и любит.