* * *
С раннего утра Лора получила чрезвычайно важное сообщение от Коннора: девиант WB200, именуемый Рупертом Трэвисом, был обнаружен уличным рабочим. Маляром, который, по заявлению самого рабочего и очевидцев, работал над рядом оградительных столбиков, что тянулись вдоль дороги у побережья. Во время перекура он заметил выбегающих из заброшенного дома бездомных, кричавших что-то неразборчивое в полном ужасе. Они разбежались по разным скверам, как тараканы при свете. Рабочий, человек крайне простой и несуеверный, отправился прямиком к заброшенному дому, а там, на втором этаже обнаружил мёртвого человека – он думал, что это человек, потому что смотрел издалека. Вызвал полицейских, а уж патрульные по нескольким очевидным признакам установили «природу» и «личность» убитого. Потрескавшиеся стены, оставленные помещения, что когда-то должны были стать жилыми квартирами, повсюду взлетают крупные хлопья пыли. Из укромных тёплых местечек вылетают вечно сонные и до ужаса ленивые голуби, издавая своё странное урлыканье. На оконных рамах плесень и всяческая растительность, что под тёплыми лучами солнца оживает, привлекая к себе неприятную живность и бледных невзрачных бабочек. В полу дыры с высовывающимися прутьями арматуры. В воздухе и тепло, и пыль, и запах тревоги. По углам прожекторы, повсюду криминалисты собирают малейшие крупицы, что могли бы стать уликой. Тут же сотрудник полиции с фотоаппаратом в руках снимает отпечатки чьих-то ботинок. Андроиды PL бродят по этажам ровным маршем и ищут зацепки, и тут и там обрывки разных обсуждений. «Маньяк», – говорят одни. — «Вздор! Опять девианты»... — объявляют вторые. — «А наши-то андроиды, может, их и покрывают? А? Как вам такое?» — усмехаются третьи. И все об одном – кто убийца? Валентайн расторопно поднималась по лестнице, озабоченно рассматривая занятые мыслями о работе лица коллег. Наконец, заметила одинокий, недвижимый, ровный силуэт, что теперь всегда вызывал в её душе еле ощутимую радость. Коннор стоял прямо напротив свисающего с потолка тела девианта, туго перемотанного всем, что можно было найти на этажах недостроенного дома: облезлыми кабелями, проводами, лесками, пожарным шлангом. Шланг был перекинут через балку под потолком. Он целиком огибал тело Руперта, и лишь лицо девианта, обезображенное предсмертным выражением ужаса, было видно из этого страшного кокона. Восьмисотый смотрел на него хмуро, будто в лице убитого андроида пытался прочесть то, что произошло с ним накануне. Смотрел своими тёмными думающими глазами, проникая вглубь чего-то такого, чего сотрудница ФБР никогда бы не смогла понять. Она медленно подошла к коллеге и поравнялась с ним. — Блок памяти поврежден, суставы переломаны, корпус смят, биокомпоненты повреждены под внутренним давлением, — сухо произнёс Коннор, не отводя взгляда от девианта. — Шланг, как мышцы змеи, сдавил его, — тут же поддавшись своему богатому воображению, совсем тихо заметила молодая женщина. В её глазах не было страха, скорее любопытство, крайнее любопытство. Она внимательно рассматривала причудливый кокон – из него высовывались переломанные руки WB200, искореженные ноги, а по проводам стекал маленькими ручейками тириум, что со временем не оставлял и следа. — Нет, это подобие кокона, ведь это дело связано с «Белым мотыльком». Бабочка тутового шелкопряда в большинстве своём имеет именно белый цвет кокона, хотя она и не относится к мотылькам, она очень похожа. — Коннор, я знаю, я только сказала, на что это похоже, — Валентайн снисходительно улыбнулась его серьёзности, он казался ей забавным, когда не понимал чего-то и вдавался в долгие объяснения. — Понятно, — Коннор кивнул и нахмурился. — Зачем убийца делает это? В чём цель? — В голову приходят лишь признаки сумасшествия. Впрочем, у сумасшедшего тоже есть цели, есть задумки и идеи, он в каждое своё действие вкладывает смысл, только мы этого смысла не понимаем, — рассуждала Валентайн. — Он на шаг впереди, всегда на шаг впереди. Выбор жертвы, выбор дома, камеры, позднее время, принадлежность к «Белому мотыльку», осведомленность о проблемах Руперта с законом, пути отхода, расположение камер. А теперь ещё и это, — с удивительным недовольством сказал Коннор. — Лабиринты. Ведь он знал. Наверняка знал, что лишь мы с лейтенантом Андерсоном могли вспомнить о том дневнике. Он знает нас? Знает меня? Зачем он затеял эту странную игру? — его недовольство перешло в растерянность, в почти что отчаяние, осознание собственного бессилия. — Не думай об этом, Коннор. Самую большую ошибку мы допускаем, когда начинаем винить себя в обстоятельствах, что далеки от нас, что неподвластны нам, а уж тем более связывать себя с целями сумасшедшего, помешанного на пытках и странных аллегориях типа, — Валентайн поглядела на восьмисотого с сочувствием – он казался таким живым в этот момент... — Эй, голубки, долго ворковать будем? Или, может, немного поработаем? — фыркнул Гэвин, что вместе с другим полицейским допрашивал перепуганных бездомных, которых удалось найти по разным закоулкам, недалеко от этого дома. — Валентайн, какого чёрта возишься с ушлепком? Займись тем рабочим, что вызвал патруль, он на улице сейчас. Валентайн обернулась и хотела было что-то сказать, как вдруг её речь прервал механизированный и прерывчатый голос девианта, чей посиневший, залитый тириумом рот зашевелился в искажённых, жутких движениях. Мертвые глаза стали двигаться из стороны в сторону. Он мерзко захрипел. — Мы странствуем между мирами, гонимые белым мотыльком, — прозвучало из его сдавленного тела, когда Коннор коснулся его руки. Глаза Руперта как старые лампочки издали треск и лопнули – белые искры, как брызги воды, полетели в разные стороны. Сотрудница ФБР быстро отпрянула – сердце её дрогнуло, но внешне она осталась невозмутима и только с осторожностью смотрела то на кокон с девиантом, то на удивленного произошедшим Коннора. Восьмисотый мотнул головой, взгляды всех присутствующих сосредоточились на нём, как если бы он один был разрешением всех мировых загадок, что когда-либо тревожили человечество. — Это всё, конечно, чёрт бы вас побрал, как интересно, но давайте работать, а? — закатив глаза, наконец сказал Рид и щёлкнул пальцами перед перепуганными лицами бездомных. — Слышьте, я тут с вами весь день пыль нюхать не собираюсь. От вас кошками воняет, а у меня на кошек аллергия, уяснили? Так что рот прикрыли и открыли его для того, чтобы обьяснить, почему пришли сюда, во сколько и не видели ли кого здесь, — он сделал паузу. — Ну, Ричард, если и сегодня мне нельзя будет покурить, я за себя не ручаюсь, — раздражённо прошипел он сквозь зубы. Валентайн бросила к детективу Риду скептический взгляд, в нём было то мрачное и холодное, что явилось андроиду в первый день их встречи и что так пугало окружающих в этой женщине. — Ты в порядке? — совсем тихо спросила сотрудница ФБР. — В полном, — коротко ответил Коннор. — Думаю, вам лучше пойти поговорить с мистером Шо (рабочий маляр, что обнаружил тело), а то детектив Рид... — Что он сделает? Напишет жалобу? Обратится к Фаулеру? — Валентайн наигранно усмехнулась. — Забудем о нём, допросить Шо могут и патрульные, я хочу осмотреться, — с еле прослеживающимся азартом в голосе проговорила она. У неё было чудесное настроение: прошлой ночью у них с Коннором завязался разговор о книгах, и она ещё больше оживилась и почувствовала себя даже в какой-то мере довольной. Даже ночь в мотеле не сделала тусклыми её впечатления о той долгой и чувственной беседы, когда она могла вдоволь наговорится о любимых писателях и книгах, о мыслях и тех эпохах, в которых эти мысли процветали. Коннор даже улыбнулся такой её непривычной энергичности. Раньше она очень боялась не угодить начальству, держалась за место и работала каждую секунду свободного времени. Теперь же всё выглядело куда лучше, она, казалось, возвращалась к облику здорового и цветущего человека, к образу женщины, в конце концов. В бирюзовых или, быть может, зелено-голубых глазах теплилась бесконечная мечтательность, поэтичное, яркое воображение. То изменение, что Коннор, подсобив ей с деньгами, увидел однажды ночью, сейчас становилось её истинным обликом. Работа шла, кипела, десяток внимательных глаз бороздили бетонный пол в поисках чего-нибудь примечательного. Но, увы, убийца вновь оставался неуловим. Бездомные пришли лишь ранним утром, когда маляр Шо начал красить ограничительные столбики, а затем сразу же выскочили из здания, что подтверждал маляр и камеры видеонаблюдения в тех переулках, куда эти несчастные бежали. В доме, само собой, камер не было, с сообщениями о подозрительных личностях в этом районе в полицейские участки никто не обращался. И снова тупик.* * *
К концу марта была назначена похоронная церемония для пятерых полицейских, что пали почти геройской смертью в ожесточенном бою на старой фабрике в западном Детройте. Похоронная процессия началась с движения нескольких машин к одному из детройтских кладбищ, машины сопровождали сотрудники дорожного патруля на мотоциклах с приглушённым сиянием двухцветных мигалок, всё это, конечно, под трагичную мелодию старинных волынок, что стали неотъемлемой частью церемонии. Кладбище было спокойным, по-своему печальным местом. Между белых мраморных плит росли цветущие деревья, вокруг которых порхали белые и золотистые бабочки. Короткая зелёная трава мирно покачивалась в такт порывам легкого весеннего ветерка. Вслед за процессией следовали священнослужители, родственники и друзья погибших, их коллеги. Когда с захоронением было покончено все разбрелись по группам, обсуждали случившееся и погибших, вспоминали прекрасные моменты их жизни. У Коннора для таких случаев всегда был прибережен чёрный костюм и ботинки, хотя и на этом его пиджаке еле заметными буквами было выведено «Киберлайф» и номер модели. Лейтенанта Андерсона не было, он не мог покинуть больницу даже в такой день, а потому Коннор стоял неподалёку от могил коллег в полном одиночестве, стараясь отыскать глазами мисс Валентайн. Женщина была в строгом чёрном платье до колен и чёрных туфлях на среднем каблуке. Её удивительно длинные волосы были разложены на боковой пробор и собраны аккуратным узлом ниже макушки. Глаза, подведённые чёрным, стали ещё более выразительными, они всё больше напоминали восьмисотому цвет графического ядра. Валентайн выражала соболезнования родственникам погибших – речь у неё была приятная и размеренная. Подбирать слова она всегда умела и отозвалась о своих коллегах с достоинством, тем самым выразив своё уважение и сожаления о случившемся. Затем она отошла, встала под раскидистыми ветвями платана и отвела печальный взгляд в сторону. Но куда бы она не смотрела, всюду были белые мраморные плиты, и это до ужаса пугало её. Это навевало воспоминания о её личной трагедии, и ей становилось всё хуже, всё тяжелее на душе, но деться от этого чувства было некуда – везде слёзы и чёрные одеяния. Коннор медленно прошёл по газону прямо к ней. Заметив андроида, женщина быстро заморгала, чтобы поскорее избавиться от застывших в глазах слёз. Её грудь с трудом вздымалась и опускалась, руки дрожали. Она нервно крутила бледными пальцами чёрный клач. — Вам нехорошо? — настороженно уточнил восьмисотый, заметив её волнение. — Как думаешь, можно ли уйти? Правильно ли это будет? Мне ужасно на душе, я не могу больше тут находиться... — совсем тихо проговорила она, опустив виноватый взгляд к земле. — Что же, моё присутствие здесь может разве что злить близких погибших. Хотите, я сопровожу вас? — также вполголоса предложил Коннор, затянув чёрный галстук совсем туго. — Да, пожалуйста, — признательно ответила Валентайн. Они спокойным мерным шагом стали отдаляться от кладбища, вышли по аллее на свободные улицы и забрели в закрытый с трёх сторон дворик, где под окнами невысоких домов стояла одинокая лавочка, окружённая скромными клумбами – должно быть, прихотью какой-нибудь милой старушки. — Я слышала, что в департаменте вот-вот начнут проверку сотрудников на источник утечки данных о нашей поездке к резиденции блэкуотерских... — сотрудница ФБР мягко опустила руки на колени и правильно подогнула ноги – по этикету. — Да, капитан Фаулер распорядился, всё строго, — Коннор тяжело вздохнул. — Меня уже протестировали дважды в Киберлайф и подали отчёт на стол капитана. Я видел, что и Ричард положил отчёт на стол, а это значит, что мы с вами насчёт него ошиблись. Он не девиант, раз компания диагностирует его. Валентайн задержала потерянный взгляд на солнечных бликах, скачущих по стене дома. — Они скоро и до меня доберутся, — дрогнувшим голосом вдруг сказала она. — Ты, пожалуйста, если что-то узнаешь о моей прошлой жизни, — она отвернулась. — Не верь сплетням, прошу. Восьмисотый изумился её печальному виду и ощутил, как что-то в груди сжимается и ёрзает. Как будто что-то чужое, что-то чужеродное рвётся изнутри, когда он слышит тревогу в её голосе. Как он может поверить в какие-то там сплетни о таком хорошем человеке, как она? Она его добрый друг – он уже находил эту мысль в своём сознании, а потому уже был предан ей всем своим существом. — Я бы никогда не допустил плохой мысли о вас, — бархатным голосом заявил он. Валентайн взглянула в его простодушные, честные и открытые глаза, тотчас разуверившись во всяком подозрении, во всякой тревоге – нет, он не врёт, он действительно не воспримет ничего из того, что, возможно, о ней станут говорить в департаменте после проверки. Её это очень успокоило. Главное, чтобы один единственный её друг оставался рядом. Молодая женщина всё смотрела на него и не находила, что сказать. Она боялась рассказывать о себе и боялась привязаться к нему, но чувствовала, что одно – необходимо, а другое – неизбежно. Она впервые подумала, что ей не надо стесняться своего жилища перед ним, перед другом, и попросила пройтись вместе до улицы Черчилль, где возвышалась груда контейнеров «Индиго». Пока они направлялись к Черчилль-стрит, молодая женщина размышляла: смог ли бы Коннор понять её, если бы она вдруг рассказала о своём прошлом? Смог ли бы он проявить сочувствие? Да нет, он ведь не способен на эмпатию, это всем известно, да и он сам об этом неоднократно упоминал. Но до сих пор он прекрасно обращался с ней и без способности к эмпатии, так чем он её заменяет? Как сострадает машина? — Как на тебе сказывается отсутствие эмпатии? — поинтересовалась она, аккуратно переставляя красивые ноги и отстукивая каблучком по тротуару. — Я не испытываю ни к кому жалость. Людям свойственно жалеть друг друга, сопереживать, пытаться утешить, а я не способен, понимаете? Это сложно обьяснить, но в то же время, у меня имеется осознание, что вам плохо. Я вижу это по состоянию здоровья, нервного состояния и эмоциональной стабильности. В этом случае, я понимаю, что вам плохо, и в моей программе возникает задача помочь вам. И пока я эту задачу не выполню, я не оставлю попыток. В момент помощи я не буду проявлять ни эмпатии, ни жалости. Это происходит одновременно и по моей воле, и не по моей: все задачи, связанные с установлением личностных взаимоотношений с людьми, остаются под моим контролем и требуют моего одобрения. Если я не посчитаю нужным или, как люди выражаются, «не захочу» помогать человеку в психологическом, эмоциональном плане, я могу отказать программе в задаче. Этот выбор остаётся за мной. — Но почему бы твоим создателям не сделать тебя... более чувствительным? Коннор улыбнулся. — Я охотник на девиантов, мисс Валентайн, а не психолог. Среди моих обязанностей есть убийство. В случае работы в департаменте — и человека в том числе. Если бы я был чрезмерно чувствителен или был хоть немного сочувственнее к людям, мои приоритеты могли бы сместиться, а я должен убить андроида или человека, если те представляют опасность для других людей. — Коннор покрепче затянул галстук. — А почему вас, собственно, это заинтересовало? — Потому что... Мне казалось, будто... Это всё глупости, я знаю, но почему тогда ты пытаешься помочь мне? Я не понимаю тебя, Коннор, тебе, мягко говоря, не должно быть дела до моих проблем, ведь это не касается работы, а я не подозреваемая, не участница дела... Я... Я не знаю, для чего тебе это, — Валентайн растерянно подняла на андроида взгляд.— И я не то, что бы хочу знать причину, ведь ты объяснил, что программа даёт тебе команды. Я не понимаю, почему ты эту команду одобрил, почему не отклонил? Коннор простодушно улыбнулся. Что он мог ответить? В его сознании образ мисс Валентайн давно уже вышел за границы привычных ему цифр, привычных определений и классификаций. Он не мог подобрать нужную последовательность чисел, чтобы охарактеризовать её хотя бы с одной из сторон её личности. Вроде бы обычный человек, простая внешность, всё как у всех в общем. Но всё же она другая. Всё же выбивается из привычной жизни, выбивается из однообразного течения времени. Да и не хотелось больше присваивать ей номера, числа, формулы... Она скорее пространство, нежели предмет в нём, она как что-то необъятное, не поддающееся исследованию и хоть какому-то пониманию. Она, как целый мир со своими законами, своими порядками, своим смыслом. — Так нужно. Я думаю, так было нужно мне и вам, — признался он и посмотрел на неё с необыкновенной теплотой. Валентайн стало отрадно на душе, рядом с ним было так тихо... Они дошли до мотеля и там расстались. Коннор вернулся на 18-ю улицу, в свой пустующий серый дом, и сразу сел за работу, чтобы отвлечься от мыслей о берилловых глазах. Что-то переменилось в нём, что-то заполняло разум, привыкший лишь к сухим фактам и цифрам, что-то заставляло стремиться к большему, к совершенному, к идеалу.