Перед ней дом.
Оборвавшаяся сигнальная лента вьётся у ног. Взгляды соседей.
«Она знает?»
«Он решил сказать ей всё при встрече»
«Она должна была узнать первой»
Он. Его имя. Его лицо и глаза. Объятие.
«Всё будет хорошо. Я рядом»
Да. Этого и нужно бояться.
Внезапно жуткая психиатрическая лечебница, невнятная беседа с врачом, взгляд сквозь маленькое окошко, а там... её родная душа, что медленно гибла всё это время.
«Ты станешь моей?»
Бездумное согласие, что было прихотью её отчаяния, алтарь, венчание и... жизнь в большом особняке на конце улицы.
А затем всё погружалось в ночь, перед глазами Лоры всплывали смутные силуэты, лица любимых, и всё в огне... Она просыпалась в поту и бесшумно рыдала, зажимая рот рукой, чтобы не потревожить соседей.
Однако в жизни Валентайн произошли незначительные, но всё же перемены. Она оживилась, стала чуть больше времени уделять своему жилищу. Стала чаще прибираться, цветы на маленькой стоечке наконец зацвели. Стопки книг заняли почетные места на полках. В холодильнике стала появляться какая-никакая приемлемая пища.
Пробежки стали куда более результативными и приятными, потому что сознание Лоры ожило. Она как бы вышла из состояния своей долгосрочной вялости, когда наконец могла рассуждать вслух так, как любила это, когда наконец могла делиться самыми сложными своими мыслями и при том находить солидарность в лице восьмисотого.
В глубине души она знала, что его любопытство пробудило в ней слабые искры жизни, что, беседуя с ним в департаменте, она задумывается о большем, и одни и те же мысли не пылятся долго в голове. Она слышала свежее и при том здравое мнение о каком-либо предмете и оттого чувствовала себя не такой одинокой.
Наверное, она не могла назвать его другом, но чувствовала, что очень бы того хотела.
Коннор был доволен тем, что способствовал улучшению её состояния. Её свежий вид, отсутствие понурости как бы удовлетворяли тот самый пунктик восьмисотого об исправлении деструктивного поведения находящихся рядом людей.
Кроме того, это сказалось на взаимоотношениях Валентайн с другими сотрудниками полиции, коих отталкивал её мрачный взгляд и уставший внешний вид. Теперь же они не боялись переговариваться с ней в кафетерии, обращались к ней за помощью, прознав о её заслугах на работе, да и относились с куда большим уважением.
Что касается самого Коннора, то ему общение с сотрудницей ФБР было интересно. Он многое узнавал от неё, хотя они никогда не говорили о действительно обширных и важных вещах, вроде политики. Обычно их общение складывалось из сложных, но куда более незначительных тем, которые не сообщались с законами общественной жизни, как таковой.
Конечно, у андроида не было личного интереса, он любопытствовал исключительно в пользу обновления своего кода и пополнения информацией, что могла пригодиться в дальнейшей работе, да и сама Валентайн была крайне необычным типом личности, что восьмисотый обстоятельно изучал.
Главное, что объединяло их сейчас, это подозрение Ричарда в девиации. Они оба следили за андроидом и обсуждали замеченные за день странности, тем самым всё больше приближаясь к осознанию пугающей правды. С каждым новым днём сомнений оставалось всё меньше, а беспокойство сотрудницы ФБР уже не казалось восьмисотому неоправданным, и он становился всё более холодным и всё более аккуратным в обращении с Ричардом.
Наконец, настал день – это было 16 марта, когда Коннор с самым серьёзным выражением лица подошёл к Валентайн, и в его глазах она прочла невообразимую решительность.
— Пора, — твёрдо сказал он и указал глазами на западный коридор департамента, коридор, который вёл к лестнице, бухгалтерии, кабинетам работников морга и самому моргу.
Валентайн инстинктивно напряглась всем телом. Её одолевали сомнения – она одновременно хотела пойти вместе с восьмисотым и боялась за свою жизнь. Девятисотый казался ей довольно опасным представителем мира андроидов. Она только кивнула, но помочь не предложила.
Коннор обогнул спешащих через зал патрульных и проскользнул в коридор, Валентайн проследила за ним глазами и стала нервно перебирать какие-то бумаги на своём столе. Она всё смотрела в сторону коридора, шли минуты, она взглядывала на время, что голограммой возникало на запястье, а его всё не было... Она прощупала пистолет на бедре, тяжело сглотнула, поднялась с кресла.
— Соберись, соберись, — прошептала она себе и будто по мановению всемогущей руки тотчас взяла себя в руки.
Дрожь в теле успокоилась, Валентайн превратилась в ту Валентайн, которая ни раз участвовала в боевых операциях, которая умела стрелять и терпеть боль, которая забывала о таком понятии, как страх. В ней пробудилась та Валентайн, что была усыплена рутинным расследованием старых, брошенных всеми дел.
Её взгляд сделался мрачным, шаг ускорился, она скрылась в коридоре. Оказавшись наедине с самой собой, женщина выхватила из кобуры пистолет и направилась к моргу, осторожно прислушиваясь.
В то время, как Валентайн ещё ждала возвращения Коннора и собиралась с мыслями, Коннор заглянул в морг, но нашёл там лишь рядового патологоанатома и второго судмедэксперта. Тогда ему пришло в голову проверить кабинет, что по праву занимал девятисотый и обычно заполнял там отчёты о результатах своей работы за неделю.
Андроид открыл дверь кабинета, не стучась.
На потолке легонько крутился старый вентилятор с большими лопастями, расписанными необычными, но в какой-то мере жутковатыми рисунками, которых, Коннор точно раньше не видел. На полу под ногами немного похрустывала тонкая японская циновка. На стене, за спиной работающего за столом девятисотого, висела катана в прекрасно украшенных ножнах.
Воздух был прохладным, наполненным ароматом необычного благовония: корни, травы, можжевельник – программа Коннора определила тибетские благовония.
Ричард медленно оторвал светло-серые глаза – скопление холодной стали – от голографического монитора, на котором высвечивался самый обычный протокол по одному из отданных на его «стол» трупов. Его губы изменились в презрительной усмешке, диод на секунду сверкнул жёлтым и вновь водворил спокойный голубой цвет. Костлявые кисти в чёрных кожаных перчатках легли на подлокотники скромно отделанного кресла.
— Я весь во внимании, — надменно сказал Ричард, зловеще сверкая блестящим хищным взглядом.
Коннор не ответил сразу, сначала он удостоверился, что дверь кабинета плотно закрыта и за ней никого нет. Затем медленно прошёл вдоль одной стены кабинета, будто засмотрелся на украшающие стену предметы японской культуры. Ричард немного встревожился.
— Капитан Фаулер разрешил изменить убранство кабинета? — со свойственной ему наивностью пробормотал Коннор и бросил к девятисотому открытый взгляд.
— Почему нет? Я не видел в перечне правил запрет на совершенствование рабочего пространства, ведь этот кабинет принадлежит мне, — лишившись своей ухмылки, Ричард настороженно огляделся по сторонам, словно услышал чей-то голос, словно в комнате мог быть ещё кто-то, кроме них, и нахмурился.
— Андроидам ничего не может принадлежать, мы сами являемся собственностью государства и компании, — не обращая внимания на девятисотого и его тревогу, говорил Коннор, всё ещё гуляя вдоль стен кабинета.
— Иные утверждают, что и граждане принадлежат своему государству, а всё же у людей есть своя собственность... — с непониманием отвечал сероглазый андроид.
Восьмисотый изобразил улыбку.
— Сравниваешь себя с людьми? — его проницательный взгляд впился в глаза девятисотого.
Ричард испытал естественную тревогу. Он поднялся с кресла и, обойдя стол, облокотился на него.
— К чему ты это? — подозрительно спросил он.
— Я наблюдал за тобой, Ричард, и заметил странности в твоём поведении...
— Это же я могу сказать и про тебя: болтаешь с Валентайн о чём-то, проводишь время с лейтенантом Андерсоном, участвуешь в нелегальных ставках... — Ричард вновь зловеще ухмыльнулся. — Не девиант ли ты, Коннор?
Теперь пришла очередь Коннора нахмуриться, но отступать он не собирался.
— Это часть социализации, часть пополнения кода новой информацией, это предусмотрено моей программой, и меня ежедневно тестирует куратор Киберлайф, а вот ты... — Коннор сделал два шага к своему двойнику и заметил, как диод его замерцал жёлтым. — Ты ведёшь себя слишком реалистично, ты слишком сильно походишь на человека...
— Часть программы. Я более новая модель, а значит и программа социализации у меня совершеннее, — Ричард понял, что уходить некуда, Коннор стоял слишком близко и фиксировал малейшую нестабильность в его программе.
— Ладно, — просто ответил Коннор и голос его стал тихим и низким. — А что ты скажешь насчёт связи с Рейчел Рид из лаборатории департамента?
Не успел восьмисотый докончить фразу, как длинные железные пальцы двойника вцепились в его шею и сдавили до такой степени, что трубки с тириумом издали пугающий треск.
Ричард прижал андроида к стене и стал сдавливать его шею всё сильнее.
Коннор не мог издать ни единого звука, только шёпот был слышен сквозь синеющие губы.
— Я знал, что ты девиант, — шептал он, стараясь отпихнуть девятисотого ногами.
Однако тот был прав, новейшая технология сборки давала ему преимущество в силе и выносливости.
— Но ты ошибся, — сурово произнёс Ричард, всё больше наполняясь злостью и закипающей в нём желчью.
Его трясло, по мышцам гуляли сильные импульсы, побуждающие его сдавливать горло ненавистного ему Коннора ещё сильнее. Он шумно дышал, на губах почти выступила пена, глаза гневно сверлили противника. С каждой секундой восьмисотый становился всё слабее, силы начинали покидать его вместе с нарушенным «кровообращением».
Убей его. Скажем всем, что он был девиантом. Отчёт из Киберлайф подделаем. У нас будет время, чтобы сбежать.
Зачем же убивать? Есть кое-что получше. Он всё сделает за нас.
В глазах Ричарда блеснуло что-то ещё более низкое и жестокое чем то, что преобладало в нём до того. Он накренил голову в бок, будто прислушиваясь к тому, кто шептал ему на ухо неслышным голосом.
Его рука быстро разжалась, обессиленный Коннор рухнул на пол. Он хрипел и не мог подняться, но всё же, полный необъяснимой и непонятной девятисотому силы, не переставал пытаться встать на ноги.
Ричард глядел на него с медленно нарастающим злым удовольствием. Он отошёл к своему столу и стал рыться в запертом на ключ шкафчике.
Коннор понял – у него пистолет. Но глазные объективы изменяли ему, изображение сбоило, он не мог понять, что андроид достал из закрытого шкафчика в столе.
Девятисотый наступил на ладонь андроида, что из-за всех сил старался подняться. В этот момент он различил чьи-то медленные, но уверенные шаги в коридоре.
Валентайн. У неё пистолет.
Глаза его блеснули злым триумфом. В руке возник неизвестный Коннору предмет. Ричард замахнулся и воткнул неизвестное устройство в затылок восьмисотого.
Коннора пробил электрический разряд. Устройство соединилось с ядром головного мозга.
На мгновение Коннор потерял возможность видеть. Слух пропал. Строчки кода в программе стали резко меняться. Нечто неизвестное и объёмное сливалось с его программой, заполняло всё его тело, разливалось по мышцам, пронизывало каждое нервное окончание.
Память его была повреждена, он стал видеть неясные и непонятные ему силуэты, цвета, слышать чьи-то голоса, стал чувствовать боль...
«Особенный проект»
«Дело всей моей жизни»
«Живой»
«Они не смогут остановить это»
Всё исчезло.
Он распахнул глаза. Перед ним на корточках сидела Валентайн, рядом стоял Ричард с очень обеспокоенным видом.
— Коннор, как ты? — спрашивала Валентайн, касаясь его плеча и наблюдая его потерянный испуганный взгляд.
— С ним случился какой-то сбой, я еле успел подбежать, — объяснял Ричард. — Но это ничего, в компании с ним разберутся.
Коннор закрыл глаза, вновь открыл их ещё более ошарашенный – изображение в его глазах было цветным, измерительной сетки больше не было. Он будто обрёл человеческие глаза...
Но как это возможно?
Он отчётливо слышал этот успокаивающий звук вентилятора, плавное гипнотизирующее движение его лопастей, свежее веяние гонимых потоков воздуха, аромат благовония и ещё какой-то новый, приятный аромат... Сирень.
Но почему тут пахло сиренью?
На него смотрели глаза удивительного цвета. Всё равно что берилл, в их блеске отражалось мерцание его светодиода, а эти глаза, такие живые, такие участвующие, тревожные... И мягкое, еле ощутимое прикосновение аккуратной руки с немного шершавыми подушечками пальцев на его запястье.
Валентайн обеспокоено глядела на него, по старой привычке прощупывая пульс.
— Я... ничего не понимаю, — всё, что смог выдавить из себя Коннор. Он не помнил ничего из того, что произошло несколькими минутами ранее, и был волен верить девятисотому на слово. Видимо, с ним и правда случился странный сбой. — Я вижу иначе... Я... Всё такое яркое...
Он впервые увидел, что волосы сотрудницы ФБР благородного тёмно-каштанового цвета, что кожа у неё вполне себе живого оттенка, что губы, когда она волнуется, становятся карминовыми, а глаза имеют тот необыкновенный цвет, что поразил его с самого начала.
Она теперь представлялась ему совсем по-новому. Впрочем, и Ричарда андроид впервые видел таким.
Вообще, мир для него перевернулся, он стал ощущать всё иначе... в нём возникло что-то, что-то заполнило его код, что-то проникло и завладело его системой. Его охватила легкая дрожь, но отчего? Ведь он не может испытывать страх...
Ричард подал ему руку и помог подняться. Валентайн смотрела на сероглазого андроида с каким-то странным подозрением, но заговорить не решалась, всё своё внимание она сосредоточила на восьмисотом, что, казалось, всё ещё терялся в пространстве.
— Ты можешь идти? — спросила она, заглядывая в его блуждающие по комнате глаза.
— Да, наверное... — пробормотал он.
— Хорошо, тогда идём, — сотрудница ФБР открыла дверь перед андроидом.
— Пусть обязательно обратится в центр Киберлайф! Я их предупрежу, конечно, но вдруг это первые позывы девиации? — искусно изображая обеспокоенность, говорил Ричард.
Он в своём актерстве дошёл до того, что коснулся женского плеча рукой, как бы успокаивая коллегу.
Но Валентайн была слишком недоверчива и слишком проверена жизнью, чтобы верить таким как он, она резко отдернула плечо и взгляд её метал молнии. Ричард будто бы даже ощутил, как острый взгляд зелёных глаз пронзает каждую его мысль.
Он убрал руку и закрыл за коллегами дверь.
На его лице расползлась улыбка самой искренней радости, какую он не испытывал уже очень давно.
* * *
К Коннору возвращались силы, шаг его был довольно уверенным, хотя порой он замедлялся и касался головы – его преследовали зрительные и слуховые помехи. Восприятие окружающей среды будто резко переменилось, он ощущал каждый миллиметр своего тела, каждую мышцу, всё ещё пронизанную неизвестными импульсами.
Валентайн смотрела на него с беспокойством. Она обернулась назад, убедилась, что в коридоре никого нет, и остановила андроида на полпути.
— Что там произошло, Коннор? Он что-нибудь тебе сделал? Он признался? — её рука механически потянулась к бедру и легла на пистолет.
— Я зашёл к нему, и мы говорили... Я задавал вопросы, он отвечал со своей обычной иронией, а дальше... — Коннор силился вспомнить, но всё понапрасну. — Вероятно, дальше то, что он сказал – сбой в моей системе. Видите ли... мне нужно в Киберлайф или... впрочем, мой куратор не пытался связаться со мной, возможно, сбой незначительный... — восьмисотый чувствовал, что тириумный насос прогоняет тириум с удвоенной скоростью, что в груди скопилось нечто ему неизвестное, чувство, что заставляет его идти наперекор инструкции в случае любого сбоя.
Он словно... словно испугался, что его деактивируют, хотя до этого самого момента никогда не боялся деактивации и воспринимал её как должное, как само собой разумеющееся.
— Уже семь, — сказала Валентайн, взглянув на изображение голографического кольца, — я передам тебя лейтенанту Андерсону, будет лучше, если ты останешься под его присмотром, хорошо?
На самом деле, Валентайн и сама опасалась того, что в Киберлайф андроида могут просто отключить, обнаружив тот самый сбой, о котором твердил Коннор. Она испугалась того, что ужасная вялость и безразличие к жизни вернутся с его исчезновением, что они охватят её с новой силой и затянут в состояние вечной апатии и упадка духа.
Не то, чтобы она думала о восьмисотом, нет. Она думала о своём личном благе. И вместе с тем, совсем не хотела связываться с дефектным роботом, за которым необходимо было следить. Ей не нужны лишние проблемы и ответственность за те «фокусы», которые он может выкинуть.
Она кратко переговорила с лейтенантом Андерсоном, тому сразу передалось её волнение и удвоилось в старом, некогда отцовском сердце. Всю дорогу домой Хэнк осведомлялся о самочувствии андроида, на что получал лишь однозначное «да» или «нет», оттого беспокоился ещё больше.
Дома он усадил Коннора на диван и стал пристально наблюдать за ним. В конце концов, всё закончилось тем, что уставший за рабочий день и утомленный неизменным наблюдением лейтенант заснул в кресле.
Восьмисотый изумлённо рассматривал предметы его квартиры, дивясь их восхитительным цветам, каждому оттенку, лучу света и его томному рассеиванию в воздухе, голубоватой тени, что падала на поверхность, погружая всё в сон.
Он вдруг ощутил все те мысли, что вечно ютились в его скромном на эмоции сознании при виде лейтенанта Андерсона. Те мысли, когда он знал, что должен испытывать, но не испытывал по природе своего существа. Теперь он отчётливо различил то, о чём раньше мог только думать, он испытывал привязанность...
Это не могло не испугать его, он стал опасаться самого себя. Он накрыл лейтенанта лежащим рядом одеялом, погладил Сумо на прощание и как можно тише покинул дом напарника.
Он шёл по улице, ощущая на коже каждое прикосновение капель дождя, каждое дуновение холодного ветра, аромат юной распускающейся зелени, обычные городские запахи, и всё такое невероятно красочное...
Его мир рухнул, превратившись в пепел, а новый был рождён этим самым пеплом, и он поразился красотой этого нового восхитительного мира.
* * *
Ричард ждал напарника в машине и был весь как на иголках. Гэвин вышел из департамента без десяти восемь со стаканчиком кофе в руках. Вальяжной походкой, совсем не торопясь, он подошёл к машине и сел на соседнее, поудобнее устраиваясь в кресле.
Тут взгляд его обратился к сияющему лицу андроида, и он даже поперхнулся от такой перемены в обычно хмуром и недовольном напарнике.
— Обкурился? — было первым вопросом Рида, когда девятисотый вжал педаль газа в пол.
— Едва ли, — обнажая белоснежные зубы, проговорил Ричард. — Я наконец-то разобрался с Коннором.
— Шлёпнул придурка? — иронизировал детектив.
— Нет, лучше... — смаковал девятисотый. — Я загрузил ему программу Марстон.
Рид удивлённо вскинул брови.
— Но подожди... А откуда программа?
— Ах, это... скопировал подлинник на специальный носитель перед уходом, — быстро пробормотал андроид, отводя взгляд. — Да это и неважно, главное, что будет в ближайшем будущем.
— А что будет?
— О... — Ричард зловеще усмехнулся. — У него теперь очень много причин умереть... Во-первых, скоро специалисты Киберлайф заметят наличие программы и вызовут его в башню, чтобы деактивировать. Но если этого не случится – ничего, есть и другие исходы, все они ведут к одному – к его смерти.
Наличие чувств и личных целей столкнутся с его «приоритетами» и «принципами», которые так прославляла Эмми. Что же, он уничтожит сам себя, не справится с этим внутренним разногласием.
А если справится, как убеждала меня Марстон, то они, чувства, непременно приведут его к женщине, а так как единственная женщина, что находится рядом с ним сейчас чаще других – Валентайн, его чувства будут обречены на долгие-долгие страдания, ведь она отнюдь не романтична, не так ли?
Рид был поражён тем, насколько сильна ненависть, живущая внутри его напарника, а его интонации и жестокая усмешка начинали пугать...
— Я не уверен, что Валентайн вообще интересует что-то, помимо работы, да и... Глуповат он для неё, мне кажется. Он же совсем как эти истуканы, бестолочь... — Гэвин говорил с презрением, но без всякой злости.
А вот в голосе Ричарда чувствовалось злорадство.
— О, за этим будет просто чудесно наблюдать, наконец-то, наконец-то я дождался. Надеюсь, что он достаточно помучается, обретя чувства человека, но оставаясь в теле машины. Уже представляю, как он станет добиваться взаимности, желая удовлетворить потребности, диктуемые программой, а взаимности этой никогда не получит. Тогда он поймёт, всё поймёт.
Больше они не говорили об этом, но Гэвин в продолжение всей поездки и вплоть до самой ночи не переставал думать о том, какая перемена произошла с его другом, особенно после их беседы о Рейчел и новой жизни, когда, по словам напарника, он вернулся в апартаменты и без всякой весомой причины решил покончить с жизнью.
Что с ним произошло тогда на самом деле? И что с ним происходило теперь?
Он стал жестоким, мстительным, он казался по-настоящему злым, и это пугало Рида.
А Ричард вернулся в своё жилище и впервые, усевшись на свой единственный стул, ощущал самое истинное и ласкающее сознание счастье. Наконец-то он вернёт себе достоинство и отомстит ненавистному восьмисотому, причине всех его страданий в прошлом, причине всех его неудач и нынешнего одиночества.
