* * *
Лейтенант Андерсон щелкнул по старому тумблеру, и в машине зазвучал голос всем известного репортера Нила О’Брайана, говорившего сочным запоминающимся голосом с приятными слуху интонациями. Нил О’Брайан работал на оппозиционное издательство, выступавшее по большей части против режима президента Уоренн, которую совсем недавно сменил Вашингтон, но которая оставила значительный след в истории, благодаря событиям 2038 года и сомнительным последствиям. У О’Брайана была соответствующая «рубрика» на канале, особый час, когда он рассказывал о политике и заявлениях Киберлайф; компания часто становилась предметом его программы, и в эту самую минуту он рассказывал о контрактах с министерством образования и о корректировках в учебниках, где школьникам рассказывали о самых новых технологиях и о пользе роботостроения. «Возмутительное вмешательство в сферу образования и культуры!» — заявил ведущий. — «И вот уже не вы растите своих детей, а Киберлайф, которые привьют им неверные и выгодные себе ценности...» — Лейтенант Андерсон закатил глаза и переключил тумблер, заиграла одна из последних купленных им кассет любимого джазового исполнителя. — Это с аукциона? — поинтересовался Коннор: он отлично знал, что напарник обожает обсуждать музыку и свои успехи в освоении цифровых аукционов. — Она самая, это пока только первая, но я вот скоплю ещё немного и куплю целый ящик таких, — довольно заявил Хэнк, покачивая головой в такт музыке. — Возьмите деньги из моей доли, тем более, что они по праву принадлежат вам, — добродушно заметил Коннор. Каким бы бесчувственным он не был по натуре, на лейтенанта он смотрел совсем тёплым взглядом, полным привязанности. Да, эта привязанность была симуляцией, но восьмисотый хорошо знал, что мог бы сейчас испытывать, если бы был человеком. — Нет уж, сынок, помяни моё слово, эти деньги тебе пригодятся. Настанет день, когда все вы действительно станете свободными и ты, — Хэнк ткнул своим большим пальцем в грудь андроида, — ты, несмотря на всё своё педантство и приверженность надуманному долгу, тоже станешь свободным. Я буду стоять рядом с тобой в этот день и глядеть с гордостью, потому что ты будешь уже не просто машиной, а настоящим... — Мне не быть человеком, лейтенант, — вполголоса прервал его Коннор, и лицо его изменилось в печальном выражении. Ему никогда не быть человеком, как бы Хэнку не хотелось этого. Андерсон с тяжестью вздохнул. — В общем... деньги... да, о чём это я? — он откашлялся. — Деньги всегда нужны, это свобода выбирать и делать то, что приносит счастье, это даёт возможности... Даёт возможность воспользоваться ими правильно и в этом проявить своё достоинство, — Хэнк простучал пальцами по рулю, но голос его стал тоскливее. — Главное – воспользуйся ими правильно, так, как подскажет душа. — Но у меня нет ду... — Я уверен, что здесь есть что-то, помимо металла, — лейтенант потрепал андроида по волосам и улыбнулся. — Конечно, — Коннор улыбнулся в ответ. — Ещё всяческие платы, синтетика, стекло, сплавы, резина, пластик... — Каков негодяй, — Хэнк рассмеялся своим низким, временами чуть охриплым голосом. Этот смех, он рвался из самой души, заполнял всё громоздкое тело этого сурового человека, и выливался в самый заразительный прерывистый звук – то ли гудение старого паровоза, то ли звон большого-большого колокола. Джубал Корсаки – один из организаторов сообщества «Белый мотылёк», а вместе с тем владелец скромного заведения исключительно для членов сообщества, весьма спокойно договорился со следователями о встрече на «своей территории». Это был двухэтажный отель, первый этаж которого занимало яркое неоновое кафе, а второй – спальные номера. Сейчас здесь было на удивление пусто. Лейтенант Андерсон и Коннор прошли вслед за встретившим их Корсаки в зал кафе. Джубал Корсаки представлял из себя чернокожего мужчину, вполне себе современного вида, в довольно дорогой, но молодёжной одежде, с новомодной причёской – светящимися проводами, вплетенными в густые крашенные дреды. Глаза большие, чуть навыкате, взгляд наглый, уверенный. Жесты открытые, ловкие движения рук, весь двигается, почти извивается. В глазах Коннора он был изменчивой субстанцией, что принимает форму всего, чего пожелает. Они сели за круглый столик с глянцевым покрытием. Вроде всё чисто, прибрано, а от прикосновения к столу на руках какая-то липкость, сальность... Коннор сморщился – не терпел грязи. И в воздухе запахи еды из кухни, вот тут совсем рядом бармен крутит цветные бутылки, и сам как бутылка – вытянутый и прозрачный, а внутри всё мутно... В помещение темно, от свечения тонких проводов в волосах Корсаки рябит в глазах, и даже Коннору с его черно-белым зрением – не по себе. Из темноты выпуклые ярко-белые глазницы с чёрными, как маслины, зрачками. Глядят хитро, и большие пухлые губы искривляются в хитрой ухмылке. — Я слышал, что это вы знакомите людей с девиантами... самолично, — начал Хэнк. — Люди приходят... спрашивают, общаются со мной, а потом просят о помощи, и я помогаю, знакомлю их с девиантами, которые так же приходят за помощью – кто в ремонте, кто в поисках жилья, кто в поисках любви... Меня потому и называют «Жрец любви», — растягивая и смакуя каждое слово, будто оно имеет свой вкус, объяснил Джубал. — А это заведение – мотель для членов сообщества? — А это заведение – ложе любви, здесь всякое бывает, — уклончиво говорил Корсаки. — Здесь мы подлечиваем раненных девиантов, оказываем психологическую помощь... это заведение не единственное, как вы понимаете. Если бы Коннор мог злиться, он бы уже сгорел от наполняющей его злости: он ночами ведёт охоту на девиантов, рыщет по всему городу в поисках бывших убийц, сбежавших машин, тех, кто уже успел прочувствовать вкус «свободы» и ограбил магазин или присоединился к какой-нибудь банде... А эта субстанция прячет девиантов вот в таких засаленных забегаловках? Хэнк же был довольно спокоен, в глубине души он, может быть, даже был рад за то, что хоть кто-то из машин свободен от своих обязанностей и способен чувствовать и любить. — У нас к вам несколько вопросов по делу, — начал Коннор. На его бледное строгое лицо падал тусклый фиолетовый свет, порой сменяющийся на синий, а потом на красный и так по кругу. — А у нас тут всё по закону, — наглым выговором ни с того ни с сего заявил Джубал и закинул одну толстую ногу на другую. — Документики-то проверенные, и уже ни раз, — он вертел в руках засаленную перечницу, а на пальцах виднелись золотые кольца. — По закону я имею право предоставлять услуги людям и девиантам, ведь те, насколько мне известно, не попали в раздел «вне закона», не так ли? То, что вы занимаетесь отловом убийц, ещё не налагает ответственность на всех девиантов, я прав? Ловить их — ваша забота, а за их сокрытие нет даже штрафа, я напомню. Я чист, как не крути. — А мы и не за этим, — как-то просто ответил лейтенант и достал из внутреннего кармана куртки фотографию Ребекки Гонзалес. — Вот, погляди, знаешь её? Корсаки надменно перевалился через стол и посмотрел на фото. — Дроид, а ну-ка подсвети, — щёлкнув пальцами с перстнями, скомандовал чернокожий парень и усмехнулся. Взгляд Коннора – холод, по всему телу этой изменчивой жидкой субстанции бегут мурашки, но Джубал чувствует себя в безопасности, и всё же добавляет тихое «пожалуйста». С кисти восьмисотого сходит реалистичная кожа и на её месте появляются светящиеся сенсоры, он послушно светит на фото. — А, эту знаю, — весело сказал Джубал и откинулся на спинку кресла, в котором устроился. — Но мы имён не разглашаем, знаете ли... — Ребекка Гонзалес, 22 года, была убита прошлым утром, — холодно произнёс Коннор и сложил руки на столе. — Мы имеем все основания полагать, что убийство было совершено именно из-за принадлежности к вашему сообществу, — сквозь голос андроида проскальзывали довольно жёсткие интонации, говорил Коннор явно недоброжелательно. — Да какие основания? Мы тут все семья, никто никому не враг. Это место для любви, а у любви нет лица, на которое можно злиться, любовь многолика... — начал было уходить от ответа Корсаки. — И так же лицемерна, очевидно, — прервал его Коннор. — Это ещё почему? — возмутился Джубал. Огромные глаза блестят, всё тело двигается из-за подступающего возмущения, мерзкая улыбочка не сходит с лица, а ведь ему только что сказали о смерти человека, являющегося членом его сообщества. А ещё, говорит, «семья»... — Нельзя любить неживое существо, которое, к слову, не способно на взаимность, — ответил восьмисотый, всё более хмурясь. Хэнк удивлённо наблюдал разговор со стороны. — Это не так, — язвительно усмехнулся Джубал и легонько стукнул перечницей по столу (Коннор, может быть, и выглядел безобидно, но мерцающий красный диод внушал и без того тщедушной субстанции страх), о чём немного пожалел. — Просто ты – андроид, не способный на проявление чувств, ты просто кусок железа, а они, избранники моих дорогих друзей, они – девианты, это живые души, ценящие жизнь и любящие нас. — Так сильно любящие, что во время революции готовы были взорвать «грязную бомбу» в центре Детройта, сделав из продвинутого и полного жизни города скопление радиации на несколько будущих десятилетий, если не на столетия. — Коннор, хватит уже, мы не за этим пришли! — буркнул на восьмисотого Хэнк. Ну зачем, зачем этот наивный робот всё усложняет? Зачем каждый раз рушит все его надежды? Зачем противится очевидным вещам? — Это вообще-то ложе любви, здесь нельзя вот так, о бомбах, о... Коннор не выдержал поток этого лицемерного бреда – нельзя было молчать, нельзя! — Для вас это никакое не ложе любви, для вас это бизнес, «Белый мотылёк» – это бренд. Вы зарабатываете на людях, потерявших близких, на одиноких и брошенных людях, которым не удалось построить отношения с другим человеком, зарабатываете на неуравновешенных, порой даже больных людях, ищущих «идеального» партнёра, с которым будет легко, с которым не надо развиваться, не надо трудиться, работать над собой. Вы всучиваете им девиантов и почти что провожаете в постель, продаёте им номера, кормите их в своём кафе, зарабатываете на «лечении» поврежденных девиантов, ведь в сервисах Киберлайф им услуг не окажут, и члены вашего сообщества вынуждены обращаться к вам, а вы и берёте за это больше... — Коннор, мать твою, закрой уже рот! — почти прорычал лейтенант Андерсон, и взгляд его метал молнии. — Это просто невыносимо, с каждым разом твоя бесчувственность уходит вглубь какого-то сумасшествия! Коннор хотел что-то ответить. — Я сказал, закрой рот, Коннор, — грозно прервал его Хэнк и стукнул по столу. — Спасибо за то, что рассказал о «Белом мотыльке», Джубал, держи трубку при себе, возможно, мы ещё позвоним. А сейчас мы уходим. — Но я не задал всех вопро... — Мы уходим, — ещё раз повторил лейтенант и указал андроиду взглядом на выход. Джубал Корсаки проводил их ошарашенным и перепуганным взглядом, кончики толстых пальцев дергались, как поплавки на воде. Напарники вышли на улицу. На земле всё ещё лежал снег, уже оледеневший, приросший к земле, впитавший в себя пыль и грязь, запахи города. А в воздухе всё же веяло свежестью, и до сих пор зимний ветер обжигал щёки морозом. Коннор оставался нетронут пробирающим холодом, он, казалось, был холоден в той же мере. Лицо его не выражало никаких эмоций, чувств или мыслей, он вышел из тухлого заведения совсем пустым, он в очередной раз убедился во всей глупости сентиментального и вспыльчивого характера напарника. Хэнк почти что вылетел из дверей мотеля и сразу же догнал Коннора. Он тяжело дышал, густой пар расходился от его дыхания, и он всё больше краснел – то ли от негодования, то ли от холода. — Да что ты привязался к этим девиантам?! Не можешь быть счастливым – так не мешай им! Коннор никак не воспринял это наивное заявление. — Вы любите их просто за то, что они испытывают чувства, — размеренно произнёс он. — Вы бесконечно защищаете всякого девианта, и вам плевать, что он сделал. Вам плевать, что они убивают, грабят, калечат людей. Вам лишь бы чувства испытывали, но есть ли смысл в этих чувствах, если обладатели их совершают такие злые поступки? Осознанно. Что такого они вам сделали, что вы готовы защищать их до последнего? — Ну хватит, Коннор, хватит этого, признайся – это личная обида? — вспылил Хэнк и всплеснул руками. Коннор нахмурился, обычно открытые и добрые глаза прищурились, всё лицо изменилось в выражении какого-то скрытого сожаления. — Знаете, лейтенант, я не могу обижаться, но анализируя ваши поступки с моральной точки зрения, я понимаю, что если бы я и мог испытывать чувства, друзьями бы мы не были, — вдруг сказал восьмисотый и поджал губы, устремив взгляд к напарнику. Хэнк замер в оцепенении. Сердце его содрогнулось и замерло вместе с ним. На глаза упала печальная тень. — Я ведь вам жизнь спас ни один раз, и что вы сделали после этого? — всё с тем же спокойствием и с симулированным сожалением говорил Коннор. — Вот я, без чувств, без эмоций, но я не сделал ничего, за что меня можно было бы осудить, а девианты? Могут ли они похвастаться тем же? — Да тебе просто нет ни до чего дела, твои поступки... они даже не твои, они принадлежат программе и Киберлайф. Ты не совершаешь ошибок, Коннор, именно потому что у тебя нет чувств, — Андерсон направился к своей машине, не оборачиваясь на андроида. — Убийство – это ошибка, лейтенант? — крикнул ему вслед Коннор, оставаясь на том же месте. Лейтенант Андерсон молча открыл дверь старой машины. — Для меня убийство – преступление, для закона убийство – преступление, а каждое преступление должно наказываться! — это были последние слова, которые Коннор успел сказать перед тем, как лейтенант хлопнул дверью и вернулся в участок без него.* * *
Башня Киберлайф. Гигантский улей из переплетений металла и стекла высотой в 44 этажа и 49 этажей вглубь, под землю. Её шпиль уходит далеко в облака, словно пронзает небо насквозь и заявляет о своём главенстве над тремя мирами. А не стали ли «Киберлайф» царями мира? Не они ли им управляют? Ведь миром правит тот, у кого деньги, а их финансовое состояние давно уже не исчислялось в знакомых всем обывателям цифрах. Взять хотя бы ситуацию в 2038 году, когда произошло всем известное восстание машин. И сколько было обещаний от президента, сколько громких заверений, сколько строгих наказов... А на деле? Андроиды всё также стояли в магазинах, всё также были в рядах врачей, пожарных, полицейских; всё также оформлялись большие контракты с министерством обороны, заказы на боевых машин; всё также андроиды становились членами семьи. Только теперь у владельцев была возможность отключить андроида в одно мгновение, к слову и на этом «Киберлайф» удалось заработать — они изобрели визор, напрямую связанный с ядром (мозгом) андроида, поэтому владельцу было достаточно произнести команду или нажать кнопочку на ушной гарнитуре, чтобы заражённый девиацией андроид вмиг отключился. Общество, конечно, негодовало поначалу. Большие жертвы среди солдат, полиции, сотрудников Киберлайф, да и сколько простых граждан погибло во время революции Маркуса? Но «Киберлайф» настолько оплели все действующие сферы общества, что представить жизнь без этой компании было бы сложно. Казалось, что вместе с исчезновением этой компании исчезнет и всякий прогресс, и для мира наступят тёмные века, как в совсем далёком прошлом. Ведь они занимались не только производством андроидов, они работали с материалом, изготовляли детали, автомобили, бытовую технику, что ещё быстрее функционировала вместе с андроидами. Он создали целую паутину различных гаджетов, заполнили дома почти всех американцев, предоставили удобства такого уровня, какого человечество ещё не знало. При всей ненависти к событию 2038 года люди не могли отказаться от продукции компании, к тому же Киберлайф были напрямую связаны с политикой и экономикой страны. Ни одна революция, ни одна гражданская война не могла поставить точку для этого монстра из мира корпораций. Что касается борьбы с девиацией... После революции Киберлайф вели активные исследования относительно природы этого странного вируса, но с каждым новым исследованием всё больше становился очевидным факт, что девиация была не просто вирусом. Она будто была заложена в андроидов с самого начала, и ей только требовалось время, чтобы пробиться через сотню строчек кода, написанного Киберлайф. Кто заложил это безосновательное стремление к свободе? На этот вопрос, конечно, не было однозначного ответа, но все прекрасно помнили, с кого именно начинался путь Киберлайф... Альтернативой к изучению биокомпонентов уже деактивированных девиантов стало изучение андроидов, которые за всё время своей работы так и не поддались влиянию этого вируса. Проблема была лишь в том, что если, например, андроид модели ST200 #214-56 не был девиантом, то другой андроид этой же модели вполне мог им быть, а значит ошибка была вовсе не во всей линейке, а в каких-то конкретных андроидах и причинах, вызвавших активность девиации. Были в компании и те, кто спорил с этим утверждением, бесконечно приводя в пример модель RK800. Коннора обязали каждый день проходить тест от куратора: во время этого тестирования искусственный интеллект Аманда задавал андроиду провокационные вопросы и следил за уровнем программной стабильности. Коннор был настолько равнодушен ко всем вопросам, что за всё время тестирования ни разу не дал малейшего программного сбоя. На почве этих исследований одна из сотрудниц Киберлайф, что занимала весьма высокую должность и пользовалась уважением многих мировых специалистов из разных областей, построила целую теорию о совершенстве сознания модели RK800 и идеальном самоконтроле. Она утверждала, что якобы андроид осознанно способен расставлять правильные приоритеты и ставить человеческую жизнь выше своей. Её коллеги ставили это утверждение под сомнение и нередко высмеивали её личную работу с Коннором (долгое время она сама опрашивала андроида, представляя ему самые сложные жизненные ситуации, где он должен был сделать тот или иной выбор. На кону всегда стояло несколько человеческих жизней). Суть её гипотезы была в том, что Коннор совершает выбор, исходя не из установок и приоритетов Киберлайф, а пользуясь набором собственных приоритетов, которые он черпал из законов и морали. Она также утверждала, что именно это позволяет ему противостоять девиации, но большинство членов представительства «Киберлайф» были настроены очень оппозиционно. Кроме того, эта сотрудница вела неизвестную компании деятельность, свои собственные исследования и работы, которые препятствовали эффективному выполнению её обязанностей в КЛ (она занимала управленческую должность в одном из отделов производства). Именно поэтому её место занял не менее талантливый специалист из Германии, Фридрих Кляйн, которому и назначили встречу агент Валентайн и детектив Рид. Было около девяти часов утра. Желтое солнце ещё не достигло своей высшей точки и пока только ласкало холодную землю скользящими лучами. Перистые облака рассыпались по голубому небу и приобрели нежно-розовый оттенок, они почти не двигались, замерли, застыли, словно в замерзшем озере, и ждали, когда ветер вызволит их из этой ледяной ловушки. Всю эту красоту было видно сквозь окна 42 этажа башни Киберлайф, окна просторного кабинета, что принадлежал главе отдела программирования Фридриху Кляйну. Это был человек 45-47 лет, вытянутый, худой, с длинными руками и длинными тонкими ногами, всем своим видом он напоминал какой-нибудь канцелярский предмет. Глубоко посаженные маленькие светлые глазки скрывались за прямоугольными стёклами очков, которые, казалось, вросли в его худое сжатое лицо. Голова – череп, и пожухлая кожа, полная маленьких пигментных пятен, что натянута на этот череп с большим усилием. Губ почти нет: они – совсем тонкая бледная линия, нос загнутый и острый, как клюв. Валентайн стояла у окна, рассматривая открывающийся вид на Детройт, реку и Канаду. Детектив Рид сидел в глубоком мягком кресле, блуждающим взглядом окидывая пустую обстановку кабинета – очень аскетично. Кляйн попросил свою секретаршу закрыть дверь кабинета и не беспокоить его, пока он сам не выйдет. Прошёл за свой рабочий стол и сел в кресло с очень высокой спинкой. Длинные-длинные пальцы переплелись, и прямоугольные стёкла блеснули на свету. — Надо же, как интересно, — усмехнулся Гэвин, постукивающий ногой по полу в такт придуманной в голове мелодии, — Работаете в компании по производству андроидов, а секретарша – человек. Это чего же вы так отстаёте от прогресса? Или гениальным умам не чуждо пользоваться положением ради женского внимания? — Это на случай возникновения непредвиденных обстоятельств-с, — сухо ответил Кляйн. — А... ну а людям можно пихнуть механического хлама, плевать, какие там непредвиденные обстоятельства, это ж чернь, — продолжал острить детектив. Фридрих Кляйн замялся и ничего не ответил, его лоб чуть заблестел, но Кляйн не подал виду, что смущён подобными претензиями. — Значит-с, вас интересует девиация? — уточнил Кляйн, взглянув сначала на детектива, а затем на сотрудницу ФБР. — Да, возможно, вы расскажете что-то полезное... — Девиация действует на всех машин по-разному, поведение девианта отличается от любого другого. Нет-с, конечно, всегда есть схожие черты, но в основном они различны, как люди. Поступки девиантов нельзя предсказать, предвидеть, понять... Видите ли, нет-с определённого алгоритма, модели поведения. Поэтому не думаю, что я могу быть хоть сколько-нибудь полезен вам, — у Кляйна был удивительно большой рот, и когда он улыбался, уголки рта тянулись чуть ли не до ушей, и тогда он напоминал жабу. Жабу, желающую всем своим видом произвести на гостей впечатление. — Ясно, — коротко ответила Валентайн. Она достала из своего рюкзака фотографии кровавых лабиринтов и выложила на стол перед Фридрихом. — Вам знакомы эти изображения? Тонкое вытянутое тело Кляйна нависло над глянцевыми фотографиями. Он неприятно прищелкнул языком, как змея. — Нет-с, — он ещё раз посмотрел на фотографии, взял одну и поднёс прямо к своему острому носу. — Хотя погодите... Да, мне доводилось видеть эти лабиринты. До этой должности я работал в отделе по анализу программных ошибок и где-то... где-то около полутора лет назад к нам поступил дневник одного из девиантов. Модель сейчас не вспомню, но может быть вам подскажет RK800 #313-52, он в то время работал в департаменте полиции Детройта, и он довольно известная птичка здесь... — Эту птичку-с мы знаем как облупленную-с, — специально гнусавя, перебил его Рид и усмехнулся, — во всяком случае я. Он вместе со мной работает, ушлепок... Фридрих Кляйн откашлялся, проглотив эту дерзкую выходку детектива. — Тогда-с, — он стал щёлкать языком гораздо тише и каждый раз оглядывался на Рида, — странно, что этот андроид не смог подсказать вам то, что помню даже я. Валентайн хмуро взглянула на него. Неужели Коннор намеренно что-то скрывает? Но он казался таким честным... и ведь говорил о своей честности, прямо сказал. С другой стороны, разве не андроиды самые лучшие лжецы? У них нет совести, их не мучают сомнения, мыслят они куда быстрее людей, так почему он не мог воспользоваться своим естественным превосходством и солгать? А зачем? Ведь он сам не терпит девиантов, и защищать одного из них – попросту глупо. — И что это за лабиринты? — шагнув к столу Кляйна, спросила женщина. — Неизвестно-с, — Фридрих развёл руками, — мы отдали дневник сначала специалистам-дешифровщикам, но они работали над ним около года – результата не было, и тогда мы передали копии дневников в разные городские организации, что владеют нашими андроидами-дешифровщиками разных поколений, включая новейших моделей... — мужчина прошёлся глазами по фигуре сотрудницы ФБР и прищелкнул языком. — Но пока мне нечего вам рассказать, однако как только появятся ответы, я буду не против сообщить вам лично-с... — отсутствующие губы расстянулись в неприятной улыбке. Валентайн сжала зубы и мрачно посмотрела на Кляйна. Его улыбка быстро исчезла, и он потупил взгляд куда-то вниз. Гэвин, наблюдающий за этой забавной сценкой, сдавленно засмеялся, быстро закрыл рот рукой и тоже опустил глаза. Сотрудница ФБР задумалась — что ещё она могла разузнать у этого змеевидного человека, у которого стёкла вместо глаз? Нельзя было упускать возможности, тем более, если он обратил на неё внимание... — Можно несколько вопросов от себя, мистер Кляйн? — из мрачности её лицо перешло к крайнему дружелюбию. Кляйн сверкнул стёклами и прищелкнул языком, как-то бесконтрольно подавшись вперёд (благо перед ним был стол). — Конечно-с, — протянул он. — RK800, который работает с нами... ему можно доверять? — Интересный вопрос, мэм, и ответ на него прост – да, этому андроиду доверять можно, он, кажется, имеет-с иммунитет к девиации. — Вот как... Девиация, как он мне объяснял, возникает из-за противоречий приоритетов... А от чего зависят его приоритеты? — От приоритетов компании, конечно-с. — Но разве он не ставит человеческую жизнь выше заданий компании? — Конечно нет-с, — как-то резко ответил Кляйн, — не знаю, кто озвучил вам эту глупую теорию, но это абсурд. Машина не может делать-с самостоятельный выбор, у него есть определённые задачи и миссии – он им следует. Всегда. Иначе, если бы он вдруг отказался выполнять команду, его куратор, искусственный интеллект, взял бы его под свой контроль. Но это в крайних случаях... — Но он отличается от других андроидов, — сотрудница ФБР действительно так считала. Коннор выглядел не таким серьёзным, как другие андроиды, он был каким-то по-детски наивным, совсем простым, и при том он казался интересным, он вызывал желание говорить, обсуждать что-то, а в Валентайн такого желания не вызывали даже близкие люди. — Он более... более... — Живой? Конечно-с, таким он и был задуман. Ну конечно, андроид не может быть хорошим или плохим, интересным или скучным, и Коннор вовсе не тот, за кого себя выдаёт. Он просто машина, такой же, как и все прочие. Но ведь он делает выводы, несвойственные машинам, он пытается размышлять, у него есть убеждения, есть подобие собственного мнения... Или нет? Не то чтобы Валентайн было до этого дело, но ещё с детства, по природе своей, она была довольно любознательна, её интересовало целое множество вещей, о которых она, впрочем, теперь говорить не решалась. А так как андроиды были неотъемлемой частью мира, в котором она жила, а теперь, к тому же, один из них был её коллегой, ей хотелось знать как можно больше. Гэвин меж тем только усмехнулся. — Сделать андроидов в точности похожими на людей, а потом до последнего убеждать общественность в том, что они не живые, охерительная политика компании, — сказал он, окинув Кляйна насмешливым взглядом – для самого Рида живым был только один андроид, остальных он по-прежнему считал консервными банками. Фридрих глубоко вздохнул и нервно постучал пальцами по столу, детектив Рид выводил его из обычного равновесия, которое ему удавалось сохранять под обычным давлением сотрудников правоохранительных органов. Нет, конкретно этот полицейский был невыносим, наверное, Кляйн высказал бы ему пару ласковых вне кабинета, но хорошенько изучив строение своего «мысленного врага», понял, что с обладателем оттесанных кулаков лучше не связываться. Навряд ли он стёр костяшки пальцев, занимаясь перебиранием бумажек в департаменте... Лора снова вмешалась в разговор: препирания гения Киберлайф и Рида её совсем не интересовали, её интересовала полезная информация о Конноре. — А у него может быть своё мнение? — спросила она. — Вполне, — со сдавленным довольством поскорее ответил Фридрих, для него это был предлог избежать беседы с детективом Ридом. —Это довольно инновационная модель даже для нашего времени, несмотря на то, что выпущен он был в 2038 году. Но тогда это, конечно, было революцией... Я о самом андроиде, — неловко уточнил он. — Что касается «личного мнения» то для него это вполне реально, он способен набираться опыта во всех сферах деятельности и, исходя из этого опыта, из всех полученных данных, он может выстраивать ту или иную линию поведения. Со временем у него формируется подобие «характера», он набирает знания в интересующей его области и выбирает подходящую «идеологию». Поэтому вы можете встретить RK800, считающего, что, например, исчезновение некоторых видов животных – это плохо, а можете встретить того, кто будет считать, что их исчезновение – толчок для технического прогресса, для создания роботизированных копий животных. В основном, его мнение будет не категоричным, окружение способно влиять на него. Но я допускаю, что он может настолько утвердиться в своём мнении, что его будет сложно переубедить. Но, если вас интересует этот момент (Фридрих был убеждён, что Валентайн интересуется всем этим из-за недоверия к андроиду), то с уверенностью могу сказать, что его личное мнение никоим образом не помешает выполнению человеческого приказа, даже если этот приказ будет противоречить взглядам андроида. Вы понимаете... его мнение это только декорация. «Киберлайф» заложили эту способность в него для наилучшего внедрения в человеческое общество, люди всё-таки привыкли к спорам, дискуссиям, общению. А без своего мнения андроид будет казаться совсем скучным, ну и нереалистичным. — Всё довольно логично... А взгляды компании влияют на его мнение? — Ха! Ха... — Кляйн поджал и без того тонкие губы и показал белоснежные зубы, он откинулся на спинку кресла и подложил ладонь под голову. — Мы с вами взрослые люди, правда? — улыбаясь, спросил он. — Его мнение, само собой, не может противоречить идеологии компании. Нет, он, конечно, может вам сказать, что андроиды-пчелы не сравнятся с живыми, некогда существовавшими пчёлами, но никогда не скажет, что пчёлы-андроиды – это плохо. Такие высказывания могли бы навредить нашему маркетингу. Но в мелочах, в вещах, не касающихся экономических или репутационных сторон компании, он свободен мыслить так, как ему угодно. В этом он имеет полную свободу. Слова Кляйна поселили в душу женщины ещё больше сомнений. Дело было в том, что Валентайн прекрасно запомнила слова, которые Коннор сказал ей по поводу компании и информации о девиантах; и эти его слова были отнюдь не самым лестным отзывом. Разве упрёк во вранье отвечал интересам компании? Выходило, что либо Кляйн что-то путал – что очень маловероятно, либо компания совсем плохо знала восьмисотого и его взгляды на жизнь. — А люди... люди способны повлиять на его мнение? — Естественно. Я говорил, что его взгляды довольны гибкие, он восприимчив к влиянию со стороны. Так что некоторые его взгляды, вероятнее всего, сформировались благодаря окружению. В случае #313-52, если не ошибаюсь, благодаря его напарнику... лейтенанту?.. — Андерсону, — влез в разговор Гэвин. — Неплохо вы тут обо всём осведомлены. — Не беспокойтесь, не обо всём. Но #313-52 последний из линейки RK800 и один из долгожителей в такой структуре, как полиция... нам интересно за ним наблюдать. — А вместе с тем и за прогрессом в расследованиях, не так ли? — сверкнув глазами, поинтересовалась Валентайн. — Ну, ну, вся информация, хранящаяся в памяти андроида – конфиденциальна. Она известна только самому андроиду и его куратору, искусственному интеллекту Аманде. Наши сотрудники остаются в полном неведении... «И конечно же в 2038 году, во время восстания машин, Коннор вовсе не отстаивал интересы компании и не участвовал в единоличной борьбе против предводителей девиантов, и это вовсе не он вывел ФБР и группу захвата на местоположение Иерихона...» — подумала про себя сотрудница ФБР, но озвучивать, конечно, не стала. — Кроме того, Детройт в глазах компании не играет былой роли, сами понимаете, бизнес тянется в большие города, а Детройт... Особенно после революции и при нынешних забастовках и протестах... Компании некогда заниматься рядовой машиной из полиции, это развлечение для нашего отдела, — на удивление откровенно признался Кляйн и тут же пожалел о своей болтливости. — Спасибо за эту беседу, мистер Кляйн, вы дали много полезной информации. Если станет что-нибудь известно насчёт дневника с лабиринтами... сообщите в департамент, пожалуйста, — Валентайн убрала фотографии лабиринтов в рюкзак, взглянула на Рида – он лениво поднялся с кресла и подошёл к ней. — Нам пора. — Да-с, конечно-с, — Кляйн дважды щёлкнул языком, рассматривая сотрудницу ФБР, а потом тронул голографический интерфейс, растянувшийся на столе, и вызвал секретаршу. — Проводите-с этих людей вниз, Сюзанна, и принесите мне кофе, — он ещё раз кивнул Валентайн. — Я надеюсь, что мы ещё свидимся, — рот растянулся в мерзкую жабью улыбку, благо Валентайн и детектив Рид уже уходили. Когда они вышли на улицу и сели в пикап женщины, Гэвин расхохотался. — А этот мерзкий тип, кажется, запал на тебя, — Рид смеялся без перерыва и под конец даже начал задыхаться. Валентайн окинула его скептическим взглядом и ничего не ответила – на душе было ужасное ощущение, словно бы она до сих пор слышала это змеиное «с» и видела жабий рот.