По ту сторону водной глади

Рана на плече, оставленная монстром, долго не затягивалась. Придворные лекари лишь раздражённо ударяли плавниками по воде и качали головами: только их король мог, прекрасно зная о том, как опасны прикосновения к щупальцам для русалов, ради какого-то человечишки подставиться под удар и добавить им работы. Работы, которую они не в силах были выполнить идеально, и даже спустя месяц рваный след не сошёл с плеча. Единственный шрам, уродующий аристократически белую, словно нефрит, кожу. Шрам, который, как ни пытайся, скрыть за полупрозрачными тканями было невозможно, и он, мозоля глаза всем придворным, явственно просвечивал через новую королевскую накидку. Самого короля это, впрочем, мало волновало. Парень, что так и остался жить на острове, занимал все его свободные вечера. В первые дни Чу Ваньнин, не зная, как вновь начать диалог, не решался попадаться Мо Жаню на глаза вновь, а потому лишь наблюдал из-за камней, аккуратно выглядывая из пены разбивающихся волн. Человек же, увлечённый обустройством своего нового жилища, не замечал на себе пристального взгляда глаз феникса. Из укрытия морскому королю открывался прекрасный вид на оголённую широкую и подтянутую спину парня, по которой стекали крупные капли пота, отливая сладким медовым цветом — цветом здоровой загорелой кожи. Словно зачарованный, Ваньнин наблюдал за тем, как перекатывались под ней мышцы, когда Мо Жаню приходилось поднимать на «крышу» шалаша целую гору веток или перетащить палено с линии леса поближе к берегу. На нём же Мо Жань после и отдыхал, подставляя босые пятки под тёплые волны и обмахиваясь широким листом тропического дерева, пока солнце не коснётся горизонта, плавясь по нему и отбрасывая розовые тени. Только тогда парень возвращался в шалаш и, укутавшись в сшитые меж собой шкуры мелких пойманных им зверей, засыпал. Тихое сопение доносилось до тонкого слуха Чу Ваньнина — и он вместе с отступающей волной скрывался в пучинах моря, чтобы на следующий день, покончив со всеми королевскими обязательствами, вновь приплыть к своему человеку. И на следующий день он специально сбежал из дворца с рассветом, до того, как на его плечи взвалят дела государственные, и устроился поудобнее за камнями, бессознательно жаждя увидеть, как сладко потягивается утром Мо Жань, разлепляя прекрасные, с фиолетовым отблеском, глаза. Однако Мо Жаня не было. Шалаш стоял пустой, лишь от кострища, выложенного камнями, тянулась вверх тонкая струйка дыма. Но и та спустя вскоре затухла. Парня так нигде и не появилось. Чу Ваньнин сорвался с места и в одно мгновение оказался у берега, бросая беспокойные взгляды вокруг. — Мо Жань? Мо Жань, где ты? Мо Жань! Остров остался безмолвен — лишь прокричала надрывно где-то одинокая чайка. — Мо Жань! Куда ты делся?! Хватит прятаться! — сорвался на отчаянный крик Чу Ваньнин и, подавившись воздухом, закашлялся, впился руками в песок. Слишком сухой песок. От паники, сдавившей смертельной хваткой сердце и горло, русал не заметил, как заполз далеко от линии моря. Но это мало его волновало, — Мо Жань!.. — крикнул он вновь, когда взгляд вдруг упал на следы босых ног, уходящие в лес, — Неужели он просто ушёл в лес? — выдохнул Чу Ваньнин, отползая неловко к волнам. Но беспокойство вновь сдавило грудь, — Но зачем так рано? Вдруг в лесу, совсем близко, раздался грохот. Птицы взмыли вверх, пронзительно ругаясь. Русал, дёрнувшись, уставился в ту сторону, откуда шёл шум. В ту же самую сторону вели следы. — Мо Жань! — выждав несколько мучительно долгих секунд, крикнул Чу Ваньнин снова. И на этот раз дождался ответа: — Я… Я здесь! Всё в порядке! Мо Жань вышел из леса весь измазанный в земле и чём-то ещё, с ободранными ногами, но тем не менее светящийся от радости. В руках у него был клинок, подаренный ещё при первой встрече морским королём, и нечто шарообразное, коричневое и волосатое. — …Как ты? — вглядываясь в сияющую фигуру парня и тщетно пытаясь успокоить сердцебиение, выдохнул Ваньнин, — И что это? Никогда такого не видел. Да и разве мог русал, иссыхающий в считанные минуты без воды, видеть когда-нибудь кокос, прячущийся почти у самого неба в широких листьях пальм? — Кокос! — объявил Мо Жань, усаживаясь рядом с русалом в зону набегающих волн, и протянул своему спасителю находку, позволяя лучше рассмотреть, — Говорят, очень вкусный и сладкий, если расколоть. А раз уж я всё равно здесь застрял и торопиться некуда, я просто обязан был его попробовать. Проблема лишь в том, что они растут около самых вершин пальм, так что пока лез, все ноги о кору изодрал, но потом всё было просто: отпилил вашим клинком и позволил упасть вниз. Надеялся, что он от такого удара расколется, но увы. — Так вот, что это был за шум… — сведя грозно брови к переносице, выдохнул сквозь зубы Чу Ваньнин, прикрывая глаза, как делал всегда при переизбытке эмоций. Мо Жань стих, ожидая, словно ученик, ожидавший от учителя выговор, но русал лишь сказал тихо: — Не пугай так больше, — и, будто ничего и не было, обратил всё своё внимание на мистическое творение природы, носящее имя кокоса. С серьёзным видом даже постучал по его мохнатому корпусу и прислушался к звуку, — И как же ты будешь его раскалывать? Он кажется твёрдым, как камень. — Значит, камнем и расколем, — решительно заявил Мо Жань, а спустя секунду в его руках уже был острый камень, — Главное найти слабое место и… — он замахнулся — и с звонким треском по корпусу пошла трещина. Замахнулся во второй раз — мгновение — и в руках у парня было уже две половинки кокоса, ослепительно белые внутри, наполненные мутноватой водой, капающей на песок. До Чу Ваньнина тут же донёсся мягкий сладковатый запах кокосовой воды, и он невольно придвинулся ближе, поджимая от желания губы. Под водой он не видел ничего подобного. — Хотите? — заметив, как засверкали чужие глаза, улыбнулся Мо Жань, протягивая одну из половинок, — Быстрее, пока всё не расплескалось. И русал, чувствуя, как горят кончики ушей, поспешно принял кокос и сделал аккуратный глоток. Чуть тёплый, с таким же нежным, как и запах, сладковатым вкусом, напиток прошёлся по языку и скользнул по горлу, освежая и заставляя, не отрываясь от края, сделать ещё несколько крупных глотков, а в конце облизать губы, с жадностью собираясь оставшиеся капли. — Вкусно, — отвечая на немой вопрос парня, кивнул Чу Ваньнин. Улыбка мелькнула в уголках его губ, щёки покрыл румянец, и он поспешил скрыть это, вновь припадая к кокосу и чуть запрокидывая голову. Мо Жань не стал ничего говорить, лишь беззлобно усмехнулся и поспешил последовать примеру русала — опрокинул в себя всю кокосовую воду, осушая половинку кокоса за несколько крупных глотков и утирая рот ладонью. Последнее, правда, мало ему помогло: в сладости теперь был не только рот и подбородок, но и шея, и даже на часть груди теперь стекала белёсая вода. Не обращая на это внимание, Мо Жань перевёл взгляд на русала и, пока тот, отдавшись по-детски мгновению, допивал свою порцию, придвинулся почти вплотную и остался так, пристально вглядываясь в прекрасное лицо с правильными чертам и отблёскивающими золотом глазами. — Что… что ты делаешь? — почувствовав, как горячее дыхание опаляет незащищённую кожу, вздрогнул Чу Ваньнин, отвлекаясь от лакомства. — Ничего. Не отвлекайся, — и Мо Жань невинно склонил голову набок, растягивая улыбку шире. На щеках проявились ямочки, и Чу Ваньнин поспешил отвернуться и допить-таки кокосовую воду. Но стоило русалу отставить в сторону плошку и обернуться на человека, как пальцы, горячие и загорелые, скользнули по его щеке, убирая оставшуюся каплю воды и аккуратно подхватили за подбородок, заставляя приподнять голову. Ещё мгновение — и совершенно естественно, будто так и должно было быть, чужие влажные губы коснулись шеи, аккурат у дрогнувшего кадыка, собирая пролившуюся мимо тонкую струйку сладости. Чу Ваньнин замер от неожиданности и долго не мог проронить и слова, и лишь раскрасневшись, как рак, уставился на Мо Жаня. — Ты!.. Да что ты!.. — отойдя от оцепенения, взвился морской король, отталкивая от себя парня. Но слов он подобрать так и не смог и в итоге задохнулся в собственном возмущении. — Я… — Мо Жань, кажется, и сам не ожидал от себя подобной выходки и теперь растерянно сидел, чувствуя, как изнутри его разрывает от противоречивых чувств смущения и удовольствия. И по лицу Чу Ваньнина было очевидно: он тоже едва ли был против близости с горячим человеческим телом, таким контрастным на фоне его самого, — Это… У людей так просто принято… — пробормотал он, совершенно не понимая, что бормочет, но, кажется, даже не соврав. Просто не сказал, при каких именно отношениях это принято у людей. Но это ведь не столь важно, да? Услышав столь бессвязные оправдания, Чу Ваньнин поспешил поверить в них до того, как здравомыслие усомниться в чём-либо. И уже сам приблизился к Мо Жаню, склоняясь и заботливо слизывая сначала с шумно вздымающейся широкой груди, а потом с выступающих ключиц сладковатую воду, не обращая внимание ни на то, как вздрагивает от прохладных прикосновений парень, ни на то, как внутри него вот-вот что-то взорвётся. Чтобы не упасть на песок, приходиться опереться руками на чужие плечи, придвинуться ещё ближе, так, что воздуха между ними более не оставалось. — Мо Жань… — зачем-то шепчет Чу Ваньнин, чувствуя, как путаются мысли от одного лишь звука чужого дыхания. Перед глазами — лишь чужие, мягкие и тёмные, с фиолетовым отблеском глаза, и он не сразу понимает, что почти столкнулся с Мо Жанем губами. — Господин Чу, если вы не против… Я… — сбивчиво шепчет парень, опаляя дыханием чужие губы, подаётся вперёд и… Сообразив наконец, к чему клонит парень, русал оттолкнул его, отворачиваясь и поджимая губы в досаде на самого себя. — Это… Прости, я не могу. — Нет, ничего. Всё в порядке, — помотал головой Мо Жань, но по голосу, опущенному и тихому, очевидно было, что ничего не в порядке. Повисла неловкая тишина, и даже тихий шум прибоя казался каким-то неправильным. Где-то одиноко прокричала чайка. Чу Ваньнин, пробормотав что-то на прощание, блеснув золотом хвоста, исчез в море. Мо Жань остался на острове, вновь совершенно один, без какой-либо надежды на новую встречу со своим спасителем, из-за которого на сердце было так беспокойно. Встреча, однако, произошла уже на следующий день — Чу Ваньнин сам приплыл и, тщетно стараясь напускать себя вид холодности и невозмутимости, протянул Мо Жаню горсть драгоценных глубоководных жемчужин и несколько моллюсков, которые, как он слышал когда-то давно от моряков, должны быть очень вкусными. «Чтобы ты больше не обдирал ноги, пытаясь добыть себе лакомство с вершин пальм, а жемчужины просто красивые», как объяснил этот подарок русал. И пусть всё вышло максимально неловко и странно, и ни одного внятного извинения или объяснения ситуации от Чу Ваньнина так и не последовало, Мо Жань всё понял и расцвёл в широкой счастливой улыбке. В этот день морской король не покидал своего человека до глубокого вечера, который они провели у костра, жаря рыбу и рассказывая друг другу о своих мирах, таких близких и таких разных одновременно. И на следующий день Чу Ваньнин, разобравшись со всеми делами, приплыл к Мо Жаню. После пропал на несколько дней из-за непорядков на границе, но, подписав мирный договор с морскими девами, вновь вернулся к своему человеку на берег острова и, умостив голову на его коленях, слушал песни с неизвестной ему суши, пока не уснул. И время потекло неспешно и приятно, день уходил за днём, месяц за месяцем, и, кажется, счёт уже пошёл на годы. И, чем дольше это продолжалось, тем сильнее Чу Ваньнин забывал об изначальном своём плане: дождаться первого проплывающего мимо корабля и, посадив на него человека, отправить того обратно на большую сушу, к его сородичам. Корабли, впрочем, всё равно всё не шли…