Я пишу тебе письмо

— Алена, пожалуйста, спрячьтесь в шкафу. — на обычно безэмоциональном лице Евгения Станиславовича сейчас явно проявлялась сильная паника и страх, и он, очень аккуратно схватив Алену за запястье, повел ее за угол холла, к шкафу. — Что… — Алена не успела ничего и сказать, как Евгений Станиславович уже закрыл ее в шкафу, прошептав в еле заметную щель между его дверями: — Подождите, пожалуйста. Так надо, чтобы Вас не заметили. Алена, ничего не понимая, но почему-то не паникуя, осталась в небольшом, наглухо закрытом помещении, без света. Благо, телефон у нее находился в карманах штанов, и она, достав его, включила фонарик. Сверху висело несколько курток Евгения Станиславовича, некоторые — пропахшие его сигаретами и духами одновременно, и одно пальто и плащ. Рядом с Аленой лежали какие-то коробки, и что-то плоское, похожее на картон. Она, стараясь не шуметь, посветила фонариком на так называемый «неопознанный квадратный объект». — Блять, пластинки, в двадцать первом веке, он серьезно? — подумала Алена, рассматривая пластинку с надписью «Группа крови». Дальше — такие же, от КИНО. Чуть не уронив одну, у Алены затаилось дыхание. Да, ей пиздец бы был. Но, к великому сожалению, из пластинок выпали какие-то фотографии и газетные вырезки. Алёна понимала, поднять нужно, но от одной мысли, что она случайно может залезть во что-то настолько личное, что было у Евгения Станиславовича, ей стало не по себе: несмотря ни на что, у Алены всегда все было хорошо с понятием, что у всех людей должны быть свои тайны и секреты. Особенно чего касалось Евгения Станиславовича: ей хотелось, чтобы ему было хорошо и комфортно, даже когда такое его состояние бы причиняло самой Алёне душевную боль. Но тем не менее, фонарик «предательски» осветил фотографию с, вероятнее всего, Петергофа, на которой Евгений Станиславович нежно обнимал за талию высокую, темноволосую девушку, его ровесницу, а она в одной руке держала букет цветов. На нем — чёрное худи и темные штаны, и какие-то массивные кроссовки. И выглядел он на фотографии совсем не так, как сейчас — и дело было не в одежде, а в отсутствии усталости на лице, синяков под глазами и общей бледности. Он выглядел счастливее. Как беззаботный студент. Алена почему-то задрожала. — Может, очередная его сестра… — подумала она, но вслед за этими мыслями ее взгляд ненароком зацепился за вторую фотографию, а потом уже и третью. На второй они держались за руки, а на третьей и вовсе сидели на скамейке, девушка — на его плече. Алена уткнулась носом в колени, не совсем понимая, как дальше с этим жить. До нее донеслись голоса из коридора: — Да Вы б сразу сказали, Александр Рафаилович, что мне вчера ещё нужно было в актовый зайти. Блять, а что в квартире Евгения Станиславовича делает их директор? — Этери Георгиевна присылала Вам сообщение, она мне говорила именно так. — Алена скорчилась, услышав скрипучий голос старика. Рафаилович не был плохим человеком, но он уж слишком долго держался на посту директора, про это ходило много шуток и сплетен. Но Алена знала, что Александр Рафаилович был директором, даже когда ее мама была ещё школьницей. Многие говорили, что для поддержания статуса директора столько лет он вбухивал немало денег, да и подходил к этому вопросу нечестными путями, — и Алёне казалось, что без него их школа была бы лучше. Она слышала, как Евгений Станиславович резко замолчал. Он настолько сильно носился с ней эти несколько дней, что начинал забывать о своих обязанностях. Алёне в глубине души казалось, что на него слишком много вешают, вовсе не учитывая его возраст. Или это подсознательное сочувствие, вместе с чувством сильной любви и желанием, чтобы он был в порядке, так маскировало ее желание, чтобы Евгений Станиславович наконец-таки уже смог отдохнуть. Пока они все ещё о чем-то разговаривали в коридоре, Алена, с чувством «ножом по сердцу», рассматривала эти газетные вырезки. Которые оказались вовсе не вырезками, а кусочками бумаги, на которых было написано: «Ты там меня не забывай только, со своей учебой :)» Почерк аккуратный, каллиграфический, можно сказать. Явно не Евгения Станиславовича. А второй уже был больше похож на почерк Станиславовича: неровный, скачущий в разные стороны, и вечно небрежно текущая ручка: «Не забуду, Маш. Я приеду и все будет как раньше, люблю тебя». Алена отложила все это туда, куда оно и лежало, в пластинки, испытывая странные чувства. Но раз Евгений Станиславович сейчас живёт один, получается, они расстались совсем давным-давно. Может, эта Маша и есть то самое «обстоятельство», по которому пришлось сюда переехать? В такую залупу? Алена была уверена, что эти отрывки с фразами были диалогом Станиславовича и этой девушки, Маши. Зная его желание все делать аккуратно, перфекционизм, соблюдать вечный порядок: он никогда не будет класть в одно место вещи, между собою несвязанные. Алена про себя сама удивилась, насколько она уже хорошо его знает. К шкафу приближались чьи-то шаги. Дверцы распахнулись, Евгений Станиславович, протянув ей руку, ибо прыгать было достаточно высоко, над шкафом была будто огромная «ступень», в которой лежали другие вещи, а Алена была очень маленького роста, сказал: — Достал он меня. Вам не дурно? Алена, взяв его за руку, опустилась на пол, закрывая шкаф. — Нет. А должно? — У многих людей есть клаустрофобия. Изв… Она ткнула его в бок. — Хорошо, понял, Вы не любите, когда я извиняюсь. — он мягко улыбнулся. — Просто я не подумал, на самом деле, я так и думал, что это этот придурошный дед, поэтому предполагал, что он по квартире начнет ходить. У него ж безнаказанность. Поэтому «прятать» Вас в какой-то комнате было бы ещё более худшим решением. На лице Алёны появлялась улыбка каждый раз, когда Евгений Станиславович не стеснялся в выражениях. — А чё он хотел то? Неожиданно он потянулся рукой к ее макушке, от чего Алена замерла. Евгений Станиславович что-то выкинул в сторону, а потом очень аккуратно пригладил растопыренные волосы на ее золотистой макушке: — На Вас паутина была. Алена прижалась к Евгению Станиславовичу, пробормотав: — Когда мы уже перейдем на ты? Про себя радуясь, что он уже не шугается ее внезапных прикосновений, и порой даже касается ее сам. И в этот раз Евгений Станиславович снова не отодвинулся, а наоборот, слегка даже приобнял Алену, мягко поглаживая ее по волосам. — Пока я Ваш учитель. — заметил он. — И сейчас, то, что мы вот так стоим, это тоже по-учительски и нормально, да блять. — хмыкнула она, не оторвалась. — Он хотел, чтобы я вчера ещё в актовый зал зашёл, там было какое-то мероприятие, а сообщений Этери Георгиевны я не видел. Но, признаться, я вчера даже и не заходил в социальные сети толком, так что. Но приходить сюда было перебором, у старика уже маразм, хотя он и пытается это выставить так, мол «боялся, что со мной что-то случилось». Всегда можно было позвонить. — Он долбоеб. — подытожила Алена, и Евгений Станиславович прыснул, отойдя от неё, накидывая куртку. — Вы куда? — Схожу, прогуляюсь. Давайте со мной, Алена. — он поспешно набувал какие-то ботинки, кладя телефон в карман брюк. — Вы норм? Тоесть нам показываться вместе нигде нельзя, но гулять можно? — Если хотите — не идите. Просто я знаю место, где никто не ходит, там человека встретить — задача, не то что какого-нибудь учителя из Вашей школы. Алена, вздохнув, тоже начала надевать на себя куртку. — Ладно, пойдемте. — она подошла за Евгением Станиславовичем к двери. — Я уже тоже засиделась, честно говоря. Они спускались по лестнице, и Алена неожиданно спросила: — А где Ваша шапка? — Алена, мне не 15 лет. — ответил Евгений Станиславович, открывая дверь подъезда. — А иногда ведёте себя так, будто 15. — Алена, подпрыгнув, напялила на него смешной, меховой капюшон. — Бля, ну сколько можно. Вы итак иногда выглядете, как мумия. — Но Вы постоянно говорите, что я очень красивый. Алена покраснела, но не сдала в своем напоре: — Так да, но Вам ещё заболеть не хватало. И только посмейте его снять, я Вас отпизжу. — Понятно. — Евгений Станиславович, заржав, как лошадь, повел Алену снова каким-то неизведанным ходом. В Питере с каждым днём становилось все холоднее. Евгений Станиславович вывел ее в какой-то новый райончик, где людей действительно не было. Одни холмы, полностью покрытые толстым слоем снега, в небе плывут облака, в воздухе чувствуется наступление Нового Года. Вдалеке — какие-то большие деревянные качели, за лесной местностью — берега замерзшей реки и большое количество разнообразных коттеджей. Это все напоминало какой-то парк, но особенно минималистичный. Несколько скамеек, узкая дорожка, которая вела прямиком к каким-то ларькам — вон там уже виднелось несколько людей, они покупали горячий глинтвейн и сахарную вату. Евгений Станиславович поднес зажигалку к кончику сигареты. — Блять, а я свои у Вас дома забыла… — завистливо прошептала Алена, снизу вверх смотря на Станиславовича. — Вам и не нужно. — он, улыбнувшись, прошел вдаль, к холмам. Алена, загребая голыми руками снег, сформировала из него небольшой шарик, который в тот час приземлился в спину Евгения Станиславовича. Он обернулся, а Алена бросилась убегать, получив за это аналогичным снежком прямо по плечу. — А где же Ваше «я учитель» и все такое? — она засмеялась, выходя из-за дерева, и Евгений Станиславович сразу подбежал к ней. Оттряхнул ее куртку от снега, от чего Алена, смутившись, прижалась лбом к заснеженному столбу. — Ну иногда и расслабиться надо. — он улыбнулся, не отходя от нее. — Ой, у Вас снег, дайте я уберу. Евгений Станиславович подошёл к Алёне сзади, аккуратно стряхивая ещё не расстаявшие снежинки с ее золотистых волос. — Пиздец, я обычно лето люблю, но в этом году зима как будто по-другому ощущается. Я даже впервые Новый Год жду, прикиньте? — Ага, жиза… Ой, жизненно кстати. — Станиславович запнулся на «сленговом слове». — Только мне кажется, я Вам случайно прическу испортил. — Какую прическу там, у меня только хвост и был. — Алена засмеялась. — Сейчас, подождите. — он взял ее темно-бирюзовую резинку, нацепив ее на руку, и он будто бы хотел завязать ей привычный конский хвост, но что-то пошло либо не так, либо по-другому, ибо Евгений Станиславович задержался. — Что Вы там делаете? — спросила Алена, смотря на него боковым зрением, но даже не дергаясь. Алена ему доверяла. И сейчас, когда позволяла ему трогать свои волосы, которые не позволяла трогать никому — ещё раз убедилась, насколько. — Сейчас, подождите. — Евгений Станиславович будто бы доделывал «последние штрихи», и потом, опустив руки, сказал: — Все, готово. — Господи, что там… — прошептала Алена, пытаясь рассмотреть «нечто» на своей голове, но попытки были, мягко говоря, неудачными. — Сейчас сфоткаю. — Евгений Станиславович сфотографировал ее новую прическу со всех ракурсов, а после, довольный, как слон, каким Алена видела его впервые, протянул ей свой телефон. — Нихуя себе! — вырвалось у Алены, когда она посмотрела на результат. Два ровненьких тоненьких колоска с ее висков переходили в хвост, который был укутан ее золотистой прядью — как резинка. — Ебать, а где Вы так научились? — спросила Алена, протягивая ему телефон назад. — У Сони куклы раньше были, мы их вместе заплетали, вон что-то вспомнил. У Вас такие волосы красивые, Алена. Она засмеялась. — Но реально круто, спасибо. Да и вообще годный экспириенс получился: вон какое у Вас лицо довольное. — Я просто люблю, когда у меня что-то хорошо получается. — Евгений Станиславович отошёл, чтобы выкинуть окурок, и ему вновь прилетел снежок, на этот раз по плечу. — Да за что? — спросил он, кинув в Алену комок снега в ответ, на что она заржала, вновь убегая: — За то, что первую мою прическу всё-таки испортили! Евгений Станиславович побежал за ней, пуляясь в нее снежками, Алена в итоге выиграла, повалив биолога на снег, и довольная нависла сверху. Щеки Станиславовича загорелись, и он отвернулся. Алена, снова удовлетворившись тем, что ей удалось вывести его на смущение, просто легла на снег рядом. Почему-то холода не ощущалось. Он ощущался только ветром, который слегка играл с ее лицом: задевая уже покрасневший нос и уши. Они, оба наржавшись до упаду, как говорилось, устремили взгляд в небо. — Вы точно увольняетесь? — спросила Алена, медленно вставая. Евгений Станиславович встал сразу же за ней, протягивая руку. — Да. Я не вижу другого выхода, если честно. — на его лице проскользнуло удивление. — Алена, у Вас капец руки ледяные. Пойдемте, где ветер не так сильно буянит. Они прошли к какому-то небольшому мосту над замерзшей рекой, и Алена, облокотившись на него, спросила: — А откуда Вы вообще знаете столько мест? — В смысле? — Вы водите меня по переулкам, которые я даже не видела никогда, хотя я здесь живу столько лет. — Алена смотрела на то, как лёгкая метель бьётся об лёд под мостом. — А, это. — Евгений Станиславович неожиданно взял ее руки в свои, и Алена вновь покрылась мурашками. — Я не люблю людные места, на самом деле. Всегда хотелось проходиться именно по таким, где людей практически нет, хотя порой и страшно было. Он замолчал, и поднес холодные, побледневшие руки Алёны к своим губам, согревая их своим дыханием. — Видите? Холод отходит. — Евгений Станиславович слегка сжал их, а Алена просто смотрела в его глаза, все ещё не понимая, что все это — реальность. Когда ее руки потеплели, он опустил их. Алена пододвинулась к Евгению Станиславовичу чуть ближе, мечтая стереть уже эту границу между ними. — По Вам не скажешь. — Что именно? — Что не любите людные места. Вы выглядете очень уверенным, я всегда это говорю. — Алена приблизилась к его лицу ещё ближе. — Никогда не узнаешь, что в голове человека творится на самом деле. Я, признаться, в свою очередь не думал, что Вы такая заботливая. — Только с Вами. — дополнила его Алена. Ей было очень хорошо в таком безлюдном месте. — Даже если и так. И вообще, я не знаю, как дальше всё пойдет, но я ведь помню Ваши слова, тогда, когда я Вас от Алексея Валентиновича спас, что-ли, не знаю, как это называть. Вы очень хороший человек, Алена. И не бойтесь себя, в первую очередь. Алена, поняв, что либо сейчас, либо никогда, приблизилась к его губам. Между ней и Евгением Станиславовичем оставался практически миллиметр, она видела, как покраснели его щёки и уши, как он начал более учащенно дышать. Алена почти коснулась его губ своими, но Евгений Станиславович, неожиданно, мягко накрыл своими подушечками пальцев ее губы, отстранившись. — Ален, солнце, не надо… — второй рукой он прижал ее к себе, и Алена защекотала его оголенную, холодную шею своими ресницами. Он впервые ее так назвал. И Алена понимала, что крепость под названием «Евгений Станиславович» совсем скоро рухнет, но ей все равно было до жути обидно сейчас. Она отстранилась, отвернувшись. — Разберитесь в себе, прошу блять. — прошептала она. — Алена, просто поймите меня… — Я не хочу ничего понимать. Вы сами меня так близко к себе подпускаете и все такое, даёте ложную надежду, а потом отталкиваете, и так постоянно. — Это не правда. Я не даю ложных надежд, но сейчас обстоятельства и вообще… — Евгений Станиславович, видно, сам впервые не был уверен в своих словах, поэтому говорил чуть тише, как обычно. — Я люблю Вас. — на какой-то момент Алена поняла, что, возможно, ее жизнь сейчас оборвется, но ей было все равно. — Конкретизируйте. Алёна, мягко говоря, охуела от такого ответа, но не растерялась, а обернулась и посмотрела ему прямо в глаза: — Что конкретизировать? Люблю. Как можно конкретизировать чувства? — Любить можно как учителя, как друга… — он мялся, избегая глазного контакта. — Нет. Я люблю Вас, как человека. Я именно люблю Вас, понимаете, блять? И не какой-то там образ у себя в голове, не ебу, что Вы там подумаете, а Вас. Вот каким Вы пришли к нам в 11-й, таким и полюбила. Мне хочется касаться Вас, понимаете? Помогать где-то, заботиться. Я не хочу каждое утро видеть, как Вы завариваете это ебаное кофе без сахара, толком не спав, как идете на работу, которая Вам не нравится. Я хочу, чтобы Вы были счастливы, понимаете? Сердце Евгения Станиславовича с каждым ее словом начиналось биться сильнее. — Хорошо, Алена, хорошо, я понимаю. — он подошёл к ней чуть ближе. — Если что, я нормально к этому отношусь. Ну люди влюбляются, такое бывает, это ж даже хорошо. Алёне хотелось плакать. — Я могу рассчитывать на взаимность? — спросила она, почему-то впервые не веря ни единому его слову. — Ален… — он опустил глаза в мост, и Алёне казалось, что ещё немного, и она не выдержит, и просто с этого моста спрыгнет, разбившись об лёд, лишь бы не чувствовать эту боль, которая сейчас буквально разрывала ее сердце. — Простите, но я думаю, что нет. — Ясно. — Алена укусила себя за губу. — Это из-за этой девушки, да? Чьи фотки в шкафу. Почему он врал. Этого Алена большего всего не могла понять, от чего становилось ещё больнее. — Я так и думал, что Вы эти фотографии всё-таки нашли, но это моя вина, на самом деле, я плохо их спрятал. Нет. Дело во мне. — он отвернулся, и Алёне хотелось на какой-то момент разорвать свое тело, просто чувствовать хоть что-то, чем-то заменить эту боль в душе. — Пиздец, я не могу… — прошептала она, теребя кончики своих волос пальцами. — Алена, Вы хорошая девушка, понимаете? Вы добрая, честная, но не со мной Вам идти. Я могу быть рядом и я буду, пожалуйста, только не вините себя, прошу. — Да замолчите! — Алена сорвалась на крик, но Евгений Станиславович сразу же замолчал. — Хватит, пожалуйста, эти слова ещё больнее делают. Не надо со мной быть, блять. Просто скажите, я не понимаю, если я такая хорошая, почему так все? Вы мне не доверяете или что, блять? Зачем эта дистанция, если она стерлась ещё в первый день, нахуя? Мне не надо от Вас ничего, я просто Вас люблю, понимаете, блять! Мне можно довериться, я не враг Вам, или кто ещё блять, это пиздец, я просто хочу быть рядом. — Алена, просто бывают такие вещи, которые ты… Ну не хочешь, чтобы повторялись снова. — он промолчал, но почему-то Алена всем телом чувствовала, как ему тяжело. Им обоим дальше с этим как-то жить. И как — непонятно. — Если Вам тяжело или что-то такое, то я к Вам даже в комнату заходить не буду, и вообще могу весь день отсутствовать. — он вновь заговорил полушепотом, а Алёне все ещё хотелось рвать и метать от боли. — И когда домой всё-таки вернётесь, пожалуйста, скажите, что с Вами все нормально. — Хорошо. — сухо ответила Алена. Домой они возвращались, не говоря друг другу ни слова. Евгений Станиславович даже не курил, просто шел с полностью опустошенным видом, а Алена представляла, как она придет в свою комнату, и как там разревется. В какой-то момент ей даже захотелось вернуться к любимому лезвию и перенести душевную боль в физическую — в ту, которая проявляется в многочисленных шрамах на запястьях, но потом она вспомнила, как долго они заживают, и как не хотелось бы расстраивать Аню, которая всегда у нее это лезвие отбирала, и обрабатывала порезы. А с дополнительными… А впереди ещё целый учебный год, блять… И экзамены… Все с ним. Алена не могла, ей казалось, что она разревется ещё до прихода в квартиру. Подушка на Алениной кровати от слез промочилась настолько, что на ней словно было невозможно спать. Она написала Ане короткое «он меня отшил», что вывело их на первую, за все эти дни, двухчасовую переписку. «Не зря он тебе с первого взгляда не понравился, вот что скажу» «Зато потом пиздец как понравился, впредь до такого, блять, я не могу поверить, что он такой человек на самом деле, который так бегает от ответственности, мне так больно» «Слушай, ну… В оправдание его могу лишь сказать, что у человека, который ведёт себя настолько по-разному в школе и наедине явно есть какие-то психологические проблемы, и зачем он тебе такой? Главное это ведь здоровая голова» «У меня у самой не совсем здоровая, но ты права» «Я могу сказать, что ты огромная молодец, что сейчас с этим вопросом все решила, а не тянула до конца года» «Блять Аня я сейчас сдохну, мне так плохо, у меня будто сердечный приступ сейчас будет» «Возьми валидол под язык, если у него там есть, кстати пишу это и как же хочется убить себя за то, что я так не вовремя уехала в Москву» «У тебя не было выбора, все норм, но я хуй знает, как здесь дальше быть, разве что из комнаты не вылазить» «Ну, я всё-таки могла бы уговорить родаков так, чтобы они уехали, а я осталась, но мне хотелось подзаработать. Кстати, о хорошем» «Ебать, оно все ещё существует» «Алена (((, я тебе столько сувениров накупила здесь, и твои ещё вкусняшки любимые, жди короч» «Господи чтоб я б без тебя делала» «Убивалась по Станиславовичу, но без вкусной еды)))» Они пропереписывались ещё час, Алёне стало чуть легче, она всё-таки нашла валидол в тумбочке, но долго не могла уснуть. На следующее утро Алёна и Евгений Станиславович на кухню зашли вместе, он пробормотал что-то вроде «доброе утро», но Алена не поздоровалась в ответ. И отметила, что от него, почему-то, впервые несло сильным запахом вина. — Завтрак, Ален… — он выглядел хуже, чем обычно, но Алена, быстро выйдя из кухни, а потом и из квартиры, крикнула на прощание: — У меня есть карманные деньги! И вышла. На самом деле, конкретно сейчас ей просто невыносимо было находиться с Евгением Станиславовичем в одной квартире, поэтому на улице было лучше, да и поесть не помешало бы. Следующие дни, последние, прошли также, как и этот: они не разговаривали, Алена если и выходила из комнаты, то сразу выходила из дома, чтобы его не видеть. Когда наступил последний день, перед второй четвертью, и Алена переезжала в новую квартиры мамы, Евгений Станиславович провожал ее возле дверей: — До свидания, Алена. Я буду скучать. — сказал он, смотря в стену. — Не пиздите, как обычно. — Алена отвечала грубо, но ей не было за это стыдно: — Мы встретимся уже завтра. Спасибо за то, что предоставили квартиру. Она вышла из дома, и сразу же закурила. Дрожащей рукой держа сигарету, ибо вторая несла большую сумку, она отмечала про себя, что особенно больно, после того именно дня, ей было когда она поняла, что Евгений Станиславович выпил. Ну не станет человек, который «нормально относится», и вообще ему будто похуй, пить после признания, после которого ещё и отшил. И она была уверена, что душа его не на месте, но больше она в это не полезет. Алена сделала все возможное, хватит. Квартира мамы была уютной. Они даже обменялись несколькими словами, а не парой, как бывает. Светлые аппартаменты, везде — фиолетовые обои и белые столы и стулья, небольшая кухня, и очень красивая Аленина комната. Увидев ее, Алена сразу же уже начала думать, как обклеит обои плакатами, которые пока остались в квартире отца, как только она займётся перевозкой остальных вещей. На вопрос, где она все это время жила, Алена напиздела, чего ей не стоило — сказала, что у Ани, мама все равно не позвонит ее подруге и не спросит, правда ли это, ей всегда было плевать. — Ален, я помогу тебе остальные вещи перевезти. — сказала мама, заглядывая в Аленину комнату, пока та возилась со своей сумкой, расставляя на полке косметику из нее. — Там отец. — Мне плевать. Ты одна все это не дотащишь. — мама облокотилась на стену возле двери Алениной комнаты, и, улыбнувшись, спросила: — Ну как тебе? — Хата? — Ален, комната. Разве мы тебя так учили? И тут ее мама запнулась. — Прости. Мы тебя никак не учили, да… — и во взгляде матери Алена впервые увидела какое-то искреннее сожаление. На нее так будто влиял развод с отцом, что она становилась, или очень хотела стать ближе к дочери. — Я не знаю, это не в тему, и другой вопрос вообще, но я надеюсь, когда-нибудь ты сможешь нас обоих простить. — Может быть. — невозмутимо ответила Алена, но сердце сжалось. Евгений Станиславович, ещё это… — Комната очень красивая, мне нравится. Намного лучше, чем та была. Ее мама моментально оживилась, явно польщенная таким комплиментом: — Боже, я так рада, что тебе понравилось! Я правда очень старалась. Обои сама клеила, расставляла всю мебель тоже, так, на свой вкус, но мне очень хотелось, чтобы тебе понравилось. Они впервые так много проговорили. Алёне было очень хорошо, но очень непривычно: мама впервые ее слышала. Следующий школьный день начался с приезда Ани. Алена специально не пошла на первый урок, зная, что это будет урок биологии. И она не сможет на Евгения Станиславовича смотреть. Просто не сможет. Не то, что слушать его. Она обнимала Аню так, словно они не виделись несколько лет, а не всю неделю. Аня поглаживала ее по голове, шептав: — Все будет хорошо, все будет хорошо… А Алена впервые с того самого переломного дня ощущала настоящее тепло в душе. Что у нее есть такой близкий человек. — Короче, держи. — Аня протянула ей красный пакетик. — Чтобы страдать по мудачью, но зато с настроением. В идеале, конечно, вообще не страдать, но я понимаю, что так просто от чувств не избавишься. — Ань, ты просто… — Алена рассматривала сувениры. — Ебануться, значок с КиШ! Откуда ты достала это? — Батя был на какой-то выставке, там мерч всяких старых групп, спрашивал, что мне взять, я сказала — ничего, он сфоткал мне прилавок, там был этот значок, и я сразу поняла, что тебе дарить надо. — Аня улыбнулась. — Дальше смотри. Алена нашла брелок с каким-то прикольным енотом, прямо на рюкзак, целую упаковку акварельных карандашей, несколько упаковок бисера, цвета которого у нее ещё не было, скетчбук с акварельными, плотными листами, несколько жвачек с колечками, упаковку чипс, клубничные конфеты, батончики марс, ванильную колу и три плитки ее любимой милки, с миндалем и вареньем. — Пи-з-дец. — сказала она, ошеломлённая. — Аня, я даже не знаю, как и благодарить, это просто… Алена сразу же прикрепила значок с КиШем на рюкзак, и быстро чмокнула подругу в щеку. Аня засмеялась. — Помнишь когда одноклассники шутили, что мне батя красный аттестат после 9-го класса купил, так вот, я, как его достойная дочь, теперь скупаю тебе все. — Золотую медаль после 11-го тоже купи. — Алена также засмеялась, впервые за неделю, наверное. — О, Димка. Дима подошёл к ним, усевшись за парту перед девочками. — Чё у вас здесь за зажор, — он кивнул на парту Алёны, полностью усеянную всеми «гостиницами». — Поделитесь, ну. — Держи. — Алена протянула ему клубничную конфету. — Вы слышали? — спросил Алиев, Аня и Алена вылупились на него: — Нет, а что? — К нам новенький приходит. — Алиев усмехнулся, вытянув ноги. — Во второй четверти. В последнем классе. Рискованный, однако. Артур какой-то. Аня и Алена переглянулись. — Чё? Правда что-ли? — спросила Алена, подняв одну бровь. — Мне тяжело поверить, что кому-то в трезвом уме придет мысль, что во второй четверти нужно менять школу, перед выпускным ещё вдобавок блять. — Надеюсь, нормальный хоть… — пробормотала Аня. — А когда придет-то? Дима, конкретно залипнув в тик токе, пробормотал: — Вот на следующем уроке должен. На первые не успел, у него там какая-то задница с документами. По крайней мере, он так в чате нашем пишет. Алена, взяв телефон в руки и открыв телеграмм, заглянула в чат класса. Висящий над ним диалог с Евгением Станиславовичем резанул по сердцу, и в сети он был только вчера, поздней ночью. Алёне казалось, что если она сейчас от этого не отвлечется, то разревется прямо здесь, в классе. Чат класса заметно оживился, если учитывать тот факт, что в него, несмотря на более-менее внутренние хорошие отношения со всеми одноклассниками, писали редко. Александр Самарин добавил пользователя Артур:) Алена быстро зашла на его профиль, пытаясь как-то выкинуть из головы все ещё стоящий в ней образ Евгения Станиславовича, пролистала несколько фоток. Все аватарки — с масками из Снэпчата, а другая половина — с прикрытым лицом, как когда-то было модно. Он писал в беседе очень много сообщений, пытаясь познакомиться со всеми, на многие ответные сообщения ставил реакции, использовал много эмоджи и гифок. И классу, видимо, это нравилось, ибо сейчас они там все дружно обсуждали какой-то сериал, вышедший на выходных, и инициатором этого вновь был Артур. «Классные вы ребята все оч)))» Камила: «А когда ты уже в класс придёшь сам?» «Да вон на второй урок, но опоздаю, думаю, здесь пробки повсюду вон хд, и ещё с документами трабблы.» Алена хмыкнула, ей было тяжело делать какие-то выводы в нынешней ситуации, на сердце все ещё болело. Хотелось стереть тот самый день из памяти, словно его и не было, и вновь остаться в том самом, в котором Евгений Станиславович лежал рядом с ней, успокаивая от кошмара, и оберегая, когда шепотом говорил, что он рядом, когда она ощущала его тепло так явно, как никогда раньше. Когда Аленка хватала его во сне за его теплые руки, а он шепотом отвечал, что все нормально, что он никуда не уйдет. Алена закусила губу. Прозвенел звонок. Димка не вставал с парты перед ними, приняв решение, что теперь это его место, да и с Аней и Аленой отсюда удобнее болтать, да и Саша косым взглядом, полного неприязни не смотрит. Алена до сих пор до конца не понимала, что у них тогда произошло с Сашей — кто-то говорил, что они просто что-то не поделили, а кто-то, что Дима в каком-то вопросе поступил особенно подло. Но факт оставался фактом, причем печальным: раньше неразлучные одноклассники, которые были вместе везде, которых шипперило полшколы, сейчас с друг другом не разговаривали. Этери Георгиевна пришла, как обычно, во время. Учитель русского языка всегда был пунктуален, за все свое пребывание в школе Алена не усекла ещё ни одного опоздания с ее стороны. — Ань, — всё-таки не выдержав, прошептала Алена, ерзая на стуле и теребя рукава длинной кофты. — А Евгений Станиславович на первом уроке какой был? Как обычно? — Он не пришел. — пожала плечами Щербакова, переписывая с доски все то, что написала на ней Этери Георгиевна, какие-то страницы из учебника, на которых был материал для следующей проверочной работы. — Меня это удивило, если честно. У Алены затряслись руки, а в голове сразу появились мысли о самом худшем, и воспоминание об утре, после того самого дня, когда от Евгения Станиславовича несло вином, что было для него редкостью. И то, что он в телеграмм не заходил все утро… Но Алена больше не будет предпринимать каких-либо попыток достучаться, сейчас они все выглядели как бессмысленно потраченное время, на фоне всех слов, которые он ей наговорил. И вроде в глубине души Алена уже смирилась, но почему-то все равно было очень больно. — …В общем, не знаю, что хотят они от вас на экзаменах, скажу вам честно, так как вы мои дети, всё-таки, правила мне не нравятся новые. Поэтому будем работать ещё усерднее… — дверь кабинета распахнулась. — Здравствуйте, Артур. Алёне впервые, после просмотра чата класса в телеге, удалось по-настоящему отвлечься от поглощающих ее грустных и болезненных мыслей. Артур выглядел чуть крепче, чем на своих фотках, и, признаться, был симпатичным, Алена сразу про себя это отметила. Кучерявые, черные волосы, загорелая кожа, темные, большие глаза с длинными, выразительными ресницами. И одет по-модному, что и отличало его от всех школьников здесь: белая водолазка, черные штаны в пол, которые стояли явно недешево, какая-то такая же дорогая обувь, шею украшала золотая, тонкая цепочка. — Как тебе он? — Аня, осматриваясь, чтобы ее никто не видел и не слышал, легонько толкнула Алену в бок. — Симпотный. — Алена опустила глаза. — Ребята, привет. — сказал Артур, и широко улыбнулся, все сразу зашумели, на перебой с ним здороваясь. — Думаю, не вижу смысла ещё раз представляться, мы уже и так со всеми познакомились. Он подмигнул и улыбнулся Алёне, чему она особенно удивилась, но потом она вспомнила, что она ведь была единственной, вместе с Аней, которая с ним в чате не общалась. На лице Этери было удивление. Алена знала, что Тетеря всегда удивлялась коммуникабельным людям, особенно подросткам, юношам и девушкам: они часто разговаривали с ней после уроков, и в один из таких дней Этери Георгиевна призналась ей, что в молодости была замкнутым и тихим подростком, с которым никто не хотел дружить. Зато потом выросла, поумнела, как она говорила сама, поняла, что невозможно жить вот так, отстранившись от всего мира, поступила в пед, окончив его с красным дипломом, и теперь она является едва ли не самым уважаемым человеком в школе. Алена видела, как бегали темно-карие глаза Артура по рядам, пока он выбирал себе место, ибо все кричали: «Сядь со мной!», кто-то нарочно прогонял своих соседей по парте. В итоге он уселся рядом с Майей, от чего она начала широко улыбаться. Весь урок Алена чувствовала на себе пристальный взгляд Артура, понимая, что его интерес к ней вызван ее же безразличием. На фоне остальных девочек в классе, да и мальчиков, которые готовы были уже на все, чтобы заобщаться с новеньким, она действительно выделялась, тихо сидя за своим местом, смотря в окно. Когда учебный день закончился, Алёне домой пришлось идти одной, ибо Аню отпросили с последнего урока на очередную олимпиаду, на этот раз был какой-то ебаный суслик по русскому языку, районный, но за него давали нехилые плюшки: несколько пятёрок в журнал, да и ручки шариковые нихуевые, их хватало на долгое время: Алена знала, ибо часто их у Ани взаимствовала. Идя уже по опустошенному от людей коридору, и, заворачивая за угол за учительской, она услышала голос Этери Георгиевны, и голос их физички — Тамары Николаевны. — А Станиславович то-где? — Тамара Николаевна была неказистой старушкой пенсионного возраста, но очень доброй. Ее многие боялись, несмотря на абсолютно добродушный, невраждебный характер: дело было в слишком сложном предмете, который из всего класса давался только Алёне. — Понятия не имею, если честно. Писал мне, говорил, что нездоровится, ну я поверила пока, хотя ни справки, ничего. Вообще мне кажется, много мы на него повесили. — голос Этери всегда был каким-то… Авторитетным, что-ли. Слегка низкий, но бархатный темп, которого Алена порой даже побаивалась, хотя она понимала, что конкретно к ней Этери относилась хорошо. — Это совсем молодой парень, на самом деле. И я не ожидала, что он проявит себя в таком хорошем свете, вернёт такому большому количеству школьникам любовь к биологии и все такое. Но у него все равно из-за юности не хватает социальной батарейки этой, понимаете. Он выглядит уже, как труп ходячий. Я предлагала Рафаиловичу перестать его гонять этими мероприятиями, и так ведь молодец, старается, но он это отклонил. Алена стояла за стенкой, все внимательно слушая, и ее настроение вновь упало до нуля, после фразы, что ему нездоровится. Подкралось какое-то чувство вины, наравне с желанием просто обнять Евгения Станиславовича, погладить его пушистые, всегда небрежно уложенные волосы, накормить уже нормально, наконец-таки, и извиниться за такие резкие слова. Он ей был нужен. Без разницы, пускай не любит ее: Алена без него не могла, все мысли у нее были только о Евгение Станиславовиче, она нуждалась в нем, как в воздухе, несмотря ни на что. И это было невыносимым. Если он Алену не любит так, как хочет этого она: пускай хотя бы он позволит ей любить себя. Алена подождала, пока Этери Георгиевна и Тамара Николаевна наговорятся, и когда вторая ушла к себе в кабинет, прошла к лестнице, ведущей на первый этаж, к раздевалкам. — Ален. — окликнула ее Этери Георгиевна, и сердце Алёны упало вниз. Ей постоянно казалось, что Этери знает намного больше, чем позволяет себе говорить. Алена остановилась, смотря на высокую фигуру преподавательницы, которая по сравнению с ней выглядела по-настоящему влавственно. — Если тебе не открывают дверь, лезь через форточку. — Этери Георгиевна подмигнула ей, и скрылась в направлении второго этажа. Алена долго смотрела ей в след, не до конца понимая, что это было и как Тутберидзе вновь догадалась о том, что было у нее на душе, несмотря на то, что Алена не говорила ни слова. Алена застегивала куртку, натягивала на себя капюшон, стараясь не заплакать: ей очень хотелось хотя бы на минуту увидеть Евгения Станиславовича, понять, что у него все нормально. Хоть один раз ещё раз увидеть эти тускло-зеленые глаза. — Алёна, верно? — услышала она знакомый мягкий голос у себя над плечом, испуганно обернувшись. — А, привет. — Алена смущённо улыбнулась, увидев перед собой нависающего Артура. — И извини что не разговаривала с тобой весь день, я была не в настроении. Алена сама удивилась тому, что она резко так перешла с Артуром на дружелюбный тон. Что даже не сматерилась перед ним, ибо зная себя, при первом знакомстве от нее последовали бы не извинения, а какое-нибудь «ну здорова, блять» — Пройдемся? Если ты не против. — они вышли из школы, и Алена закутала на своей шее шарф в красную клетку посильнее. Размышляла она недолго: Евгений Станиславович ее отшил, а перед остальными нахуй то закрываться? Зато отвлечется, и перестанет так сердце болеть. — Да, без проблем. — она снова ему улыбнулась, и они пошли в сторону Алениного дома. По дороге Артур в красках рассказывал Алёне о том, как он впринципе оказался в этой школе, активно жестикулируя. И Алена с каким-то странным чувством отмечала про себя, как же они были похожи. Привыкшая к такому спокойному, безэмоциональному Евгению Станиславовичу, который всегда говорил твердо, не позволяя себе в речи ярких выражений, она была удивлена таким хаотичным Артуром. По пути он купил ей и себе горячий шоколад и по булочке. — Ну и мама приходит и говорит, мол, переезжаем и все тут. — он засмеялся, и Алена засмеялась в ответ, не зная, как ещё себя вести. — А эта школа ей показалась лучшей по отзывам. Да и у вас преподы топчик ещё. Этери классная женщина. Физрук Дудыч тоже прикольный. А тебе кто из преподов больше всех нравится? Алена запнулась. Сердце кричало от боли, а из головы вновь не выходило лицо, которое, ей, видимо, больше никогда не забыть. — Да так, никто. — во время прогулки она улыбалась во все тридцать два зуба, что ей вновь было несвойственно, с людьми, с которыми она только что познакомилась. — У нас раньше биологичка была прикольная, Татьяна Николаевна, вон ушла уже. — А сейчас биолог кто? — Евгений Станиславович. — Алена отпила горячего шоколада, чтобы Артур не видел, как затряслись ее губы. — Ясненько, — он повернулся к Алёне, заглядывая в ее глаза, которые стали цвета изумруда, при зимнем солнце. — А соседка твоя, Анька? Какая она? Мы с ней тоже не особо познакомились. — Спокойная очень, мозг нашего класса. Люблю ее капец, ты ей кстати понравился, ну она сказала мне, типа симпатичный парень и все такое. — Алене, самой не зная почему, хотелось кокетничать, будто так выпуская все негативные эмоции из себя, и чтобы этим искусственным серотонином закрыть дыру в сердце. — А тебе я как? Понравился? — спросил Артур, когда они остановились у дома Алёны. Она помялась, не зная, что ответить. Ей было очень непривычно, но желание, даже инстинкт, скорее, так и шептали ей: забывай, забывай и переключайся. — Да. — ответила она, ещё раз улыбнувшись, поправив волосы. — Ну что-ж, мне пора. — Если так, то… — Артур посмотрел в асфальт, а после перевел свой взгляд на Алену: — Может, ещё встретимся сегодня? Я подойду к твоему подъезду, сходим куда-нибудь. Через часик. Алене почему-то было противно от себя, и она испытывала некоторый дискомфорт от того, как все быстро развивалось. И что это не приносило ей никаких эмоций, разве что вся эта сумбурность немного перекрывала ощущение разбитости и желание просто пойти и утопиться. — Я не против. — она пристально посмотрела Артуру в глаза. Он подошёл чуть ближе, очень аккуратно обняв ее за талию, быстро отстранившись. — До встречи тогда. — Артур внимательно смотрел в след Алёне, за которой закрывалась дверь подъезда. Мамы дома не было. Алена швырнула рюкзак в стену, сползла вниз по стенке, уткнувшись носом в колени. Евгений Станиславович был не таким. Ей хотелось сейчас просто видеть его, пускай он ее ненавидит, или ещё что-то такое: хотя Алена понимала, что он не будет так делать. Она его знает. Ее желание было одно: просто быть рядом с ним, в его уютной квартире, лежать с ним вместе и смотреть какое-нибудь аниме, наслаждаясь тем, как медленно развиваются их отношения, и одновременно мучаясь от границы, под названием «статус». И ей очень хотелось его касаться, именно касаться, хотя Алена понимала, что больше она никогда не будет касаться его первой, как бы ей ни хотелось его обнимать, целовать, гладить длинные руки. Час прошел быстро, и Алена уже успела успокоиться. На «свидание» она решила не надевать привычный бомбер, какие-нибудь неопрятные штаны с цепями и топы, а наверх что-то покрасивее большой кожанки с мехом. Хотелось выглядеть женственно. Поэтому Алена впервые коснулась косметического набора, лежащем на ее столе, который она не трогала впредь до этого момента. Включила какой-то обучающий видеоролик, стараясь не матерится, про себя думая: откуда у нее такие мысли? Алену никогда не волновало то, как она выглядела и как себя вела. Она всегда была собой и одевалась так, как хотелось, несмотря на частые комментарии по поводу «школа это тебе не панк-сходка», «ты должна выглядеть как девочка». Но после того случая с Евгением Станиславовичем хотелось преобразиться, и не в его, а в своих глазах стать не обычным подростком, а настоящей девушкой. С платьями, макияжем и всем таким. Она осмотрела свой прикид. М-да, до чего жизнь довела. Она нарисовала слегка кривые стрелки, накрасила губы красной помадой, высунула все свои проколы из ушей, заменила рюкзак на какое-то подобие белой сумочки, косуху — на бирюзовую куртку с поясом. Под низ впервые надела короткую юбку бежевого цвета, с атласным ремешочком, сверху — белую рубашку. Сняла чокер, похожий на ошейник, заменив его на кулончик с ангелочком, поснимала все кожаные браслеты и массивные кольца, на запястьях теперь красовались тонкие золотистые браслетики со стразами, а на пальцах — такие же тонкие золотистые колечки. На ногах были уже не массивные черные ботинки с ремнями и шипами, а бежевые сапоги на каблуке. На голову она надела бежевый берет, а небрежный шарф также сменился, на светлый платок. Алена потратила пятнадцать минут на то, чтобы стереть черный лак с ногтей. Если честно, выглядела она скорее смешно во всем этом, чем женственно, особенно в минус 12, и Алена в глубине души не понимала, как шагать на этих каблучищах, чтобы не наебнуться на лёд. Она сразу же прогнала от себя такие мысли, вбивая себе в голову «в этот раз ты не должна опозориться». Свидание прошло в небольшом кафе, где было много людей, они с Артуром уселись за крайний столик, счёт он оплатил за двоих полностью. Артур «с порога» сделал комплимент Алене, отметив, что так ей идёт намного больше, и что она вообще очень красивая девушка. Алёне это придало сил. — Го в сторис выложу. — сказала Алена, высунув из кармана телефон, включая камеру. — Давай, я к себе перерепощу. — Артур улыбнулся. Они сделали несколько селфи, на одном из которых Алена легла ему на плечо. Алена сопроводила все эти сторис неоднозначным смайликом-сердечком, и они начали доедать все то, что поназаказывали. — А ты чёт на свиданку вообще другая пришла, — Артур усмехнулся, вытирая рот салфеткой. — Как тебя первый раз увидел: проколы и все такое, думал, татух не хватает. — Ну вот такая я: многранная. — ответила Алена, улыбнувшись, и потом, сама от себя не ожидая, добавила: — Но вообще я хочу стиль поменять. Надоело все такое рокерское, хочется уже чего-то, знаешь, девчачьего. Придя домой, Алена завалилась на кровать, первым делом проверяя просмотры на ту самую сторис. Ее просмотрел какой-то неизвестный ей раннее аккаунт, полностью пустой. Они сблизились за всю неделю, всю которую Евгений Станиславович болел. Алёне в какой-то момент даже показалось, что она находится в отношениях: Артур делал ей комплименты, проявлял инициативу первым всегда, обнимал ее, открыто говорил, что Алена ему нравится. Но на каком-то подсознательном, внутреннем уровне Алена не могла ему давать целовать себя. Потому что она до сих пор хотела, чтобы это делал только один человек в ее жизни. Но она больше никогда в жизни себе в этом не признается. Артур не был плохим парнем, он был максимально похож на Алену, с ним не было скучно: привыкшая к некой пассивности и спокойствию Евгения Станиславовича на любые ее хаотичные предложения, она все ещё удивлялась, как эмоционально на них реагировал Артур. То, на что Евгений Станиславович бы дал мудрый совет, и от чего бы предостерёг, в случае чего, Артур реагировал полнейшим, беспрекословным согласием, подкидывая ещё и свои идеи. И не сказать, что Алёне это не нравилось. Просто она привыкла к другому. Как и то, что она все ещё не могла привыкнуть к новому стилю, она убрала из гардероба всю свою черную одежду с нашивками и принтами, грубые штаны, заменив их на юбки, рубашки и блузки с каблуками. Как и то, что она не могла привыкнуть к тому, что она теперь не могла спать до утра, приходилось вставать за полчаса до начала уроков, чтобы сделать макияж и укладку. Аня реагировала на такие изменения страшно, она не препятствовала, но и не поддерживала. И Алена чувствовала и понимала, что Аня и к Артуру относится не так уж и хорошо: она все понимала. Диме, от чего-то, Артур особенно не нравился, но Алёне прямо он это не говорил, так, подколами, и то, не в его стиле, более лёгкими. Утро следующего понедельника началось с того, что Алена за руку с Артуром шла по коридору. Все было хорошо до того момента, как она не встретила в глубине коридора знакомые, тускло-зеленые глаза с карим пигментом.