***
— Ты его обняла? — Аня прикрыла ладонью рот, переваривая всю услышанную информацию. — Да, так что ты зря на него быканула. — Алена ела торт. На ее маленьком, аккуратном носике красовалась большая капля карамели. — Поспешно высказала свое мнение, не зная правдивую ситуацию. — поправила ее Аня. — У тебя на носу… Щербакова вытерла салфеткой ее нос, от чего Алена чихнула. — Будь здорова. — Спасибо. Так вот. — Алена завалилась на кровать, доедая торт ложкой. — Ань, он такой… — Ты только не говори, что втюрилась. Алена посмотрела на нее испуганным взглядом. — Нет, я просто… — У тебя щеки горят и глаза сияют, Ален. — Аня доедала свою порцию торта, тщательно пережевывая пищу. — Слушай, ну это понятно. И нормально, я думаю. Главное не переходить черту. Кто в учителей не влюблялся то. — Аня, я не влюбилась. Просто я рада, что теперь у нас, среди всех этих долбоебов, есть нормальный учитель. — Ну пускай будет так. — Аня облизнула губы. — Ну допустим, даже и если я влюбилась… Можно же попытаться хотя бы сблизиться немного, не знаю. Я хочу узнать его лучше. Аня посмотрела на нее сверху вниз, нависнув. — Ты больная. Это учитель. — А с ними уже общаться как с людьми нельзя? — Зная тебя, ты перейдешь грань. — Аня, снова успокоившись, откинулась на ближайшее кресло, продолжая невозмутимо доедать мороженое. — Ты ещё скажи, что не одобряешь и тд, что я глупая… — Я не одобряю это и ты глупая. Но я с тобой, чтобы ты ни сделала. И эти слова надолго запечатались в сердце Алёны. Как и этот день, полный слез, как и глаза Евгения Станиславовича, как и этот шоколадный, наивкуснейший торт, как и эта головная боль, как и этот запах выпечки.***
— Косторная, 2. — Он ахуел? — спросила Алена у Ани шепотом. Евгений Станиславович сегодня выглядел уставшим. Кот достал, наверное. Синяки под глазами на чистейшей, персиковой коже, слегка потресканные губы и взлохмаченные волосы. Да почему 2 то, блять. Урок шел спокойно. Класс задавал вопросы, Евгений Станиславович на них отвечал, со всеми вел разговор. Когда урок закончился, Алена сразу же подошла к Евгению Станислововичу, спокойно заполняющего журнал. Длинные, бледные пальцы сжимали ручку, что-то черкали. У него был смешной почерк. Кривой, перекошенный. И не менее смешная подпись. Две заглавные «Е» и «Ж» находились в союзе, образуя из себя огромного ежа на полстраницы журнала. — Почему 2? — А что Вы хотели? — он не открывался от журнала. — Ну блин… Я не знаю. 4 хоть. Я ж старалась, там страниц было куча просто. — А Вы думаете, что на 4 достаточно просто списать из Википедии абсолютно все, поменяв некоторые абзацы местами, и видоизменяя большинство предложений? Алёна встала в ступор. Как догадался то, блять. Он настолько дотошно проверяет? — А можно я перепишу как-нибудь? Ну просто первая четверть важна, у меня год решающий, и вообще мне биологию сдавать. Блять, что она только что спизданула? Какую нахуй биологию сдавать, она до сих пор даже не смотрела список ВУЗов города, в которые можно было бы поступить. Она ещё даже себя не нашла… Евгений Станиславович наконец-таки оторвался от журнала. — Вы будете биологию сдавать? Серьезно? Это «серьезно» ее покоробило. Он ей не верит, что-ли? Да она сейчас ему покажет, на что она способна, если действительно за дело возьмётся. — Да, буду. — М-м-м, а на какую профессию поступать хотите хоть? — Врач. — Алёне казалось, что она рассталась со своей головой. Ибо то, что она несла сейчас, не поддавалось никакому контролю и логику. Станиславович снова стал спокойным, вернувшись к заполнению журнала. — Не советовал бы. Нужная профессия, конечно, но сейчас время такое, надо на зарплату смотреть. — Но Вы сами на учителя пошли… — Из личных побуждений. У меня с 17-ти лет был незакрытый гештальт на тему, что я бы не хотел, чтобы нынешняя молодежь повторила мои ошибки, и, грубо говоря, забила на учебу. И что мне жизненно необходимо нужно будет всех воспитывать. Но сейчас не об этом… — А что ещё? О чем Вы думали в 17 лет ещё? — у Алены раньше никогда не было опыта общения с такими взрослыми парнями, но сблизиться ей очень хотелось. На каком-то подсознательном уровне, хотелось узнать о Евгение Станиславовиче намного больше. — Что за вопросы? — он хотел выглядеть строгим, но это получалось не особо. Евгений Станиславович просто всегда выглядел нешибко эмоциональным, если дело не доходило до котов и прочих зверушек, конечно. О которых он рассказывал на уроках настолько красочно и с такими горящими глазами, что можно предположить следующее: дай ему возможность, он заведет у себя дома зоопарк. — Они не по учебе. — А фотки Шурика в телеге и «я его взял», очень по учебе, да. — Алена усмехнулась, нависнув над предпователем. Его щеки снова загорелись. — Ален, отойдите пожалуйста… Мне нужно видеть журнал. — что-то промычал он, а у Алены снова появилось состояние шока. Он впервые назвал ее по имени. И с этого ракурса, когда Алена буквально нависала над ним, волосы Евгения Станиславовича казались особенно мягкими и гладкими. Погладить бы их, конечно. — Вы меня по имени назвали. Впервые. За всю неделю. Вспомнили, наконец. — Просто Вы мне про Шурика напомнили, и я понял, что если Вам и про животное свое рассказываю в переписке, то обращаться по фамилии как минимум странно. — А «выкать» девушке, которая младше всего на 5 лет не странно? — Алена изогнула бровь. — Нет. Я Ваш учитель. И что касается моих 17-ти лет, то… Я думал только о том, как вытянуть учебу и поступить. Только об этом. Это было моим смыслом жизни, если не касаться той самой идеи, что я буду воспитывать молодежь. Алена так и знала. Этери Георгиевна не врала. Он сейчас сам открыто это признал. — А Шурик как? Евгений Станиславович сразу повеселел, в глазах появились искры, на бледном, усталом лице появилась красивая, добрая улыбка, и он словно ожил в ее глазах. — Нормально, вообще как решил его взять: как сюда из общежития переехал, все время было ощущение одиночества. Значит, один живёт. Без девушки… — Блять, о чем я думаю... — подумала Алена, вовремя отвлекшись. Евгений Станиславович продолжал свой рассказ. — А котов давно люблю, и мне показалось очень хорошей идеей взять его. И вот Вы мне его показали, а он ласковый такой, поэтому я на следующий же день его к себе взял. И он привык так быстро, знаете. С первого дня засыпал со мной, я ещё в центр выехал, ему каких-то игрушек купил, корма, по совету консультанта… — Могли бы у меня спросить. Я Шурика знаю уже 6 лет, кормила его, играла с ним. — Ну слушайте… — он помялся. — У меня тогда Вашего телеграмма не было, и в школе не видел часто. Так вот, про Шурика ещё: и он сейчас совсем-совсем ручной. Он от меня не сходит, все ластится. Я рад, короче. И после Евгений Станиславович снова вернулся к заполнению журнала. — И ещё, Евгений Станиславович. — Да? — Вы говорили про дополнительные. Подготовка к экзамену… Я ходить буду. Он остановился писать. — Я напишу тебе, куда приходить и в какие кабинеты. Я сам до конца ещё не знаю. — Хорошо. И вам идёт эта черная рубашка очень. — Алена всё-таки выпалила это, и Евгений Станиславович сразу же опустил взгляд. — Ален, идите на урок.***
— Алена! Димка остановил ее возле двери, притягивая коробку конфет и ванильную колу. Ее любимую, кстати. — Я так испугался за тебя, спасибо, не стоило. Спасибо что заступилась. Мы тебя всем классом искали, найти не смогли, хотел через Аню передать, потом передумал, подумал, что лучше лично всё выскажу. Спасибо за твою смелость. Я правда не знаю, как тебя отблагодарить… Но я помню про то, что ты любишь ванильную колу и конфеты эти вкусные. Алена улыбнулась, хлопнув Диму по плечу, заглядывая в его небесного цвета глаза: — Не за что. Давно пора было этого долбоеба на место поставить. Спасибо, Дим. Так как у Ани сейчас был английский, на информатику они с Димой шли вместе. Алена рассказывала подробности истерики Железа, параллельно матеря его и называя «блядским психопатом», пока они не зашли в кабинет информатики.