Я пишу тебе письмо

И вновь звонок. — Опять курила? — укоризненный голос Ани, несмотря на очень хорошее к ней отношение, порой Алену очень сильно раздражал. Она понимала, что Аня просто о ней действительно заботилась. Несмотря на то, что она была на целых полгода младше, она относилась к Алёне как к травмированному, закомплексованному ребенку, который таким развязным, порой даже аморальным поведением пытается унять душевную боль. Отсюда и эта страсть к курению, остальным вредным привычкам, мат… Аня всегда гналась за перфекционизмом, а Алена за свободой. И это было их главное отличие. — Да, но не бери в голову. От зависимости избавляюсь! — Алена решила не отвечать грубо, или матом, как это делала обычно. И самое главное - про лечение зависимости упомянуть, так эта недовольная морщинка на лбу Ани точно разгладится. И несмотря ни на что, на все ее фокусы, на то, что Алена порой позволяла себе "лишнего", эмпатии в ней всегда было много. Скорее всего, именно поэтому ее до сих пор из школы и не выгнали. — Алена, тебе всего 17, а у тебя уже такой образ жизни… — Знаю, знаю. Брошу потом, обязательно. — бросила она, достав конспект. — Бляяять, биология. — А что тебя смущает? — Татьян Николаена ж нормальная была, даже слишком. А сейчас говорят новый препод придет, молодой совсем, я не знаю, что ожидать даже. — Мишина тебя любила, это да… Про нового преподавателя я не знала. Он опаздывает, кстати. Уже 5 минут прошло. — Мишина мною прониклась просто. — Алена откинулась на стуле, вытянув ноги. Довольная улыбка появилась на ее лице, при воспоминаний всех моментов с любимой некогда учительницей. — Подвинься уже, достала. — послышался гнусный голос одного из самых нелюбимых одноклассников Алёны — Саши Самарина. Постоянно неудовлетворённый ее поведением, он агрессировал на нее стабильно каждый день. Староста, хули. Но Алёна понимала, что такое его отношение, это не более чем личная неприязнь. Когда-то она очень сильно его оскорбила, на эмоциях, случай, который она категорически не хотела вспоминать, а он так и не смог это забыть и… Простить. Казалось, пустяк, и злиться так сильно из-за какой-то школьной перепалки просто смешно и глупо, проносить эту обиду сквозь года - тем более, но Самарин, видимо, "пустяком" тот случай не считал. Все выходки Саши все равно казались Алёне перебором. — Ебало завали, Самарин, меня не ебет твое мнение! — достаточно громко ответила она, с привычным восклицанием, когда переходила на мат. В такие моменты класс, как обычно, гудел. Ибо к ее речи, поведению, манере общения, привыкли все, чтобы прислушиваться снова, замолкать, обдумывать, шушукаться. Но сейчас все молчали. Алена недоуменно подняла бровь, и только когда Аня легонько толкнула ее в плечо, она поняла причину всеобщего молчания. Худощаво-спортивного телосложения парень стоял возле двери, растерянным, но серьезным взглядом смотрел на Алену. В руке у него был какой-то небольшой чемоданчик, на нем самом — тёмно-синий костюм. С галстуком. Депутат, блять. Хотя сейчас было не до мата. У Алёны отчего то колени подкосились, и впервые прямой, уверенный взгляд синеватых глаз из под длинных, черных ресниц, опустился в парту. У парня были светло-русые, небрежно уложенные волосы, которые очень сильно выделялись на фоне абсолютно идеального, выглаженного костюма. Его образ выглядел в какой-то степени даже карикатурно. Алена рассматривала его боковым зрением, каждую секунду стабильно возвращая взгляд в центр парты. Сердце стучало, как бешеное, и исчезнуть хотелось. Тускло-зеленые, с карьей дымкой глаза безразлично рассматривали весь класс, но стабильно останавливались только на одном человеке - Алёне. На щеке, виске — родинки. А ещё у него была абсолютно идеальная, чистая кожа. Словно фарфоровая. И цвета ещё такого, персикового. — Всем добрый день. — спокойно сказал он, уверенной походкой проходя к столу. Он какое-то время все ещё не сводил с Алёны взгляд, но потом начал рассматривать и других учеников. Не так пытливо и с некой боязнью, скорее просто, оценивающе. — Прошу прощения, из-за некоторых обстоятельств пришлось задержаться. — Красивый какой. — услышала Алёна Дашкино придыхание у себя за спиной. По спине пробежали неприятные мурашки. Усачёва сидела прямо за ней, рядом с Камилой, которая являлась отличницей в их классе. Гордость школы, отдельная, особенная любовь Георгиевны — они мало общались с Аленой, но Камила производила впечатление приятного человека, хотя иногда и слишком инфантильного, как думала про нее Алена. — Меня зовут Евгений Станиславович, — его голос был удивительно бархатным и уверенным. Его будто даже совсем не смутило, что первое, что он услышал, зайдя в класс, было «завали ебало», будто бы так и должно было быть. — Сейчас я учусь на третьем курсе пединститута, на практику прислали к вам. Меня уже оповестили о ситуации с учителями биологии в Вашей школе, в том плане, что их нет. Он тихо посмеялся. Ласковым, нежным смехом. У Алены в груди что-то сжалось. Это было и неприятное, и странное, необычное чувство. Как будто в ребрах что-то мешало дышать. То ли от его смеха, то ли от того, как ярко она опозорилась, то ли от того, как его тускло-зеленые глаза все ещё поглядывали на нее. Неуловимо, но каждый такой раз она "ловила", и все ещё не понимала, что чувствовала при этом. Но почему-то когда Евгений Станиславович начинал смотреть на нее, улыбка сходила с его лица. Она видела, как покраснели щёки Майи, сидящей на первой парте, когда он ей улыбнулся. Да в него блять все решили влюбиться или что? Вот это год начинается, Алёна молодец, опозорилась перед преподом, который наверняка у всех "респект" вызывать будет. — Но суть не в этом. Вы 11 класс, и это действительно самый решающий класс в вашей жизни, думаю, вы уже должны это понимать. — Евгений Станиславович говорил чётко, непоколебимо, словно кто-то впереди него держал заранее написанный текст. — Многие из вас решат сдавать мой предмет, поэтому я, пожалуй, сразу оглашу самое важное: я буду проводить дополнительные уроки биологии, там буду пытаться готовить вас, непосредственно, к самому экзамену. Набор будет идти до октября, у вас всех ещё есть время подумать. А теперь я буду называть вас по фамилии, вы встаете, чтобы я так быстрее всех запомнил. И класс слушал. Их класс, 11 «В», который было принято считать в школе самым раздолбайским, сейчас спокойно слушал молодого, 22-летнего преподавателя, ещё вдобавок и опоздавшего в первый же день, и боялся даже сказать что-то лишнее. Алёне казалось это поистине странным: ведь она застала эпизод, и даже способствовала ему, в котором весь класс довел 78-летнюю завучиху, грозу школы, которую боялись абсолютно все — Татьяну Анатольевну до ора, криков «идиоты тупые!», и до того, что она накатала на них огромную объяснительную. А здесь даже сказать нечего, страшно. Тетере тогда ещё влетело по первое число. — Косторная. — за своими размышлениями Алёна пропустила момент, во время которого Евгений Станиславович отметил уже половину журнала. Она встала, потупив глаза в пол. Стыдно, блять. — А, понял, мы с Вами уже познакомились. Алена резко подняла взгляд на этой сказанной фразе, дерзко взглянула молодому преподавателю в глаза — а сейчас они у него светло-карие, но смотрят как будто недоброжелательно, с издёвкой. И все ещё красивые... Как осенняя рожь, прямо. А ещё в них отражалось солнце. И Алена не понимала, почему в такой критический момент в голову приходят такие ассоциации. Она села, и весь оставшийся урок провела, "сидя на иголках". Евгений Станиславович вел урок хорошо, хотя признавать этого не хотелось. И Алена это понимала, несмотря на весь сумбур, который творился у нее в голове. Он общался со всеми, ловил на себе взгляды Майи, Даши, о чем-то долго вёл дискуссии с пацанами, сидящими на третьем ряду, и все это время оставался серьезным. Когда наконец-таки прозвенел звонок, она решила подождать, когда весь класс выйдет, ибо идти с ними рядом после сегодняшнего позора не хотелось. Она понимала, что они скажут. И ей сейчас совсем не хотелось этих слов. Поддержкой была одна Аня, которая не сказала ни слова, и даже не бросила ни единый восхищённый взгляд в сторону учителя, сидела, как статуя, что-то молча писала в своем конспекте. И это Алёне сейчас нужно было. Не разговоры, а именно молчание. Когда уже все вышли, Аня стояла возле кабинета, дожидаясь подругу. Увидев от нее взмах рукой, мол «иди, иди, я догоню», пошла на математику, перед этим кивнув. Евгений Станиславович собирал учебники, какие-то свои блокноты. Алена про себя отметила, что у него были красивые руки. Очень длинные, бледные, тонкие пальцы, рельефные вены, "разгуливающие" от кисти и доходя до самых плеч. Она и не заметила, как загляделась, как эти руки помещали тетради в папку, застегивали сумку, проверяли карманы. Делали все это аккуратно и особо бережно. — Звонок скоро, опоздаете, Косторная. — неожиданно сказал Евгений Станиславович, и Алена после этих слов будто выпала из транса. — Какое Вам дело? — резко ответила она, и потом, прикрыв ладонью рот, промямлила: — Бляя… тоесть, блин, Евгений Станиславович, простите, и за это, в начале урока, тоже простите, просто начало этого учебного года такое странное, Вы понимаете, ну... Он внимательно смотрел на нее, выгнув одну бровь, потом, подойдя ближе, хлопнул по плечу. Алена резко схватила ртом воздух. — Нормально всё. Гуляйте. — и вышел из кабинета. Алёна долго смотрела ему в след. И походка была у него такая же — уверенная, спокойная. Тряхнув головой, она собрала конспект, дневник, подставку для учебника в свой черный портфель, и побыстрее побежала на математику. В кабинете уже все сидели по своим местам, бурно что-то обсуждая. Алёна была не в настроении, но до нее все равно доходили разговоры одноклассников: — Станиславич-то, кореш наш! — воскликнул с задней парты Морис, затянувшись одноразкой. — Мы дожили до нормального препода, друзья, поздравляю нас всех! — Может ещё и до математика нормального доживём, ебанутый Железо уже всех заебал. — поддакнул его сосед по парте Дима. — Евгений Станиславович охуенный, согласен. А я думал какая-то параша пединститутская будет, так он сегодня так про эти пирамиды рассказал, что я за 5 минут понял то, чего не мог понять годами! Самарин окинул каким-то странным взглядом Диму, и отвернулся, начав смотреть в окно. Когда-то они были друзьями. — Он такой красивый, Камил… — говорила Майя, краснея ещё больше. — И голос его… — отвечала Ками. — Бархатный, добрый, уверенный… Алёне хотелось убиться.