***
Оторваться от её губ представлялось невообразимым. Сумасшествие пылало синим огнём на кончике языка, воспаляло и без того жаром странствующее по венам желание, действовало безотказно и безапелляционно. Он был её заложником в бесконечном страстном танце, где только она смела задавать ритм, где он неизменно преклонял перед ней колени. Только она в безумном потоке времени. Только её имя на губах. — Миш, чайник, — отстранившись, прошептала Настя. Впрочем, её слова не сумели отвлечь его с концами: Миша припал к изящной, лебединой шее, усыпая её томными, дурманящими поцелуями. С их помощью он снова и снова рассказывал свою историю, показывал, как сильно зависит от неё, как не хочет эту зависимость искоренять. Её кожа — белые, чистые страницы. Его губы — перо, которым он с осторожностью и трепетом выводит буквы каллиграфическим почерком. — Мы собирались пить чай, — проговорила Настя тихо, уткнувшись лбом в его плечо и сдавленно выдохнув, неосознанно предоставляя ему ещё больше пространства для действий. От чайника, покинутого и забытого, струились клубы пара. Мишины прикосновения были для неё карамелью — тягучей, сладкой, горячей. Чем дальше он заходил, тем скорее она теряла контроль, отдаваясь ему каждой клеточкой тела, и если ещё десять минут назад они решили провести этот вечер за чашкой чая, то сейчас, ведомые обжигающим желанием, Миша с Настей явно не имели более власти над ситуацией. Неожиданно Миша прервался, и Настя, слегка опьянённая дурманящими поцелуями, с трудом обратила на него затуманенный взгляд. — Блять, — раздражённо выдал Миша, оступившись и, как показалось Насте, почти что запутавшись в своих же ногах. — Бим, — проворчал он, смотря на нарушившего их идиллию пса. Сообразив, в чем дело, Настя засмеялась, одну руку уместив на плече мужа, а другой хватаясь за живот. Заразительный, неприлично громкий смех оборвал царившую до этого в кухне атмосферу, и Миша закатил глаза, улыбнувшись. Бим же, учуяв радость хозяйки, завилял хвостом, усевшись прямо у стола. — Смешно тебе? — отойдя от неё и разлив кипяток по кружкам, возмутился Миша. — Всё, мадам, прочь со стола, — он обернулся к Насте, всё ещё не прекратившей смеяться, и скрестил руки на груди. — Бим так обозначил своё нежелание видеть наш разврат на общей кухне, тебе не кажется? — успокоившись, Настя пересела со стола на стул, предварительно поставив на место упавшую салфетницу. Её внимание привлёк звук оповещающего о пришедшем сообщении уведомления: Аня спрашивала, получится ли поговорить по телефону ближе к девяти часам вечера. — Аня? — Миша поставил на стол кружки и сел по левую сторону от Насти. Она кивнула и отложила телефон, так и не ответив на сообщение. — Сколько уже её вижу, а знаю только имя да возраст. Вы неплохо сдружились, может, пора знакомиться? — констатировал Миша, небольшими глотками потягивая горячий чай из кружки и не отводя взгляда от жены. — Можно позвать её к нам на дачу, — пожала плечами Настя. — Одним больше, одним меньше. Убьём сразу двух зайцев: вы познакомитесь поближе, а она немного раскрепостится, а то подступиться порой ко мне боится, — сделала она вывод, заплетая волосы в косу. — Как ты на это смотришь? — По-моему, важно то, как на это посмотрит Аня, — усмехнулся Миша. — Надо будет предупредить ребят о готовящемся «плюс один». — Возлагаю эту задачу на тебя. Моё желание контактировать с кем-то сегодня не равно даже нулю, оно просто уходит в минус. Миша кивнул и, выйдя из-за стола, ласково поцеловал жену в лоб, ведь прекрасно понимал её состояние. Настю он знал даже лучше, чем себя самого, и сейчас осознавал, что ей просто нужно зарядить свою социальную батарейку желанным одиночеством и отсутствием контакта с кем-либо. В такие моменты она воспринимала только его. Лишь Миша был островком спокойствия в бесконечно меняющемся мире вокруг неё. Оставшись в комнате одна, Настя не имела сил даже думать обо всём, что творилось вокруг неё. А сообщение Ани так и осталось непрочитанным.Листья клёна под ногами
14 июня 2022 г. в 19:31
Эта осень была чересчур яркой. Аня заметила данное ещё несколькими неделями ранее, когда решила изменить привычному маршруту «Институт-дом», безбожно сокращая расстояние через парк. Всё сияние осени она познала ровно тогда, когда одним прохладным и тихим днём встретила девушку, которая отныне ежедневно провожала её до самого выхода из парка с тёплой улыбкой на лице и буйным ветром в светло-русых кудрях.
Больше Аня маршрут не меняла. Не могла.
Настя была для неё синонимом слова «изящность». Тёмно-коричневый тренч, вечно распахнутый, был для девушки скорее аксессуаром, потому как погода радовала непривычным для осени теплом, но она всё равно носила его «на всякий случай» и снимала в итоге под конец их небольшой прогулки. Пшеничные кудри лежали на спине лёгкой волной аккурат до самой поясницы, восхищая взор каждого, кто обратил бы на них внимание. Васильковые глаза, будто присыпанные сверху зелёной крошкой, светились искренностью и теплом, выдавая тем самым истинную натуру их обладательницы.
Аня любовалась ею открыто, подмечала каждую деталь, бросавшуюся в глаза, когда они встречались вновь. Например, губы Настя подводила ежедневно карандашами разного цвета, словно подобраны они были по настроению, которое девушке доводилось уловить окончательно лишь тогда, когда они доходили до середины своего общего пути. Так Аня и поняла: чем светлее цвет помады, тем хуже настроение у её до жути необыкновенной, невероятной собеседницы.
Аня всё чаще стала замечать, что не слышала ничего слаще её смеха, такого заразительного и задорного, не видела ничего грациознее её движений, когда Насте приходилось одалживать девушке пару-тройку сигарет, сладковатый вкус которых ей так и не довелось распознать. Она никогда не слышала такого мелодичного голоса и не встречала человека, который мог бы так же мастерски менять его тон в зависимости от ситуации.
Они встречались каждый день накануне вечера, когда Аня шла с учёбы, а Настя гуляла с собакой. Спаниель Бим, благодаря которому девушки и познакомились, наматывал круги вокруг хозяйки, радостно виляя хвостом, и определённо был единственным воспитанным зверем во всём парке, ведь совсем не стремился улизнуть из поля зрения хозяйки, в отличие от большинства остальных животных.
Аня всегда теряла любые остатки здравомыслия, когда видела собак, а заприметив Бима, она и вовсе распрощалась с разумом. Весёлый и задорный, он был рад каждому, кто хотел одарить его лаской, а его хозяйка никогда не была против чьей-либо компании, желая скоротать время хотя бы за разговорами со случайными прохожими.
Заговорив с Настей впервые (с подачки Бима, само собой), Аня поняла, что доселе ей лишь единожды довелось узнать человека такого лёгкого и открытого к непринуждённой беседе с кем-то, кого видит в первый и, вероятнее всего, в последний раз в жизни. Так уж оно бывает с незнакомцами: в душу они западают сразу же, а потом пропадают в толпе прохожих и ими же становятся. И всё же студентка воодушевилась, когда в конце беседы узнала, что парк, оказывается, был излюбленным местом не только спаниеля Бима, но и его волшебной хозяйки.
И действительно, больше мыслей о смене маршрута у неё не возникало. Но если изначально Аню преследовал лишь интерес к неоднозначно яркой персоне Насти, к увлекающим диалогам и её разнящимися со всеми остальными мнениями, то теперь Ане было ясно, что дело не только в буйном характере её новой знакомой. Увлёкшись заумными разговорами и спорами, девушка не заметила, как всё чаще стала этими же разговорами и спорами пренебрегать, отключаясь от всего остального мира, чтобы любоваться Настей — внаглую, не переживая о том, что та может это заметить. Её голос был для Ани колыбельной, и она часто ловила себя на мыслях о том, что хотела бы слушать в моменты бессонницы свою фантазийную — настолько Настя казалась ей необыкновенной — собеседницу.
Часто её собственное воображение выступало против Ани врагом, являя ожившие образы её порочных, странно опошленных мыслей. Нередко задумывалась она о том, что была готова встать перед ней на колени не только ради того, чтобы предложить свою бесконечную любовь; нередко представляла, как надламывается бархатом льющийся голос в надрывных, вырвавшихся резко стонах. Было сумасшедше неправильно пробуждаться ото сна из-за того, что Настин образ там с ума сводил окончательно, заставляя горло сжиматься, а дыхание учащаться. Во снах она властвовала над Аней, над её телом и духом, вышибая понятие морали вместе с рвущимися наружу вскриками резкого, сладостно-горького удовольствия. Но сны обрывались, а эмоции, наваливаясь всем своим естеством на внутренний стержень, с треском надламывали его, крошили в пыль и вживляли свою правду, показывали ей, что чем дальше они смогут пройти, тем с большим грохотом обвалится её привычная жизнь, растворившись в окутанном тайной образе Насти. Той самой, которая и внесла в спокойный ритм бытия хаос и лихорадку, которая заразила её болезнью, носящую название «любовь».
Как бы там ни было, Аня позволила бы себе действовать. С трудом, но смогла бы воплотить в жизнь преступные фантазии, назвать их позднее смыслом своего пребывания на этом свете. Мысленно она уже целовала запретные губы долго, надрывно и страстно, навсегда присуждая их только себе одной, и уже стояла перед Настей на коленях, отдаваясь не только душой, но и телом.
Стоп-сигналом для неё служило не что иное, как кольцо на безымянном пальце своей волшебной спутницы. Тотальной остановкой, обрывающей с концами любые мысли о излюбленном у многих «первом шаге», был Настин муж, встречающий их на выходе из парка каждый Божий день.
От безысходности хотелось рвать волосы на голове.
Но ведь и привязанность Ани возникла не из пустого звука. Двусмысленные намёки, казалось, были Настиным мотто по жизни: не было ни дня, когда она не заставляла Анины щёки воспылать всеми оттенками красного одной аккуратно брошенной фразой. Её взгляд блуждал по девушке бесцеремонно, оценивающе и лукаво, и она хотела, чтобы Аня это видела. Поведение Насти, так или иначе, можно было в полной мере назвать провокационным настолько, насколько позволяли это обстоятельства.
Всё это в совокупности вводило в заблуждение. Аня не понимала природу их с Настей взаимоотношений, а общение с ней было подобно извечному ожиданию удара под дых, причём неясно было, с какой именно стороны. В один момент девушке казалось, что она готова подставиться сама, только бы связать их с Настей крепче, чем были они связаны по сей день, но то же стремление она не раз замечала у своей спутницы. Обе, по её мнению, будто бы замерли, ожидая сторонних действий. Это напрягало куда сильнее, чем нормы морали, льняными верёвками связавшие Ане руки.
Ощущаемый скорее физически шелест листьев под ногами отвлекал от посторонних мыслей не хуже музыки в наушниках. Аня шла и едва ли не пританцовывала, наслаждаясь медленно стремящимся к концу днём. Всё вокруг, на удивление, ни капли не раздражало, не выводило из себя, и ей даже не хотелось прикрикнуть на счастливцев-прохожих, идущих ей на встречу, чтобы испортить им настроение и свести улыбку с их лиц. Странный до безумия, но всё же чудесный день.
Аня уже предвкушала встречу с Настей, представляла, как тискает Бима и слышит переливающийся сладкой мелодией смех его хозяйки. Мысли об этом были мёдом в её сердце, и ей казалось, что их сласть она чувствует отдалённым послевкусием на языке.
Но её радости пришёл конец ровно в тот момент, когда рядом с Бимом она увидела совсем не Настю. Миша, её муж, казалось, высматривал жену среди обрядившихся оранжево-желтой листвой деревьев, и если это было лишь Аниным предположением, то улыбка, с которой он это делал, была раздражающей действительностью. Он часто выводил её одним своим появлением, нарушая их с Настей идиллию, поэтому, даже не зная Мишу, Аня успела воспылать к нему неприязнью. Неприязнью человека, влюблённого в его жену. Вот такой неприятный парадокс.
Аня, развернувшись на пятках, решила пойти другой тропинкой не только для того, чтобы не пересекаться со счастливой семейкой Янковских, но и чтобы не портить себе настроение окончательно, однако через несколько секунд была окликнута заметившей её Настей.
План побега провалился, не успев даже начаться.
Девушка обернулась, предварительно натянув улыбку, и встретилась взглядом с ней, по своему обыкновению преступно изящной и привлекательной, с ярко-бордовой помадой на губах, свидетельствующей о её приподнятом настроении, и тёмно-коричневым тренчем, накинутым на плечи, очевидно, наскоро.
— Ты что, решила сменить маршрут? — удивлённо проговорила Настя, поправляя немного съехавший берет. — Ранишь меня в самое сердце. На чём тогда будет держаться наше общение? — саркастично и с возмущением одновременно высказала она, после чего засмеялась заливисто и искренне, и Аня вновь утонула в сладости этого волшебного смеха, готовая слушать его изо дня в день, каждый час и каждую минуту.
— Да, решила, что найду себе новую собеседницу. А то никакого разнообразия нет, каждый день всё тот же сценарий, — Аня пожала плечами, обращаясь к Насте со всей серьёзностью, но не смогла выдержать и полминуты её изучающе-выжидающего взгляда и тут же засмеялась.
— Что ж, вряд ли найдёшь кого-то похожего, — улыбнулась Настя. В её глазах, как казалось Ане, плясали черти, и ярким огнём полыхали интерес и любопытство, подпитываемые всё сильнее и сильнее каждым их новым диалогом. Она вновь закидывала наживку, манила в свои сети, утягивала в омут привязанности и рвущей душу на куски зависимости. — Я так понимаю, ты к нам не присоединишься? — уточнила она, осторожно и ловко сбрасывая с Аниного плеча едва заметный побагровевший листочек. Сконцентрировав всё своё внимание на этом действии, Настя не могла заметить, с каким неприкрытым восхищением смотрят на неё шоколадно-карие глаза.
Аня покачала головой, всем своим видом дав понять, что она безумно об этом сожалеет. Настя гипнотизировала, творила магию без слов и вне материи, вновь заставляла дыхание сбиться с привычного ритма, а ладони — предательски вспотеть от одного её прикосновения. Ане хотелось покрыть её матом с головы до ног, но и целовать каждый миллиметр её фарфорово-молочной кожи.
Грань, которую так сложно воспринять и так опасно нарушить.
Барьер, перекрывающий как путь вперёд, так и путь отступления.
Эмоции, сводящие с ума и заставляющие чувствовать себя живой.
И только её имя в голове.
— Тогда не буду тебя задерживать, — прервала тяжёлую тишину между ними Настя. — В следующий раз расскажешь мне вдвойне больше, чем обычно, — добавила она тоном, не подразумевающим возражений, и подмигнула озорно, как-то по-детски.
— Принято, босс, — согласилась Аня, не сумев сдержать улыбки.