Катарсис

      Ноябрь, 1998 год       Интересно, какой процент людей задумывается о своей смерти?       Как себя чувствуют те, кто постоянно размышляет о том, как покинет эту сторону жизни, переступив через загробную черту?       Тридцать, может, пятьдесят процентов?       Навязчивый страх смерти – распространенное нервное возбуждение; Гермиона читала некоторые статьи, посвященные исследованию танатофобии. Боязнь умереть поглощает человечьи умы, из-за чего они становятся буквально одержимыми мыслями о своей скоропостижной кончине. Возможно, и не такой стремительной, как им кажется, но панический кокон, который поглощает против воли, съедает рациональную часть разума, провоцируя бесконтрольные размышления и периодические вспышки психологического потрясения.       Никто из танатофобов даже не пытается копнуть глубже. Например, к причине, из-за которой сердце перестанет стучать под ребрами, а после мозг перестанет посылать сигналы из-за отмерших клеток. Люди просто бояться, что однажды их привычный и незаметный вздох заледенеет внутри, обращаясь в ярчайшую вспышку. Самую проникновенную и замогильно тёмную. Загробный мир встретит странников резонансом.       Физиология победит оптимизм и веру в чудо.       Гермиона с детства размышляла о том, как она именно умрёт. Чья рука окажется последней и окрепнет на смертном одре против безвольного ребёнка. Это был чисто научный интерес, испытание собственной интуиции.       Начиная с одиннадцати лет, вариант её гибели менялся. На первом курсе Хогвартса она думала, что последний, кого она увидит — уродливый трёхметровый тролль, разрушавший всё на своём пути. Но маленькой гриффиндорке повезло.       Второй курс запомнился Гермионе блуждавшим по коже страхом, сновавшим по поджилкам и кровеносной системе. Потомок Салазара начал охоту на грязнокровок, и поклялся, что убьёт каждую тварь, в чьих жилах текла чернь вместо чистейшей крови истинного волшебника. Тогда гриффиндорке пришлось нелегко. Она часто думала о том, что, возможно, сегодняшний ужин в компании Гарри и Рона окажется последним. Её ужасала одна только мысль о том, что она может быть убита в одиночном углу без права на помилование. Совсем одна. Без защиты и опыта в дуэльных практиках. Она даже защититься не смогла бы, кто бы это ни был. И в тот раз ей повезло меньше, и она почти сдалась в костлявые лапы. Окаменевшая Грейнджер пролежала в больничном крыле до того момента, когда Гарри победил фантомный образ Реддла и убил Василиска.       Поверила ли тогда Гермиона в право вето на свою смерть? Вряд ли.       Дальше следовали события, при которых вереница запутанности и страстей только усугублялась, скручивая узлы загадок всё туже. Четырнадцатилетняя гриффиндорка больше не боялась умереть. Инстинкт самосохранения закапывался глубоко внутри естества подростка. Она поклялась, что больше не испугается посмотреть в лицо опасностям, а будет идти им наперекор. Сбежавший преступник из Азкабана заставлял девчонку страшиться, отнюдь, не его тайной личности. Грейнджер переживала, как бы эта западня не приманила собой Гарри, чтобы впоследствии расплатиться с ним.       К счастью, узник оказался всего лишь человеком, чьё имя оклеветали, чтобы возыметь свою выгоду в будущем. Подставить Сириуса оказалось ловким ходом, но этого было недостаточно, чтобы поверить в то, что гриффиндорская преданность может быть беспричинно растоптана ради служения тёмным силам.       Но дальше её ждало то, что разрушило привычные планы о собственной судьбе. Восстание из мёртвых Тёмного Лорда, усиление его власти и жажда мести ради ещё большего зрелища. Бесчисленные скитания в попытках спастись и доказать, что даже такое чудовище могло иметь слабые точки. Гермиона знала, что рано или поздно им придётся сразиться со злом лицом к лицу, чтобы справедливость восторжествовала.       Однако Грейнджер все ещё не верила в могущественную силу, что неведомо могла рассылать блага на тех, кто этого якобы достоин. Гермиона не верила в то, что заслуживала такой почести. Она была предана Гарри и знала, что свет, заточенный в его душе, прольётся, чтобы затмить собой отравляющую тьму. Она знала, что та самая могущественная сила – это Гарри. Один человек, способный уничтожить то, что разрасталось опухолью внутри магического мира.       В этом и заключалось главное правило – верить в то, что можешь видеть собственными глазами.       Грейнджер была ребёнком своих родителей: прагматичных врачей, до конца не осознававших, что их дочь была частью того, что не поддавалось общепринятым объяснениям. Гермиона была приучена с детства, что полагаться следовало исключительно на логику, известные данные и собственные возможности.       Три аспекта, державших на плаву девичью уверенность.       Гермиона часто думала о том, как она умрёт. Но никогда не задумывалась, что перед ней так скоро откроются врата загробного мира, через которые она переступит призму известной стороны жизни.       И как бы ни стремилась гриффиндорка оттянуть этот неизбежный момент, он всё-таки настал.       Внутреннее чутьё дало сбой.       Гриффиндорка думала, что погибнет от рук Лорда, если всё-таки её просчёты окажутся неверными и дадут сбой. Вряд ли Грейнджер задумывалась о том, что её кровь прольётся из смертельных ран из-за серийного убийцы, носившего клеймо Чистильщика.       Поквитаться с одним из самых могущественных волшебников за всю магическую историю, чтобы впоследствии попасться в ловушку любителя потрошить невинных детей. Очень остроумно.       Я вам не помешал?       Слова снимали скальпель с черепа, вонзаясь гвоздями в барабанные перепонки. Гермиона все ещё удерживала в руках рукописи, смердевшие злостью, ненавистью и жаждой рубить тела на мелкие кусочки. Девичьи пальцы вцепились в пергаментную стопку, пачкая чернилами кожу.       Гриффиндорка продолжала смотреть на Чистильщика, пытаясь разглядеть или расслышать то, что могло бы отличить Доу от образа безликого убийцы. Может быть, голос? Нет, он был всё также замаскирован заклинанием, поглощающим тон густым басом. Лицо скрыто залакированной маской с выгравированным символом. Вместо прорези для рта все ещё сияли чьи-то человечьи зубы, нанизанные на леску. Тело полностью скрыто мантией, которая, к слову, после одной из встречи осталась невредимой. Ни дырки, ни следа крови. Очищающее заклинание делали маньяка буквально непобедимым в глазах новых подопытных жертв.       Гермионе захотелось рассмеяться во весь голос. Он идеально подготовился к их встрече. Девушка не переставала думать о том, что Освальд мог всё спланировать, даже проникновение старост в его кабинет. Подготовил свою обитель, смягчая чары на рукописях, талмудах и выписках из книг. Профессор собственноручно подвёл Грейнджер и Малфоя к своему капкану, захлопывая зубцы в нужный момент.       — Удивлён вашему безрассудству, — убийца тягуче и едко проговаривал каждое слово, разминая правую руку, обтянутую кожаной перчаткой. Неприятный хруст от ткани оглушал, провоцируя россыпь мурашек на девичьей спине. — Так отчаянно сражаться за собственную жизнь, чтобы потом отдать мне её даром, — даже сквозь маску гриффиндорке удалось почувствовать на себе взор маньяка. Загробный голос был подобен цианиду, обдающему ядами внутренности девушки. Хотелось зажмуриться и представить, что всё происходящее – сон. Вымысел, интерпретируемый разыгравшимся воображением. — Знал, что ты вернёшься ко мне, пташка. Ты никогда не подводила меня.       Гриффиндорка не отнимала взгляда от убийцы, следя за каждым его движением. Он захлопнул дверь взмахом палочки, а после сделал несколько шагов вперед, параллельно накладывая ещё несколько заглушающих и запирающих заклинаний. Чистильщик выглядел уверенно, будто не его только что застали с поличным. Для него всё вновь обращалось в забаву, своеобразную игру для поддержания баланса в его извращенной реальности.       — Шоу окончено, мистер Доу, — хрипло произнесла Гермиона, вставая с кресла. Малфой дернулся в сторону, прикрыв девчонку собственным телом. Её было практически невидно из-за высокого роста слизеринца, волшебнице приходилось выглядывать из-за широкого плеча блондина. — Можете сбросить маску, в ней нет никакой необходимости.       Гермиона попыталась скомкать рукописи одной ладонью, чтобы это осталось незаметным для Чистильщика. Свободной рукой гриффиндорка тянулась к палочке, лежавшей на краю стола. Если маньяк заметит волшебное древко раньше, то им с Драко вряд ли удастся спастись.       Зверь в маске лишь пытался создать иллюзию ментального равновесия, но Грейнджер знала, что скрывалось под металлическими прорезями. Гнетущий мрак и неистовая злость, способная размозжить каждого, кто хотя бы попытается сыграть с ним по своим правилам.       Чистильщик ненавидел новшества в своих сценариях. За это он брал кровавую плату, исписывая пергаменты останками своих марионеток.       — Всё также наивна, Грейнджер, — убийца ухмыльнулся, потирая пальцами в перчатке чужие зубы, вставленные в маску. От этого зрелища по телу девушки пробежала дрожь. — Думаешь, что способна сделать из меня ручного зверька, неблагодарная тварь?       — На твоём месте я бы послушался её, — рявкнул Малфой, подрываясь вперед. Грейнджер ухватилась за край рукава, притягивая слизеринца обратно к себе. Она была уверена, что Драко мог дать отпор, будучи хорошим дуэлянтом, но также гриффиндорка знала, что Чистильщик не остановится исключительно на магических боевых искусствах. Она могла поклясться, что убийца владел иными способами, доводящими соперника до смерти. — Сними маску, ублюдок, и, возможно, я передам Саммерсету, что ты был послушным мальчиком и сдался сам.       — Заманчивое предложение, — Чистильщик шагнул на несколько дюймов ближе, и теперь их разделял только стол. Он склонил голову, смиряя молодых людей взглядом, заточенным в переливах серебристого свечения. — Но я, пожалуй, откажусь.       Гермиона практически дотянулась до палочки. Ей удалось ухватиться за древесное основание кончиком пальцев, как вдруг дубовый стол отлетел в сторону, врезаясь в боковую стену. Оглушительный грохот пронзил слух девушки, заставив вздрогнуть всем телом. Малфой достал палочку, встав в оборонительную стойку. Он все ещё прикрывал её худое тело своей спиной, не отступая ни на шаг.       Гриффиндорка прикусила язык, почувствовав прилив стыда, вызванного воспоминанием. В голове волшебницы эхом пронёсся собственный голос, трактовавший о том, что Драко ни за что в жизни не станет защищать её ценой своей безопасности. Слизеринец был уверен, что её слова – заблуждение. Сейчас Гермиона смогла убедиться в этом сама, и от этого, честно говоря, не становилось легче.       Душа её раскалывалась на частицы, царапая естество изнутри. Холод, бушевавший внутри, опалял ледовым пламенем. Адреналин отставлял всё то, что волновало гриффиндорку на второй план, перемещая сознание девушки в состояние, в котором не существовало ничего, кроме цели.       Грейнджер последовала примеру сокурсника, вспоминая, чему её обучали в дуэльных классах. Она вспоминала каждое Непростительное, заведомо прощая себя порыв примкнуть к тьме ради спасения собственной жизни. Она обязательно искупит своё стремление отомстить ублюдку его излюбленными методами.       — Петрификус Тоталус! — яркая сфера вырвалась из палочки Малфоя, почти достигнув цели.       Вспышка практически выстрелила в тело противника, но Чистильщику удалось увернуться, пригнувшись. Он засмеялся во весь голос, заглушая своим нечеловечьим басом рикошет заклятия. Его шаги стали тверже, внушительнее, а сила, казалось, росла с каждым пройденным дюймом.       Гермиона и Малфой продолжали насылать заклинания обездвиживания, но каждая из попыток не увенчалась успехом. Мужчина, шедший на них, был ловок и предугадывал каждое направление лучей. Чистильщик сбросил с себя мантию, и та расползлась мрачной дымкой, превращая ткань в смог, затмевающий обзор. Грейнджер пыталась разглядеть в туманной завесе, стоявшей стеной, Чистильщика, но было слишком темно, чтобы отследить нахождение убийцы. Свечи потухли, погружая кабинет в удушающую мглу.       — Я же говорил, что не стоит пытаться переиграть меня, — злобный голос донёсся откуда-то со спины, и Грейнджер взвизгнула от неожиданности, обернувшись на яростный вой. — Я всегда буду на шаг впереди.       Гермиона услышала, как за последней фразой послышался звук падающего тела, а после треск волшебного древка, катившегося по полу. Грейнджер выкрикивала заклинания, выбрасывая их наугад, молясь о том, чтобы сфера не пронзила Малфоя. Гриффиндорка не была уверена, что не задела слизеринца. Волшебница лишь надеялась, что Чистильщик не поквитается с ним прежде, чем она выстрелит снова.       В момент, когда девушка занесла руку, расчерчивая нужную руну в воздухе, раздался звук ломающихся костей и вопль, смешивающийся с вытекающей изо рта кровью. Грейнджер остановилась, замерев. Её ладони дрожали, как бы она ни старалась держать свой разум под контролем, заглушая в себе истошные эмоции, что пытались вырваться наружу.       Она должна быть хладнокровнее. Расчетливее.       На шаг впереди того, кто мнил себя прирожденным стратегом.       Дымка рассеялась, сшиваясь обратно в ткань мантии. Перед девичьим взором предстала комната в ясности и полном обзоре. Гермиона встряхнула головой, пытаясь привыкнуть, пусть и к мрачному, но, всё же, свету. Она пыталась сфокусироваться на Чистильщике, старательно вылавливая зрачками его образ, смешивающийся с мебелью тёмных тонов.       Но девичье внимание интуитивно обратилось к Малфою.       Он лежал на полу лицом вниз. Его тело было обездвижено, но не заклинанием, вырванным из уст Грейнджер. Мужская ладонь, изогнутая неестественным образом, слегка подрагивала, выцарапывая борозды на лаковом покрытии. С его лица стекала кровь, отпечатываясь на деревянных досках.       — Драко! — Грейнджер ринулась со своего места, подбежав к слизеринцу. Он не реагировал на голос ведьмы, продолжая лежать, отсчитывая минуты до конца своей жизни. — Драко, пожалуйста, дай мне знак, что ты слышишь меня, — она опустилась на колени, развернув к себе тело парня.       Девушка почувствовала, как её внутренности стягивало жгутом, провоцируя усиление естественного страха. Вспышка дежавю расширило сердечный клапан. Она ощущала себя так, словно от неё отламывали по кусочку, оставляя лишь зияющие дыры. Девичья сущность рвалась по лоскутам, чтобы впоследствии быть скормленной бесовской твари, прятавшейся где-то за углом. Гермиона чувствовала нутром, как зловонное дыхание ложилось меж девичьих лопаток, скользя наваждением.       Гермиона пронзила зубами нижнюю губу, впиваясь в тонкую кожицу со всей экспрессией, что была заложена в ней глубоко внутри. Флегматичный купол, под который Грейнджер поместила уязвимую часть своего разума, постепенно раскалывался, выпуская меж трещин всю подноготную. Опаляющие слезы пробились из глаз, возобновляя влажную завесу перед глазами. Гриффиндорка сморгнула, выпуская душащую влагу наружу, позволяя каплям покрывать её впалые щеки.       Грейнджер уложила голову Драко к себе на колени, пытаясь действовать рационально, следуя целительским уставам. Она старалась не смотреть на то, как раны кровоточили, тем самым пачкая девичьи ладони. Она оценила ситуацию, приходя к выводу, что травмы были средней тяжести, и при любых других обстоятельствах она смогла бы залечить их без труда. Глаза слизеринца были покрыты кровавыми сгустками, из-за чего он не мог открыть их. Гриффиндорка очистила кожу Малфоя от запекшихся кусков алых подтеков, рассматривая его бледное лицо на наличие новых увечий. Ей приходилось быстро формулировать в своей голове, что следовало делать дальше.       — Какая душещипательная картина, я почти растроган, — волшебница вздрогнула, прижавшись крепче к Малфою. Всё, чего ей хотелось — забрать Драко с собой и убежать. Она успела проклясть себя за излишнюю храбрость уже несколько сотен раз. Грейнджер чувствовала, как вина ложилась гнойным слоем на её душу, провоцируя боль в солнечном сплетении. — За столь невероятное зрелище добавлю по десятку баллов в копилку ваших факультетов.       — Отпусти Малфоя, заставь его забыть обо всём, — Гермиона пыталась выровнять голос, стирая предательскую слезу со скулы. Девушка осматривалась по сторонам, но рядом никого не было. — Тебе ведь нужна я, не он, — она кричала в пустоту, слыша, как в унисон стучало набатом собственное сердце. — Убей меня. Сделай то, что ты так хотел. То, о чём писал в своих проклятых мемуарах.       — Слишком скучно, — взревел глухой голос прямо возле девичьего уха.       Следующее, что помнила Грейнджер, это то, как воздух изошёл из её легких, наполнив органы душащим вакуумом. Чистильщик отбросил девушку от Малфоя, впечатывая её спину к прохладной каменной стене. Позвонки трещали под плотью, возрождая давно забытую боль. Швы на животе разошлись, пропитывая рубашку багровыми пятнами. Грейнджер зашипела от мучительной вспышки, пронзающей каждый дюйм её тела. Координация пошатнулась, стоило гриффиндорке лишь попытаться подняться на ноги. Перед глазами всё плыло, а по лбу стекала теплая жидкость, отдававшая знакомым металлическим запахом. Она рассекла череп о полку, сбив с неё грамоты и оловянные награды. Гермиона старательно отталкивалась, скользя обувью по полу, но ничего не выходило. Девушка была слишком слаба, чтобы прийти в себя после такого мощного удара.       Она уловила периферией слуха, как доски провисли под весом чужого тела. Грейнджер зажмурила глаза, пытаясь нормализовать зрение. Но когда её веки распахнулись, подле неё оказался маньяк, сидевший сбоку от волшебницы на коленях. Он проводил ладонью по её лицу оливково-кровавого оттенка, смазывая живительную влагу со лба. Чистильщик поднёс пальцы к своему носу, упиваясь шлейфом естественного запаха девушки. Гермиона презрительно поморщилась, отстраняясь от убийцы, что был в дюйме от неё.       — Ты была моей самой лучшей загадкой из всех, что я находил и придумывал сам, — он приблизился ближе, вцепившись мертвой хваткой в её шею. Грейнджер дернулась в сторону, но мужчина оказался сильнее. Он вжимался пальцами в кожу, удерживая большой палец на сонной артерии. Пульс под плотью был ровен сонате для его изголодавшегося нутра. — Но я все никак не мог понять тебя, как бы ни старался разгадать, — маска обдала холодом открытую рану, и это почти заставило Гермиону закричать от боли. Если бы она могла. Если бы рука Чистильщика не давила на голосовые связки. Вместо этого Грейнджер всего лишь жалобно хрипела, заглатывая воздух малыми порциями. — Почему ты отдала предпочтение ему, а не мне? — он повернул девичью голову по направлению к Малфою.       — Потому что ты чудовище, пытавшее и убивавшее моих друзей. Тебе незнакомо понятие о моральной нравственности и ценности чужой жизни. Ты моральный урод и никогда не почувствуешь вину за содеянные тобою преступления, — прошипела Грейнджер, скалясь на маньяка. — Достаточно причин, чтобы выбрать его, а не тебя?       Чистильщик рывком дернул на себя Гермиону, хватая девчонку за плечи.       Вот оно — явное проявление злости, засевшей под маской иллюзорной беспечности. Она выпустила наружу зверя, посылая на себя вспышку его ярости.       Он отлевитировал её беспалочковой магией от себя на пару дюймов, контролируя волю гриффиндорки мощным заклинанием. Грейнджер мало слышала о подобном виде подчинения, но могла догадаться, что этот вид тёмной магии изучался Чистильщиком по тем талмудам, что она нашла в его ящике. Волшебница чувствовала, что все ещё могла двигать конечностями, но эти движения ограничивались слабыми подергиваниями. Она даже не могла удержать собственную палочку, и волшебное древко упало прямо к ногам убийцы. Чистильщик был сосредоточен на девчонке: он вытянул предплечье, а ладонь вмещала в себе всю силу телекинеза, ловко обходясь с хрупкой гриффиндоркой. Это было похоже на удушение, но только стягивающее ощущение было нацелено целиком на всё тело. Каждая мышца напрягалась, но была безвольна. Свинец разливался по кровотоку, делая из Гермионы тряпичную куклу.       Безвольную марионетку в руках изощренного кукловода.       Гермиона приземлилась на кожаный стул; она дернулась, чтобы попытаться сбежать, как только чары влияния ослабли, но её ладони и ноги обвязали канаты. Чёртово Инкарцеро.       — Может быть, тебе просто стоит увидеть ещё раз, на что я способен, — убийца выплюнул эти слова ей в лицо, нависнув над её телом. Его ладони вжимались в её руки, болезненно царапая ногтями сквозь перчатки. Гермиона шумно втягивала носом воздух, пытаясь отречься от агонии, вызванной множеством травм. — Тогда ты оценишь силу моих чувств.       Чистильщик отпрянул от Грейнджер, отходя к шкафу. Гермиона взглянула на Драко, пытаясь понять, жив ли он на самом деле. Выжидает ли он удобного случая, чтобы выстрелить Авадой в спину Доу. Убийца был слишком окрылен моментом единения с гриффиндоркой, и просто не замечал почти бездыханное тело Малфоя. Но Гермиона видела – он дышал. Едва заметно. Но жизнь все ещё текла по его венам.       Она дернула руками ещё раз, пытаясь понять, насколько прочным было заклинание. И всякий раз, когда волшебница двигала конечностями, канаты не поддавались; только терзали тонкую кожу, натирая запястья до кровавых мозолей.       Грейнджер безотрывно следила за Драко, но звук пододвигающейся мебели отвлек девушку от созерцания слизеринца. Рядом с Гермионой оказался ещё один стул. Гриффиндорка проглотила горечь, стараясь не думать о том, кому могло понадобиться второе место рядом с ней. Ничем не примечательный предмет интерьера не походил на инквизиционное орудие пыток, но уж точно не внушал доверия.       Волшебница переметнула взгляд на Чистильщика, заметив, как он доставал из шкафа ещё одно тело. И теперь её психика не могла подавить крик. Увиденное стало последней каплей - она разрушила весь конструкт, сдерживающий эмоции. Гермиона задыхалась, пыталась сопоставить то, что трактовало её зрение с настоящим, но все выходило за рамки самого жестокого сценария.       Перед ней предстало то, к чему она никак не была готова.       То, что будоражило её сознание, доводя девчонку до немого плача.       Слёзы больше не были роскошью для гриффиндорки; она упивалась ими сполна, наблюдая за тем, чьё тело волочил за собой Чистильщик.       Тео был связан с помощью Инкарцеро, а рот его будто бы зашили невидимыми нитками. Убийца прибегнул к Силенцио. Слизеринец не мог разомкнуть уста, мыча что-то нечленораздельное. Гермиона видела, как на лице парня застыл ужас, и эта эмоция оказалась громче любых слов. Непритворный, подлинный страх. Грейнджер впервые видела, как искажалось лицо Нотта под давлением несвойственных ему переживаний. Он всё это время был здесь. Если бы Гермиона додумалась открыть этот проклятый шкаф, она могла бы спасти Теодора.       Могла бы, если бы сама не оказалась на волоске от смерти.       Чистильщик толкнул Тео в грудь, жестом приказывая парню сесть на стул рядом с Грейнджер. Слизеринец послушно опустился, и его тело заново сковали веревки, привязывая к мебели. Слизеринец повернулся к гриффиндорке, и она заметила, как его иссиня тёмные глаза заблестели едва заметным удивлением. На лбу Нотта проступала испарина, а волосы, до этого момента нарочито растрепанные, сейчас казались неестественно прилизанными. Гриффиндорка опустила взгляд, замечая, что он был босым. Дорогая обувь отсутствовала, вместо неё - голые ступни, на которых местами кровоточили мозоли. Одежда Теодора также оставляла желать лучшего: потрепанная рубашка с вышитой эмблемой змеиного факультета в некоторых местах была порвана, а брюки изорваны до коленей.       Девушка помнила, что видела его за сегодняшним обедом; перед тем, как Чистильщик вручил ей подарок и едва не лишил её рассудка. Значит, убийца держал Нотта не так долго, и это слегка облегчило тревогу. Он не причинил ему сильного вреда, скорее, только пытался запугать.       Гермиона прошептала, что всё будет в порядке. Они обязательно выберутся из этого ада. Но она видела, что Теодор ей не верил.       И он прав.       Потому что Грейнджер сама себе не верила.       — Зачем тебе он? — Гермиона кивнула на слизеринца, мычавшего, пытавшегося разомкнуть рот, склеенный заклинанием.       Волшебница не могла слышать, как он мучается. Тот, кого Грейнджер знала. Пусть и не слишком хорошо, но в последнее время она пришла к некоторому взаимопониманию с Теодором. Этого было достаточно, чтобы ощутить, как сожаление разъедало её изнутри, копясь остаточным эффектом в душе.       Девушка прикусила язык, чтобы перебить давящее чувство внутри. Она царапала подлокотник стула, все ещё пытаясь ослабить веревки. Боже. Нет.       Так не пойдёт, Гермиона. Думай лучше. Включай мозги.       Грейнджер перевела взгляд на убийцу. Тот стоял возле Малфоя, оценивая его состояние. Странно, что он ничего не предпринимал в его сторону. Никаких пыточных представлений. Никакого намёка на то, что пытался убить Драко. Исключительно наблюдение со стороны. Присмотр за своей жертвой. Это было крайне нелогично со стороны Чистильщика – растягивать время, чтобы убить сразу троих. Рано или поздно, их начнут искать. Гриффиндорка сомневалась, что маньяк остановится на банальном избиении студента. Слишком мелочно для такого любителя масштабности.       — Решил собрать для тебя коллекцию, пташка. Мой очередной подарок для тебя, — Чистильщик повернулся, оставляя Драко в одиночестве. Сердце девушки дрогнуло, почти пропустило удар. Мужчина в маске снова подошёл к ней вплотную, опускаясь к лицу, наматывая выбившие кудри на кулак. — Все те, кому ты пришлась по душе, собрались здесь ради тебя, — он дернул ладонь на себя, и Гермиона дрогнула от боли. — Поэтично, не правда ли?       Гермиона непонимающе уставилась на Чистильщика. Лицо, облаченное в маску, было слишком близко к ней. Она могла почувствовать его мерзкое дыхание на своей коже. Басистый голос обволакивал её слух, вонзаясь раскаленными стрелами в органы чувств. Грейнджер ощущала, как на раскромсанном языке копилась багровая жидкость, пачкая зубы кровью. Гермиона не боялась причинять себе боль, она способствовала освобождению от оков мучителя. Укусы собственной плоти помогали не стать пораженной влиянием Чистильщика. Он не возымеет над ней власть. Грейнджер не позволит этому случиться.       — Малыш Тео не рассказал тебе о своих чувствах? — гриффиндорка инстинктивно дернулась в сторону, чтобы отыскать ответ в глазах Нотта, но грубая хватка не позволяла лишних движений. — Какое упущение, — усмехнулся мужчина, небрежно сбрасывая девичьи волосы со своей перчатки. Убийца потянулся к внутреннему карману мантии. Он достал тетрадь в чёрной обложке, а затем потряс её перед лицом волшебницы, словно кусок мяса перед мордой бешеной собаки. — Столько проникновенных записей, — он смочил пальцы слюной, а после принялся листать тетрадь слишком быстро, чтобы Грейнджер могла хоть что-то заметить. — Я прочитаю тебе каждую строчку, когда буду срезать кожу с твоего прелестного тела.       Чистильщик швырнул тетрадь на пол. Его рука потянулась к маске, и в эту секунду Грейнджер замерла, позабыв о вкусе вязкой крови, копившейся во рту. Она безотрывно смотрела, как мужская ладонь подцепляет металлические края, а после сбрасывает с себя оболочку.       Образ, пугавший каждого учащегося в Хогвартсе. Фантомный герой, вырванный из страниц ужасающих рассказов, чтобы стать реальностью. Настоящим, от которого хотелось бежать, не оглядываясь.       Чистильщик обратился в профессора Доу. Маска была сброшена, а заклинание, изменявшее голос, рассеялось взмахом палочки. Перед ней предстал тот, кто учил, наставлял и давал важные советы по поводу выбора будущей профессии. Добродушный учитель, просивший называть себя просто – Освальдом. Мистер Доу был настоящим любимчиком своих студентов. Незапятнанный опытом, открытый для свершения новых задач. Преимущественно жестоких, с коварным подтекстом.       Знали ли ученики, что за лучезарную улыбку пришлось отдавать самое ценное – свою жизнь?       Знали ли они о том, что после занятий и рассказов о жизни, тот самый прелестный учитель уходил в пристанище садистских ублажений и планировал, как именно будет изрезать тела невинных?       Какую часть тела он вырежет сегодня. Что он желал делать с невинными детьми. Как он мечтал овладеть их вниманием, проецируя на себе комплекс бога.       Одного взгляда на самодовольное лицо ублюдка было достаточно, чтобы понять. Никто никогда бы не стал подозревать обольстительного молодого профессора. Слишком уж он был хорош, чтобы пятнать себя. Не опытом. Останками жертв.       — Отпусти его, Доу! — завопила Грейнджер, ощущая прилив ярости. Она скалилась, обнажая окровавленные зубы. Она сама уподоблялась безумию, дергаясь из стороны в сторону, чувствуя, как гребаная веревка сняла верхний слой эпидермиса. — Теодор здесь не причём! Он не ввязывался в расследование! Я осознаю твою тягу ко мне! Понимаю, что у тебя есть счёты с Малфоем. Но Тео, боже! Он невинная жертва обстоятельств! Я даже не могу представить, зачем тебе его убивать! — слова вылетали из уст беспрерывно, смешиваясь с багровой слюной. Зубы скрежетали друг о друга из-за холода и стремительно проносящегося по венам адреналина.       — Это уже вторая просьба на сегодня, дорогая, — Доу снисходительно поджал губы, прислоняя палец к губе. Он делал вид, что заинтересован и пытался обдумать слова Грейнджер. Но она видела, что он издевался. Она была для него просто пешкой. Или, быть может, музой. Она не понимала его извращенной иерархии. — Так не пойдёт, — он цокнул языком, обходя сидевших студентов. Он подошёл из-за спины, и Гермиона ощутила, как холод прожигал позвонки. — Придётся выбрать, кого спасти, — Освальд стоял между Ноттом и Гермионой, сжимая их плечи, как будто пытался приобнять. — Бесчувственного отпрыска Малфоев или милейшего Тео? — с этими словами он сжал костяшки на теле гриффиндорки сильнее. Она услышала, как сбоку раздался жалобный всхлип, а после заметила, как пол со стороны Теодора окропляли слёзы. — Время идёт, Гермиона.       Гермиона сжала губы, пытаясь сфокусироваться на вопросе. На вопросе, в котором не было никакого смысла. Она не могла ничего ответить. Стрелка на часах отбивали секунды, но мозг не мог сгенерировать подходящий ответ. Потому что его не было. Кого бы она ни решилась спасти, гриффиндорка будет проклинать себя за этот выбор до конца своих дней.       Доу мастерски манипулировал её чувствами. Он ставил на чашу весов людей, которыми она не могла жертвовать. Это абсурд. Самая отвратительная форма управления чужим сознанием. Самая ловкая и жестокая из всех его придуманных пыток. Ментальные увечья наносились острой резьбой непозволительного решения. Гермиона чувствовала, как внутреннее кровотечение застилает критическое мышление. Озноб пробирал её тело, а температура, казалось, достигала максимума. Волшебница была готова расплакаться, но сильнейший шок купировал возможность проявить эмоцию сострадания и безысходности.       — Скажи, кого я должен помиловать?       Доу отпрянул от неё. Он обошёл молодых людей, вставая снова напротив их лиц. Тео визжал сквозь закрытый рот, издавая гортанный звук.       — Это нечестно! — выплюнула Грейнджер, подаваясь вперед, но стул удержал девушку от падения. — Я… я не могу…       — Вот именно, не можешь, — Доу пожал плечами, растягивая губы в широкой улыбке. — Тео писал о том, как ему было больно видеть тебя с Малфоем. Как тосковало его бедное сердце, а ты даже не замечала этого, — мужчина сделал шаг вперед, взяв Нотта за щеки. Второй ладонью, в которой была зажата палочка, убийца вырисовывал в воздухе руны. Гермиона вжалась ногтями в стул, ощущая, как предательское предубеждение расползалось змеей под костями. — Но я окажу услугу Теодору, — слизеринец испуганно следил за тем, как его рубашка впитывала алые следы. — Я спасу его сердце от мук.       Гермиона ощутила, что истошный крик вырвался из её уст, заполняя собой весь кабинет. Она продолжала кричать, чувствуя, как голосовые связки стирались о децибелы. Змея, облачившаяся кратковременным испугом, жалила ядом, провоцируя чудовищный страх на лице девчонки. Она не могла поверить в то, что транслировало её собственное зрение.       Доу просунул ладонь в грудную клетку Теодора, которую прежде вспорол анатомическим заклинанием. Это было слишком быстро, чтобы Грейнджер успела что-либо осознать. Ей казалось, что всё это совершалось в ускоренном темпе. Один рывок предплечьем, и глаза Тео застыли в ужасе посмертно. Его голова опустилась на окровавленную рубашку. Он умер мгновенно, не пережив болевого шока.       Она поняла, что произошло лишь в тот момент, когда Чистильщик достал сердце из-под плоти и костей Нотта с торжественным видом. Забрал свой трофей. Убийца буквально исходил наслаждением, сжимая орган в своей руке. Торчащие клапаны и вены обволакивались кровью, лившейся струей по мантии Доу. Он упивался собственным величием и тем, что успел заполучить от бедного слизеринца.       — Нет сердца – нет проблем, — протянул мужчина, выкидывая сердце через плечо.       — Тебя найдут, Доу, — задыхаясь от увиденной чудовищности, проблеяла Грейнджер. — У тебя больше не будет возможности скрыть весь этот кошмар. Тебя упекут в Азкабан, — истерика достигла своего апогея, и вместо горьких слёз, девушка почувствовала привкус удушающего смеха в глотке. — Но, знаешь, о чём я действительно жалею? — глумливая улыбка окрасила её очаровательно-измученное лицо. — Что я умру, так и не увидев, как ты сгниёшь заживо в тюрьме.       — Самоуверенная тварь, — Доу побежал к ней. Он размахнулся и ударил её по лицу. Пощечина была слишком сильной, чтобы почувствовать, как сместилась челюсть. Грейнджер молчаливо приняла её, продолжая ухмыляться и сплевывать кровь прямо на ботинки профессора. — Неужели ты считаешь, что я убью вас троих? Идиотка, — он повторил удар по другой щеке. — Нет, ты будешь следующей, кого я убью. А вот кому придётся гнить в тюрьме, так это ему, — он указал пальцем на Драко. — Мне кажется, у Малфоя есть целый арсенал качеств, пригодных для серийного убийцы. Ведь всегда проще подставить того, на кого думает вся школа. Саммерсет будет доволен своей интуиции.       — А вот тут ты заблуждаешься, ублюдок.       Гермиона увидела, как из-за спины Доу прорвалась яркая сфера, попав чётко в цель. Гриффиндорка инстинктивно пригнулась, но заклинание было нацелено исключительно на веревки, что сковывали её конечности. Она увидела, как чары рассеялись за долю секунды, освобождая волшебницу от оков. Глаза Чистильщика удивленно расширились из-за отмененного заклятия, и Гермиона, воспользовавшись моментом, ударила его ногой в грудь.       Доу отступил, согнувшись и рыча от неприятных ощущений. Гермиона вскочила со стула, следя за каждым движением убийцы. Освальд разъяренно вскинул руку вверх, а рот его вытянулся, чтобы произнести очередное проклятье.       — Экспеллиармус! — чётко выкрикнул Малфой, опережая противника. Палочка Доу оказалась в руках слизеринца, и он предусмотрительно спрятал древко в задний карман брюк.       Драко едва держался на ногах, его лицо было искажено гримасой ненависти и ярости. Желанием отомстить. Он коротко кивнул Грейнджер, намекая, чтобы она не медлила.       Гермиона надеялась, что Драко сможет дать отпор даже в таком состоянии. Учитывая, что сейчас Чистильщик был безоружен, у слизеринца имелось небольшое преимущество. Им двигал гнев, и управляла злость. Самые сильные эмоции, способные стать катализатором той силы, что пряталась внутри.       Грейнджер старалась найти палочку. Она наспех опустилась на четвереньки, скользя ладонями по полу, пытаясь нащупать волшебное древко. Обернувшись, она увидела, что Доу пришёл в себя и достал из внутреннего кармана мантии клинок, по форме напоминавший холодное оружие, которое Малфой передал Гермионе.       — Это тебе за Тео, — гриффиндорка услышала, как острые костяшки врезаются в плоть. Доу размахивал орудием, но Малфой был слишком одержим долгом и желанием поскорее отплатить убийце той же монетой. Не менее жестокой. Клинок упал на пол в тот момент, когда Драко в очередной раз замахнулся, выбивая из рук Чистильщика остриё. — Это тебе за то, что ты едва не убил Грейнджер. Трижды, сука, — волшебница продолжала поиски, улавливая, как усиливались чужие удары за её спиной.       Гермиона ухватилась за деревянную рукоять, поспешив подняться на ноги. Её тело дрожало и не слушалось после многочисленных травм, но она приказала себе не обращать внимания на то, что плоть расходилась по швам, а голова раскалывалась от гематомы.       Грейнджер попыталась вызвать Патронус. Она понимала, что сейчас эта затея могла сравниться с настоящим чудом. Нет так просто воззвать к свету и приятным воспоминаниям, когда девушка пережила смерть приятеля и сама чуть не погибла от рук маньяка. Она постаралась подумать о чём-то отвлеченном. То, что до сих пор удерживало её на плаву. Улыбка Гарри. Объятия Рона. Смех Джинни. Добродушие Невилла.              И взгляд. Нужный. Необходимый чисто физически, чтобы не пасть замертво. Наполненный ртутной осознанностью, поблескивая серебристой нежностью. Он взывал к самому сокровенному.       К чему-то светлому и давно забытому.       Гермиона осмотрелась, оценивая ситуацию за спиной. Доу был безоружен, но у Драко было не так много времени. Освальд обязательно нанесет ответный удар. Гриффиндорка попыталась ещё раз. Из наконечника палочки вырвался ослепляющий луч, обратившийся дымкой. Свечение приобретало форму, очертание выдры – Патронуса Грейнджер. Зверек игриво оббегал волшебницу, прыгая вокруг девушки.       — Передай послание Саммерсету, — строго отчеканила Гермиона, и выдра послушно встала на задние лапки. — Мы в кабинете Освальда Доу. Мои догадки подтвердились, он удерживал нас в заложниках. Необходимо подкрепление. Срочно!       Патронус зафиксировал каждое слово, растворившись в воздухе. Гермиона не успела проследить за выдрой, почувствовав странное внутри себя. Будто сама тьма просачивалась сквозь поры на коже, всасываясь в каждый дюйм изнутри. Грейнджер пыталась откашляться, выхаркать из себя то, что медленно поражало её. Но было поздно. Тёмная магия обросла мощью, овладевая девичьим телом. Гриффиндорка снова оказалась бессильной перед могуществом убийцы.       Наивно было полагать, что Доу сдастся; что он не сможет бороться без палочки или другого средства защиты.       Чудовище, борющееся с правосудием и людскими законами, вряд ли отступит перед лицом двух студентов. Доу лишь позволял Малфою поверить в лживую возможность выиграть. В то, что слизеринец сможет отомстить за смерть друга.       На самом деле, это никогда не представлялось возможным.       Чистильщик знал, что Гермиона и Драко такие же, как и все. Их ослепляла надежда. Шанс выбраться из этого пристанища маньяка живыми. Они слишком исступленно верили в свой успех, и он их поглотил. Затмил истинный взор на настоящее, натянув на веки плотную ширму.       Тело гриффиндорки поворачивалось против её воли на сто восемьдесят градусов. Чужая неподвластная сила удерживала хрупкость девушки в своих руках. Гермиона пыталась не поддаваться авторитарности тьмы. Она отталкивались от пола, пытаясь сделать, что угодно, только бы не представать перед убийцей снова. Не видеть, как наслаждение разливалось меж едва заметных морщин на его лице. Палочка все ещё была в её руках, но конечности не слушалась сигналов мозга.       Гермиона вновь почувствовала, как становилась добычей в руках опытного палача.       С каждым движением, вызванным извне, девушка чувствовала удушение. Глотка девчонки сжималась, вызывая приступ паники из-за болезненных ощущений. Грейнджер пыталась крикнуть, вымолить пощаду вновь, но Чистильщик оказался непреклонен, мучая гриффиндорку знакомым способом. Его руки были широко расставлены горизонтально. Одной ладонью он не вербально посылал магический импульс, чтобы контролировать волю Малфоя. Шея слизеринца натянулась, из-под бледной кожи прослеживались набухшие вены. Глаза Драко были залиты кровью из-за лопнувших сосудов на белках.       То же самое Доу проделывал с Гермионой. Ладони мужчины изгибались неестественно, а лицо его вытягивалось в безжалостной гримасе, но абсолютно нечитаемой. Штиль посреди буйства стихий. Глаза убийцы устремлялись в карие радужки гриффиндорки, но ей казалось, что он смотрел сквозь неё. Психопатичный штрих его взора устрашал. Безумие трещало невидимым фоном в его глазницах. Руки маньяка согнулись в обратную сторону так, что пальцы соприкасались с внешней стороной запястья. Его голова медленно опускалась вбок, дрожа от неведомой силы внутри мага.       Гермиона ощущала, что, вероятно, это были последние минуты её жизни. Если Саммерсет и его мракоборцы не успеют ворваться в кабинет вовремя, то Доу просто распотрошит её тело, не прикасаясь к ней даже кончиком пальца. Он просто размозжит её органы изнутри, превратив в мякоть, оседающую на костях. Гриффиндорка умрет от внутреннего кровотечения, не успев пережить увечья полноценно. Смерть будет быстрой и почти безболезненной.       Грейнджер так усердно размышляла о том, как именно она умрёт.       И вот, ответ, наконец, нашёл её. Сам.       Гриффиндорке придётся умереть банально и трагично. От рук серийного убийцы, некогда являвшегося её преподавателем. Поэтично, не правда ли?       Ей лишь хотелось, чтобы перед смертью она смогла совладать с виной, душившей её изнутри хлестче, чем магический дар Доу. Она старалась отпустить ментальную боль, вызванную мыслью о том, что Драко погибнет вместе с ней. Она подвела его к смерти. Сделала всё, чтобы он защитил её, хотя сомневалась в нём до последнего. Но слизеринец никогда не спешил предавать её. Он бы ни за что не позволил Доу убить Грейнджер. Скорее, сам бы подставил свою грудь, чтобы убийственный луч пронзил мужскую плоть. Так и случилось. Почти.       В этом и заключалась главная особенность Драко. Он всегда делал вид, что намного хуже, чем был на самом деле.       — Есть что сказать напоследок? — взревел Доу, сжав руки в кулаки, от чего импульс пробил болью в глотке.       Гермиона пыталась ответить ему. Она прижималась ладонями к шее, чтобы умалить мучительное чувство под кожей, но ощущение, подобное раскаленным иглам, вонзалось только глубже. Гриффиндорка хрипела, воспроизводя на свет неразборчивые слоги, и это доводило её до немой истерики. Она пыталась разжать челюсти, чтобы сказать снова, но грубый голос остановил её.       — Я так и думал, — Чистильщик злостно сверкнул глазами. — Желаю вам уютно провести время в могилах.       Он вскинул руки. Грейнджер зажмурилась, предвещая неминуемое. Она практически почувствовала, как могильный смрад окутал её, приглашая отступить от жизни. Перейти на другую сторону. Вечную. Безликую. Безысходную. Она практически вдохнула леденящий воздух иного мира.       Практически отдала свою жизнь за возможность открыть миру личность того, кто терроризировал невинных людей.       — Руки вверх, Доу!       Гермиона не слышала, что происходило. Её мозг сжимался от болезненных приступов, а тело лихорадочно подергивалось от ощущения, словно внутри все разрывалось. Она не соображала, было ли сказанное знакомым голосом реальностью. Гриффиндорка практически ничего не понимала. Всё слилось воедино.       — Я сказал, подними руки! — голос повторно взгремел, отражаясь от стен.       Гриффиндорка ощутила, как резко сваливается на пол, ударяясь спиной. Сковывающее удушение спало с её шеи, позволяя, наконец, вдохнуть полной грудью. Тьма испарилась из тела, освобождая душу и естество девушки от влияния убийцы. Волшебница медленно пошевелила пальцами, проверяя, что конечности и собственная сила вновь принадлежала ей.       — Вы арестованы, — мракоборцы окружили Доу, вставая по обе стороны от профессора. Он покладисто опустился на колени, выслушивая первичный приговор. — Вы обвиняетесь в убийстве пяти человек. Всё, что Вы скажете, будет использовано против Вас же в магическом суде. У Вас есть право хранить молчание.

***

      Мракоборцы доставили Грейнджер и Малфоя в Больничное крыло сразу же, как только Доу отправили по каминной сети в министерство для дальнейшего выяснения обстоятельств.       Гермиона практически ничего не соображала, ощущая свербевшую боль во всём теле. Пульсация расходилась по каждому нерву, каждой клеточке, пробивая разрядом изнутри. Непрекращающееся головокружение изматывало, погружая координацию в дезориентацию. Гриффиндорка едва могла удержаться на ногах, девушку приходилось перетаскивать с помощью медицинских носилок. Тошнота подбивалась к горлу, щекоча нёбо. Гермиона судорожно сглатывала очередной приступ, подавляя рвотный рефлекс. Во рту все ещё чувствовалась собственная кровь, перемешивающаяся с желчью. Всё, чего хотела сейчас волшебница, это стакан воды, чтобы перебить неприятный привкус.       Ей было велено не закрывать глаза, она должна оставаться в сознании до того момента, пока Помфри не осмотрит её и не приступит к излечиванию ран. Гермиона держалась стойко, время от времени протирая вспотевший лоб куском ткани от разорванного подола рубашки. Она повторяла, что потерпит. Просила, чтобы в первую очередь помощь оказали Драко. Гермиона не видела его с того момента, когда они одновременно свалились на пол, рывком выхватывавшие воздух ртом. Ей было тяжело поворачивать головой, чтобы убедиться в том, что он шёл рядом. Она лишь надеялась, что его не задержали в кабинете без права на лечение.       Когда их доставили в Лазарет, Грейнджер убедилась, что Драко все это время находился поблизости. Наконец-то она смогла его увидеть. Он стоял напротив её носилок, вжимаясь в железный каркас испачканными кровью ладонями. Сквозь багровые мазки она могла разглядеть, как белели костяшки. Хватка была сильной. Эмоциональной. Грейнджер вновь проглотила горечь, царапавшую стенки горла, и подняла взгляд на слизеринца. Он смотрел на неё в ответ, но взгляд его ничего не выражал. Абсолютная пустота. Ртуть обволакивала зрачки, делая взор стеклянным, прозрачным.       На его идеальных платиновых волосах можно было заметить алые отпечатки. Суровое лицо больше не пестрило чрезмерной бледностью. Молочный оттенок кожи затмевался под натиском буро-фиолетовых синяков, очерчивающих область ото лба до подбородка. Его лицо было превращено в фарш, на котором не осталось живого места. На Драко было больно смотреть не только из-за его потерянного взгляда, в котором, Гермиона могла поклясться, с трудом удерживались слёзы.       Гермиона понимала, что означала эмоция, застрявшая в переливах серебра его радужек. Драко не злился на неё. Это была ненависть к самому себе, смешанная с сожалением. Малфой презирал себя за то, что вновь не смог действовать, оставшись в стороне. Он корил себя за то, что не успел спасти Тео, и едва не потерял Грейнджер.       Ей хотелось поддержать его. Сказать, что она бесконечно сожалеет. Она не хотела, чтобы так получилось. Меньше всего ей хотелось, чтобы погиб кто-то ещё.       Девушка слегка кивнула, превозмогая боль в затылке. Драко ответил ей тем же. Своеобразный язык тел, выражающий то, что им в одинаковой степени было паршиво.       Когда Помфри ворвалась в общую палату, она сразу же окружила молодых людей, осматривая каждого. Гермиона повторила свою просьбу, оценить состояние Драко в первую очередь. За это она получила недовольное цыканье в ответ, но гриффиндорка проигнорировала нрав блондина, понимая, что его жизнь была для неё дороже её собственной.       Но Малфой не разделял её взглядов. Он отбился от наставлений школьной целительницы, позволив ей залечить только пару синяков на лице. Помимо ушибов, ему также диагностировали перелом челюсти, носа и ребер. Слизеринец наотрез отказывался от возможности госпитализации, прорычав о том, что у него есть дела поважнее. Перед тем, как он покинул Лазарет, Малфой приказным тоном попросил Помфри глаз не сводить с Грейнджер.       Гермиона чувствовала себя крайне скованно. Она послушно проводила часы в Лазарете, ощущая, как магия обволакивала её тело, воспроизводя над девичьей макушкой диаграмму физического здоровья. Грейнджер знала достаточно, чтобы понять — результаты были неутешительными. Гематома в головном мозге, вызванная сильнейшим ударом. Рассеченный череп, демонстрировавший глубокую запекшуюся рану. Разорванные швы на животе, из-за чего открылось очередное кровотечение. Если бы не мадам Помфри, вероятно, гриффиндорка не смогла бы выдержать такой мощи увечий. Старые раны латались новыми слоями, более пугающими и серьёзными.       Поппи заботливо следила за Грейнджер всю ночь; с того самого момента, когда Саммерсет ворвался в кабинет Доу, чтобы вызволить двух узников. Гермиона не помнила точное количество зелий, вливавшихся в глотку волшебницы по настоянию целительницы. Она уже не различала, какие именно мази наносились на кожный покров, чтобы раны затянулись стремительно, не вызывая осложнений и гноения. Все запахи смешались воедино, напоминая о том, что тело Грейнджер истаскалось донельзя.       С травмой головного мозга дела обстояли намного сложнее: пришлось провести небольшую операцию, чтобы удалить гематому, которая впоследствии могла бы прогрессировать, разрастаясь опухолью. Волшебницу поместили в состояние искусственного сна с помощью специальных снадобий. Гермиона проснулась спустя несколько часов, чувствуя неприятный побочный эффект и легкое покалывание в затылке. Грейнджер предупредили, что часть её волос на голове удалена, но верхний пробор и густые кудри покрывали лысый участок и шрам. Гермиона не отреагировала, осознавая, что отсутствие части волос — меньшее, чем она могла пожертвовать в обмен на выживание.       Гриффиндорка окончательно пришла в себя спустя пару часов, когда время близилось к глубокой ночи. Но, кажется, никто в этой школе даже не думал о том, чтобы пропасть в царствии Морфея.       Помфри неустанно причитала о том, что не следовало быть такой безрассудной и лезть на рожон, если твой вес едва достигал отметки пятидесяти килограмм. Гермиона пропускала эти слова мимо ушей, лишь молча качала головой, выжидая момента, когда подействует новая порция успокоительного зелья. За последние несколько дней гриффиндорка привыкла к пламенному неодобрению и взволнованному голосу целительницы. Она прекрасно понимала, что сказанное являлось лишь уделом излишков профессиональной деформации — критиковать студентов за их желание взглянуть в лицо опасности.       Грейнджер покорно исполняла предписания колдомедика, коротко отвечала на вопросы о самочувствии. Она не желала поддерживать беседу, развивая разговор дальше. Гриффиндорка понимала, на что было похоже её нахождение в Лазарете. Своеобразная психологическая помощь пострадавшей. Отвлеченные разговоры и бесполезные вопросы якобы могли отвлечь её от последствий пережитого минувшим вечером. Но волшебница чувствовала, что это лишь обостряет раздраженное жжение внутри, провоцируя ещё большее абстрагирование от внешнего мира. Всё, чего хотела Гермиона, — уединения и покоя.       Окончив очередной сеанс сканирования организма с помощью анатомической магии, мадам Помфри жалостливо взглянула на гриффиндорку ещё раз, ласково причесав её спутанные кудри. Грейнджер подавила всхлип из-за скопившихся слёз, клубившихся где-то в горле. Душащих так, что разрывало изнутри. Скорбь билась с сердцем в унисон, нагоняя ритм, чтобы затмевать орган. Гермиона сжалась клубком, подтягивая одеяло выше, закрывая белоснежной тканью уродливые отметины на шее. Подушка впитывала скупые капли, сохраняя тихое горе. Грейнджер стиснула зубы, почувствовав, как они скрежещут друг о друга, выдавая хорошо скрываемую жалость к самой себе.       Гермиона должна была почувствовать облегчение, стоит полагать. Наверное, она должна была радоваться, что всё кончилось. Убийца пойман, его будут судить по всей строгости закона. Гриффиндорка сделала своё дело. Она, наконец, отомстила; восстановила баланс, возвращая миру былую справедливость и шанс на светлое будущее.       Но почему-то по внутренностям не разливалось паточное наслаждение, усиливая приторность победы над ублюдком. Она не ощущала и малой доли удовольствия, обязывающего по канону жанра улыбаться и лелеять мысль о том, что она подвела Чистильщика под судебную кару.       Гермиона пыталась почувствовать что-то, помимо горя и безысходности. Ментальная боль ощущалась булавой, дробившей черепные кости в крошево, оседавшего на подкорке сознания. Грейнджер желала заполучить победу над убийцей. Она предвкушала, как будет смотреть на ликующий блеск, постепенно стекающий с его разочарованного лица. Молилась о возможности замечать по деталям, как расползается глумливая усмешка, превращаясь в пощечину. Одержимая чувством мести, гриффиндорка фантазировала об этом каждую ночь перед сном. Но сейчас… ничего из того, что сбылось, не имело настоящего смысла. Всё это разлетелось по кускам, принося наслаждение той Гермионе; той, которой не пришлось видеть, как из грудины её сокурсника вырывают сердце.       Это было хуже, чем любое физическое увечье. Било больнее, чем сотни ударов о стену. Невыносимее, чем расползавшиеся под плотью позвонки от очередного магического влияния Чистильщика. Гермиона желала пережить любое ощущение из вышеперечисленного, чтобы никогда не чувствовать того, что шинковало её разум изнутри, преподнося новую порцию воспоминаний.       Безмолвный крик, режущий трахею столь же умело, как остриё вырезавшее новые шрамы.       Боль, запечатанная в иссиня тёмных радужках Тео.       Горючие капли, стекающие на пол, образуя озеро невыраженных мучений.       Гриффиндорка хорошо помнила каждый из этих жутких эпизодов.       Она безустанно повторяла про себя слова прощения, пытаясь искупить свою вину за то, что не смогла спасти Теодора. Она просто не могла сделать выбор. Не смогла придумать правильный ответ, разгадывая шифр, вложенный меж слов убийцы. Гриффиндорка проклинала себя за то, что даже не потрудилась обойти проклятую лазейку, чтобы оттянуть время. Возможно, если бы ей удалось перехитрить Доу, Малфой смог бы оправиться к тому моменту, и выжили бы трое. Но этого не случилось. Бездыханное тело Нотта, лишенное сердца, склонилось на стуле.       Грейнджер чувствовала ответственность за случившееся по большей мере из-за того, что узнала перед тем, как Доу жестоко расправился с Тео. Волшебница не была уверена в словах маньяка, гласивших о том, что Теодор был влюблен в неё. Может быть, это был очередной из грязных приёмов Чистильщика; особая форма манипуляции, чтобы овладеть психическим состоянием жертвы. Подчинить себе без права на возможность избежать данной участи. Гермиона не хотела искажать, возможно, подлинные чувства Теодора к ней, если вся эта история являлась правдой. Но и ручаться за честность Доу девушка также не могла.       Гермиона спала урывками, по часу или два максимум. На большее её едва хватало. Кошмарные образы пробирались сквозь действие успокаивающих зелий, норовя заполонить измученное подсознание. Грейнджер вскакивала, подавляя крик. Паника разливалась по венам, обостряя жжение в солнечном сплетении. Девушка жадно ловила ртом воздух, а после выпила стакан воды, чтобы нормализовать уровень жидкости в организме.       Время постепенно близилось к утру. Она не следила за временем, лишь размышляла о том, когда ей позволят покинуть Лазарет. Гермиона хотела поскорее узнать о подробностях задержания, и о том, что следовало делать дальше.       Ответ не заставил себя долго ждать. После утренней проверки заживающих кожных тканей, головного мозга и общего состояния, Гермиону лично посетил Саммерсет. Она как раз принимала последнюю дозу крововосполняющих зелий и восстановительных отваров, когда мужчина показался на пороге. Помфри послушно покинула больничную палату, унося пустые флаконы.       — Не буду скрывать, что я в бешенстве, Грейнджер, — сквозь зубы процедил мракоборец, усаживаясь на стул возле её койки.       — Мне жаль, что не предупредила вас о своих планах, — стыдливо произнесла гриффиндорка, подминая под себя одеяло. — Я не хотела, чтобы всё вышло вот так. Я лишь хотела удостовериться, что Доу — тот, кого я подозревала.       Что-то промелькнуло в глазах Уильяма, но он был скуп на эмоции, чтобы выразить их в полной мере. Впрочем, как и всегда. Он задумчиво разглядывал её лицо, заостряя внимание на едва заметных отметинах, оставленных Доу после пощечин. Губы Саммерсета сжались в тонкую полоску, и он переместил взор на девичьи глаза.       — И вам удалось, — он кивнул, горько ухмыльнувшись. — Для этого вам всего лишь потребовалось оказаться на волоске от смерти, прихватывая за собой Малфоя, — впервые при упоминании Драко, голос мужчины не сочился издевательским шлейфом. Он сохранял спокойствие, несмотря на ходившие желваки на скулах. — Я приятно удивлён вашему упорству и храбрости. Однако это был крайне глупый поступок. Вы должны были предупредить меня. Хотя бы намекнуть о планах, чтобы я смог задержать ублюдка прежде, чем он изуродовал вас.       — Если бы я сделала так, как вы говорите, то это, скорее всего, спугнуло бы Доу, — подметила Грейнджер, выражая мысли стойко и жестко, несмотря на жалящую боль внутри. — Я не могла позволить ему сбежать. Если бы от его заключения зависела моя жизнь, я бы обменяла её.       — Вашей хладнокровности мог бы позавидовать любой мракоборец, — улыбнулся Саммерсет, пригладив бороду. — Подумайте о будущей профессии, Грейнджер.       — Что теперь будет с Доу? — боязливо спросила Гермиона, проигнорировав слова аврора.       — Если исходить из улик, которые мы обнаружили в его кабинете, а также его чистосердечного признания, то, уверен, ему обеспечен поцелуй Дементора, — беспристрастно ответил Саммерсет, разглаживая несуществующие складки на брюках. — Но об этом пока говорить рано, нам ещё предстоит побывать на нескольких судебных слушаньях. После вердикта Визенгамота Доу обязательно получит то, что заслужил, а пока он временно заключен под стражу в Азкабан.       Сердце Гермионы разжалось впервые за несколько дней. Она шумно выдохнула, выпуская из естества то, что тревожило её. Гриффиндорка боялась, что Доу сможет избежать стражи и суда. Она переживала, что бывший профессор сможет обвести мракоборцев вокруг пальца, вновь освобождаясь от прицела правопорядка. В Азкабане он был бессилен, но пока Грейнджер не убедится, что из убийцы высосут все соки, она вряд ли уснёт спокойным сном.       — Он не рассказывал о том, почему… делал это? — гриффиндорка не могла произнести запретное слово вслух.       — Доу решил оставить свои мотивы в секрете, — Саммерсет отрицательно покачал головой, — но ненадолго, — его глаза победоносно блеснули. — Я лично займусь его делом и слушанием в суде, чтобы выбить из него все подробности. Министерство обеспокоено, что у Доу мог быть помощник вне стен школы. Возможно, в этом есть доля истины, но я считаю, что это беспочвенные опасения.       Грейнджер не задумывалась об этом. Однако в этом, действительно, был смысл. Она осознавала, что Доу обладал невероятной волшебной силой, до конца неизученной и запрещенной во многих магических странах, включая Великобританию. Конечно, с таким багажом знаний и опыта, он мог действовать в одиночку, но даже самый могущественный волшебник нуждался в подстраховке и помощи. Возможно, был ещё кто-то, кто стоял за всем этим делом. Возможно, это был даже не один человек, а небольшая группировка.       У Гермионы остался ещё один вопрос, который она трепетно хранила в себе, боясь выразить словесно. Она нервно заламывала пальцы, вздыхая. Всякий раз, когда она порывалась спросить, дыхание сбивалось, и она прикрывала рот.       — Я знаю, о чём Вы хотите спросить, Грейнджер, — Саммерсет опередил её, кидая на неё снисходительный взгляд. Гермиона почувствовала, как румянец слегка обжигал её оливковую кожу, подкрашивая щеки. — С Малфоя сняты все подозрения. Этой ночью я опрашивал его, как свидетеля и потерпевшего, мы много разговаривали. Я запросил нужные документы и выдал окончательный вердикт по делу о его невиновности.       — А что по поводу его причастности к Пожирателям? — с сомнением вторила гриффиндорка, сохраняя остаточную веру внутри себя.       — Дело закрыто за отсутствием состава преступления, — отрезал Саммерсет, склеивая собственной фразой девичью надежду, чудом не треснувшую от напряжения в воздухе. — Должен признаться, Грейнджер, что я сожалею о том, что не поверил Вам тогда, когда Вы пытались меня переубедить. Возможно, мною до сих пор движет ненависть к Люциусу, и это побуждает меня отыграться на каждом Малфое. Но его сын… мне кажется, что он не больше, чем просто жертва обстоятельств.       — Спасибо, что дали ему шанс, — гриффиндорка слабо улыбнулась, опуская ладони на прохладную ткань. — Драко заслуживает, чтобы в него верили.       Саммерсет скромно улыбнулся, негласно соглашаясь с мнением Грейнджер. Какое-то время сохранялось неловкое молчание, но оно рассеялось, как только дверь Лазарета со скрипом отворилась.       — Она здесь! — воскликнул женский голос, узнаваемый по первым нотам. Слишком яркий, и невероятно теплый, обволакивающий своей громкостью с головы до пят. — Гермиона Джин Грейнджер, сейчас я буду судить тебя по всей строгости, и даже Саммерсет позавидует!..       — Джинни, тише, она же может спать, — цокнул Рон, передвигаясь за сестрой неестественно аккуратно, боясь лишним шумом не спугнуть покой лучшей подруги.       — Я не поверю, что она может спокойно спать, не мучаясь от голоса своей совести, — своенравно ответила младшая Уизли, приближаясь все ближе. — Гарри, не отставай.       Гермионе было чрезмерно неловко от того, что с друзьями в последнее время она встречалась на том же самом месте, в Лазарете. Она понимала, чем было обусловлено недовольство Джинни, и ей даже не хотелось спорить. Грейнджер была готова принять на себя весь удар, если это облегчит переживания друзей.       Она неловко заерзала на своём месте, поджав губы. Пальцы потянулись к больничной сорочке, теребя оборки. Грейнджер бросила взгляд на Саммерсета, ощущая, что ему было также не по себе, как и ей. Мужчина поспешил подняться, пожелав скорейшего выздоровления, а после обошёл ширму возле койки.       — Ах, вот ты где! — рыжеволосая волшебница резко дернула на себя полупрозрачную ткань, отодвигая ту в сторону. — Ну, и как это понимать?       — Джин, я могу всё объяснить, — виновато проблеяла Гермиона, поправив подушку, чтоб удобнее опереться на неё спиной. — Пожалуйста, не злись.       — Я не злюсь, — лукаво улыбнулась Джинни, складывая ладони на груди. — Мерлин, ну конечно, я сержусь на тебя! — подруга снова повысила голос. — Джинни, успокойся, — подоспел Гарри, вставая по левую руку от своей девушки. Он сжал её предплечье, взглядом посылая ей невербальную просьбу быть мягче с Грейнджер. — Я уверен, Гермиона не хотела, чтобы мы волновались за неё.       — Конечно, я не хотела, — она согнула ноги в коленях, приглашая друзей присесть к ней на кровать. — Я думала, что всё будет иначе. Что мне не придётся сражаться с убийцей, и я не окажусь снова в Больничном крыле, чувствуя себя настолько ужасно от того, что снова заставила вас переживать за меня, — плечи гриффиндорки обмякли, и она почувствовала, как слезы полились ручьём от невозможности скрыть их за стенами сознания.       — Тише-тише, — Гарри сел на край кровати, и Гермиона почувствовала, как матрас прогнулся под его весом. Гриффиндорец подвинулся ближе, обхватывая девичье лицо, стирая солёные капли с изувеченной кожи. — Всё в порядке. Ну… конечно, не совсем, учитывая, что мы узнали. Но мы не злимся на тебя. Просто никто из нас не хотел потерять тебя, Гермиона. Если бы с тобой что-то случилось, мы бы не смогли это пережить. Ты же важная часть нашей жизни. Тебя не заменить. Никем и никогда.       Гермиона потерла глаза, всматриваясь в лицо Гарри, что сидел прямо перед ней. Он нежно улыбался, слегка скривив губы. Грейнджер крепко прижалась к нему, обняв так сильно, что болели костяшки на ладонях.       В течение нескольких месяцев она сомневалась. Думала, что больше не нужна ни Гарри, ни Рону. Её сердце обливалось кровью всякий раз, когда самовольно решалась отступить от мальчиков, освобождая их от своей опеки. Ведь это являлось первостепенной причиной – Грейнджер думала, что она всегда была для них лишь объектом присмотра, но никак не подругой.       Но лично услышать от Гарри слова о том, что она была незаменима для них, было сродни долгожданной инъекции, прерывающей долгую болезнь. Она была нужна им. Важна. Они не думали исключать её из своей жизни. Гермиона была настолько погружена в хаос, что не заметила, как тьма начала разъедать её понятие о вечном. Потому что дружба с мальчиками и Джинни была для неё тем, что никогда не изживёт себя.       Грейнджер почувствовала, как на её спину опустилась ещё одна пара рук, легких и нежных. Гриффиндорка ощутила шлейф лавандового масла – любимый аромат Джинни. Сбоку она уловила, как щеку щекочет рыжий локон, намного короче и гуще. Рон приложил голову к её плечу, играясь с девичьими кудрями. Волшебница не могла дышать из-за столь крепких объятий, но все это меркло по сравнению с тем, что разрасталось внутри. Умиротворение. Спокойствие. Душевный баланс.       Шум тревоги отступал, заглушаясь.       Гермионе, наконец, стало тихо. Но тишина эта не умертвляла.       Когда ребята отстранились от неё, рассаживаясь на кровати по обеим сторонам, Гермиона принялась рассказывать обо всём. Она не обходила стороной каждую подробность её личного расследования.       Гриффиндорка начала с просьбы Невилла помочь ему, а после плавно переходила к мысленным точкам, выстраивавшим цепь повествования. Волшебница продолжала на одном дыхании, изредка прерываясь на уточняющие вопросы мальчиков, чтобы они не запутались в ходе монолога Грейнджер.       Девушка затронула тему с дневником, и это, наверное, удивило ребят больше всего, особенно, Рона, косвенно связанного с посланиями убийцы. Джинни пошутила о том, что обязательно напишет жалобу поставщикам Джорджа. Она не смогла утаить также, что помогала Драко, когда Чистильщик смертельно ранил его. На этом моменте лица Гарри и Рона презрительно скривились, и они не удержались от возможности отпустить издевательские комментарии, но Грейнджер ответила неодобрительным взглядом, и их порыв быстро утих.       Гермионе также пришлось рассказать о том, что она общалась с Тео, потому что именно его вечеринка стала одной из причин, по которой гриффиндорка оказалась в Лазарете несколько дней назад. Странно, но на Теодора ребята почти не отреагировали, приняв этот факт, как за что-то само собой разумеющееся. Гарри и Рон почти не брюзжали из-за того, что она пошла в Подземелья, ничего им не сказав, а вот Джинни слегка обиделась потому, что Гермиона не позвала её с собой.       — Одно не могу понять, — покачал головой Рон после того, как Гермиона закончила, — почему ты не попросила нас о помощи вчера? Почему ты взяла с собой этого хорька? — его лицо недовольно скривилось, скрыв за морщинами россыпь веснушек. — Неужели вы стали такими близкими друзьями?       — Я не хотела подвергать вас опасности, — честно ответила Гермиона, игнорируя последний вопрос. — Вам кажется, что вы непобедимы, потому что вы все ещё ослеплены победой над Волдемортом, — рассудительно продолжала гриффиндорка, ощущая, как привычный ком клубится в грудной клетке. — Но Доу – это другое. Он использовал такого рода магию, что вряд ли возможно совладать с его мощью, если нет должного подкрепления. Если бы не Саммерсет и его первоклассный отряд, Освальд бы расщепил нас на мелкие кусочки силой мысли. Ему даже не нужна была палочка, чтобы убить нас. Это не просто серийный убийца, это сущий Дьявол, — Грейнджер проигнорировала недоумение на лице Рона при упоминании религиозно-мифологического персонажа магловской культуры. — Тёмный Лорд истреблял ради цели, а Чистильщик – ради процесса. Он упивался собственными преступлениями, и был невероятно изобретателен в своих идеях. Вы и сами всё видели, — девушка прискорбно исказила рот, чувствуя, как налет страха от воспоминаний оседал на коже. — Поэтому я не взяла вас с собой. Вы для меня также бесценны и незаменимы.       — Значит, Малфой был для тебя расходным материалом? — саркастически подметила Джинни, изгибая бровь.       — А, вот, это уже следующая часть, о которой я бы хотела вам рассказать, — тревога вила веревки из сердца, соединяя их в узлы. Гермиона глубоко вздохнула, собираясь с мыслями. Саммерсет назвал её храброй, но сейчас она не чувствовала и толики от сказанного мракоборцем. — Дело в том, что мы с Драко, действительно, сблизились в последнее время…       — Вы вместе? — в унисон спросили мальчики, и Грейнджер заметила, как поднялись их брови от шока.       Они вряд ли были готовы услышать такое от лучшей подруги. От девушки, чье происхождение критиковали люди, подобные Малфою. От Гермионы, которая ненавидела его когда-то больше, чем кого-либо. Но во всём этом был небольшой нюанс – той Гермионы больше не существовало. Она погибла тогда, когда война смыла с неё образ ребенка. Война выточила из неё девушку, лишенную смысла и веры; лишенную способности чувствовать что-либо, кроме бесконечного холода и одиночества. И как бы иронично это ни звучало, но Драко стал тем, кто подарил Грейнджер шанс обрести спасение.       Дракон разжег внутри неё огонь.       — Нет, мы не вместе, — спокойно ответила Гермиона. — Но что-то изменилось в наших отношениях. Это тяжело объяснить, а ещё сложнее понять, но Драко стал для меня чем-то большим, чем просто заносчивый и невыносимый слизеринец, — она чувствовала, что Гарри и Рона разрывало от желания выказать своё недовольство, но Джинни всячески пресекала их попытки взмахом ладони. Рыжеволосой гриффиндорке было интересно слушать, и она с упованием следила за каждым произнесенным слогом. — Я знаю, что вы не в восторге от него, и я не прошу вас считать его лучшим другом.       — Но…       Грейнджер перебила Рона.       — Но вы должны принять мой выбор, — жестко отрезала Гермиона, вздернув подбородок. — Нравится вам это или нет.       — Это же замечательно! — Джинни мечтательно хлопнула в ладоши. — Значит, мы подготовим для вас комнату на Площади Гриммо.       — К-комнату? — запнувшись, переспросила Гермиона.       — Тебе разве не сказали? — вторил Гарри, поправив оправу очков. — Студентов решили распустить по домам на внеплановые каникулы, — гриффиндорец изобразил пальцами кавычки, — пока вся эта шумиха с Доу не утихнет. Предположительно, школа должна заработать после Рождества.       — Нужно покинуть школу к вечеру, — дополнил Рон, выглядя все ещё смущенным и слегка расстроенным после сказанного Гермионой. — В четыре часа отъезжает экспресс.       Грейнджер с опаской взглянула на часы, минутная стрелка близилась к полудню. Гермиона планировала поговорить с Драко, но теперь волшебница могла вовсе не успеть. Она судорожно сглотнула, осознавая, что времени оставалось не так много. Особенно, когда речь шла о Малфое. С ним часы ровнялись мимолетности, льющейся водой сквозь пальцы. Задержаться в этом мгновении никогда не получалось.       Гермиона предчувствовала, что сегодняшний день не станет исключением.

***

      Гермионе несказанно повезло; её вещи так и остались не разобранными с позавчерашнего вечера, когда девушка пошла на поводу у импульсивной осознанности, решив сбежать из башни старост ради собственного спокойствия.       Намного сложнее являлась задача покинуть Лазарет, не выслушав множества наставлений от Помфри, сказанные сквозь тонко сжатые губы. Целительница не одобряла рвения Грейнджер поскорее удрать из Больничного крыла, ведь курс лечения гриффиндорки ещё не закончился. Но оставаться в школе волшебница не могла. Министерство издало указ, в котором прописано, что студентам запрещено находиться на территории Хогвартса до момента, когда ситуация с Освальдом Доу не прояснится до конца.       Поппи пришлось прислушаться к распоряжению вышестоящих магических инстанций, отпустив Гермиону из кипенно белых стен, пропахших горькими зельями и воплями отчаяния. Целительница посоветовала гриффиндорке регулярно обращаться в больницу Святого Мунго, чтобы травмы не дали осложнений.       В спальне её ждали неразобранные чемоданы, лежавшие на полу. Кровать была аккуратно застелена, а простыни разглажены заклинанием. Комната уже выглядела слегка заброшенной и неживой, будто последних месяцев и вовсе не было. Вокруг царила пустота, и только мелочи напоминали о том, что Грейнджер жила здесь, занималась домашней работой и размышлениями о том, как выжить в стенах замка.       Девушка обратила внимание на кинжал, принадлежавший убийце. Клинок был обернут тканью и не излучал опасности. Пока что. Гермиона отложила его в сторону, чтобы не забыть и отдать Саммерсету по дороге из школы.       Гриффиндорка прошла к шкафу, доставая оттуда одежду, которую не успела упаковать. Чёрная водолазка и джинсы клёш лежали на одной из полок. Гермиона посмотрела в зеркало на внутренней стороне дверцы, оценивая свой внешний вид. Чересчур бледная кожа смешивалась с тусклым светом, лившимся сквозь оконные рамы. Впадины на щёках добавляли антуражности болезненному виду девушки. Грейнджер разделась, поочередной снимая по одному из элементов одежды. Порванная рубашка, зашитая с помощью заклинания, неприятно прилегала к коже, издавая металлический запах крови. Белоснежная ткань заструилась по телу, опускаясь на пол. Стянув с себя брюки, Гермиона отбросила их также на пол, чтобы после уничтожить. Она не желала оставлять вещи, напоминавшие ей о том, что случилось минувшей ночью. От них исходил шлейф тёмной магии, впившейся в хлопок настолько прочно, что её мог изгнать только огонь.       Натянув на себя свежий комплект одежды, Грейнджер снова взглянула на себя в зеркало. Она прикоснулась ладонью к солнечному сплетению, пытаясь выровнять дыхание. Её сердце до сих пор не было успокоено, оно истошно билось под грудью, принося нестерпимую боль. Орган клокотал, заставляя волшебницу теряться в сомнениях.       Гриффиндорка старательно оттягивала момент неизбежного.       Ходила вокруг да около, выстраивая в голове дальнейший ход событий. Её мысли были истончены предубеждением, плавно растекавшимся по венам отголоском тревоги. Но теперь, когда Чистильщик оказался за пределами школы, её разум был поглощён страхом за собственные чувства.       Она не боялась встречи с Драко. Она страшилась того, как он отреагирует на её появление. Грейнджер знала, что Малфой был непредсказуем, от него можно было ожидать чего угодно. Мозг елейно успокаивал, транслируя полную безмятежность и стойкую уверенность в том, что слизеринец не будет винить волшебницу во всём, что случилось в кабинете Доу. Но предательское сердце изворачивалось, истончая целостность реберных костей. План, державшийся на беспристрастности и спокойствии, крошился, подрывая уверенность в задуманном.       Гермиона отошла от шкафа, шумно захлопнув дверцу. Она нашла небольшой металлический ящик с необходимыми лекарствами. Помфри выдала его на случай, если состояние девушки ухудшится. Перебрав склянки и тюбики, волшебница нашла флакон с успокаивающим зельем. Выпив больше половины, она закупорила горлышко пробкой, убрав варево обратно.       Дыхание постепенно приходило в норму, а мышцы расслаблялись под плотью, позволяя Грейнджер ощутить прилив решимости. Зубы больше не скрежетали друг о друга от волнения, а дрожь отступила, спрятав россыпь мурашек на коже. Гриффиндорка отсчитала десять, прежде чем ринулась к двери.       Она не знала, находился ли Драко в своей комнате. Когда Гермиона вошла в башню после выписки из Лазарета, то не смогла расслышать ничего из того, что могло бы намекнуть на нахождение блондина в спальне.       В дортуаре царила давящая тишина, изредка прерывавшаяся раздраженным бурчанием костлявой дамы, изображенной на портрете. Гостиная не была поглощена ноябрьскими ветрами, пронизывавшими каждый дюйм морозными сквозняками. Плотно закрытое окно было занавешено шторами, не пропускавшими дневной свет. Комната, погруженная в неестественную темноту, топила в беспросветности и отягощала побочный трагизм. Исчез привычный аромат ментоловых сигарет Малфоя. Самая отличительная из черт этой гостиной; она всегда напоминала Грейнджер о том, с кем она делит общие стены. Почувствовав, как вместо резкого дыма в носовые пазухи вбивалась неестественная свежесть, Гермиона ощутила диссоциативную опустошённость.       Грейнджер и сейчас не была уверена, что Малфой скрывался за дверью слизеринского пристанища. Честно говоря, в глубине души она надеялась, что опасения обернутся реальностью, и ей удастся избежать неловкости. На подкорке сознания соблазнительно трепетала мысль о том, что Драко позволит себе оборвать нить надежды, сбрасывая с плеч Гермионы непосильную ношу. Волнение сошло на «нет», но шестеренки в мозговых извилинах не прекращали работать на износ, продолжая испепелять сознание многочисленными «если».       Она вышла из своей спальни, останавливаясь в смежной ванной. Гермиона оглядела белоснежный кафель. Девушка созерцала каждую мелочь, подмечая, как мастерски было заделано все то, что разрушил Малфой, когда его чуть не убила невиданная сила. Слизеринец по сей день не рассказал гриффиндорке, что именно случилось в тот день, когда он едва не покончил с собой под влиянием инородного существа или убийцы, состоявшего из плоти и крови. Волшебница больше не спрашивала у него о болезненном пережитке прошлого, несмотря на то, что интерес все ещё бушевал в ней. Грейнджер хорошо помнила свои эмоции в момент, когда она нашла Драко. Ужас отпечатался в её карих глазах, вливаясь меж янтарных вкраплений. Окровавленное предплечье, изрезанное на кусочки из сухожилий и кожи.       Тогда девушка впервые почувствовала, каково это – бояться за жизнь Малфоя.       В тот миг она даже не догадывалась, к чему может привести тяга к спасению человеческой жизни. Кем бы ни был Драко, как бы он ни топил Грейнджер в водах своей язвительности и презрения, она протянула ему руку помощи. И Гермиона оказалась права, этот акт милосердия едва не задушил Малфоя.       Пройдя ещё несколько дюймов, гриффиндорка оказалась прямо перед входом в спальню Драко. Гермиона подняла предплечье, сжимая ладонь в кулак. Она прикоснулась костяшками к древесине, постучав три раза. Затаив дыхание, Грейнджер принялась ждать. Она удержалась от того, чтобы прислониться ухом к двери, подслушав приближающиеся шаги. Закусив губу, она отсчитала тридцать секунд, а после занесла руку повторно, но дверь распахнулась, прежде чем Гермиона ударила ещё раз.       Малфой предстал перед ней, одетый во все чёрное: рубашка, под воротником которой туго затянутый галстук, накинутый поверх пиджак и чёрные прямые брюки. Густая чернота контрастировала с молочной кожей слизеринца и его платиновыми волосами, зачесанными назад. Драко выглядел куда более презентабельно, чем она ожидала. Гермиона ожидала увидеть перед собой образ слизеринца, затерявшегося в памяти после их последней встречи. Она не могла предположить, что после случившегося можно выглядеть настолько безупречно. На его мраморно-непоколебимом лице не было ни единого синяка, ни одного малейшего ушиба. Гриффиндорка инстинктивно потянулась к своим скулам, пытаясь скрыть следы пощечин, все ещё неприятно пульсировавших на оливковой коже.       Он отступил в сторону, облокотившись на дверной откос, тем самым приглашая гриффиндорку войти.       Не проронив ни слова, волшебница ступила в спальню Драко, осознавая, что была здесь впервые. Против воли она огляделась по сторонам, замечая, что комната слизеринца также не выделялась ничем отличительным. Все его вещи были сложены в два громоздких чемодана с изображением семейного герба. На стенах одиноко висели гобелены с символикой Слизерина – серебристые извивающиеся змеи с раскрытой пастью. Комната Малфоя показалась Гермионе шире и длиннее, чем та, что принадлежала ей. Однако она не отличалась наличием заставленной мебели, производя впечатление скромности и практичности. Это мало вязалось с представлением о роскошествах семьи слизеринца.       Гермиона остановилась возле кровати, застеленной, как полагается, шёлковым изумрудным покрывалом. Услышав, как из-за спины раздается звук медленных шагов, девушка повернулась к Драко. Слизеринец не подходил слишком близко, выдерживая дистанцию между молодыми людьми. Парень подошёл к тумбочке напротив, облокотившись на неё спиной.       Он выглядел спокойным, но в глазах читалась явная скорбь и непринятие действительности. Малфой был потерян, варьируя на пограничном состоянии. Девушка чувствовала на физическом уровне, как трещала оболочка беспристрастности. Одна неловкая фраза, и воздвигнутая стена могла разрушиться в мгновение.       — Ты выглядишь лучше, чем я ожидала, — призналась Гермиона. Взгляд Драко был нечитаемым, ни один мускул на его лице не дрогнул. Исключением послужила едва выгнутая бровь, изображающая недоумение. — Помфри говорила, что у тебя сломаны ребра, нос и челюсть, — дополнила гриффиндорка, пытаясь рассеять неловкость, вызванную её собственными словами.       — Костерост и несколько ловких взмахов палочки творят чудеса, — насмешливо ответил Малфой, склонив голову набок. Волшебница закусила щёку изнутри, признавая своё заблуждение.       — Ты был в Лазарете? — спросила гриффиндорка, продолжая изучать лицо парня с точки зрения целителя.       — Приходил ночью после разговора с Саммерсетом, — ровным тоном произнёс слизеринец, смотря на Грейнджер. Они не встречались взглядом, старательно избегая зрительного контакта. Гермиона опасалась, что не сможет здраво формулировать мысли, если кварцевый огонь заденет её истонченные нервы, обосновавшись под кожей. — Помфри залечила раны, срастила кости заново и прокляла меня несколько раз. Впрочем, другого я не ожидал. Вполне в её стиле.       Гермиона слегка улыбнулась, кивнув. Новость о том, что Малфой всё-таки позаботился о себе, успокоила её. Он впервые повёл себя рационально и благосклонно по отношению к самому себе.       — Саммерсет рассказал мне о том, что с тебя сняты все подозрения, а также обвинения по делу о Пожирателях, — продолжила волшебница, ощущая, как пропасть между ними бессознательно расширялась. Она снова чувствовала, как Малфой бессердечно ограждал Гермиону от своей души, застилая путь к его подноготной ледяным покровом. — Поздравляю.       — Брось, Грейнджер, — бесстрастно ухмыльнулся Драко, покачав головой, будто не веря в то, что сделанное Саммерсетом было безвозмездным пожертвованием. Таков был Драко, он искал подвох во всём. — Уверен, уёбки из министерства найдут, к чему придраться. Жду не дождусь, когда им в голову взбредет проверить моё досьё ещё раз, не мучил ли я эльфов или бездомных животных, например.       Гермиона промолчала, не желая оспаривать мнение Драко. Впервые она проигнорировала его принципиальное отторжение от власти магической Британии, пропуская нелестные слова мимо ушей. Она перешагнула через голос правоты внутри, заставляя себя заострить внимание на другой цели её прихода.       Девушка сделала неловкий шаг вперед. Она ступала по деревянному полу, осознавая, что это было сродни хождению по тонкому лезвию. Каждый пройденный дюйм отзывался дрожью в поджилках; в застывающей крови, не желавшей больше циркулировать по венам.       Гриффиндорка шла осторожно, минуя губительное расстояние между ней и Драко. Он стоял неподвижно, нахмурив брови. Малфой следил за движениями Грейнджер, глядя исподлобья. Она видела, что на его лице застыла эмоция отрешенности. Он не испытывал удовлетворения от сокращавшейся дистанции. Это пугало его. Гермиона не могла понять, чем был вызван такой уровень пренебрежения к её обществу.       Неужели он настолько разочарован в ней?       Неужели не мог простить за то, что не смогла уберечь Тео?       Наконец, Грейнджер остановилась. Она стояла напротив Малфоя, их разделяло всего несколько шагов.       Слишком много — для неё.       Невообразимо мало — для него.       Данное осознание ударяло наотмашь, оставляя болезненные шрамы на чувстве собственного достоинства.       Гермиона прикоснулась к правой ладони слизеринца, сжав её в своей руке. Его холодные пальцы переплетались с её теплотой, воспроизводя спасительный баланс температур.       — Мне жаль, Драко, — испуганным полушёпотом произнесла гриффиндорка, утыкаясь взглядом в их сплетенные ладони. Она разглядывала перстень на его безымянном пальце, пытаясь раствориться в красоте драгоценного камня. — Мне очень жаль, что я не спасла Теодора. Прости, что я не смогла ничего сделать.       — Ты ни в чём не виновата, Грейнджер, — ныне ровный тон треснул от пробивавшихся эмоций. Теперь голос Малфоя дрожал, выражая то, что скрывалось под маской стойкости. — Твоя светлая душа, вероятно, раскололась бы на мелкие кусочки, если бы ты позволила себе выбрать кого-то из нас, — он сжал ладонь Гермионы сильнее, сдавливая костяшки перстнем. Гриффиндорка едва не зашипела от неприятных ощущений, но решила, что заслужила этого. Она молчаливо терпела, не смея поднять взгляд на Драко. — Я догадывался, что у тебя есть чувства к нам обоим, но ты не смогла определиться. Я понимаю тебя, за это вряд ли можно ненавидеть. В жизни порой тяжело определиться с выбором.       — Это неправда, — с вызовом бросила Грейнджер, чувствуя, как жжение от несправедливости выедало дыру в солнечном сплетении. — Ты же знаешь, что всё было не так.       Она метнула взор на слизеринца. Драко смотрел на неё в ответ, очерчивая жидкой ртутью каждый дюйм её лица, пытаясь выразить то, что невозможно было выразить словами.       Недоверие. Ревность. Чувство собственничества.       Он безжалостно шинковал её взглядом, доставая из девичьего нутра всё то, что она так старательно оберегала.       Волшебница мысленно зацепилась за слова о его понимании. Он разделял её чувства, ведь он проживал нечто похожее. Малфой был зависим от Грейнджер, буквально обессилел от того влияния, что она оказала на него. Стал одержимым её обществом, пытаясь проникнуться гриффиндоркой сполна.       Но он вёл двойную жизнь, параллельно принимая влюбленность Астории. Гермиона хорошо помнила о словах слизеринки, об их свадьбе с молодым наследником. Драко не планировал разрывать связь с Гринграсс, потому что она – уверенность в том, что общество не проклянет его за неверный шаг. Чистокровная ведьма с хорошей родословной.       Грейнджер же была олицетворением его слабости. Возможностью сбежать от прошлого, укрываясь в порочной страсти к маглорожденной. Шансом испытать то, что всегда было за пределами его досягаемости.       Гермиона являлась запретным плодом, и она пленила Малфоя сильнее, чем чопорная волшебница.       Но между ними было одно очень весомое различие.       Грейнджер не вела двойную игру. Не принимала Малфоя за способ отвлечься от наскучившей реальности. Её чувства были болезненно подлинными. Доводившими до агонии и бессилия. Порождавшими неизлечимую тягу только к нему. Бессознательную привязанность исключительно к Драко, и ни к кому другому.       Но даже сквозь мучительность и принципиальность, она тянулась к нему, разбивая прошлые убеждения на мелкие осколки, что впоследствии впивались в неё до основания, напоминая ей о том, что влюбляться в слизеринца – не самая удачная затея.       Боже. Она была такой идиоткой. Глубоко заблуждавшейся, глупой дурой.       — Я всегда считала Тео своим приятелем, не более, — продолжила Гермиона, чувствуя, как сердце отбивало бешеный ритм под грудью. Девушка одернула руку, наслаждаясь свободой. — Я не смогла выбрать, потому что…       — Почему? — энергично перебил Малфой, подавшись вперед.       Потому что я всегда выберу тебя. Я слишком труслива, чтобы признаться в этом. Я не спасла Тео, потому что в первую очередь я переживала только за твою жизнь, Драко.       Гермиона отошла назад. Она почувствовала, как волнение возрастало в ней. Успокаивающие зелья не смогли перебить тревогу, клокотавшую в глотке так истошно, что даже слова не вырывались из уст. Гермиона желала сказать это. Бросить в лицо Малфою, чтобы он, наконец, почувствовал, каково это – теряться в сомнениях. Остаться наедине с мыслью, которая никак не дает покоя.       — Неважно, — солгала Грейнджер, проглатывая оскомину, осевшую на языке. Она подавила в себе нежелательные эмоции, действуя подобно Малфою, скрывая свою истинность за маской безразличия. Он вряд ли нуждался в её признании.       — Согласен, это уже не имеет никакого значения, — хладнокровно ответил слизеринец, отступая от своего места. — Рейс уже совсем скоро, мне нужно встретиться с Блейзом и Пэнси, — и Асторией, злостно подумала Гермиона. Она подавила издевательскую усмешку, отвернувшись к стене. — Но сначала отдам тебе кое-что.       Малфой достал из кармана пиджака футляр, обшитый бархатом, протянув его волшебнице. Гермиона с опаской взглянула на мужскую ладонь, вспоминая, что уже видела его. Вчера, когда нашла Драко в гостиной. Он стоял в одиночестве, всматриваясь в расстилавшийся вид за окном. Тот самый футляр лежал на журнальном столике среди множества литературы и предметов, связанных с алхимией.       — Как и обещал, возвращаю долг, — прокомментировал Драко, следя за тем, как Грейнджер забирает футляр из его рук. — Камень должен сработать. Я создавал его, руководствуясь твоими записями и учениями моих предков. Уверен, всё должно пройти идеально.       Гермиона сжала губы, прислоняя футляр к сердцу. Она едва сдержалась, чтобы не разрыдаться посреди спальни. Девушка шумно вдыхала, выравнивая дыхание, пытаясь справиться с нараставшей внутри радостью. Облегчение разливалось по каждой клеточке девичьего тела, расслабив напрягшиеся мышцы. Гриффиндорка не могла поверить, что ей удастся вызволить родителей из-под влияния заклинания Забвения. Это являлось для неё непозволительной роскошью, далекой мечтой, которая теперь вполне могла воплотиться в жизнь. Грейнджер с благодарностью взглянула на Драко, улыбнувшись.       — Спасибо, — она кивнула в знак подтверждения своих слов.       — Отправь мне письмо, если всё пройдёт успешно, — бросил Драко, обходя волшебницу.       — Я могла бы рассказать тебе обо всём лично, когда нам разрешат вернуться в школу, — обескуражено произнесла Гермиона, смотря ему вслед. Малфой не спешил покидать комнату, словно его что-то или кто-то удерживал в стенах спальни, но время было настроено против слизеринца. — Но если тебе не терпится узнать, то, конечно, я напишу.       — Вряд ли нам удастся поболтать лично, — разочарованно произнёс слизеринец, левитировав к себе чемоданы взмахом палочки. — Поэтому, да, лучше воспользуйся совиной почтой.       — Вряд ли удастся поболтать лично? — переспросила Грейнджер, оборачиваясь. Её тон все ещё полыхал удивлением, а сознание предательски вырисовывало в голове то, чего гриффиндорка опасалась больше всего.       — Я уезжаю, Грейнджер, — твердо ответил Малфой, горько усмехнувшись. Это прозвучало подобно пули, прошибавшей тело не насквозь, чтобы убить. Она застревала в сердце, оттягивая момент смерти, чтобы причинить ещё большую боль. Гермиона почувствовала, как земля уходила у неё из-под ног, а комната начинала вращаться. — Из школы. Из страны.       — Куда? — дрожащим голосом произнесла гриффиндорка, пытаясь ослабить жгут меж органов, что не давал покоя. Но с каждой новой подробностью мучительные петли обвязывались новой восьмёркой.       — Во Францию, моя мама неравнодушна к Марселю. Англия её угнетает, — на мгновение взгляд Драко прояснился, пропитываясь нежностью. Но эта эмоция ушла из серебристых переливов также скоро, как и появилась.       — И как давно ты задумался о переезде? — Гермиона взглянула на Малфоя стеклянными глазами, молясь о том, чтобы он не заметил, как пленка слез обволакивает карие радужки.       — В тот момент, когда Саммерсет сказал мне о том, что я свободен, — искренне объяснялся Драко, вжимаясь пальцами в кожаный ремешок чемодана. — Я подумал о том, что это шанс начать всё сначала. Оставить все плохое здесь, покинуть Мэнор и забрать Нарциссу туда, где её не будут сводить с ума призраки прошлого. Как только я решу некоторые вопросы, мы покинем Англию сразу же.       Гермиона разочарованно хмыкнула.       Оставить всё плохое.       Вот, чем она являлась для него. Незначительной мелочью, очередным разочарованием в его жизни. На мгновение ей до дрожи захотелось отмотать время назад, чтобы позволить Чистильщику уничтожить её. Гермиона не могла поверить в то, что, пережив самый главный кошмар в жизни, ей придётся столкнуться с ещё одним проявлением бесчеловечности. Тщедушие Малфоя поражало. Как лёгко он мог отказаться от неё. С каким рвением он топтал её чувства, упиваясь поражением Грейнджер.       Браво, Малфой.       Кровь отхлынула от её лица. Ей казалось, что она вот-вот потеряет сознание. Ей хотелось сбежать быстрее, чем новая нелицеприятная подробность о будущей жизни слизеринца коснется её слуха.       Гермиона уверенно прошла вперед, практически достигая выхода, но цепкая мужская хватка остановила девушку. Рука Малфоя сомкнулась на девичьем запястье, сжимая по знакомому крепко. Он развернул к себе гриффиндорку, и теперь она была в дюйме от его лица, вдыхая предательскую сладость вперемешку с резкостью ментола. Девушка гордо вздернула подбородок, сжав губы в тонкую полоску.       — Я благодарен тебе за все эти месяцы, Грейнджер, — голос звучал ласково, а дыхание обжигало настолько сильно, что невозможно противиться. Это было противоестественным – не желать Драко, когда он говорил вот так. — Я рад, что проживал весь этот ужас именно с тобой.       — Никогда не скажу, что это взаимно, — отстраненно ответила Гермиона, глотая скопившуюся печаль.       — Вот, что мне нравится в тебе больше всего. Твоя принципиальность, — он раскатисто рассмеялся, потопляя девушку в густоте своих истинных эмоций.       Драко опустился чуть ниже, прислоняясь губами к девичьему лбу. Его рука все ещё сжимала ладонь волшебницы, пока уста пронзали тонкую кожу горячим поцелуем. Гермиона зажмурила глаза, мысленно проклиная слизеринца за его жестокость по отношению к ней. Он позволял ей надышаться перед смертью, чтобы после бессердечно вонзить клинок прямо меж лопаток. Это было сродни предательству. Позволять ей привыкнуть к его обществу, давая ложные надежды и шанс на то, чтобы поверить, что у них ещё есть завтра. Сделать всё, чтобы Гермиона нуждалась в нём на чисто физическом уровне. А после выкинуть её за борт своей жизни, перечеркивая то, что было так дорого девушке.       Всё вернулось на круги своя.       Грейнджер вновь ощутила, как давно забытая ненависть воскресла, возвращая себе былую мощь.       — Прощай, Малфой — прошептала гриффиндорка, отстраняясь от парня.       — До свидания, Грейнджер, — сказал он напоследок.       Гермиона отстранилась от Драко, выпуская руку из его ладони. Наконец, она нашла в себе силы, чтобы покинуть его спальню. Слизеринец уничтожил Грейнджер морально. Превратил её жизнь в пепелище одной фразой, заставляя прозябать в огненном лимбе.       Внутренняя тяга и навязчивые мысли побуждали девушку обернуться, чтобы в последний раз запечатлеть образ слизеринца в своей памяти. Запомнить того, кто подло украл девичье сердце, оставляя себе в качестве приза.       Малфой был прав.       Лучшей чертой Гермионы являлась принципиальность, и она направляла девушку на истинный путь.       И когда сбегаешь из ада, единственным правилом остается только одно — не оборачиваться.