Иные внутри

— Мы можем поговорить? — вопрос прозвучал крайне неожиданно, по крайней мере когда он звучал именно от Ани. Перед отлётом она была сама не своя, ходила с таким лицом, будто каждое утро съедала по целому лимону, избегала общества Саши, что было редкостью. Но Саша просто кивнула и пошла за той в ее комнату, ещё не понимая и не зная, что же ее ждёт за закрытой дверью олимпийской деревни. — Ну и о чем же ты хотела со мной поговорить? — поинтересовалась Саша,аккуратно захлопнув за собой дверь. Хотя после отъезда Камилы в блоке и так никого не было, но лишняя осторожность никогда не помешает.       Аня смотрела в окно пустым взглядом, как бы думая о чем-то своем, повернувшись спиной к рыжей, крутя что-то в руках. Рядом с тумбочкой уже стоял собраны чемодан,на который девушка поставила маленький аккуратный рюкзачок, видимо, с самыми важными вещами, которые могут потребоваться перед её отбытием. Комната была идеально чистой, будто нетронутая,будто после уборки клининговой компании, подготовленная для посетителей, которых будто бы и не было все это время. От этого становилось как-то неуютно, казалось, что Аня вовсе и не обычный человек, а какой-то робот. Однако эти мысли чуть ли не в ту же секунду покинули голову Саши. Аня глубоко вздохнула и повернулась к ней лицом. — Мы всегда были друзьями, хорошо общались, всегда вместе развлекались и поддерживали друг друга, — начала она, как бы издалека . Взгляд все ещё опущен в пол. На такую фразу Саша могла лишь слегка смутиться, свести брови и слегка напрячься в ожидании тяжёлого разговора. Такое предисловие никогда не ведёт к хорошему концу. Обычно всё, что  говорила Аня, не вело к хорошему. Хорошему для Саши. — А в последнее время все резко поменялось. Ты стала избегать меня, пропускать мимо ушей мои рассказы, не отвечать на звонки. Ты отдалилась. И… понимаешь, я боюсь тебя потерять, ты действительно дорога мне, — продолжила Аня. Она подняла голову и посмотрела прямо в блестящие стеклышки глаз Саши, смотря даже не столько в глаза, а в душу. В ее взгляде промелькнуло отчаяние, как будто она просила о помощи, борясь с самой собой. Трусова просто стояла и ждала последующих действий Щербаковой. Нависла томительная тишина. Тишина может спасти, а может и убить — это Саша запомнила уже давно. — К чему ты ведёшь? —напрямую спросила девушка. Она устала ходить вокруг да около. Этот диалог, больше похожий на монолог Ани уже порядком выводил ее из себя. Щербакова отвернулась, прикусила губу, глубоко вдохнула и тихо выдохнула. Было видно, что ей тоже было нелегко выразить все свои мысли и накопившиеся чувства в словах, но иначе Трусова бы ее не поняла. Хотя она и сейчас ничего не понимала. — Раньше я и подумать не могла о том, что мы можем быть чем-то большим, чем просто подруги. А недавно я поняла, насколько привязана к тебе, насколько хорошо мне рядом с тебе. Насколько ты мне нравишься.       Кажется, Саша прям умерла там. Провалилась сквозь землю. Глаза стали огромными, раскрывшись в удивлении, рот приоткрыт. На ней не было лица: все буквально показывало, как эта новость шокировала Сашу. Взгляд метался по комнате. Из носа потекло. Трусова вытерла его тыльной стороной ладони и, сунув руку в карман штанов, вытащила упаковку носовых платочков. — Я люблю тебя, — фраза Ани как будто пролетела мимо Саши. Ее внимание сосредоточилось на салфетке в своей же руке, который рыжая достала мгновение назад, она будто ушла с головой в себя, потрясенная мыслью, та ничего не думала. Платочек нежно-розового оттенка, с характерным фирме, что их производила, белым орнаментом. Она провела пальцем по выступающей фактуре маленьких незаметных подушечек. Определенно точно такой же. Саша подняла потерянный взгляд на Аню. В голове что-то щелкнуло. Кажется, пазл сложился. Бегающие глаза, нервно осматривающие всю до боли белую чистую комнату, остановились на тумбочке. Точно такая же упаковка. Уже было неважно, что там болтала Аня. Она решительно подошла к пачке дурацких платочков, чтобы ещё раз удостовериться, что это те же самые. Анины. Черт, неужели кусочки бумаги могут заставить ненавидеть человека?       Саша нависает над Ками, осматривая ее всю. Она неуверенно касается края футболки той, дрожащими пальцами теребя шов. Трусова все ещё сомневается в себе и в Камиле,она все ещё думает, что они не готовы. Она все ещё боится неизвестности. Через секунду футболка стягивается своей же обладательницей. Саша растерянно, немного тупым взглядом, глядит на девушку. — Всё будет хорошо, — шепчет Ками на ухо девушке, поглаживая руку рыжей, что располагалась сбогу, и, переплетая их пальцы, едва касается указательным тонким пальцем кончика носа той. Саша тут же подаётся вперёд и целует шатенку, с каким-то напором, будто пытается что-то доказать Камиле. Или самой себе.       На утро, лишь открыв глаза, Саша встречается со счастливой и особенно нежной Ками. Она мягко целует ее, проводя по руке, и по-детски тянет вставать. Саша ухмыляется своим же мыслям: «Ты уже не ребенок». Рыжая прижимает девушку к себе, по очереди обвивая спину и талию. Она отстраняется и замечает свою футболку на шатенке, причем понимает это только по едва уловимому запаху духов, потому что футболки им выдавали одинаковые. Саша радостно улыбается. Утро после произвольной. А она счастлива рядом с любимой девушкой.       Бумажный нежно-розовый комочек лежал все это время на полу, будто никому не нужный, лишний. Лишь позже, не придав ему особого значения, Саша пихает его в карман своих штанов. Пожалуй, стоило обратить на внимание ещё ночью, когда те услышали слабый, едва уловимый шорох у их двери.       Хотя в комнате Трусовой он лежал изрядно скомканным, и рассмотреть все мелочи казалось невозможным, Саша запомнила всё. Не заметить сходства она не могла. Она полностью развернула платочек и вновь перевела взгляд на него.       Чёрт.       Трусова медленно подняла тяжёлый взгляд на растерянную Аню, стоявшую в немом шоке. Она была там. В ту ночь она была в их комнатке. Она видела всё. Это она всхлипывала за стенкой и это она довольно громко упала на пол. Она знала всё. — Да, ты сейчас с Камилой, но это же не составит большой… — Как ты могла, — холодно и твёрдо, без малейшего колебания, малейшей дрожи в голосе,перебила ее Трусова. — Что? — Аня действительно не понимала, что имеет в виду Саша. На ту начала накатывать злость, она глубоко дышала, руки сжалось в кулаки. — Я просто хотела вернуть всё как раньше, — тихо произнесла Щербакова. — Как ты могла?! — Саша сорвалась на крик, ногти больно впивались в ладошки, но сейчас это не волновало совсем. Глаза пылали огнём. — Зачем ты тогда пришла? — Если дело в золоте, то держи, — Аня дрожащими руками протянула блестящую медаль, которая играла минимальную роль. — Мне оно не нужно. Мне нужна только ты, — в сбивчивом голосе слышалось отчаяние. Она буквально молила Трусову, просила ее, унижалась. — Как ты могла! — раздалось гулом по всей квартире. А, может, и по всей деревне.       Аня стояла, словно испуганный невинный зайчик. Жаль, что в его невинности сомневалась только Саша. Перед глазами Щербаковой появилась ее салфетка, будто она — вещь, которая может объяснить всё. А она действительно объяснила всё. — Дело не в медали, дело в тебе, — грубо ответила Саша, опустив взгляд, полный злобы, медленно пятясь к выходу. Казалось, что от нее отлетают искорки.       Приближаться не то что не стоило — было опасно. — Ты не должна была быть там. Ты опять все портишь, опять мешаешь, опять все рушишь! — продолжала она, активно жестикулируя руками, уже подняв каменный, полный ненависти, взгляд на Аню. В груди Щербаковой что-то неприятно кольнуло. Платочек, скомканный в кулаке Трусовой, упал на идеально чистой пол. Аня печально проводила его взглядом. — Но… — Мне не нужна твоя золотая медаль. Мне не нужна твоя любовь. Мне хватило одного раза, — громко произнесла Саша, махом открыла дверь и, громко ею хлопнув, скрылась . Аня хотела побежать за ней, но ноги не слушались её, они стали будто ватными,прямо как в ту ночь. Она так и стояла на месте, ощущая необъятную тяжесть и горечь внутри и гадкое чувство на душе. Глаза блестели. Из рук выпало злополучное золото. Возможно, это был подходящий момент для слез, но они не шли. Хотелось было кричать, но крик не шёл из горла, намертво там застряв. Хотелось быть испепеленной холодным взглядом Саши на этом месте.       Она была права в ту ночь. Было поздно. Причем уже давно.       А Саша с того момента все глубже погружалась в свои ужасы. Сначала все было хорошо, прям как показывают в дурацких мультиках про принцесс, где обязательно будет хэппи энд. Но это жизнь. Счастливый финал — редкость. Они пытались делать вид радостных людей, по крайней мере для самих себя. Строить из себя красивую парочку — вот выбор Камилы и Саши. Они гуляли за ручку около дома Саши, тепло улыбаясь друг другу. Устраивали обнимашки на кровати, которые не переходили во что-то большее (хотя иногда такое желание вспыхивало ярким огнем у обеих), рассказывая обо всем, что случалось когда-то в жизни, и делясь планами на будущее. Веселились как в те беззаботные времена, когда Олимпиада ещё не раздала им титулы. Целовались. Много целовались. Целовались буквально везде: в Хрустальном — в раздевалке, пока никого не было, в туалете за закрытой дверцей кабинки, на льду, оставаясь наедине сразу после тренировки, дома у Саши, пока ее мама не заходила к ним в комнату, дома у Камилы, на улицах столицы в тёмных закоулках, где из точно никто не мог увидеть. Они часто находились вместе, будто это поможет справиться с болью внутри. Будто Олимпиада ничего не оставила в их жизни.       Неужели все было ложью? Неужели они заглушали боль в себе, а потом открыли глаза? Или они просто держались друг за друга как за последнюю надежду на счастье после ужаса, как утопающий за спасательный круг?

***

      Саше было действительно тяжело. Улыбаться на тренировках, а вечером плакать и кричать в подушку. Под утро скрывать следы ночной истерики, а потом снимать радостные видео в соцсети. Она опять всё держала в себе. Казалось, на Олимпиаде она выплеснула всё, что копилось ещё с юниоров. Но нет. Её прорвало ещё.  Потом. Больнее всего оказался удар Камилы. Рыжая прекрасно понимала, что младшая просто устала терпеть постоянные ссоры, недомолвки, ужасное отношение к себе. Но в глубине души что-то кололо, будто всё можно было решить мирно, спокойно. И вот, ее всё ещё девушка едет на Кубок Первого Канала, хотя рыжая отказалась. Она осознавала возможные последствия, если бы приняла участие в соревнованиях. Однако в итоге как будто Ками сама сбежала от Саши, чтобы не видеть её, не слушать её, не ощущать её рядом. Больно? Возможно. Но она сама загнала себя в клетку, наорав на Валиеву в середине марта. — Да успокойся ты уже! — раздаётся крик звоном в доме Саши. — Нет, Камила, я не планирую успокаиваться, — хрипло проговаривает рыжая. — Хватит вспоминать Олимпиаду! Она закончилась, и ничего уже не изменишь, — пытается достучаться Валиева. — Это моя медаль. Это чёртово золото, оно мое. Я заслужила его своим прокатом. Слышишь? Я должна была победить, — орёт Саша, пока от нее отлетают искорки. Глаза залились серым, как будто они — это унылое московское небо. Будто нет ничего живого в них. Ками тяжело дышит, но молчит. Она устала что-то доказывать своей девушке. — Я не понимаю, что такого сложного я говорю? Камила, мне тяжело. Мне плохо. Потому что так нельзя. Так было нельзя! — Ты думаешь, что тебе единственной было плохо, — холодно произносит Камила, сожмурившись, и царапает свою голову ногтями. Она выпрямляется всем телом так, что Саша теперь кажется жалкой малюткой, которая устроила истерику. А сама она — единственный человек, который сохраняет рассудок и может, на удивление, спокойно отвечать. Мамочка. Как же она устала быть мамочкой. — А мне было не плохо? По-твоему, мне было замечательно, когда меня обвинили в допинге и морально давили, да? Мне было просто супер, когда меня не поддержала ты? Когда я выходила пустой на произвольную и падала? Да?       Саша молчит. Она всегда молчала, когда ей показывали ее неправоту. Она молчит, а глаза готовы убивать. Действительно, просто ребенок, которому не дали игрушку. Да, игрушку. Олимпийскую золотую медаль. — Не одну тебя сломали, и не одной тебе нужна помощь. Со мной тоже было так нельзя поступать, — издевательски добивает шатенка, произнося «нельзя» по слогам и пародируя голос Саши. Она выходит за дверь и идёт по снежной мартовской дороге в никуда, лишь бы подальше от человека, который ей дорог, но которому плевать на чувства других. Плевать на то, что Ками катала произвольную через силу, через боль и страдания. Что она была полностью опустошена и подавлена, несмотря на всю поддержку в сети. Что-то внутри умерло тогда, надломилось, когда Камила обречённо махнула рукой в конце программы. Сейчас она думает, стоило ли ей вообще приходить к ней в номер глубокой ночью.       Саша эгоистка. Как и все дети.       А она и вправду была эгоисткой. И даже сейчас она не думает о Камиле. Она думает только о себе.       Трусова обещала себе не заходить в паблики, но не сдержалась. Прыжковый турнир. Камила с Аней. Опять. В который раз. По телу прошёлся холодный ветер. За последние пару недель они слишком часто общались и просто находились рядом. Руки затряслись. Глаза расширились. Хотелось кричать, но голос как будто пропал. По щекам потекли слёзы. Больно. Слишком больно, чтобы быть правдой. Если бы только Камила все знала. Если бы Ками знала, что произошло мучительный год назад. Если бы Ками знала, что кто-то был в ту ночь с ними.       Неосознанно разблокировала телефон, нажала на иконку мессенджера, открыла диалог с Ками, где было так же пусто, как чуть меньше 4 месяцев назад. Они очистили диалог друг друга после последней перепалки. Валиева в сети. Саша начинает печатать все, что чувствовала за эти дни, все мысли за ее отсутствие. Но внезапно ее как током ударило осознание ситуации: Камиле это не нужно. Она не обязана выслушивать в который раз её капризы. Саша быстро стёрла огромный текст и легла на кровать. Хотелось провалиться вниз и больше не проснуться.       А когда-то Ками заставляла ее жить.       Камила общалась с Аней, веселилась с ней, обнимала в отеле и на разминке. Они вели себя прямо как те самые подростки из американских фильмов. Best friends forever. Проблема заключалась лишь в том, что Ками видела людей насквозь. Шатенка чувствовала подвох в чемпионке. С самого начала. Ещё с Чемпионата Европы. Она замечала, как ее девушка общается с Аней. Когда мимо них проходила Щербакова, Саша вся напрягалась, сжимая руку Камилы сильнее, до неприятной боли, и провожала Аню холодным взглядом. И особенно растерянно смотрела на них двоих, когда они просто мило приветствовали друг друга лёгкими объятьями. Это была не ревность. Ками осознала это позже. Порой вечером в раздевалке, после очередного разговора с Аней, Трусова мирно лежала на коленях у Ками, оставляя на форме мокрые следы от солоноватых слёз, пока та нежно поглаживала рыжие волосы и шептала успокаивающие слова. Камила, божий одуванчик, всегда была дружелюбной. В Таллине они неплохо общались, а в Красноярске даже смеялись с шуток друг друга и отлично проводили время. Отлично. Подозрительно отлично.       Камила ощутила, как Щербакова дала больше воли Валиевой, подпустила к себе поближе. Они внезапно стали лучшими подружками, несмотря на все события прошлого. Чувства при их дружбе были смешанными: как будто общаешься не с реальным человеком, а с его улучшенной копией. Как будто реальность оставалась за маской, а внутренность — неизведанной. Почему тогда общались? Чтобы позлить Сашу? Определенно нет. Саше, несмотря на все ссоры, непонимания, обиды, не хотелось вредить. «Люблю. И не могу причинить боль», — каждый раз пульсировало в голове у шатенки, когда она хотела наконец позвонить своей девушке и высказать все, что о ней думала. «Ей Богу, мазохистка».       Ками лежала одна в номере, завтра короткая программа и общее представление. Надо настроиться, первое выступление после Олимпиады. Но в голове было лишь одно — заносчивая Трусова. Заносчивая? С каких пор она стала заносчивой? У Валиевой было желание помириться с ней, объясниться, прилететь, обнять, просто вернуть всё, как раньше. Но Ками мысленно останавливала себя — это было бы слабостью, признанием какой-то ошибки, хотя она была ни в чем не виновата. Она и так слишком привязалась к Саше, это не вписывалось в её план.       Чёрт.              Опять в голове пролетают воспоминания о «шутке» и «игре». Сейчас это казалось такой глупостью, ведь с самого начала действия Камилы были полностью искренними, отрицать это невозможно. На телефоне открыт пустой чат. Этот человек тоже в сети и что-то печатает уже 10 минут, но сообщение не приходит. Над диалогом высвечивается «был в сети недавно». Прямо как в тот вечер, несколько месяцев назад, когда Ками, кажется, влюбилась. Валиева до сих пор не понимает, когда конкретно она влюбилась. Она опустила голову на подушку и представила рядом рыжую бестию. В голове высвечивается картинка со сборов.       Рука на ее боку. Неприкрытый пресс. И ладонь, при соприкосновении с которой чувствовалось лёгкое биение тока.       Стало тепло.