Чёртик из табакерки

      Прошло несколько минут после восьми. «Не придёт, видимо.» — думал Саша. — «А жаль…». А почему, собственно, ему не все равно? Почему он приперся за час до «встречи» и нарвал букет, маленький и неказистый, конечно, но все же букет. «И нахуя я отжал у Альберта венок?» — спрашивал себя Бекля. «А вот на какое-то хуя.» — только и смог он ответить на все эти вопросы.       Одна догадка все вообще приходила Беклемишеву в голову, но о ней даже подумать было страшно — ну не может хулиган и шпана Бекля быть из этих! Из этих самых, о которых никогда не говорят открыто, а если речь о них заходит, то говорят с отвращением и презрением. Этих самых, которых опускают в тюрьме в первую очередь и ставят в один ряд с педофилами и насильниками. Этих самых, от которых отказываются друзья и родственники. Этих самых, которых накачивают таблетками в психиатрических больницах.       Нет, такого просто не может быть! Он же не такой, верно? Он же не может… Тогда почему Саша думает о нем днями и ночами, постоянно ищет его взглядом, и почему его сердце так предательски начинает биться, стоит ему только почувствовать тот самый запах, который непонятным образом исходит от Альберта?       От волнения он уже пообрывал все лепестки в букете, от чего он стал ещё более неказистым, чем был. «Бросить все и пойти к отряду — там как раз это их мероприятие кончится, а потом ужин.» — от мыслей об ужине захотелось есть, а еще больше — крови: солнце уже катилось к закату. С заходом солнца снова можно будет пить кровь других пионеров и превращать их в своих рабов.       Внезапно послышались шаги, но запах человека Бекля не почуял, наоборот, он почувствовал тот самый запах. Альберт все-таки пришёл.       Беклемишев решительно встал и подошёл к Стаховскому быстрее, чем тот успел приблизиться к сторожке. Вместо приветствия Саша ткнул в грудь Альберту кулак, в котором были зажаты остатки букета.       —И тебе привет. — борясь с дрожью в голосе ответил художник. — Ну мог бы и постараться, ну что это такое? Весь куцый какой-то, да и цветовая гамма не очень! — критически замечал Альберт по дороге к сторожке. Бекля до сих пор молчал, намерено пытаясь создать напряженную атмосферу.       Как только они зашли в сторожку, Беклемишев тут же запер входную дверь: он знал, что сторож опять ушёл в соседнюю деревню бухать, и вернётся дай бог завтра утром. Здесь их точно никто не увидит и не услышит. Можно начинать действовать.       На столе валялось чёрное девчачье платье в обтяжку, там же лежал венок Альберта. В самой сторожке было не так много вещей, только этот стол, диван, скорее напоминающий лавку, обёрнутую в ткань, да тумбочка. Из источников освещения была только тусклая лампочка на потолке и Луна за окном.       —Ну что, Алиночка! — начал со своим извечным ехидством Бекля. — Смотри, что я тебе тут приподнес! — он взял платье и кинул его в Альберта. Тот посмотрел с недоумением на это скомканное нечто, потом на хулигана.       —Что это вообще за приколы у тебя такие? То раздеваешься передо мной, то за коленки гладишь, а теперь в платья наряжать будешь?!       —А что, боишься, что тебе понравится? А я-то догадываюсь, что ты из этих, все догадываются, просто боятся спросить, ведь ты такой у нас прилизанный, послушный! — Саша был готов приступить к драке в любую секунду — сдалось ему это чертово платье!       Увидев промедление со стороны Альберта, Бекля действительно ударил, но серьезного повреждения не нанёс.       —И что, это все? — перехватив удар, спросил Альберт — он тоже загорелся боевым азартом.       Сначала Беклемишев не сомневался в своей победе — он хоть и младше на год, но выше, сильнее и в драке опытнее. Но он быстро обнаружил, что ему морально сложно бить Стаховского. Он бил, но не мог нанести решающий удар, которым бы повалил Альберта и унизил бы его окончательно. А тот отбивался, причём было видно, что ему и страшно, и сложно, но в то же время он дрался с ожесточением, ему не свойственным. «Какой он в гневе…» — думал Саша, но не мог подобрать нужных слов.       Внезапно он почувствовал, что его сжали чуть ниже спины. Беклемишев застыл в шоке, но только на доли секунд: «Продолжаешь игру, значит, нарываешься!» — понял он и схватил его за то же место в ответ. До этого момента Бекле удавалось задерживать дыхание, которое всегда активизировалось рядом с Альбертом, но сейчас он не мог сдержать вздоха. «Блять!»— только и пронеслось в его голове, — «Ты бы ещё прогнулся, вот было бы весело!». Надо было срочно разрывать эти «объятия». Саша резко пнул Стаховского, тот отлетел на диван-скамейку.       —Ты!… — навалившись на Альберта сверху, начал хулиган, — Что за приемы ты тут используешь, а? Думаешь, я с тобой тут шутки шучу, да? Знаешь, что с такими, как ты в тюрьме делают? Да таким сразу кулак в жопу засовывают, да ещё по нескольку раз, чтоб очко разорвалось, ты меня понял?! — он резко перешел на крик. — Я же, твою мать, не шучу!       Бекля сообразил, что Альберт лежит на диване, а он сам, опираясь на стену, стоит прямо над ним. Угроза пока что действовала — Стаховский боялся, хоть и пытался скрыть это. Как не хотелось ставить точку именно здесь — какой-то инстинкт говорил остановиться, слезть с него, а потом успокоить, и сказать что-то в духе «прости меня, я так больше не буду», а потом прижать к себе и не отпускать… Нет, это невозможно. Как минимум, уже слишком поздно — такими угрозами просто так не бросаются, не по понятиям это. А максимум — либо сейчас Бекля опустит Альберта, либо Альберт опустит его. Нужен какой-то выход, и причём срочно.       Но пока Беклемишев соображал, Стаховский опередил его: хулигана поцеловали. Грубо, небрежно, будто этот поцелуй был ещё одним ударом. И Саша сдался — поцеловал его в ответ. Все-таки, какие мягкие у Альберта губы, и как приятно он пахнет! Как хотелось прижаться к нему сильнее, и как же плевать, что об этом подумают другие! Но этот прекрасный момент оборвался. Альберт укусил Сашу за язык, да так, что тот подумал, что язык ему просто откусят. Да, лучше бы Стаховский откусил ему язык, и Бекля умер бы от потери крови, чем то, что ждёт его после этого «поцелуя».