Не воздавая почестей

       - Тебе очень идёт. Лоуренс подошел сзади тихо, как кошка, прислонившись лбом к затылку, вдыхая нежный аромат волос любимой женщины. Теодора едва вздрогнула, но тут же улыбнулась, ощущая тепло родного дыхания.        - Ты никогда бы и не сказал мне, что я плохо выгляжу, - она повернулась к мужчине, взяв его лицо в свои ладони.        - Верно, потому что ты всегда прекрасно выглядишь. Его улыбку украсили мимические морщинки, подчеркивающие теплый взгляд серых глаз. Такой родной, такой любимый, такой притягательный..        - Ты уже получил письмо от Йоке? - Теодора положила голову на плечо Лоуренсу, - она обещала написать и тебе.        - Да, я и прочитал его уже. Она пишет про Фридриха, который сбежал с Куртом с едва скрываемой радостью в глазах, - Лоуренс мило закатил глаза, явно и не ожидая от парня ничего другого, - Но Йоке, разумеется, не в обиде. Иногда мне кажется, что воссоединения этой пары она жаждала даже больше чем ты. Он покрутил вокруг пальца один из локонов Теодоры, весело подмигнув ей и вместе с тем медленно отступая к двери.        - Пожалуй из этой девушки бы тоже вышел отличный писатель, мне стоило бы брать пример с её романтика, - миссис Баркли повернулась к зеркалу, принявшись укладывать непослушные локоны, - Думаю, я буду готова через десять минут.        - Ты можешь не торопиться, - Лоуренс застыл в двери, еще раз оглядывая свой трофей с головы до ног, - машина будет только через двадцать. И, кстати, чуть не забыл, - он протянул ей конверт, - Это подарок от нас. Теодора неловко застыла на пару секунд, но быстро собралась и, опустив гребень для волос, который держала в руках на стол, подошла к мужу. В руках у Лоуренса был увесистый запечатанный свёрток, на котором красовался нетронутый сургуч.       - От вас? И когда вы всё успели? - она ухмыльнулась, принимая подарок, сразу приступив к его распаковке, - Что это? В руке у девушки оказались фотографии, первой из которых была совместная фотография друзей, ударившая по Теодоре ностальгией.       - Ты можешь не торопиться, - Лоуренс мельком бросил фразу, коснувшись щеки девушки невесомым поцелуем, и сразу же вышел из комнаты, оставив её наедине с воспоминаниями.        Теодора медленно подошла к креслу у камина, неуверенно опустившись в него. "Не забывай нас, здесь никто не остался к тебе равнодушен. Спасибо за то, что ты появилась в нашей жизни. С Днём Рождения, милая!"       - Йоке всегда сумеет удивить - заметила девушка, прочитав очерк на тыльной стороне фотографии, обнаружив так же что-то на бумаге, в которую была вложена фотография.        - Это письмо, - метко заметила журналистка, отложив снимок в сторону и вперев все своё внимание на лист бумаги.       "Дорогая Теодора, Пишу это лично тебе. Я загорелась этой идеей еще когда мы сделали первое фото. Именно тогда я поняла как важно для тебя и для каждого из нас сохранение этих воспоминаний. Каждого, кого смогла, даже если подкупом, я обязала оставить на обороте фотографии или в отдельном письме послание для тебя. Это будет что-то, что важно для них и должно остаться у тебя в памяти. С твоим днём, дорогая. Пожалуйста, пиши мне чаще! P.S. Бруно передаёт привет. С любовью, Йоке и друзья"       - Интересно, и кто же оказался самым продажным? - девушка про себя усмехнулась, невзначай вспоминая серьёзное лицо Джона, который вряд ли и только в обмен на душу согласился бы на такое. Следом она обнаружила еще с десяток фотографий, попарно обёрнутых в письма.       - Мистер Баркли, эдакий вы негодник. Скрыли от меня такой подарок! - она с улыбкой покрутила следующую фотографию в руке, в умилённом жесте наклонив голову. Здесь Лоуренс улыбается, помогая готовить Госпоже Ваутерс прощальный пирог. На его щеках и кудрях виднеется мука, а сам парень выглядит безумно счастливым, хотя Теодора никогда не замечала в нём пристрастия к выпечке. На следующей фотографии тоже Лоуренс, на плечах которого сидит малыш Бруно. Мальчик выглядит очень счастливым, хотя румянец и выдаёт его смущения. Баркли, видно, кружит мальчика, держа за ноги, чтобы тот не упал. Малышу всегда нравились такие игры, а писатель никогда не мог ему в этом отказать. При взгляде на улыбку ребят у Теодоры в голове тут же возник образ улыбающейся Йоке за кадром, осуществляющей съёмку. На оставшейся фотографии в этом кармане были запечатлены трое: Лоуренс, Джон и Фридрих, держащие в руках по чашке горячего кофе. Журналист улыбался во все тридцать два, закинув руки на обоих парней, а доктор (как неожиданно) закатывал глаза, хотя и его губы так же тронула улыбка. Фридрих же, не знающий как себя повести в этом случае, просто мило улыбался и смотрел в камеру, хотя даже на черно-белом снимке был отчётливо виден его румянец.       - Иногда что-то не меняется. И хорошо, - девушка провела пальцами по фотографии, очерчивая лица друзей. На бумаге, в которую были вложены снимки, было что-то написано.       "Дорогая Тео, я надеюсь, что эти фотографии, в купе с моим презентом послужат отличным подарком для тебя. И спустя год, что бы ни случилось, ты помнила о нас. Хотя мне бы хотелось подарить тебе гораздо больше, чем эти воспоминания.       Моё сердце для тебя всегда открыто. С любовью, Лоуренс. La chose la plus difficile à guérir est l’amour qui a éclaté à première vue.*"       Иногда Теодоре казалось, что Лоуренс Баркли явился на землю как посланник Купидона, ведь иначе объяснить его обаяние она не могла. Молодой человек приковывал к себе всех, кто услышал или прочел хоть одну его реплику.       Миссис Баркли прижала к груди фотографии, откинув голову на спинку кресла и обратив взгляд на стену, где висел их, уже семейный, портрет. Теодора ощущала несравнимое спокойствие рядом с этим человеком, она, казалось, могла доверить ему всё, что, впрочем, и сделала, доверив мужу свою жизнь. "Я в ваших руках, мистер Баркли" - именно эту фразу девушка произнесла, стоя у алтаря. Ещё тогда она решила, что раз она решила выйти замуж за этого человека, то это может значить только одно - Лоуренс Баркли станет тем единственным для неё. Её мужем. Теодора неожиданно для этих воспоминаний задумалась, сведя брови к переносице. Она опустила взгляд на следующие фотографии, лежавшие перед ней на кофейном столике. На них был изображен Джон Робертс, увлеченно играющий на фортепиано. Джон, читающий газету, Джон, сидящий рядом с Лоуренсом, который что-то ему рассказывал, увлеченно жестикулируя руками. И на всех фотографиях - один и тот же серьезный взгляд. Нахмуренное лицо, глаза, сосредоточенные на каком-либо предмете - будь то клавиши инструмента, газета, или любой другой объект. Доктор всегда выглядел так, будто его мучала мигрень, его тяжелый взгляд никогда не зацикливался на чьих-либо глазах. Даже на последнем снимке Робертс смотрел в пустоту, явно размышляя о чем-то, не касающемся рассказа его собеседника. Однако он не выглядел устрашающе серьёзным. Доктор был весьма загадочной персоной, но именно это хмурое лицо почему-то вызывало у журналистки умиление.       Теодора опустила фотографии на стол, задумавшись. Послания Джон, разумеется, не оставил. Да и когда бы мог? Он исчез, оставив после себя только Томаса, которому пришлось оправдывать бестактность друга. Девушка не без огорчения заметила отсутствие хоть какой-нибудь надписи на обороте снимков. Что же произошло между ними тогда, в саду? Сейчас это вспоминалось как сон. Джон, который так близко. Дальше Джон, который исчез в никуда. Девушка потёрла глаза, снова нахмурив брови. Воспоминания о Джоне, когда она говорила с ним тет-а-тет, будто стали испаряться. Его образ казался все более мутным, а дни, проведенные в его компании забывались, вроде это был сон. Теодора смахнула тревогу в сторону. - Уже поздно, наверное, просто сон находит. - Она выпрямилась, взбодрившись, взяв еще две фотографии, на которых был изображен ещё один ее спутник в том приключении.        На одном из снимков Фридрих играет на скрипке. Видимо, Йоке сумела вовремя поймать момент и запечатлеть взгляд парня, устремленного в камеру. Немец выглядит очень смущенным, явно не ожидающим что его будут фотографировать.       - Застала врасплох. Прости, Фридрих, но это фото я тоже сохраню. На втором снимке Фридрих гладит кота, удобно устроившись под деревом. Его умиротворенное лицо вызывает безмерное чувство нежности и спокойствия, впрочем кот выглядит вполне соответствующе, довольно устроившись на коленях парня.       "Я совсем не создан для фотоссесий. Надеюсь, я не выгляжу чересчур нелепо. Главное, чтобы ты помнила моё лицо. Я не хотел бы, чтобы ты меня забыла. И спасибо тебе, Дора. Я очень рад встрече с тобой. Мы рады. Фридрих."       - Письмо настоящего солдата. Как будто рапорт писал, - девушка усмехнулась некой чопорности прочитанного, ведь Фридрих всегда казался ей чем-то противоположным войне и службе. Но теперь, прочитав его слова, выведенные мягким, но уверенным почерком, она поняла, что мужественности во Фридрихе гораздо больше чем в любом другом солдате, который ей когда-либо встречался. Рядом с остальными фотографиями было также ещё одно письмо. Это оставила мадам Ваутерс. Впрочем, письма от нее приходили вместе с письмами от Йоке, и ничего нового в этом письме не оказалось, так что можно вполне считать, что мадам была вхожа в их компанию.       Теодора устало поднялась с места, взяв в руки все фотографии и конверт, в который они были вложены, не ожидая увидеть там что-либо ещё, но из конверта неожиданно выпал ещё один снимок. Она потянулась к нему и замерла, увидев изображение. Сонливость как рукой сняло. На снимке был изображён мужчина, сидящий в темноте гостиной. Его руки были сложены в замок на колене, одна нога перекинута на другую. Взгляд направлен на тусклый огонь камина, благодаря которому в темноте были едва заметны его тёмные глаза. Только они и трость, прислоненная к дивану, могли выдать своего владельца.       - Томас..?       На обороте фотографии, девушка обнаружила очень ёмкую запись, начерченную твердым, каллиграфическим почерком.       "Не разбейте своё сердце о скалы"       Теодора, кажется, с несколько минут так и просидела, глядя на фотографию, не сомкнув губ, пока тишину не прервал тихий голос Лоуренса.       - Этот снимок сделал я.       Девушка неуверенно повернулась к мужу, всё еще не совсем придя в себя. Ей показалось, что голос супруга, констатирующий произошедшее, был неожиданно холодным.       - Как ты его уговорил? Я думала, Йоке..       - Никак. Я сфотографировал не спрашивая. Вовремя подловил момент. Снимок отдал Йоке, которая даже разрешения просить у Хайнса не стала, хотя была неимоверно рада моей услуге. Однако я решил, что весь гостевой дом должен был непременно поучаствовать в процессе, хотя мне и приходила в голову мысль, что сей джентельмент отомстит мне за такое наглое вмешательство в личное пространство и нарушение его прав. Да-да, это я твой герой, - Лоуренс присел рядом с девушкой на полу, просматривая уже перебранные ею снимки. Вроде, показалось.       - А подпись? - Теодора озадаченно посмотрела на мужа.       - Ну-у, - парень поднял брови вверх, разглядывая очередную фотографию, - Это уже госпожа Ваутерс постаралась. Сказала что никто не уедет из её дома не попрощавшись "по-человечески".       Теодора хмыкнула, многозначительно закатив глаза.       - Да-а, прощание в его стиле..       Журналистка задумалась. Или в этом феномене есть и её вина?       Мысль пролетела незаметно, едва уловимо. Тем временем Лоуренс уже поднялся и подал руку своей даме.       - Миссис Баркли, позвольте отвлечь вас от ваших воспоминаний, - он помог девушке встать, - И сопроводить вас на ужин.       Казалось, теперь, глядя на озадаченное лицо супруги, Баркли не был уверен в её радости подарку, и был обязан вернуть ей улыбку.       Впрочем, праздничный вечер и впрямь прошел чудесно. Прекрасная еда, прекрасное вино, прекрасная музыка и прекрасный Лоуренс Баркли. В этот День Рождения Теодора получила всё: замечательного мужа, любимую работу, прекрасные серьги, как второй впечатляющий подарок. Впечатляющий, пожалуй, самое подходящее слово. Друзья умели удивлять, а Теодора Эйвери умела быть удивлённой. Ей понадобилось некоторое время, чтобы прийти в себя. По крайней мере, последняя обнаруженная ею в конверте фотография пролежала на письменном столе журналистки несколько дней, после чего была запрятана в самый дальний ящик. Не известно только, что послужило тому - обида и злость, или что-либо ещё. Пожалуй, сама Теодора над второй теорией только посмеялась бы, но безразличной к снимку остаться не смогла.