Зима.
– 1849 год.
(20 лет после казни)
Шли годы, люди надеялись на большее в жизни и хотели видеть больше прогресса – как в изобретениях, так и в искусстве, где всё также присутствовало много всеми любимых романтических сюжетов. Всё будто бы проходило так плавно, что люди расстроенно были не способны этого замечать.Но ничего никогда не стояло на месте.
Именно это и помогало народу уже через двадцать лет не так остро реагировать на истории местной власти, а многие и вовсе уже не памятовали, что точно говорили когда-то слухи и кого когда-то было казнено. Так обычно и происходит со всем, что кажется таким вечно кровь содрогающим. Когда вот ноябрь было покидал календари, все уже больше озабочены своими жизненными ценностями и семейными традициями. Многие люди помогали украшать город к праздникам: девицы учили вязать всех желающих, чтобы успеть одеть столбы деревьев в красивые вязаные чехлы на холодые деньки. И украшали город другими разными, чудесными игрушками. О, эта атмосфера, когда дни празднично-яркие и всё пышет таким приятным чувством, сквозь снег блестят фонари – всё это так, словно от счастья всюду развешаны ключи и никто в целом мире на самом деле не знает, зачем существует зима после всех этих замечательных дней. – Мы разослали все приглашения, которые вы просили, – с порог радостно отчитывалась. – Вы забыли приглашение для герцога? – с надеждой уточнял король, ведь когда нет рядом того неприятного человека по его собственному велению, то яснеет мир его глазам. Даже когда одиночество его тяготит, герцогу он был бы пренципиально не рад. А одиночество тяготило его очень часто, и так на душе кошки скребли. И уже двадцать лет он жил там, где не мог доверять ни одной живой душе. И где ни одна живая душа не могла доверять ему.Он жил при власти.
Не понимал, почему в юности так этого желал – дело даже не в количестве его врагов на данный момент, а в количестве близких. Принц думал, что таких, как дворецкий – болтливых и верящих в глупости (как перерождение души) – будет ещё сотни. Тысячи. Сколько живёт, он больше не знал никого такого, потому что почти каждый видел в нём не меньше, чем своего короля. А кто видел в нём что-то меньшее, ситал перерождение души делом в библии не писаным. Никто так не мог расслабить его рядом с собой и поговорить о чём-то, что бы вернуло его в былые времена. Но и счастья его власти никто не разделял так, как дворецкий когда-то был рад одному лишь дню его коранации. – Да, конечно. Всё как вы и попросили. – Хорошо, я отчитаю вас немного после праздника за это, если понадобится, – предупредил вежливо. – Ваша Светлость, Вы будете заказывать новый портрет в новом году? Если у Вас появится жедание, то я могу выбрать для Вас лучшего художника из лучших жудожников в королевстве. Спрашиваю заранее, ведь придёт действительно много людей, как только мы об этом слово пустим. – Я думал об этом: не хочу ни для кого позировать, – небеса его так страшно изменили, что у него остался портрет только с третьего года после коронации. Все остальные он не желал видеть в стенах своего замка. Ох, лучше бы уж кто придумал такое, чтобы лишь портрет от злых деяний менялся, вышла бы отличная книга. – Но… – Ты уже говорила, и я повторю: если кто-то из вас считает это важным и обязательным, то пусть тот и открывает новые возможности своего воображения. В любом случае, в коралевстве много художников, которые пытались меня рисовать таким способом, – уже не в первый год рассказывал он, но так как служанка эта была с ним уже после весны, то пришлось ещё раз объяснить: пусть придут к нам после праздника все те, кто считает достойной свою работу. И пусть мой любимый герцог тогда прибудет к нам, чтобы выбрать самую лучшую на его взгляд, – в прошлом году он выбрал то, что королю не понравилось, поэтому и остался без письма в этом году. – Мне кажется, что он не захочет этим заняться, если вы его не пригласите. – Тогда же отправьте и ему приглашение, но не беспокойте меня с портретом! – могильным голосом приказал, ведь его действительно раздражал этот человек, но ещё больше его раздражала традиция с портретами. Он уже видел эти уродства – только взять Людовика 14 для примера. Когда девушка ушла, в комнате наступила отрадная тишина. Он подошёл к окну, за которым над деревьями уже качался лунный дым. Он ждал конец этого всего, когда сможет оставить всё и поехать не на долго туда, где состоялась когда-то казнь по его милости. Ему становилось легче после того, как он там бывал. Но тогда, когда он пришёл туда впервые, ему было очень совестно и морально плохо. Он молча сидел там очень долго, сидел до самого заката и просто смотрел на то место, что раньше было пропалено огнём. Вспоминал, как в сопровождении двух своих давних друзей вместо охраны, которой больше не доверял, пришёл посмотреть на казнь. Он приходил и до дня казни, но Сону никогда не замечал того, кто садил ему ликорисы вдоль линии жизни. Ведь был убеждён, что не сохранил свою душу и не исполнит свою мечту – увидеть будущее; убийство это ужасно, поэтому он наверное думал, что не достоин даже называться«человеком».
Принц приходил, просто смотрел между решотками на двери, чтобы запомнить, чью жизнь сам поставил на карту. Он видел то, что кажется ему худшим в его жизни: в самобичевании Сону постоянно царапал запястье на левой руке с тыльной его стороны (которая была поднята вверх, потому что цепь там не шла до самого пола); узкое окно с решотками было настолько высоко, что о существовании дня и солнца на время вынесения приговора можно было только догадываться, но не настолько, что бы понимать, прошло ли уже 90 дней и будет ли он помилован.Его ведь могли помиловать.
Из-за отсутствия солнца каменные стены и и пол были всегда холодными настолько, что сидеть на одном месте и не двигаться, наверное, едва помогало согреться. Принц вспоминал это всегда, пока однажды не заметил, что на том месте всегда собиралось очень много птиц и они как будто знали то, чего при жизни не знал сам Сону. Они как будто рассказали бы ему правду о его смерти, когда бы принц от чувства вины снова приплёлся сюда, но они не говорили. Это был их общий секрет. Поэтому те птицы стали единственными, кому он мог доверять. Поэтому со временем принц полюбил птиц. Он души в них не чаял. Хотел бы увидеть и те виды, которые по сей день глазам его ещё не открывались. И в этом мире мог бы быть человек, что любил бы птиц сильнее и верил бы в перерождение души. Человек, котрый знал бы о птицах всё, если бы они нравились королю, когда-то принцу. Король любил птиц, но, не стыдно признаться, он не так много про них знал.***
Сону обещал быть послушным экспериментом, но профессор смирился, что вампиры худшие существа в его жизни и обещаний никогда не сберегут. Они напоминали профессору маленького Чонвона, который постоянно обещал, что от момента уборки в комнате будет порядок, а потом назвал это творческим хаосом. Джею пришлось действительно рассказать правду и услыша он обещал впредь не угрожать рассказать что-либо Чонвону, но всё равно следил за его безопасностью, как за зеницей ока (тоесть, всегда следил за Сону и никогда за тем, где в это время сам Чонвон). Чонвон же желал немного больше личного пространства, поэтому постоянно крутиться возле него не получалось. Ему рассказали про камеру, которую хранила сожжённая кукла и как само её наличие отразилось на их жизнях, поэтому к Сону он не имел никаких вопросов. Они даже поговорили после этого. Обсудили даже продолжение мучения… изучения бытия вампирского. И он не обещал Чонвон продолжать, но хотел постараться. – Какое-то странное у меня чувство, – на календаре, на который смотрел Сонхун, было 13 января 2021 года. Среда. Сонхун не мог объяснить эту эмоцию, но она не хорошая. Восьмого января в дом этот пришло письмо, что в эксперимент Джейка, поставленный на девятое января, были внесены некоторые изменения, поэтому помещение для его проведения должно быть иначе подготовлено к 20 января, для безопасного нахождения учёных. Новый год прошёл у них просто с обменом подрками и расхождением по комнатам. Это ощущалось так странно, ведь даже наличие подарков не изменило тот факт, что людям не очень приятно устраивать для экспериментов такие же праздники, как для людей. Вампиры никогда не будут существовать на равных с людьми, как бы со сказочником им не пытались показать обратное. Было и с подарками грустно, потому что то чего они ждали и на что так надеялись, не свершилось. – Это тебе твоё шестое чувство подсказывает? – Сону использовал эту фразу всегда, потому что на самом деле у них не могло быть такого чувства и они даже сомневались, что у людей оно реально существует. – Пятое. Только они это не чувством называют. Джейк обычно уже бы фальшиво посмеялся, чтобы убедиться, что эти два аппосума ещё через десять минут не перегрызут друг другу что-то и не прикинутся мёртвыми, но сегодня он заметил, что фотографий с Хисыном не просто «не было», а впервые задумался, что их кто-то спрятал. Сегодня он даже спросил у профессора, не собирал ли он их и по сердцебиению услышал, что тот действительно не был в таком заинтересован. Действительно: зачем бы ему любоваться их фотографиями в своей комнате. Ники же превратил когда-то личный дневник Чонвона в скетчбук и поэтому сейчас лежал на полу и смеялся с Джея, который нёс чепуху «что могли бы значить эти каракули» и каждая идея звучала всё холоднее от изначально простенького замысла. – Сону-Хён! – донеслось откуда-то со стороны, а когда сам Чонвон появился у порога залы, то названного здесь будто бы и след простыл (на первый взгляд вошедшего), – где он? Я чувствую запах, вы больше обмануть не сможете, – чувствовать-то, он чувствовал, но не мог сказать точно, как давно здесь этот запах. Никто не отреагировал. Поэтому он поднялся на второй этаж и позвал отца: его предупредили не подходить к его комнате ближе чем на 10 метров, чтобы не сработала сигнализация. Через минуту он спустился с винным бокалом в руках, и немного походив по комнате особенно осторожной, но всё ещё развязной походкой, быстро отодвинул старый подсвечник, а его тень тотчас же накрыл бокалом. Довольно тянул ухмылку. – Вау! – поражался Джей этой точности, а когда тень всё ещё находилась в центре бокала и через несколько минут, он немного забеспокоился и уточнил: что вы делаете? – он в непонимании обратился и к Сону тоже, ведь настолько потокать всем желаниям Чонвона не в его стиле и не в его энергических возможностях. – Развлекаюсь, – ответил им только один, продолжая крепко держать бокал за стеклянную ножку. – Мне не нравится его тон, – поднял голову Ники и посмотрел на Джея озадаченно, потому что он единственный, замечания которого могут быть услышаны. – Скажи уже, что ты сделал, – сразу давил интонацией на него Джей и сложил руки на груди, показывая, что ему это не таким весёлым сейчас казалось. – Это бокал с серебрянным ободком. Он пообещал помогать мне, а когда это нужно, то он исчезает, как только может. Мне так не нравится. – Ян Чонво-о-о-о-н! – закричали все, после чего ему самому стало не весело и он перевернул бокал. – Дурак, – недовольно кричал во всё горло Сону, обтрушивая одежду и быстрым шагом напрвился в зимний сад, – когда это я тебе последний раз что-то обещал? – Сону- Хён! – наступал ему на пяты прозванный дураком, поэтому пришлось убегать по всем аллеям, но где бы он не оказался без использования энергии, это было в поле зрения Чонвона, поэтому он всегда выростал перед ним снова. Пытался начать что-то говорить. А когда увидел, что его жертва вымоталась, просто схватил его за запястье, – ты попался, Хён. – Ты постоянно делаешь что-то подобное, поэтому я будто больше не хочу тебе помогать, но я не уверен… – было второе «но», которое он озвучил: сегодня – это уже перебор. Я помог тебе прекрасно различать запахи, но сейчас… ты меня пугаешь. Я устал постоянно терпеть твои выходки. – Хён… – он смотрел на него так, будто не понимал, что на самом деле сейчас сделал. Он всё ещё выглядел, как его сказочник – не как принц. Ему всё ещё шестнадцать и смотрел он так, будто сейчас было седьмое августа до эксперимента, а не середина января. Единственное, что выдавало момент – ветви деревьев, будто окутанные тотельким льдом. – Ты меня пугаешь, – дальше он планировал это прокричать, если не будет услышан, но увидел профессора, который прекрасно слышал, если он кричал и был чем-то недоволен. – Минус 10 очков Гриффендору! – потешался над ним Чонвон, не оборачиваясь на своего отца, но прекрасно понимая, как далеко от них он наблюдал. Сказочник наклонил голову и улыбнулся. – Ты рисовал барашка у меня на шкафу? – Нет. Не я. – Правда? А Сонхун мне сказал, что ты. – Па-а-а-ак Сонхун! Я позже с ним разберусь, – сложил руки на груди, немного нклонился корпусом в сторону сказочника и подняв брови уточнял: зачем спрашиваешь именно сейчас? – Нарисуешь меня? – Нет! Только через твой труп! – Та не обязательно в полный рост, хотя бы портрет! – Я не хочу! – Завтра 14 января… – тихо-тихо напоминал Чонвон и смотрел так, будто имел ввиду, что мог бы за это отдать свою колбу с кровью. Смотрел так, будто хотел заколдовать этим взглядом.Это была какая-то новая моция, на которую Сону раньше просто не обращал внимания. Сону сделал непонимающее лицо и увидел кивок. «Отдаст, значит…» – Лицо нормальное какое-то сделай, как я это твоё нарисую. Нет… не сжимай губы в тонкую линию когда улыбаешься – ты за кого меня принимаешь? Я ж такое не нарисую, – Вон уже не выдерживал дёргаться от бесконечных замечаний и повернул голову, чтобы недовольно посмотреть и что-то ответить, но, – эй! Так как было поставь. Нето откручу и рядом поставлю. – У меня же есть фотографии, зачем надо так мучиться? – Ты видел качество фотографий на своём телефоне – ужас, – последние все были очень размытые, – голову на место поставь. Чонвон, ты не так смотрел, я тут вообще-то рисовать пытаюсь. Сиди спокойно, отдыхай. – М-м-м-м, какой интересный куст… – Что? – Я на него уже час смотрю. Джейк зашёл в комнату без стука и замер. Удивлён ли он? Немыслимо, глядя на листок, который лежал перед Сону на полу. И на Сону в общем-то. – Ничего. Не-е-е. Говори, – сквозь зубы процедил Сону и продолжил пялиться на губы Чонвона, поворачивая от себя карандаш, чтобы примерно понять, какого размера они должны быть и как их правильно разместить на лице. Задумчиво прищурившись, он опустил голову и начал рисовать, снова взглянул, и снова продолжил рисовать. – Ладно. Кто-то видел фотографии? Те что у нас на стене были. – Спроси у Джея, если он ещё что-то видит, – бормотал Сону, чиркая простым карандашом в попытке более аккуратно заштриховать губы, но линии в его стиле до сих пор несли более агрессивный характер, а не то, что он хотел бы видеть. Из-за резких штрихов сама енергетика персонажа тоже менялась, что вообще было ужасно, но вмпир надеялся, что цветные карандаши позже ещё спасут эту работу. Либо спасут, либо он это выбросит. – Скажи к чему ключ, и я скажу где они… Сону испугано поднял голову, ведь ни словами ни восклецfниями не мог выразить всё, что он сейчас сделал бы за хоть одно лишнее слово про ключ, но Джейк только развернулся и, хлопнув дверью, уходил.Треклятый ключ.
Он бы съел его, не будь это важной штукой.
– Джейк! – Вот почему ты постоянно орёшь, как белуга? Давай, сядь ровно, что это за поза мученика? Рисовать закончу и будешь учиться менять форму, а не научиться сегодня, так и до завтра будешь на этот рисунок молиться и никто тебя отсюда не выпустит – это я так, тебе для мотивации понять это сегодня. А то так тебя везде запереть можно… хм, может и не надо тогда учиться – звучит не так уж и плохо. Закроем тебя в соседском доме и скажем, что ты сбежал. – Эй! – Да ладно тебе, я буду показывать как это делается, пока не поймешь. Всё равно ты мне завтра свою порцию отдавть должен. Только не сразу перед глазами твоего отца, пожалуйста, а-то это угрожает моей безопасности. – Рисуй давай, – он пленник здесь из-за этой захлопнувшейся двери, и уйти в ближайшие пару часов не получится, – ещё очень долго? – он сам уже вернул взгляд на куст, побоявшись ещё одного замечания. – Natürlich, – с акцентом, выдал Сону на немецком. – Так долго или нет? У меня скулы уже болят он этой улыбки. Когда основные детали уже были нарисованы, Чонвон мог менять положение ног на подоконнике и использовать другие эмоции. Поэтому он начал рассказывать некоторые истории, которые он вображал себе про других вампиров, задумываясь об их прошлых жизнях – все эти истории не подходили многим по привычкам, но Сону просто слушал, будто он не знал тех идиотов. Это ощущалось так, будто они снова человек и вампир, у которого свои счёты с людьми. Они были такими другими в его иториях, что, уже не выдержав, Сону спросил своего сказочника: – А кем ты видишь себя в прошлой жизни? Может, существует разделение души после смерти и ты был кокетливой 16 летней принцессой, в которую был влюблён 44 летний поет, посвятивший тебе половину всего, что сейчас называют шедеврами в его творчестве. Ужас. И умер, несчастный, получив отказ от своей юной любви. – Ты издеваешься надо мной сейчас? – Нет. Я же Сонхуна тоже принцесой называю, он вроде смирился со своей участью. – Я думаю, я был ковбоем. Может, занимался перегоном табунов мустангов на Диком Западе. Эта мысль пахнет свободой и любовью к большиму количеству животных… Думаю, и там было бы не легко, глядя на историю в то время, но это то, где я хотел бы быть и то, что я хотел бы чувствовать. Это прекрасно, иметь столько свободы…***
18 января.
13:30.
Сону сидел в саду и сетовал Ники на свою судьбу. Было не хлодно. После нового года ни снега ни холода ничего не предвещало. Рики постоянно занят: до этого момнта его за обе руки тянул Джейк, чтобы он помог с чем-то. Потом Джею опять понадобилось помощь с готовкой. Поэтому поймать и поговорить того было сложно. Когда же резко стало очень громко и они затыкая уши проклинали того, из-за кого могла бы сработать сегодня сигнализация. Возможно, Чонвон хотел позвать профессора и не рассчитал с растоянем – такого было их первое предположение, которое не делало их лица более довольными в сей ситуации. Тех, кто сейчас в доме, могло и вовсе оглушить на некоторое время, поэтому они им завидовать не могли. – Сколько будет длится этот звук? – кричал Сону, в надежде, что хоть слово было понятно в этом шуме. Ещё больше раздражало, что все соседи повысовываются в окна, чтобы поглядеть, что здесь творится и потом ещё приходить, спрашивать будут. – Я не знаю! – психовал Ники, не понимая, что ещё ему сделать в эту секунду, чтобы этот звук был тише. Через пять минут они оба стояли на противоположной стороне улицы, слыша, как жители дома напротив возмущались, что платят такую неземную аренду за дом в током странном районе. Те, наверное, воображали себя героями ужастика, которые живут напротив дома-монстра. Когда же те люди начали осуждать профессора, будто совесть тоже должна получить разрешение на вход в их дом, то Сону предупреждающе взглянул на Ники, а как тот вздохнул протяжно, то довольно сильно напугал тех людей. Страшно рстянув клыкастую улыбку, он позаботился о том, чтоб они точно увидели самое страшное существо перед своим окном и ещё во снах своих видели это снова. А когда люди в страхе закрывали все шторы в комнате, он поцарапал стекло на том окне, с которого они так довольно смотрели на дом профессора. – Жаль не зайду. – Жаль было бы, если бы мог. – Заткнись. – Нам надо сидеть здесь так, чтобы нас видели, а не слышали. Это две разные вещи, Ким Сону. Ещё через полчаса шум с дома прекраил доноситься, поэтому они медленно вернулись ко двору и прислушивались, расхашивая вокруг по саду. – Я ничего не слышу. Возможно, он заволок всех в лабораторию. – Всех кого нашёл. Надо бы и нам найтись, пока он во все служды не позвонил, – подталкивая Ники заходить в дом он уже настраивался на очередную лекцию, что стоит соблюдать дистанцию, чтобы не сработала сигнализация. В самом доме была тишина, как они и предположили. Поднимаясь по лестнице, Сону репетировал, с каким выражением лица должен рассказать, что они были в саду, а потом испугались шума ислучайно испугали людей. «Ладно, думаю, последнее я вспомню, если люди захотят вспомнить меня. Он же не будет спрашивать, чем мы занимались…» – вздохнув, от того, что Рики боялся постучать и зайти, он постучал в дверь и заглянул. Вмпиров было как-то маловато: Джей. Сонхун. – Профессор, – сразу начинал Сонхун, но как-то ихо, – я же вам так и сказал, что они ещё прийдут. Профессор же сбросил какой-то звонок и серьезно ходил вокруг. Иногда Сону казалось, что Ян Чонин уже знал, что они напугали их милых соседей и решил сразу оправдаться за все грехи: – Наши соседи обсуждали Вас, некрасиво было с их стороны. – Говори тише, – просил Сонхун, показывая на Джея, что сидел под стеной. Вероятно, он больше всех не ожидал такого шума и до сих пор не мог отойти. Выглядел он, как будто прошёл через три процеса перезахоронения и внимательно следил за каждым движением профессора, но быстро отводил глаза, когда думал, что тот мог бы в ту или иную секунду на него посмотреть и спросить что-то ещё о Чонвоне. Профессор же молча покинул лабораторию. Судя по шагам, пошёл в свою комнату. Тихо подкравшись к дверям лаборатории, Сону слышал уже знакомый шорох накументов по кровати и быстро сел возле Джея, когда понял, что время подслушивания закончено. Он аккуратно пнул вампира колтем и надеялся, что он повторит ему то, что мог рассказать профессору, но получил только взгляд полный фактом, что никто ничего не знает. А тот, кто знал, вероятно, ушёл с Чонвном. Не долго думая, Ким поднялся и пошёл в комнату к Сонхуну. Шёл, уже зная, что хотел там увидеть, но комната не изменилась. Теперь более напряженно он спускался по лестнице и услышал: – Сону. Никуда не уходи, – окликнув его, очень серьёзным тоном предупреждал Сонхун, но в ответ ничего не услышал. Спустившись, Сону направился в комнату Чонвона. Здесь-то он и увидел то, что ожидал: ящики с их фотографиями были больше не под кроватью, а возле сундука с игрушками под окном, где всё ещёугрожающе падали лучи солнца. Некоторые фотографии, на которых было не совсем понятно – на фотографии был Хисын или Ники – лежали, разбросаны на полу, а не в коробке. Подойдя, Сону зачем-то сам занялся тем, чтобы отделить фотографии Хисына. Занялся этим, чтобы забыть, зачем ожидал уидеть здесь фотографии.Бессмысленно смотрел на них, ни про что не думая, пока Рики не коснулся его плеча. – Вернись к нам. Он не хочет ещё бегать тебя искать. – Пешком походит. Далеко бежать не нужно. – Ты не выговорился чтоли или новое что-то вспомнил? Давай без насилия вставай и пойдём. Он нормально попросил тебя привести. – У него ключ, – понимал на младшего свои грустные глаза, и будто бы чувствовал в себе сердце. – Я знаю, – не задумываясь бросил в ответ. – У Чонвона, – более хмурно уточнил вампир и опустил глаза на руки, чтобы не видеть реакцию на эти слова. Очень быстро Ники уже дергал его за рукава белой футболки, побуждая подняться и явиться на глаза профессору, пока он им ещё не явился. – Всё будет нормально, – развеивал представшие перед чужим воображением подробности ещё не случившегося плохого и поторапливая идти по лестнице.***
Сону спрятался от всех за последним столом в лаборатории и подогнул колени, чтобы руками было удоднее прятать бледное лицо. Здесь недалеко стояли на стелажах сверкающие бокалы, в которых они должны были получать порции крови, но никогда не получали, потому что ещё разобьются ( а ни дорогие и им никто бы не захотел на новые раскошелиться, но должен бы был). Он бы сказал, если его бы сросили, что у него вся жизнь уже перед глазами прмелькнула. Но жизнь-то не его это была. Он снова видел принца, что так похож на Чонвона, у места своей казни, где уже и трава росла. В одном из коспоминаний там даже был поставлен крест (самый простой) и росли там рядом цветы. Сону не был уверен, что эти цветы там посадили люди. Скорее всего это было уже делом птиц. Это были никакие не особенные цветы, сейчас даже название их в голову не приходило. Жизнь ему в тот момент казалась такой неумолимой, что он не хотел увидеть больше воспоминаний и получить ответы на какие-то вопросы, которые раньше были в его голове. Сейчас за одно новое воспоминание он готов был глаза себе выцарапать. Новые воспоминания никогда не станут небесным ликованием души, чья бы душа в ком бы не была заперта. Он сидел там долго, с ним никто не говорил. Чёрные тени уже скользили в углы, прячась от некрасивого, очень неприятного глазу жёлтого света над столами, на которых профессор как-то спешно стелил новые беленькие скатерти, которые ещё отвратительно пахли стиральным порошком. И даже если Сону сейчас не был больно любознателен, чтобы уточнить зачем, он мог предположить, что кто-то должен прийти. «…я не против страдать в три, в четыре или даже в пять раз больше, чем мои товарищи, – эти слова, которые с невообразимой уверенностью кому-то говорил Джей, врывались в торнадо мыслей и тревожность заставляла встать и пойти посмотреть на того, перед кем бы он стал так унижаться. Перед профессором такое ещё было неслыхано. «О, силы небесные!» Не радушно напоролся его взгляд уже на кухне на Ёнджуна (охотника, который отпустил их, когда они видели кролика в парке). Единственное, что радовало: если он здесь, то поисками вампиров занимался кто-то другой. Ёнджун уже занимался поисками Хисына – без них бы тоже вернулся. Только одно дело, если прпал вампир без клыков, а таких, как те двое, точно из-под земли достанут. Ещё узор от асфальта на них будет вытеснен, за всё хорошее. – Никто не должен страдать. Наши ребята с этим разберутся, – неуверенно звучал охотник, что явно пытался что-то высмотреть в их доме. Сону не сильно задумывался, что именно. Он надеялся, что с ним и дальше никто не будет говорить и спрашивать что-то о Чонвоне. Но его спрашивали. А он ничего не мог сказать, кроме того, что видел фотографии в его комнате. Профессор попытался намекнуть ему, что стоило бы не обрывать на этом мысль, а ещё уточнить, почему это важно. А Сону солгал, что не имеет поятия, зачем они Чонвону были нужны. Хотел уйти в лабораторию, но теперь его просили сидеть тут и вспомнить что-нибудь ещё. Ночь девятнадцатого января.Днём Джейка бы уже забрали на эксперимент, что двадцатого января.
А что будет, если они не придут?
Они заберут кого-то из них или перенесут эксперимент?
Когда у профессора зазвонил телефон, то молчали все. Через время после, под их воротами уже красовалась машина. Чонин молчал глядя на Чонвона, а тот в свою очередь понимал, что ещё никогда его таким серьёзным не видел. Сону же смотрел только на Чонвона, потому что больше никого к ним не привели. Он очень хотел послушать, как всё это прокоментируют охотники и какого размера штрафы они на Чонина наложат, если сами же Джейка найти не смогут. Но профессор попросил их сидеть в лаборатории. Сону увидел на шее сказочника канатик, на котором всегда висел ключ, и сел опять к тому же столу. Закрыл уши, потому что теперь крику было достаточно. Джей выглядел так, будто здесь и сейчас убьёт или Чонвона, либо успокающего его Сонхуна. – Ты когда-нибудь думаешь, после того как уже что-то придумал или это на сколько отупеть нужно!? – Никто кроме тебя не глухо-о-о-ой… – ставил ему руки на плечи Сонхун. – Где Джейк? – нервно дёргая ногой на скрипящем стуле, попытался узнать между злостью Джея Рики и был единственным, кому ответили хоть что-то. – Мы поссорились. – Ты? С Джейком? – удивился Сонхун, уже почти затыкая Джею рот. – Он меня обманул. – Вот, и мы так всю жизнь живём! – открывал тому глаза Джей, что так всегда было и что он сегодня потерял последнего, кто его здесь меньше всех обманывал. – Ты ушёл и оказалось, что без него тебя быстро приведут назад? – коментировал Сону чонвоновы способности, вернее, по-большей части, только их отсутствие. – Нет. Это он ушёл. – Обманул и ушёл, – бормотал всё ещё жмоциональный Джей, – герой нашего времени! Может ещё магия его осенила наконец-то в этой жизни и теперь его только мёртвым найдут. – Он ушёл, потому что я сказал ему, что Хисын бы до сегоднешнего дня уже от голода умер. – Да ты прям… молодец, – отпускал Сонхун другого вампира на волю его эмоций. Чонвон не особо хотел комментировать всем то, что они сделали. А именно: они забрали у профессора документы Чонвона. Все их личности были, казалось, надёжно сложены в той тумбочке у профессора в комнате и последний оставшийся к таким тумбочкам в доме ключ был всегда у Джейка на шее. Никто из них никогда не должен был рассказывать, что это за ключ и что именно им можно открыть, на чём и должна был держаться эт «система охраны». Никто из них никогда не читал документов Чонвона, но все знали, что рядок про причину его смерти там точно не пустовал. Никому кроме Чонина и уже Чонвона не известно, как именно она там описана. Но много вариантов не дано: либо это подродное описание, либо только причина и последствие. Тоесть, новые страницы о первом обращённом образце в лаборатории. Профессор вернулся к ним уже через пятнадцать минут. В руках у него была папка с оранжевой лентой – документы Джейка, которому не очень нравился этот цвет (что-то в магии в нём сложного, Сону не слушал то, как было это объяснение. Джейк часто переходил границы, приплетая везде свою магию). Ещё было письмо. – Джейк был найден и будет доставлен сразу на эксперимент, – рассказывал им профессор и доставл из кармана своего белого халата ручку, чтобы подписать некоторые новые данные ему бумаги и заполнить несколько других, – меня попросили о его перераспределении, поэтому до конца рабочей недели я должен подготовить всю важную информацию и переоформить его на другую лабораторию, чтобы он уже получали за него деньги. Эксперимент Джейка заключался в попытке нахождения нового метода передачи биологического оружия. Все, известные по сей день методы, никак не цепляются за эксперименты, но за людей очень быстро. Если они придумают, как можно зацепить в нём бактерии с непрямой, но всё ещё сохранившейся возможностью их передачи, то останется только указать в его документах этот эксперимент, как провальный и переоформить его в течении нескольких лет на ещё нескольких учёных. За тем представить его как интересный образец и передать по обменному контракну в другую страну. Нужно будет ещё придумать ряд пречин, зачем отказать в контракте америке, потому что они не есть их целивой, но обязательно предложат много денег. – А в письме что? – спрашивал Чонвон, опуская удивлённо глаза на новые скатерти. – Штраф за то, что ты нашёл свои документы и примечание, что они сами сделают новые, потому что при вас их не нашли, – Чонин не считал это своей проблемой и если все вампиры ещё при сознании здесь, то последствий, за которые он сейчас должен платить, быть не должно. Но им просто хочется вернуть как можно больше своих денег в свои карманы, поэтому писем о внутренней ситуации даже слать не нужно. – Куда ты их дел? – внимательно всматривался в эмоции вампира профессор, но пытался не выглядеть при этом слишком оценивающе. – Они были у Джейка. Его спрашивай, – так как Джейк своими руками забирал их для Чонвона, то после того, что он ему наговорил, очень вероятно, что он их сжог, чтобы не видеть для кого постарался. Но Чонвону было не важно, ни что за эксперимент такой, что Шима после переоформляют в другую лабораторию. Ни что он чувствовал и действительно ли сжог документы или просто не хотел с ними таскаться и где-то оставил. – Если их нет, значит, их нет, – так должно было звучать, что ему на самом деле не интересно. Он не выгонял вампиров из лаборатории, пока разбирался с документами, чтобы понаблюдать за тем, как Чонвон реагирует на присутсвие Сону. Чонин не знал точно, почему Чонвона привели одного, поэтому он уже предположил отрицательную реакцию на Джейка. При нём все остальные были так же заинтересованы только обсуждением того, что им вчера было плохо от того звука, но факт расскрытия чужой причины смерти они не перенимали на свои беспокойства. Всё стабильно: когда кому-то ставят эксперименты, они тоже об этом не беспокоятся, пока лично ничего не коснётся. Сону не говорил с остальными, Чонвон не говорил с Сону. Но профессор заметил, что Чонвон больше не держал зрительного контакта даже с ним и был очень скован в движениях даже тогда, когда перед ним высказывал все свои претензии Джей, что было не очень похоже на его обычную манеру поведения. – Сонхун, – спокойно звал его профессор, – вы можете идти, но пока что не оставляй Чонвона, даже если он будет вести себя очень странно, – все сразу размяли кости и были радыы своей свободе, Рики обращал внимание Сону на их свободу, присев рядом с ним на корточки. – Сону скоро к вам присоединится, – отменял настойчивость японца выводить отсюда всех профессор. Дождвшись, что все ушли, он ожидал, что Сону скажет что-то, о чём бы он там не думал. Но он просто смотрел в ожидании и ничего не говорил. – Слушай, не глядя на то, что у меня не было хорошего опыта работы с тобой, я не желаю тебе более плохой жизни, поэтому прошу обратиться ко мне, если возникнут какие-то проблемы. – Вы сначала с этими разберитесь, а-то мы завтра ещё новые придумаем. Вам не впервой. –И вам не в последний. Я не услышал: ты понял, что ты должен будешь мне сказать? – Я понял, что он может злиться на меня, если захочет. У него всё-таки была другая жизнь, – раз уж Чонвон теперь знал, как всё произошло, Сону находил это даже честным. Он не станет рассказывать про свою казнь, будто пытаясь оправдать одно обращение, но и дольше расстраиваться он больше не хотел. Сону всё ещё чувствовал себя некомфортно от одной мысли, что он никогда не будет таким как люди. Он чувствовал несправедливость от существования желания измениться и стать таким, как они. Но ему не было жаль, что Чонвон тоже потерял эту возможность. – Ты должен мне сказать, – всё, что вытворял Чонвон и так не нравилось минестерству, но проблема была в том, как Чонин написал с ними контракт. Они не могли переоформить Чонвона на другого учёного, пока Чонин жив. А если с ним что-то случится, только если кто-то из ещё живой семьи Чонвона (сестра, мама, возможные будущие дети его сестры или мамы) подпишет одобрение. Они не могли поставить Чонвону как-то не безопасный эксперимент, потому что Чонин всё ещё имел право отказаться от эксперимента, но в случае отказа минестерству всё ещё не дано прово назначить нового профессора. Поэтому существование неудобного эксперимента не должно усугубиться, когда что-то может эмоционально превратить его в критический образец неуправляемого агресивного поведения. И всё бы так и осталось с течением времени, всё бы было сложнее для Чонвона, но не для остальных. Сону бы ничего не говорил профессору и смирился бы с любым отношением к себе. Но времени нельзя доверять, когда у тебя есть не твои воспоминания. Ведь когда у тебя всю жизнь был один вопрос: почему я не такой, как люди? То есть тот, чьи воспоминания хранят на это ответ. Почему же всё таки тот, кто не убивал людей в прошлой жизни стал вампиром и помнил о чужих деяниях, как о своих собственных, а тот, кто убил столько людей, родился сыном профессора, который так любил птиц?