Запатентованные сердца

— Ну что? — холодно и тихо спрашивает Тобирама, когда громкий стук сандалий брата по деревянным доскам резиденции наконец достигает кабинета Хокаге, и крайне недовольный Хаширама возникает на пороге. — Ушёл! — гневно отвечает тот, с размаху садясь в свое кресло и начиная рыться в разбросанных по столу свитках. — Он просто ушёл, Тобирама! Новая мечта у него, видите ли, которую я не смогу увидеть и понять. Вот и пусть катится отсюда, чёртов предатель… Младший Сенджу с немым сочувствием наблюдает за тем, как его брат остервенело выдергивает из-под всего этого бумажного завала чистый кусок пергамента и кисть, однако его трясёт так сильно, что он едва ли может попасть ею в чернильницу. Хаширама бросает на свою правую руку быстрый яростный взгляд, с таким же яростным рыком вышвыривает ни в чем не повинную кисть куда-то на пол, отчаянно обхватывает голову ладонями, судорожно цепляясь за волосы, и дрожит, дрожит, дрожит… Тобирама очень осторожно подходит ближе, на ходу поднимая выброшенную кисть, и кладёт свою прохладную ладонь брату на лоб, безумно горячий из-за бурлящей внутри чакры. Нужно всего лишь тихонько погладить по темноволосой макушке, и Хашираму отпустит… Интересно, Учиха об этом знал? Из-под взлохмаченной челки и крепко сжатых на лице ладоней слышится неразборчивый всхлип, а за ним — тихая жалкая просьба: — Тобирама, принеси выпить… — Нельзя, анидзя, — со смиренным вздохом отвечает тот, отрешенно гладя брата по голове и кладя обратно перед ним на стол недавно поднятую кисть. — Ты хотел что-то написать. Не смею мешать тебе… Хаширама отнимает ладони от перекошенного эмоциями лица и несмело берет протянутый инструмент в руки, уже лучше справляясь с координацией движений и накатывающим гневом. Тобирама тактично отходит от стола, останавливаясь неподалёку, чтобы, в случае необходимости, сдержать очередной приступ, но старший Сенджу быстро и даже практически равнодушно, как кажется на первый взгляд, заканчивает писать, сворачивает свиток и протягивает его альбиносу, почему-то не глядя на него, словно сделал то, чего не желал. — Вот. Собери людей утром перед резиденцией. Абсолютно всех, каждого шиноби и гражданского вне зависимости от возраста. Обнародуй этот указ, Тобирама. Я доверяю тебе это, как… Будущему Хокаге. Голос его звучит твёрдо, однако Тобирама прекрасно слышит в нем предательские нотки неуверенности. Настороженно развернув свиток и бегло прочитав написанное, он бросает недоверчивый взгляд на старшего Сенджу, который уже снова замкнулся в себе и отвернулся к окнам кабинета, однако тут же покорно кивает головой и покидает резиденцию. Рано утром, когда жители деревни обеспокоенно и взволнованно толпятся на главной площади, Хаширама, не найдя в себе сил выйти к людям из кабинета Хокаге, своего убежища в этот момент, обреченно слушает, как твёрдый, холодный и чистый голос Тобирамы во всеуслышание озвучивает его ночные гневные мысли. С каждым словом сердце вздрагивает все сильнее, потому что на рассвете, с первыми лучами солнца к Сенджу пришло беспощадное осознание всей абсурдности его до невозможности импульсивного поступка. — С этого дня, пятнадцатого числа седьмого месяца, второй основатель Конохагакуре но Сато и ныне бывший глава Учиха Ичизоку Учиха Мадара именем Первого Хокаге селения объявляется первым ниндзя-отступником деревни. Все упоминания о нем будут стерты со всех официальных свитков, а оставленный им налобный протектор с символом Листа будет прилюдно обесчесщен. Этот же позор будет ожидать каждого, кто рискнет предать деревню и повторить поступок Мадары. Такова воля Хокаге. Хаширама судорожно выдыхает и закрывает лицо ладонями, когда с улицы доносится противный скрежет от ведения куная по металлической пластине протектора и потрясенное перешептывание толпы. Такова воля Хокаге… Да, Хокаге, истинного лидера и надежды народа, но не самого Хаширамы. Сенджу медленно подходит к широким окнам кабинета и тоскливо смотрит на темную полосу горизонта, туда, куда этой ночью ушёл Мадара навстречу своей новой мечте. Самый тёмный час перед рассветом? Как бы не так. Когда Тобирама заходит в кабинет, брезгливо бросает перечеркнутый протектор Учиха на стол и, кажется, что-то говорит, Хаширама уже не слышит, потому что целиком погружается в мысли о них с Мадарой. Недоглядел, недопонял, недолюбил… Переведя абсолютно потерянный взгляд на окликнувшего его Тобираму, он гулко сглытывает острый ком в горле и окончательно признает, что уход Мадары — позор не для деревни, а для него самого.