Запатентованные сердца

Работа ужасно выматывает. Черт бы побрал этот отцовский бизнес и Тобираму с его нездоровой ответственностью… Сегодняшняя суббота — единственный полноценный выходной за прошедший месяц, а значит, нужно по возможности взять от неё все, как бы странно это ни звучало. Клуб «Западное побережье» славится элитными танцорами и лучшим алкоголем в городе — сам я там еще ни разу не бывал, так как Тобирама, старший советник и чересчур заботливый младший брат, всегда лично составляет мне график работы и отдыха. По его весьма мрачным соображениям, подобное заведение никак не может входить в список развлечений кого-то вроде меня, но сегодня я слишком устал и слишком хочу в кои-то веки полноценно отдохнуть, чтобы всерьез задумываться о его возмущениях и пустых переживаниях. Как только я не глядя подхожу к главной барной стойке заведения, из-за нее раздается вежливый, но странно ехидный женский голос: — Что будете пить, синьор? — Нет, спасибо, я не… Резко поворачиваю голову и с каким-то детским восторгом смотрю на по-доброму ухмыляющуюся Току. Как же давно я не слышал этого её насмешливого «синьор» — нисколько не изменилась за все эти годы… — Ты знаешь, в «Западном побережье» говорят: если ты не пьёшь, значит, не играешь, — она, широко растягивая свои неизменно фиолетовые губы, улыбается и чуть нагибается через стойку, чтобы потрепать меня по щеке. — Тока, неужели действительно ты? — видимо, сейчас я очень сильно похож на себя семнадцатилетнего, каким она меня и помнит, потому что подруга внезапно задиристо ударяет ладонью по столешнице и издаёт довольный смешок. — Боги, мы не виделись лет десять! — И я рада тебе как никогда, Хаширама. Она по-прежнему тепло улыбается, возвращая меня своей улыбкой в воспоминания о нашей юности. Эта суббота однозначно обещает быть незабываемой. — Как ты здесь вообще… — из-за бурного всплеска эмоций я не замечаю, что музыка внезапно изменилась вместе с атмосферой в клубе. — Ну, ты же знаешь, что я большая любительница красивых мужских задниц, как и ты, верно? — мои уши после этих слов однозначно приобретают пунцовый оттенок, и хорошо, что свет от неоновых ламп сейчас удачно это скрывает. — «Западное побережье» — лучший рай для таких, как мы, Хаширама. Тока достает из-под стойки бутылку джин-тоника и пару бокалов, тут же разливая по ним алкоголь и протягивая один из них мне. — Кстати, есть тут один, м-м… Фаворит, назовём это так. Танцует иногда на центральном, и… — она внезапно замирает и ставит свой бокал на столешницу, кивая куда-то мне за спину. — Черт, Хаширама, ты гребаный счастливчик, сегодня как раз его смена, глянь! В следующее мгновение мне кажется, что я вот-вот упаду в обморок, потому что ноги, которые внезапно возникают перед глазами, просто не могут быть настоящими… Этими божественными ногами, обтянутыми мелкой черной сеткой и увенчанными большими лакированными каблуками, может обладать только сам дьявол. Дьявол, которому я без малейшего сожаления готов продать душу прямо сейчас, в момент, когда все-таки поднимаю глаза выше и встречаюсь с ним взглядом. Чувствую что-то похожее на ожог крученым кипятком, но мне определённо это нравится. До зуда в ладонях хочу снова испытать это чувство, но он самозабвенно запрокидывает голову, по-кошачьи прогибаясь в спине и тем самым разрывая зрительный контакт. Улюлюканье и пьяные возгласы из зала начинают ужасно раздражать. Хочу смыть с него все эти липкие взгляды. Хочу смотреть на него сам. — Здесь же можно заказать приват? — я поворачиваюсь обратно к Токе, и мой голос хрипит ужасно не к месту. — И не спросишь, сколько он стоит? Мне даже не нужно смотреть на нее, чтобы видеть, как она снова широко улыбается. Стараясь выглядеть как можно более незаинтересованно, отвожу взгляд от сцены и нетерпеливо барабаню пальцами по столешнице. — Что ж, ладно… Думаю, мне нужно найти администратора? — И он уже перед тобой, — Тока салютует мне и указывает на свой второй нагрудный бейдж. Жизнь слишком удивительна. — Но… Ты бармен, — неуверенно уточняю я, совершенно глупо уставившись на неё. — Так точно. — И администратор… — И администратор, — Тока учтиво кивает. — А как… — Ну, я бываю весьма убедительна… Она бросает на меня ехидный взгляд из-под челки и ненавязчиво проводит языком по внутренней стороне щеки, по-прежнему улыбаясь самым бесстыжим образом. — О боже, Тока, ты отвратительна! — Смотри, не стань таким же отвратительным, когда окажешься с Мэдди наедине, — она только смеётся и что-то записывает в блокноте, который тоже достаёт из-под стойки. — Твой номер — сто двадцать пять, ключ в специальном отсеке на двери, оплата после сеанса. Напоминаю, что у нас не бордель и любые действия сексуального характера строго запрещены. Пока я возмущенно и смущенно хлопаю глазами, она отходит к какому-то небольшому аппарату за стойкой и, чуть наклонившись и удерживая одну из кнопок длинным ногтем, томно выдыхает: — Приват, Мэдди. Сто двадцать пятый. Сейчас. Последний раз моргнув, я снова перевожу на него взгляд. Он замирает в очередном прогибе всего на одного мгновение, чтобы осмыслить полученную информацию, а в следующую же секунду медленно откидывается назад, так же медленно растягивает губы в самодовольной усмешке и беззвучно смеётся, размазывая свой смех в звучании музыки и восторженных возгласах зала. Я готов поспорить на что угодно, что его чёрные с хищным прищуром глаза смотрят в этот момент только на меня, и я понимаю, кто здесь на самом деле совершает выбор: именно он выбрал меня своим клиентом из всех зрителей, этих чертовых пьяных зевак и извращенцев. Он и его божественные ноги в лакированных каблуках… Эти глаза, грубо подведенные черной подводкой, я вижу снова всего через какие-то жалкие пять минут, уже находясь на кожаном диване в забронированном номере. Он заходит вальяжно, как к себе домой, запирает дверь изнутри и театрально выбрасывает ключ куда-то в неоновый полумрак, по-прежнему смотря прямо на меня своим ленивым прищуром и довольно улыбаясь. — Как зовут? Голос у него потрясающе хриплый и глубокий. Хочу слышать его, когда мы будем… Впрочем, тут же мысленно напоминаю себе, что еще рано думать о чем-то конкретном. Пока он проходит от двери к небольшому подиуму в центре номера, я пытаюсь понять, что стучит громче — его каблуки или кровь у меня в ушах. — Хаширама. — Хаширама… — я сжимаю ладони в кулаки, царапая кожу, и хотя бы так пытаюсь сбросить пьянящее наваждение. — Настоящее имя? Нечасто здесь услышишь. В таком случае, я Мадара. Для местных — Мэдди. Я всего лишь гулко сглатываю в ответ, следя за тем, как он подходит к стоящему на небольшой тумбе музыкальному проигрывателю. — Что мне включить? — Мадара разговаривает непростительно лениво, скучающе, как будто ему все это кажется обычной рутиной. Как будто я для него всего лишь бумажник с глазами. Хорошо играешь, милый. — Я не знаю, что угодно, — неопределённо взмахиваю рукой, стараясь вести себя как можно более непринуждённо, — доверюсь твоему вкусу. Он только хмыкает, нажимает на пару кнопок, и спустя несколько секунд комнату заполняет длинное начало будущего гимна моих похорон. Не уверен, что переживу эту ночь, не получив сердечный приступ. — Какие-то особые пожелания будут? Предпочитаемые позы или движения? Нужно ли мне стонать? — снова тянет Мадара, отбрасывая волосы назад и оголяя точеную белую шею. Черт… — Я не… — на секунду закрываю лицо руками, потому что оно буквально горит от этих ужасно смущающих вопросов. — Слушай, стонать не нужно, я просто… Просто хочу, чтобы ты танцевал только для меня, а не для полного зала извращенцев. Твои ноги… Мадара смотрит на меня сверху вниз, однако я не вижу в его взгляде презрения или превосходства — только немое умиление. И это почему-то смущает еще больше. Он отходит чуть назад и вальяжно опирается на спинку заранее приготовленного стула. — А ты, выходит, не извращенец, Хаширама? Снова сглатываю от того, как горячо звучит моё имя из его уст. — У меня есть всего одно правило, — Мадара, не дождавшись ответа, наконец садится на стул и изящно вытягивает одну из своих божественных ног. — Писать жалобы не советую, так как я самый дорогой танцор этого заведения и начальство готово исполнять любые мои прихоти… Так вот — никаких прикосновений. Надеюсь, это будет несложно? — Почему? — насколько глупо прозвучал этот вопрос, я стараюсь не думать, уже облизывая глазами его икры. — Прикосновения всегда идут в неизбежном комплекте с воспоминаниями, а своих клиентов я предпочитаю не запоминать. — Неудачный опыт? — я отвечаю на автомате, практически не слыша того, что он говорит — хочу как можно быстрее увидеть, как снова двигается это тело. — Возможно. Мадара ловко разворачивается ко мне спиной, перекидывая ноги через спинку стула, и широко разводит их в стороны, чуть сгибая колени и опираясь ладонями на сидушку. — Ты можешь делать, что угодно, — бросает он из-за плеча, изящно поворачивая голову назад, — танцевать вместе со мной, пить, курить, раздеваться, ломать мебель или даже дрочить, но никаких прикосновений… Должно быть, он идеально знает проигрываемый трек, потому что начинает плавно двигаться одновременно с мягким, тягучим голосом из проигрывателя. Скольким еще до меня он танцевал вот так же открыто, свободно, полностью отдавая себя музыке и жадным глазам напротив? Сколько еще несчастных были готовы платить любые деньги, лишь бы только получить его личную аудиенцию? Мадара опирается высокими платформами на поверхность подиума и медленно поднимается на согнутых коленях вверх, чтобы в следующее же мгновение опуститься обратно и повторить это движение с тихим томным вздохом, глядя прямо мне в глаза через свое белое плечо. Сорвано дыша и не зная, куда деть руки, я вынужденно раздвигаю колени и чуть сползаю по кожаной спинке дивана, голодным взглядом наблюдая за тем, как он бессовестно буквально седлает эту бездушную мебель и провокационно закатывает темные глаза. Последний раз выпрямив ноги, Мадара поднимается со стула и хищной поступью приближается ко мне, по-прежнему не разрывая зрительный контакт. Остановившись в каких-то нескольких сантиметрах от меня и расставив свои бесконечно длинные ноги, он плавно прогибается в спине и медленно опускается на корточки, разводя бедра руками и слегка царапая их короткими ногтями. Сердце начинает бешено колотиться где-то в горле, когда он однозначно специально закусывает нижнюю губу и весьма двусмысленно наклоняется вперед, открыто улыбаясь и, вероятно, замечая натянувшуюся ширинку моих брюк. Двигайся, двигайся, детка, Я влюблен… Он резко поднимается с пола и дергается вперед, упирается руками в кожаную обивку дивана с обеих сторон от меня и смазанно хлопает, кажется, накрашенными ресницами, по-прежнему продолжая покачивать бедрами. Наши лица разделяет всего один крошечный рывок, который я не могу себе позволить. В его темном взгляде читается что-то слишком откровенное, такими глазами не смотрят на обычных клиентов, ты знаешь это, Мадара? Одно прикосновение. Кончиком пальца, носа, волос или даже ресниц. Всего одно прикосновение, и я нарушу все чёртовы правила… Плавно проведя ладонями от ключиц до бедер, он отходит чуть назад и одним легким движением кисти приказывает мне подняться. Не имея возможности ослушаться, кое-как встаю напротив него и мелко вздрагиваю, когда он осторожно, оглушительно громко стуча каблуками, обходит меня и останавливается прямо за левым плечом. — Закрой глаза, — шепчет он совсем близко и, заметив моё секундное замешательство, тихо усмехается. — Не бойся, я не кусаюсь. Ну, разве только чуть-чуть. Смыкая веки, поражаюсь тому, как быстро я стал послушным мальчиком в плену у этого голоса. Пока я все ещё думаю, слышу, как он останавливается прямо передо мной, и вздрагиваю, когда чувствую его тёплое, едва заметно сбившееся дыхание на своих губах. Руки автоматически дёргаются вверх, чтобы обнять это невообразимо гибкое и желанное тело, от чего Мадара вздыхает как-то слишком робко, и я уже хочу открыть глаза, но он внезапно шумно сглатывает и тихо, низко произносит: — Пожалуй, сегодня я все-таки сделаю исключение… Его влажные губы где-то под ухом, хриплый вздох от прикосновения к моей коже — и мы сбегаем к черту из этого места. Сбегаем, отчаянно вцепившись друг в друга, на глазах у всех этих извращенцев и пьяных зевак, оставив на кожаном диване сто двадцать пятого номера клуба «Западное побережье» ключи, мой кошелёк и большие лакированные каблуки.