Зарисовки по гуроголю

Он украдкой бросает взгляд в сторону Гуро, мило беседующего с потрепанного вида женщиной. Нет, его это нисколько не волнует. Он полностью сосредоточен на работе, старательно выводит букву за буквой... — Ну что же Вы, голубушка... И вовсе не пытается прислушаться к ответному щебету этой, с позволения сказать, дамы. И перо он сжимает так сильно не из-за того, что Гуро склоняется к ней, чтобы она, это вместилище порока, что-то шепнула ему в ответ, — нет, он сжимает так перо потому, что слева от него лежит удавленный мужчина, а он терпеть не может трупы. — А Вы, душа моя, Марина Викторовна, постарайтесь припомнить... Душа, значит? Ну-ну. Николай сжимает зубы, рука непроизвольно вздрагивает и на ровных буквах, которые он так старался выводить, садится большая клякса. Он смотрит на пятно, со всех сил стараясь сдержать подступающие от злости слезы. Будь проклят этот Яков Петрович вместе со своей прелюбодейкой!.. — Ника, что это с тобой сегодня? Весь вечер молчишь. — Гуро делает глоток вина из бокала, опускаясь в кресло. — Или всё никак усопшего забыть не можешь? Я ведь говорил тебе, что... — А Вы не со мной, Яков Петрович, разговаривайте. Гуро лишь приподнимает брови, но в ответ ничего не говорит. Ждёт, что скажет дальше Николай. Он знает этот холодный тон и знает, что один неправильный ответ может спровоцировать ссору, а ссориться он сегодня не намерен. Слишком тяжёлый день выдался. Хочется просто отдохнуть и сделать это он хочет без метания легкоразбиваемых предметов в сторону его скромной персоны. Николай хоть и не мог похвастаться хорошей координацией, но вот с меткостью у него проблем до сей поры не возникало. Николай молчит, наливая в свой бокал вино. Он делает большой глоток, смотря на огонь в камине. И молчит. — Вы, — раз уж мы снова перешли на официальный тон, — Николай Васильевич, не договорили. Заканчивайте, раз уж начали. Гоголь безразлично пожимает плечами. — А что мне заканчивать? И начал не я, а Вы. Что же Вы, Яков Петрович, свою даму сердца бросили? Хоть бы на ужин её пригласили, а то как-то невежливо. На фразе "дама сердца" Гуро закатывает глаза. Так вот оно что. — Ника, я сколько раз тебе говорил... — И как тебе такое может нравиться? — Гоголь морщится, вспоминая беззастенчиво затянутый корсетом бюст, который почти вываливался наружу. — Это же... Вавилонская блудница. Падшая. Та самая Ева, которая утратила право называться женщиной за своё грехопадение. Мерзость. Гуро делает глубокий вдох, закрывая глаза. Раз Гоголь принялся цитировать Библию, значит, спокойного вечера ему не ждать. А ведь это только Ветхий Завет... — Марию Египетскую, между прочим, за это Господь в храм не пустил. А ты... — А я разговорил важную свидетельницу, раскрыл убийство и закрыл дело — и всё за один час. — Гуро начинает терять терпение. В конце концов, он планировал посидеть перед камином, выпить вино и, может быть, уложить Гоголя в постель, если останутся силы. Николай молчит и даже не поворачивает головы, но по крепко сжимающим бокал пальцам видно, что он до сих пор злится. Но и Яков Петрович потакать капризам не намерен. — Это мои методы работы и я буду их использовать до тех пор, пока это помогает мне ловить преступников. Если ты думаешь, что я опущусь до какой-то putain, то смею предупредить, что я не намерен терпеть подобные оскорбления. — Я вовсе не... — А что тогда ты имел ввиду? Николай глубоко вздыхает, но весь его запал сразу пропадает. Всё-таки Гуро знает, на что нужно давить. — Забыли. Гоголь залпом допивает оставшееся вино, ставя бокал на каминную полку. Он не оборачивается, когда Гуро обнимает его сзади. — Обжиматься с грязными девками в сомнительных заведениях не мой стиль, Николай. Если я предпочту тебе кого-нибудь другого, я скажу об этом прямо. Гоголь молчит, но Гуро чувствует, как расслабляются его мышцы. — Лучше пойдем в спальню, расскажешь мне подробнее про Вавилонскую блудницу. Или покажешь. А то я что-то запамятовал. Гуро не видел, но почувствовал, как Николай улыбнулся.