~~~
— О нет, Сол, ты только держись, — заговорил Корк, тряся его за руку. — Ты справишься с этим. Ты… ты обязательно выживешь! Всё будет хорошо! Солар посмотрел на брата со снисходительной улыбкой. — Конечно, я выживу, Кор’ика,— прохрипел он и под пристальным обеспокоенным взглядом закашлялся. — Это же просто простуда. Корк уронил голову ему на грудь, а сжатый кулак – на плечо и воскликнул: — И мы не отдадим тебя ей! Ты будешь жить! В такие моменты даже Солар, близко знавший Корка, не мог сказать, шутит ли он и драматизирует, либо же переживает искренне. Но это и не имело значения. Главное что он жив-здоров и что он рядом. Для Солара это много значило. Он обнял его, аккуратно похлопав по спине. — Спасибо тебе, Кор’ика… Дверь просторной общей палаты скользнула в сторону, и на пороге появился Веп. Он быстро отыскал взглядом своих и решительно двинулся к ним со строгим выражением на лице и под шум кашля других больных. Предупреждая возможные нападки на вновь убежавшего без предупреждения Корка, Сол неодобрительно покачал головой. — Кто вообще впустил вас сюда? — И он улыбнулся. Потому что всё-таки рад был видеть и его. — Впрочем, неважно. — Отделение «Банши», — встав рядом, проговорил Веп, чем привлёк к себе внимание ещё и Корка. — Нас примут в отделение «Банши». — Всех троих? — взволнованно поинтересовался Корк, ведь ничего на самом деле, кроме этого, не волновало его. — Нас не разделят? Веп помотал головой, а Солар нахмурил брови. — Погоди, — вдруг произнёс он, — это не те ли парни..? — Часть которых разбилась на нашем LAAT/i? — договорил за него Веп. — Они самые. У них как раз освободилось четыре местечка для нас троих и одного медика. Так что давай: чем скорее встанешь на ноги, тем раньше мы познакомимся с новыми братьями. — И тем скорее снова отправимся куда-то воевать? — безрадостно усмехнулся Сол и, захрипев, прочистил горло. — Тогда мне лучше задержаться тут подольше, разве нет? Веп неуверенно пожал плечами. — Как бы наши места тогда не достались кому другому… Этих ребят мы хотя бы немного знаем. — Виделись целый один раз! — радостно взмахнул руками Корк. Из уст кого-либо другого это прозвучало бы однозначно с сарказмом, но Корк был искренен. — Вот только я бы на их месте… — С сосредоточенным видом он потёр подбородок. Этот жест прежде не был замечен в его арсенале движений и точно был позаимствован у Далии-Джей – девушки, что произвела на него неизгладимое впечатление. — А, не берите в голову. — Э, нет, — мотнул головой Веп и присел рядом на край койки, толкнув его в наколенник. — Говори «беш», раз сказал «аурек». — В отличие от братьев, он не сразу заметил, что выразился в точности, как говорил Бэкер. А Бэкеру бы Корк точно ответил. — Я бы на их месте винил нас в том, что мы выжили, а их братья – нет, — тише добавил он. — Но это ведь глупо! — взвился Веп. Однако чтобы умерить его пыл, Солару достаточно было лишь взглянуть на него – и напомнить его же собственные слова:«Это я должен был погибнуть, а не Бак. Это он сейчас должен был быть здесь. Почему я жив? Почему умер он, а не я?»
— И тем не менее, — продолжил Корк. — Я могу их понять: иногда тяжелее всего остаться в живых. Это может отразиться на нас, на нашем ближайшем будущем… — Кстати о нашем будущем, — подал голос Солар и обратился к младшему из братьев, потянув его за локоть и заговорив тише: — ты проверил? Они на месте? — Да, — кивнул Корк, — я проверил. И свою часть, и твою. Они ничего не нашли. Веп неожиданно осознал, что упустил нить разговора. — Что? О чём это вы? Солар и Корк посмотрели на него, затем друг на друга. Они ведь так и не рассказали ему о том, как несколько дней назад… — Так, давай посмотрим, действительно ли нам так крупно повезло, — Солар похлопал ладонями по траве перед собой. — Высыпай. В перерыве между далеко не самой утомительной работой (которая для солдат была, скорее, отдыхом), Корк и Солар расположились в теньке раскидистого дерева на самом краю посадок фруктов, которые фермеры называли «ту-уками». Корк вынул из своего рюкзака объёмный звонкий мешок, полученный на рынке из рук важного местного ди'лаваанца. Прежде, чем выполнить команду Солара, клон внимательно огляделся по сторонам, чтобы убедиться, что за ними никто не наблюдает, и опрокинул мешок, высыпав в траву блестящие пластинки. С каждой секундой, пока лился на землю денежный поток, брови Сола ползли всё выше, как и сверкающая горка республиканских кредиток, вырученных за цветок, об истинной ценности которого они и не догадывались. Наконец, Корк встряхнул мешок, выбросив из него последние пластинки, и отбросил его в сторону. — Это… действительно много, — заметил Солар, взглянув на него, и снова опустил глаза на кредитки, которые с довольным видом разворошил ладонью Корк. Сол подсел ближе и стянул с рук перчатки. — Давай считать. В четыре руки солдаты-клоны принялись раскладывать добычу: Корк сортировал кредитки по номиналу, а Солар составлял из них стопки, к своему искреннему удивлению набирая одну тысячу за другой. И через некоторое время перед ними появились одиннадцать разных горок узорных металлических пластинок. — Десять тысяч… триста сорок два республиканских кредита, — с придыханием прошептал Солар, будто всё ещё остерегаясь, что за ними следят. — Да это же… Это же целое состояние! Корк с гордой улыбкой вздёрнул нос. — Ну что? Я – молодец? — Молодец? Молодец?! Да ты просто..! — Сол схватил его за плечи, не находя слов. — Во имя всех уджевых пирогов, Кор’ика, мы должны их спрятать. Разделить и спрятать. И никому ни в коем случае о них не рассказывать. — Разделить? — переспросил Корк. — Обычно ты у нас всё прячешь, но если придётся разделить, то надо рассказать Вепу, ведь обычно мне вы не доверяете что-либо… — Нет-нет, ты справишься, — Солар встряхнул его за плечи. — Мы расскажем Вепу потом, но сейчас лучше не говорить, пока всё не уляжется, ладно? — Корк послушно кивнул. — Надо придумать, как спрятать их. И зарыть их прямо здесь – не вариант. — Ой, тогда я без идей, — отряхнув ладони, наивно улыбнулся клон. — Ладно, я шучу, — он подтащил ближе свой рюкзак и выбросил из него всё содержимое. Затем поставил перед собой, запустил в него обе руки и с хрустом вырвал внутреннее дно, которым сгрёб к себе половину кредиток. — Двойное дно? — Как это было на Корка похоже – спрятать добычу именно таким образом, ведь и сам Корк был именно таким. — А ты как будешь прятать? — укладывая ровными рядами кредитки на самом дне рюкзака, поинтересовался он. — Или мне не положено знать? — Хм, — Сол отвлёкся от его рук и окинул оценивающим взглядом свою долю. — Дай мне минуту. Корк продолжил своё дело, но, заметив, что и Солар взялся за рюкзак и принялся выкладывать всё содержимое, заметил: — Эй, не повторяй за мной. Так нас сразу раскроют! Едва ли дело было действительно в этом, а скорее в трепетном отношении Корка к интеллектуальной собственности, однако Сол и не думал повторять за ним. В конце концов, это и в самом деле было небезопасно. В активном поиске любых вариантов он вынимал вещи одну за другой, взвешивал в руках и откладывал в сторону, пока не нащупал на самом дне большой поцарапанный контейнер, грузно грохнувший в пальцах, когда клон поднял его и отстегнул крышку. Внутри ровными рядами лежали одинаковые белые стержни – батончики рациона, оставшиеся ещё с их длинного и опасного путешествия. Они ютились от стенки до стенки в два слоя, далеко не доставая до краёв, и своим видом точно напоминая слитки республиканских кредитов. Значит, он мог бы… — Придумал, — оповестил Солар, закрыл и перевернул контейнер, высыпав батончики в крышку, после чего стал заполнять обнажившееся дно кредитками. — Надеюсь, нам не придётся съесть их все, — заметил Корк, взглянув на белковые стержни с отвращением, будто видел перед собой не безвкусную армейскую еду, а мёртвую и разлагающуюся вомп-крысу. — Нет, один слой в любом случае нужно оставить, чтобы закрыть сверху кредитки, а лучше два, но это уже как уместится, — ответил Солар. — Однако если останутся лишние, то мы могли бы отдать их кому… Корк не слушал его. Рационные батончики, перекатывающиеся в крышке контейнера, захватили всё его внимание: они напоминали о голодном детстве на Камино. И о том самом дне, который научил его, что бы ни случилось, постоянно улыбаться, – о дне, который он никогда не забудет. Из-за своего ускоренного роста они не только испытывали страшные боли во всём испещрённом растяжками теле, но и почти всегда были голодны. Их рацион был рассчитан так, чтобы «клонированные единицы получали достаточное количество необходимых им для роста и развития питательных веществ», однако это ничуть не мешало им оставаться голодными и чувствовать себя вечно недоедающими. И потому так здорово было, когда кому-то удавалось раздобыть где-то хотя бы парочку даже этих безвкусных рационных батончиков, чтобы потом тайком разделить их с ближайшими соседями по капсулам. Именно такую «делёжку» и застал Корк, когда, едва волоча ноги, доплёлся до своей секции. Он бросил один единственный взгляд на шумное столпотворение у лавки и вновь погрузился в себя, в свои мысли и чувства. Он только что выбрался из душа, но вовсе не ощущал себя чистым: одежда противно липла к коже, будто была насквозь пропитана потом, а не водой. Волосы всё ещё не высохли, першило в сдавленном горле, боль с каждым новым шагом, подобно вспышкам молний, поражала всё тело, заставляя крепче стискивать зубы в улыбке и упредительно нащупывать рукой опору, чтобы не рухнуть на пол от бессилия. Хотелось просто повалиться в кровать, накрыться с головой и исчезнуть – для всех, для себя… — Эй, Корк! — окликнул его один из одинаковых голосов. За спиной послышались быстрые шаги, рука коснулась его плеча, и клон вздрогнул. Замерев, он долгую секунду ждал удара… Потом развернулся, сразу же прислонившись к стенке, и взглянул в глаза самому себе: невысокий шести- или семилетний темноволосый парнишка, как две капли похожий на него самого, с доброй улыбкой протягивал ему на раскрытой ладони рационный батончик. — Держи. У нас много. Всем хватит. Украли сами из кладовой столовой? Из лаборатории каминоанцев, разрабатывающих там идеальную формулу армейской еды? Получили от старших братьев, прошедших такие же голодные и болезненные мучения и жертвующих им теперь свою долю? Или из рук инструкторов? Слишком заботливых, жалостливых, сердобольных, жестоких, хищных… Откуда брались эти рационные батончики, раньше для него не имело никакого значения. Прежде – до сегодняшнего дня. Он с удовольствием и благодарностью принимал угощения, раздобытые братьями, без раздумий, потому что точно так же, как и они, был страшно голоден, и потому, что точно так же поделился бы своей добычей с ними. Теперь же его тошнило от себя, от своего существования. Едва верилось, что кто-то мог быть добр к нему, что он действительно заслуживал этого. Всё изменилось, он изменился. Он должен был стать лучше и совершенно не чувствовал себя таким. Но какая-то часть прежнего Корка, спрятавшаяся очень глубоко в его душе, всё же откликнулась, заставив восторженно выхватить угощение из рук другого кадета, улыбнуться в ответ и сказать: — Спасибо. — На здоровье, — улыбнулся шире клон и беззаботно отскочил обратно к гудящей толпе, оставив Корка. Он нравился им, и они считали его своим странным весельчаком-братишкой, но никто так и не разглядел за его привычной дружелюбной улыбкой и радостными блестящими глазами то, что он чувствовал, из чего состоял всем своим жалким существом. Никто не видел, как судорожно тряслись его пальцы, отчаянно сжимающие рационный батончик, словно последние крупицы здравомыслия и надежды на то, что ещё не всё потеряно в этом мире, что он не потерян для этого мира, – крупицы, что ускользали сквозь дрожащие пальцы. Никто не видел, каких трудов ему стоило взобраться по лестнице на второй уровень кроватей-капсул, как он промахивался мимо перекладин-ступеней и едва не свалился со своей полки, только подтянувшись к ней. Рухнул в постель и сразу перекатился на бок, уткнувшись в подушку, под которой изо всех сил сжал хрустнувший белковый стержень. Мрак поглотил его истерзанное тело, скрыв от чужих любопытных взглядов и расспросов. Он лежал неподвижно минуту, час, два, не шевелясь, лишь чувствуя, как обжигают лицо слёзы, утопающие в мягкой подушке. Снаружи стихли голоса и шаги, погас свет, со скользящим шипением закрылась последняя капсула, и вся секция погрузилась в сладкий детский, впервые за долгое время сытый, сон. И только Корк не дремал, уставившись немигающим взглядом в темноту перед собой, не решаясь ни пошевелиться, ни выдохнуть, ни шмыгнуть заложенным тихими рыданиями носом. Он остался один на один с тем, что ему пришлось пережить, и корил себя за то, что не мог просто принять, жить дальше. Ведь все проходят через это, правда? Ему так сказали. Что же с ним не так, раз ему всё ещё больно и страшно? Он дефектный? Бракованный? Ему теперь никогда не стать хорошим солдатом? В животе заурчало, и кадет стиснул зубы, зажмурив защипавшие резью глаза, надеясь, что этот привычный для здешних мест звук никто не услышит. Не от чувства голода, а, скорее, от страха привлечь внимание Корк вынул из-под подушки руку с рационным батончиком и нерешительно откусил часть, скрипнув зубами по спрессованным хлопьям белка… Хруст и звук, с которым перемолотая пища прокатилась по горлу, оказались невыносимо громкими, и целая волна тревожных мурашек сковала его тело. Но оторваться от подушки и резко выдвинуть капсулу-кровать из ячейки Корка заставило не это. Его замученный организм просто отверг еду, отверг жест доброй воли окружающих, отринув одну только мысль о том, что в этом мире ещё осталось добро, которого он был достоин, которого он заслуживал. Корк спрыгнул с кровати и, не устояв на вмиг подогнувшихся ногах, рухнул на разбитые колени, закашлявшись, пока всё жалкое содержимое его желудка, скребя горящее горло, выплёскивалось на идеально чистый пол, на фоне которого он чувствовал себя грязнее всего на свете. В его ладони и отдавленных тяжёлым ботинком пальцах рационный батончик с хрустом разломился пополам. Как разломилась пополам его жизнь. Белковые крошки заскрипели под ногтями… И Солар аккуратно приподнял сразу четыре батончика рациона, в тени которых разглядел ясный блеск металлических пластинок, тяготящих неприметный контейнер. Корк не солгал и не ошибся: их сбережения были на месте. По крайней мере, эта часть, целостность которой Сол, казалось, мог проверить даже просто взвесив видавший виды контейнер в руках. И его вовсе не заботило, что могли бы подумать о нём парни из их нового отделения, наблюдая, как он, словно сумасшедший, роется в потрёпанном контейнере с армейской едой. Ведь Солар заботился об их с братьями будущем, о том, что могло спасти им жизни. Что могло быть важнее этого? — Хм-м… — протянул рядом Корк, смотрясь в зеркало и ощупывая лицо пальцами. Он готов был поклясться, что до сих пор чувствовал холодное прикосновение слизня на своей щеке, но его внимание привлекло нечто другое. Помимо того, что его кожа всё ещё блестела сиреневым блеском и стала сравнительно мягче, сверкающая полоса разорвала или и вовсе стёрла несколько мелких шрамов. Без следа. Будто их здесь никогда и не было. Корк прижимал подушечки пальцев плотнее, оттягивал щёку, вертел головой, подставляя лицо свету под разными углами, но просто не находил старых рубцов. — Что за?.. — Клон сразу задумался о Далии-Джей. Интересно, помог бы этот слизень ей исправить то, что ей так в себе не нравилось?.. — Это какая-то магия? — Ты о чём? — взглянул на него Солар и захлопнул контейнер, прижав к груди. — Я не знаю, — пожал плечами Корк. — Слизень съел мои шрамы. — Что за глупости? — оторвавшись от датапада, хмыкнул Веп. — Какой ещё, к стангу, слизень? — Ди'лаваанский. Который съел мои шрамы. — Какого криффа слизень делал на твоём лице? Всё это время наблюдающие за ними четверо солдат отделения «Банши» молча переглянулись. А потом, как один, повыглядывали друг из-за друга, когда на пол за их спинами пролился свет из коридора и в проёме появился знакомый мощный силуэт их сержанта. Его-то они и ждали, жадно впиваясь взглядами в каждого, кто заходил в гудящий десятками одинаковых голосов спальный отсек. При виде него все четверо, сидящие на кровати одного из них, немного подтянулись, затолкавшись широкими плечами. С равнодушным видом сержант прошёл в отсек и, только заметив предостерегающие взгляды, которые его ребята кидали в сторону трёх других солдат, остановился. Сравнительно скромной комплекции клон-медик, которого за фигурой сержанта никто и не увидел, столкнулся с ним, тихо ругнувшись под нос. — Что за ребята? — обратился к молчаливым клонам сержант, склонившись под занятой верхней койкой к их плечам. — Новенькие, — ответил один вполголоса. — Только вон тот нормальный, — он указал на Вепа. — Остальные… особенно вон тот – какие-то чокнутые. — Эй, Сол, — обратился к нему Веп, не отрываясь от датапада, который держал перед собой, и постучал по его наплечнику, привлекая внимание. — Сол, ты просил напомнить тебе, что ты хотел переслушать какие-то «Вариации Виссенканта». — Чего… — не без налёта возмущения прошептал один из солдат с таким видом, будто услышал самую несусветную глупость на свете. — Беру свои слова назад, — добавил тот, что представил сержанту новеньких. — Этот тоже какой-то… — Эх вы, — театрально вздохнул сержант, похлопав их по спинам. — Во-первых, это современная классика. А во-вторых, порой вас послушай – так вы на самом деле мало чем отличаетесь от них. Двое одинаково фыркнули, сразу же зло сощурившись друг на друга. Третий задумчиво хмыкнул, опустив глаза, а четвёртый легко улыбнулся, склонив голову вбок, с интересом рассматривая трёх новичков, копошащихся в своих вещах через пару кроватей от них. Может, сержант был и прав. Всё-таки, они были клонами одного человека, а ещё они все были братьями… — «Вариации Висектанта»? — переспросил Корк и повалился на кровать, сладко потягиваясь. — Звучит как что-то скучное. — «Вис-сен-кан-та», — повторил по слогам Солар, ничуть не удивившись, что брат не слушал внимательно то, что не было для него интересно. — Да, ты точно такое не слушаешь. — Я слушаю совсем другое, — расплылся в улыбке Корк, довольный тем, что имел исключительные музыкальные предпочтения, отличные от предпочтений многих, способных целыми взводами напевать что-то, кроме мандалорских воинских песен. — И ты имеешь на это полное право, — ответил Веп, надеясь хотя бы в этот раз избежать долгих объяснений того, насколько «отстойная» музыка, которая, вообще-то, и ему самому нравилась. — А ещё!.. — Корк резко сел, оторвавшись от подушки. Солар утомлённо выдохнул, ожидая услышать именно то, чего опасался Веп, но и они оба, и шестеро наблюдающих за ними бойцов «Банши», и все, кто находился рядом, услышали совершенно другое: — Я имею полное право пойти и приготовить что-нибудь вкусное! — Он вскочил с кровати и указал на группу наблюдающих. — И для вас тоже. Космовафли? Оладьи? — Не дожидаясь ответа, Корк улыбнулся шире, щёлкнул пальцами и понёсся мимо них к выходу. Неспособный позволить чему-то подобному происходить без присмотра Солар сорвался за ним, бросив свой контейнер Вепу. Один из немых свидетелей происходящего так же молча указал в их сторону руками, как бы спрашивая: «какого станга сейчас произошло?» И к удивлению солдата его же сосед усмехнулся, по-дружески стукнув его кулаком в наколенник, и тоже поднялся с кровати, поспешив за удалившимися новенькими. Этот жест явно оценил сержант, проводивший того почти гордым взглядом, а медик, в обязанности которого входило чуять опасность за пару кликов, решительно двинулся следом – по зову долга. Они сработали так, будто уже знали друг друга и давно действовали вместе. В это было так трудно поверить и так сложно принять… что они оказались способны открыться для кого-то так скоро. А тем более, для них – для тех, кто выжил. — Вы очень быстро поладите, вот увидите, — мягче обратился к оставшимся сержант, наблюдая, как Веп складывает датапад, контейнер с рационными батончиками, разбросанные по кровати резинки для волос – в вещевой ящик. — Война не оставит вам выбора.Шесть боевых вылетов спустя
Тусклый красный свет заполнил всё пространство транспортного отсека LAAT/i, словно жаркий дым. Внутри, среди рядов контейнеров с маркировкой ВАР, разместилось отделение солдат. Броню каждого украшали витиеватые узоры насыщенного тёмно-бирюзового цвета, в полумраке едва отличимого от бесконечно глубокого чёрного. Кроваво-алым рассечённым крестом пылал наплечник медика. С датападом в руках он ловко маневрировал среди заполнивших отсек пассажиров. Он подходил к каждому с дежурным вопросом о самочувствии после сделанных перед вылетом прививок, от которых никому не удалось ни спрятаться, ни удрать. Легонько растолкал троих рассевшихся у стенки на полу и заслушавшихся какой-то странной музыкой, которую подслушивала по внутреннему каналу и пара других солдат. Медик точно видел, как они кивают в ритм – точно тот же, с которым этот странный Корк постукивал ладонями по своим свежевыкрашенным цветом отделения набедренникам. Его приятель Веп, прежде жаловавшийся на шум в ушах, а вернее на восхищённые любимой музыкой бравады брата, теперь, усмехаясь, слушал Зума, рассуждающего о том, что: — Нет, если бы я знал, какая девочка поёт эти песни, я бы, может… Эй, Пульс! — окликнул он проходящего мимо медика, и тот остановился. — Меня всё ещё не укачивает, и мой обед до сих пор в моём желудке, а не в ведре, — он стукнул кончиками пальцев по своему шлему, затем поднял руку, раскрыв ладонь, и медик хлопнул по ней, а затем пару раз по спине Вепа, покидая их, чтобы уделить внимание двум последним пациентам. Сержант встретил вернувшегося из дежурного обхода медика внимательным взглядом, который читался даже сквозь визор его исцарапанного шлема. Стоящий рядом Солар, крепко держащийся за висячий поручень, так же обратил к подошедшему взор. — Сол, ты как? — поинтересовался Пульс. — Мы летим, всё в порядке? — Да, сэр, — уверенно кивнул тот. Судя по лёгкости в голосе и манере обращения, он улыбался и отвечал искренне. — Мы не падаем, и это прекрасно. — Не было похоже, чтобы он скрывал панику, к тому же Солар не дрогнул, когда тяжёлая рука сержанта упала ему на плечо. — Сержант? — обратился к нему медик. Тот лишь кивнул в ответ. — Что ж, тогда честь имею доложить: отделение в порядке и готово к боевой высадке.