умные девочки целятся в горло

Большая гостиная почти полностью утопала во мраке. Единственным освещением служил камин, дрова в котором тихо потрёскивали. Огонь своими бликами выхватывал пару рядом стоявших кресел и большой диван. Где-то мерно тикали стрелки часов, иногда заглушаемые порывами ветра и звуками ливня за окном. Скрюченная фигура возле камина кое-как поднялась с пола и встала на четвереньки, жадно глотая воздух и сплевывая кровь. — Ковёр, который вы сейчас так нагло пачкаете, мой дорогой Нобу, стоит дороже, чем ваша жалкая жизнь, — донёсся хриплый голос, заставивший человека снова сжаться и лихорадочно заозираться. Мужчина, сидящий в кресле напротив него, как и большая часть комнаты, находился в тени, свет выхватывал лишь его начищенные ботинки и руки, обтянутые в белоснежные перчатки. Но даже так, частично видимый, он пугал Нобу до истерики, до разноцветных кругов перед глазами. — Я клянусь вам, Мори-сан, — залепетал он, пытаясь принять более устойчивое положение.— Клянусь честью моей покойной матери, что не брал ваших денег! Мори меланхолично шевельнул пальцами левой руки, и на человека у камина снова опустился тяжёлый кулак. Тот протяжно застонал и рухнул на пол, хватаясь за голову и тихо скуля. — Если бы твои клятвы стоили хотя бы пыли на моих ботинках, дорогой Нобу, то ты бы уже кормил рыб Йокагамы, — Огай медленно откинулся на спинку кресла и пальцами потёр подбородок, возведя глаза к потолку, но Нобу вряд ли мог проследить этот жест из-за царившего полумрака. — Быть может, твой сын знает, что случилось с моими деньгами? Насколько я знаю, честнее детей только люди на смертном одре. Нобу застыл, спиной ощущая жар камина и вытирая струйку крови со своего лица. Он поднял молящие глаза и уставился в темноту. Туда, где, по его расчетам, были глаза мужчины. — Босс, умоляю вас, ему всего шесть, он ничего не знает! Дрожащий голос Нобу с головой выдавал его отчаяние, а глаза сверкали, как у безумца. — Тогда у тебя есть стимул сказать мне правду, мой дорогой друг. Казалось, время застыло. Стихия за окном распаляла обстановку, превращая происходящее в гостиной во что-то похожее на фильм ужасов. Петли на дверях скрипели, в окно поминутно прилетали порывы ветра и стучали ветки старых деревьев, окружающих дом. Нобу оглянулся на громил, стоявших по обеим сторонам и с презрением смотревших на него. Жалкий и щуплый, он рвано вздохнул и вытер глаза тыльной стороной ладони. Тупая боль в ребрах мешала нормально дышать, а сломанная рука временами стреляла такой адской болью, что мужчине порой казалось, будто в неё вбили раскаленные гвозди. Он подтянул колени ближе к груди, с болезненным стоном поддерживая руку, и постарался сесть, упираясь коленями в пол. Огай не останавливал его, лишь наблюдал за кряхтевшим мужчиной, как за аквариумными рыбками. Спустя пару минут тот кое-как выпрямился и снова всхлипнул. — Я не соврал вам, Мори-сан, — он моляще уставился во мрак. — Я не брал ваших денег. Мори терпеливо ждал, мерно постукивая пальцем по обивке кресла. Раз, раз, раз… И сердце Нобу, до этого лихорадочно бьющееся о стенки грудной клетки, начало медленно подстраиваться под ритм, задаваемый Огаем. Один, два, три… Он ещё раз коротко выдохнул и почти зашептал, баюкая покалеченную руку другой, здоровой. — На днях ко мне пришел человек. Он захламил весь зал и почти разнёс мне барную стойку, — Нобу на секунду остановился, и глаза его увлажнились.— Он забрал все деньги, угрожая мне убийством Сацуки. Секунду спустя добавил: — Он забрал деньги и всё равно её задушил! — голос его вдруг сорвался и Нобу зашептал. — Девочка, моя бедная девочка. — Кто такая Сацуки? — услышал он равнодушный голос. — Моя самая молодая официантка, босс. Этот бандит сказал, что ему не понравилось, как она его обслужила. — Назови фамилию этого человека. Нобу ощутимо замялся и опустил взгляд в пол. — Он не назвал её, — хозяин ресторана снова замолчал, как будто что-то обдумывая, и, подняв взгляд, решительно взглянул на Огая. — Я говорил этому мерзавцу, что владельцем этого заведения является сам Мори Огай, и весь доход я обязан отдавать только ему. Но он лишь засмеялся! Безумец! Мори впервые за вечер выдвинулся вперёд так, чтобы Нобу мог видеть его лицо. Нахмуренные брови не сулили ничего хорошего. Нобу внезапно потерял перспективу выйти отсюда живым. Надежда почему-то лопнула, как воздушный шар, и плечи его опустились, а руки сильнее задрожали. Он склонил голову в ожидании слов Огая. — Всё ли ты рассказал мне, друг мой? Нобу наконец понял, что его партия была прописана ещё задолго до того, как люди Огая вломились к нему домой. Человек, разрушивший ресторан, вероломно распорядившийся его имуществом и посягнувший на репутацию Портовой Мафии, будто махнул пером с чернилами, написав личную драму для мужчины. Они снова пересеклись взглядами, и поджилки Нобу затряслись. Напряжение не отпускало его, а паника и вовсе отказалась покидать тело. Тот человек добавил ещё кое-что, но быть тем, кто передаст эти слова Мори, значит быть самоубийцей и в один миг умножить свою жизнь на ноль. Нобу был глашатаем: именно тем, который положит свою жизнь в фундамент зарождающейся войны. Станет первым шагом на длинном пути будущего кровопролития. Мужчина тяжело вздохнул и прикрыл глаза: — Нет, босс, он сказал кое-что ещё. Огай в ожидании смотрел на него, громилы за спиной Нобу коротко переглянулись, подходя на один шаг ближе, ожидая прямого или невербального знака босса. Но человек перед ними уже не представлял никакой опасности. Они смотрели на Нобу, прибавившего пару десятков лет за сегодняшний вечер и уже решившего все для себя, окончательно распрощавшегося с жизнью. Это выдавали его поза и расслабленный взгляд. Он опустил руки, забывая про боль. В голове родились десятки и сотни слов, так и не сказанных жене. Миллионы желаний остались не осуществимыми, а жизнь превратилась в одну из песчинок в песочных часах. Внезапно мелькнула мысль слукавить, свести всё в шутку или придумать что-то безумное, что-то, что поможет ему отделаться парой сломанных костей, а не деревянным смокингом на глубине трёх метров. Но он отчаянно прогнал эту соблазнительную мысль. Собрал всё своё мужество, чтобы хотя бы перед смертью предстать без вечной трусости, мужественно сжав её костлявую кисть. Он собирался доиграть свою роль, поставить окончательный аккорд в смертельный дебют. Нобу опустил воспалённые глаза в пол и, будто по бумажке, произнес: — Грядут большие перемены, и будь я проклят, если твой босс задержится у штурвала ещё хотя бы на месяц. Мы берём изнанку этого чертова города в свои руки. Он поднял глаза от пола и в упор посмотрел в лицо Огая. Ни один мускул не дрогнул на лице мужчины, лишь губы сжались в тонкую полоску, а рука стиснула подлокотник. Он посмотрел на громил по обе стороны от Нобу и едва кивнул им. Те резко подхватили его под руки, вздернув на ноги, и потащили прочь из зала. Нобу зажмурился, обмякая, так и не почувствовав острый взгляд, сверливший его весь вечер из самого тёмного угла гостиной. Огай подождал, пока за ними закроется дверь, и откинулся на спинку кресла. — Что думаешь? — спросил он, наблюдая за всполохами огня. Из угла скользнула тень и не спеша двинулась к мужчине, не слышно ступая по ковру. — Что ваши навыки гостеприимства оставляют желать лучшего. Дазай остановился перед ним, смотря на него сверху вниз. Кобура на ремне опасно отливала в приглушенном свете. Но Огаю было известно, что обмундирование гостя на этом не заканчивается. Сам чёрт не знает, какие сюрпризы ещё скрыты у него в карманах. Он поднял глаза и встретился с острым взглядом карих глаз, прошивающих насквозь. У видавшего виды мужчины пронесло холодом по позвоночнику. — Сможет ли этот человек поменять власть, а, Дазай? Может, мне действительно пора на покой? — Даже ветер перемен можно держать в узде, — тихо, но твёрдо произнёс Осаму. — Я разберусь.

***

В оконном стекле завораживающе мерцал тускло-оранжевый огонёк. То вспыхивал ярче в момент затяжки, то угасал. Кадзуко сидела на подоконнике, периодически поднося сигарету к губам, и с неудовольствием наблюдала за отражением, в точности копировавшим все её движения. Синева под глазами, чуть подрагивающие пальцы, потирающие переносицу, бесконечная усталость, которую реально стереть с лица разве что недельным сном, но, увы, пока такой возможности не представлялось. График, расписанный на полгода вперёд, даже не намекал, а открытым текстом говорил, что отоспаться Сираиси не светит, если только на том свете. Но туда она не торопилась, потому о сне можно было забыть. Сигарета дотлела до фильтра, обожгла пальцы коротким кусачим прикосновением. Кадзуко провела ею по стенке пепельницы и взглянула на своё запястье. Там у неё был ожог — аккуратный круглый шрам, который летом всегда белел на фоне загоревшей кожи. Девушка отчётливо помнила момент, когда прижала сигарету к своей руке и продержала там долгие четыре секунды. Закалялась перед адом, так сказать. Сираиси давно осознала, что этот мир слишком жесток. Он убивает невинность, стирает её, вытесняет, замещая грязью. Грязь можно презирать, ненавидеть, отторгать, но однажды приходится признать: без неё не обойтись. Много лет назад, в самом раннем детстве, она могла бы расплакаться, думая о несправедливости жизни и о том, что на свете нет ни единого человека, ради которого она могла бы жить, мечтать, созидать, а не разрушать. Ради которого она смогла бы стать человеком, а не монстром, который образно, да и не образно говоря, режет глотки и вырывает ногти своим жертвам. Но таких людей действительно больше не осталось. Она выросла, попрощалась с сожалениями, приняла реальность со всеми её неприглядными чертами, смирилась с происходящим. Сейчас глаза её были сухими — ни намёка на слёзы. Только чёрная, всепоглощающая темнота, затопившая душу и активно рвавшаяся наружу. Тревожный, торопливый стук в дверь раздался внезапно, но не напугал её. Кадзуко не ждала гостей этим вечером. Хмурясь, она спрыгнула с подоконника, на ходу одёргивая рубашку. В дверях стоял полицейский. — Да? — Вы Сираиси Кадзуко? — поинтересовался он, доставая жетон. — Офицер Аришима, полиция Канагавы. К нам обратилась ваша соседка, госпожа Аямэ… Большим девочкам, прошедшим интенсивный курс обучения в школе жизни, освоившим многочисленные методы борьбы и получившим сертификат об окончании его с отличием, не стоит бояться такой мелочи, как визит полицейского. С кухни донёсся звонок таймера. — Проходите, — обречённо произнесла Кадзуко. — Только снимите ботинки, окей? У раковины стояли грязные чашки. От кипящей кастрюли облаком поднимался пар. Вытяжка над плитой не работала уже который месяц, и потому каждый раз, когда она готовила, на кухне становилось душно и жарко. Кадзуко запустила в воду спагетти и принялась рыться в ящиках в поисках специй. Полицейский сел за стол, положив на него форменную фуражку. — Мисс Сираиси… — Просто Кадзуко. А вы?.. — Аришима Такео. Ваша соседка настаивала на том, чтобы я побеседовал с вами. — Класс, валяйте, — Кадзуко с вызовом вздёрнула подбородок. — Можно подумать, услышите от меня что-то новое, до чего ваши предшественники ещё не докопались. — Я только недавно перевёлся в этот участок. Не могли бы вы кратко объяснить мне суть вашего конфликта с госпожой Аямэ? — Конфликта… Так это теперь называется, — она скривилась, прислонившись бедром к шкафчику. — Ей лет восемьдесят, живёт одна. Периодически ей становится скучно, и она начинает трезвонить в полицию. Ну, что сказала на этот раз? Что я мечтаю сжечь её заживо? Держу дома наркопритон? Ем детей и устраиваю шабаши каждую среду?.. Полицейский улыбнулся — сдержанно, остро. Веселье, похороненное под многими слоями дежурной вежливости. — У вас газовая плита. Единственная во всём районе, наверное. Насколько мне известно, после взрыва газа пару лет назад всем рекомендовали перейти на электрические плиты. — Офицер, — почти с азартом оскалилась Кадзуко. — У вас есть какие-то подозрения на мой счёт? Так озвучьте, не стесняйтесь. Даже любопытно послушать. — Я ни в чём вас не обвиняю, — полицейский примирительно поднял руки. — Простите, если трачу ваше время. Мне просто нужно хоть что-то написать в отчёте на случай, если ваша соседка снова обратится к нам. Сираиси запустила ладонь в карман, пытаясь обнаружить там необходимую вещь, но кроме пачки сигарет и ключей ничего не нашла. — Чёрт, — произнесла, усмехнувшись. — Кажется, действительно потеряла. Не поможете? Она взмахнула рукой с зажатой сигаретой, наглядно демонстрируя, помощь какого рода ей требуется. — Конечно, — Аришима кивнул, доставая свою зажигалку и поднося ближе. Сигарета оказалась во рту, и Кадзуко подалась вперёд. Манёвр вышел рискованным. Ладонь слегка дрогнула. Пламя едва не облизало нижнюю губу. Ещё немного и оно бы припалило кожу, оставив шрам. Кадзуко посмотрела на мужчину, пытаясь понять: случайность это или намеренно спланированная акция, похожая на предупреждение, выданное заранее. Она уловила на себе пристальный гипнотизирующий взгляд и стала теряться в догадках относительно того, что творится в голове у её собеседника. Его взгляд мог означать что угодно, начиная от заинтересованности, заканчивая подозрением во всех смертных грехах. Кадзуко ненавидела блуждание в темноте, потому недостаток информации её напрягал. — Мне нечего скрывать, — произнесла брюнетка продолжая сжимать в пальцах сигарету, но не затягиваясь, а просто оставляя её тлеть. — Меня зовут Сираиси Кадзуко. Мне девятнадцать полных лет. Не жената. Не судима. Не состояла. Не привлекалась. Вредные привычки... есть. Впрочем, это не новость. Глупо отказываться от них, стоя с сигаретой в руках. Но это не самое страшное и нисколько не постыдное явление. В остальном у меня скучная жизнь и не менее скучная биография. Что ж, её биография действительно была написана талантливо, подчищена и подправлена в ходе многочисленных редакторских правок. Лучше не придумать. Никаких провокаций, никаких проблем с законом. Всё было гладко, части истории сшиты между собой так, что их не оторвать друг от друга. Единственной связью с прошлым было имя, от которого она не сумела отказаться. Да, признаться, и не хотела. — А мужчины? — усмехнулся Аришима. — Вполне. Надеюсь, удовлетворила ваше любопытство? — Вполне, — то ли случайно, то ли намеренно передразнил её он. Кадзуко оценила, но демонстрировать это не стала. Прозвенел таймер. Девушка отвернулась, выключила газ. От кастрюли тянуло жаром, будто от кузнечного горна. Спиной Кадзуко ощущала на себе чужой взгляд — он прошёлся по затылку, плечам, медленно соскользнул ниже. В стеклянной дверце шкафчика рядом с плитой было видно, как Аришима задумчиво потёр костяшками губы. — Ну что, верите, что я не собираюсь поджигать дом выжившей из ума бабки? Полицейский поднялся на ноги. По линолеуму со скрипом проехался стул. — Да, верю. Спасибо, что уделили время. — Не вопрос. Заглядывайте на огонёк. Аришима хмыкнул в ответ, проходя мимо. Кадзуко проводила его взглядом, не двинувшись с места. — Я закрою за собой, можете не провожать. Всего доброго. Мужчина ещё раз едва заметно улыбнулся напоследок, глядя через плечо. Всего на секунду Кадзуко представила, как она могла бы навалиться на него со спины, вжать бедрами в эту плиту и заставить хвататься руками за раскалённый металл решётки. Ожоги на ладонях — это больно; потом неделями ничего не можешь толком удержать в руках. Кожа сходит лопухами, постоянно зудит и чешется до тех самых пор, пока не заживёт. И всё это время ты помнишь. Каждую секунду помнишь о том, как это случилось с тобой. Нужно было успокоиться и сбросить это наваждение. Едва лишь хлопнула, закрывшись, входная дверь, Кадзуко снова включила газ на пустой конфорке. Достала сигарету и поднесла прямо к огню. Пачка закончилась быстро. Сираиси достала новую. За кухонным окном мелькнула тень, но она её уже не увидела.