«Встретил Рэйли, говорит, он плыл с Сабаоди всю ночь, и что я почти три года как мертв. Новость так себе. Похоже, какая-то хрень творится, надо срочно спешить к Луффи на Рафтель. Вечером, на твоем месте. Жди»
— Готовьте корабли к отплытию. — Что-то случилось, капитан? — Ага. Дерьмо. Причем грандлайнского масштаба.***
Зоро бродил по лесу часами, пытаясь найти своих. Обошел, наверное, весь остров — так умеет только он, клинический топографический кретин. Даже, бывало, слышал крики Луффи вдалеке, шум пьянки накама, но все без толку. Он не мог найти их, и все дальше уходил вглубь старого леса, пока не сдался, опустил бочку на траву и не решил просто отдохнуть. Если надо — сами найдут. А Зоро пока выпьет. Алкоголь лился и лился, ему не было конца. Пряный, прохладный, сладкий, как мед, он натекал в флягу для сакэ, которую Зоро таскал с собой, вырывался за грани, тек по рукам, — руки пахли мандаринами. В сумерках буйно горел наспех организованный костер, слишком большой для чащи и слишком непослушный для того, чтобы просто пить. Рафтель был почти как Джайя, поднятая к облакам Скайпии. Руины прятались в сумерках, исписанные рунами, камни хрустели в песке и мхе под ногам. Даже поваленное дерево у костра казалось древним, как мир. Зоро думал, бывало, что он обезумел. Он пил в тишине, в одиночестве, вино ударяло в голову. Ночь была поздней и до жути тёмной, словно бог украл солнце, спрятал звезды, луну. Что случилось вчера? Что было позавчера? Что будет завтра? В голове творился хаос. Хаос, хаос, и ничего иного, кроме хаоса. Зоро помнил, что упал в море ночью, помнил драку, помнил, как спорил с Нами. Кошка-воровка осталась на корабле вместо него, а на прощание оставила бочку славного мандаринового вина, и катану, найденную в сокровищнице Рафтеля. Сама — ушла. Он пил, пел «Сакэ Бинкса», разбирался сам с собой, но все никак не мог вспомнить, куда именно Нами ушла и с кем. Знал только, что из-за него, и что скорее всего, больше не вернется, — и все. Хочет уйти — пусть уходит, он не раз говорил. Вино грело грудь, расплывалось теплом по телу. Зоро всматривался в угли вокруг костра, гипнотически следил за тем, как они тлеют. Оранжевые, накаленные, как рыжие волосы в лучах солнца. Он был уже до того пьян, что прекратил замечать даже безумие, что все это время кралось по пятам. Будто забыл обо всем, растворил воспоминания, путался в них, как слепой в проводах. Когда он встретил Луффи, Зоро было девятнадцать, Луффи — всего семнадцать. Нами возрастом не попадала ни туда, ни сюда: старше Луффи, младше Зоро, умнее их двоих. Время было особенным, каким-то другим. Они тогда еще знать не знали, каким огромным может быть мир, и каким при всем этом круглым, но уже успели повидать всякого. Головорез, резиновый мальчишка и профессиональный вор, — такая себе компашка, Маринфорд аплодирует стоя, и что? Да, тогда все было как-то совсем по-другому. Они были как семья. Нами уже тогда была плутовкой. Лолита, ни дать, ни взять. Луффи было по барабану, какие у неё там уловки, ему не было дела до женщин, а Зоро… просто уступал ей, да и все. Иногда ссорились на почве того, кто главнее, кому и что решать, сколько денег из казны взять, какой долг приписать, и все. Зоро старался защищать ее, как друга, оберегать, как младшую сестру. Но как с сестрой не получалось. И навряд ли могло получиться вообще. Нами провоцировала врагов, издевалась над ними из-за его спины. Висла на шее, улыбалась, чертовка, ведь знала: как бы не влипла, её есть, кому защищать. А потом защитников стало донельзя много, Санджи пришел, Усопп окреп, Фрэнки, Чоппер, Брук, да даже Ло — к каждому найдет подход, ко всем вотрется в доверие. И сама уже сильная, её не надо больше спасать. — Куда ты делась, ведьма, а? Черт подери, в голове как цунами прошлось… Будь Нами здесь, она бы уж точно разложила там все по полочкам. Она это умела делать. Зоро забыл, что она говорила об острове, что предупреждала на счет того, кто здесь живет — имя тоже стерлось из памяти, будто пустой, бессмысленный звук. Как бы он хотел выпить с ней сейчас, как бы рад был поговорить, выйти вместе из леса — с ней это дело всего-то пяти минут. — И не важно, что потом может быть мы все умрем… день за днем из уст в уста, ведь история жива! Йо-хо-хо-хо, Йо-хо-хо-хо, — лениво пропел он. Вино было на редкость крепким. Одна небольшая кружка била по мозгам, как целый громадный бутыль хорошего сакэ. Для Зоро, которого спирт обычно очень плохо брал, это было настоящей неожиданностью. Вот бы еще рыжую зазнобу сюда. Он до того привык пить вместе с ней, что без неё кожей чувствовал дикость, словно что-то не то, что-то не так. «Да что это со мной?!» Злая мысль ворвалась в сознание, прокатился кувырком, переворачивая там все вверх ногами. О чем он думает, чего зациклился на этом?! Неужели уже настолько пьян? Зоро не было дела до любви. Он никогда не думал о том, чтобы в кого-то влюбиться, о женитьбе, доме, всяких глупостях. Нами говорила правду, он и эти вещи — понятия не совместимые, но черт подери, как же ему сейчас просто хотелось поговорить с ней! А потом он стал пить еще больше, еще отчаяние, чтобы заглушить хаос мыслей в голове. Думал о том, что надо бы выбраться уже из этого леса, порывался встать, но и попрощаться с безумием не желал. Мысли, дикие, навязчивые, будто чужие, приносили странное болезненное удовольствие. И когда он перестал вообще что-либо разбирать, тонкие бледные пальчики выхватили из рук флягу с вином, осушили, зачерпнули из бочки еще. — Пришла, — как дурак улыбался он, а мир кружился. — А я говорил: уходя — уходи… Нами не отвечала. Не могла. Но Зоро не знал об этом, и был слишком пьян, чтобы что-то понять. Не заметил, что Кицу нэ Нико растворилась в воздухе, а вместо неё появилась Нами. Не заметил, что руки у неё до одури дрожат, а в глазах застыл ужас, отчаяние и беда. Она уже пила прямо из бочки, смеялась вместе с ним, странно танцевала у костра, — никогда не видела Зоро настолько пьяным. Тело её временами не слушалось, а мысли не обращались в звук. Будто кукла в руках кукловода, Нами кружилась вокруг него, топтала босыми ногами траву, и медленно, словно бы засыпая, забывала о том, кто она, где и почему. А потом Зоро вдруг замер, отбросил флягу в сторону. Схватил Нами за шею, притянул к себе, и поцеловал. — Я поклялся, что больше никогда не проиграю. Никому. — Поговорим, когда влюбишься. Зоро знал, что ей это не впервой. Кого она только не целовала, лишь бы добиться своего, да даже чертов кок. Нами, плутовка, играючи поцеловала его однажды, а Санджи все никак не мог забыть. Словно дитя малое, верящее во все подряд, что ему говорят. Растрепался об этом Фрэнки, ему и Усоппу, чуть кровью не истек, и все ждал. Который месяц надеялся, что это было не просто так, и Нами не выпила тогда почти весь амбар. Вот он и отыгрался за это. Вот и выиграл. Не проиграл. Нами не противилась, но она и не могла. Откуда ему было об этом знать? Для них обоих мир обезумел, вскружился, яркий, будто разукрашенный ядовитыми красками: костер, трава, липкие от вина руки, рот. Рыжие волосы — зеленые волосы, белая майка, белая юбка — черные штаны, изумрудный халат. Смуглая кожа — светлая, карие глаза — черные омуты расширенных донельзя зрачков. Почему бы не Зоро? Почему не он? Родной, близкий. До того привычный, будто был рядом почти что всегда. С начала и до конца. Каждый ее дюйм, каждая клетка пахла одурманивающим сладким запахом, таким, каким могло пахнуть только родное, женское тело. Кожа на шее, горячая, липкая от пота, отдавала солью, и каждый поцелуй, что Зоро оставлял на ней, запечатывался нестираемой, быстро алеющей меткой. Он чувствовал сердце, гулко бьющееся в женской груди, видел туман, блуждающий у Нами в глазах. Пламя костра отражалось в них, словно в двух бездонных зеркалах, золотом играло на груди. Зоро проник рукой под майку, сжал горячую грудь. В голове промелькнуло воспоминание. Странное, дикое. Будто он уже был так близко, будто касался выпирающих ребер, ее кожи, шеи, ключиц. Бред! Когда бы это и как? Алкоголь дурманил голову, спускал тормоза. Разрешал задирать майку, оттягивать голову за рыжие волосы, подставляя шею под долгие, затяжные поцелуи. Нами ерзала на нем, жалась грудью к голому торсу, к губам. Ее тело было донельзя послушным, мягким, податливым, как пластилин. До того хороша, что кружило голову, сводило с ума. Целовалась Нами умело, отчаянно, как в последний раз. Пускала язык к себе в рот, сплеталась с ним, опьяняла, будто сама была как сладкое густое вино. Зоро задрал ее юбку, сжал ягодицы, прижимая к себе. Хотел ее здесь и сейчас, бесконечно, долго, хоть всю ночь, и больше не мог терпеть. Замок на штанах поддался легко, наконец освобождая донельзя напряженный член. Зоро не стал даже раздеваться, ни сам, ни ее. Отодвинул кружевную ткань трусов, вошел без предупреждения. Губы были уже намокшие, горячие, липкие, но член продвинулся все же с трудом. Нами вскрикнула, резко вдохнув. Прижалась к нему что есть силы, обняла, уткнувшись в плечо. Стенки влагалища сжались, тугие до дурноты, а спортивные бедра задрожали. Слезы капали из глаз ему на плечи, Нами хотелось слезть, но она не могла. — Вот же ж черт… Девочка! Кто бы мог подумать, что она, в свои двадцать с лишним лет, и все еще… Туго. Горячо. Дыхание опаляет шею, ногти царапают спину. Зоро выругался, покачнул бедрами, а потом сдался и прошелся руками от ягодиц до спины, комкая юбку под пальцами. Живот у Нами был плоским, незащищенным, талия — донельзя худой. Нет-нет, да сломаешь, нагнув. Он гладил ей, сглатывал, надрывно стонал. Ждал, когда боль чуть отпустит, когда она расслабится, и снова бросится в бой. Что, почему. Чем все обернется дальше. Чем было давно. Ему не было до этого дела. Зоро просто хотел чувствовать запах ее кожи рядом, гладить, прижимать к себе, целовать. Хотел чувствовать томление вечно, и наслаждаться им хоть до утра. Говорить с ней, говорить, говорить, говорить… слушать её, лишь бы не затыкалась. Запах рыжей ведьмы был чем-то особенным, чем-то другим. Слово бог создал его — этот запах — для него и только. Как выпивка, но живой человек. Нами сжала бедра в последний раз, и вдруг попыталась расслабиться. Член проник еще глубже, сделал еще больней. Она вскрикнула, по инерции поднялась, и снова забыла, как нужно дышать. Чувство мужчины внутри было дикими, отдавало пульсацией там, приятно томилось внизу живота. Зоро словил ее губы, снова поцеловал. Скользнул под юбку пальцами, нащупал клитор. От прикосновения Нами тут же вздрогнула всем телом, опустилась вниз. Громкий стон вырвался изо рта прямо ему в губы. Обхватила крепкое, порезанное запястье, пытаясь остановить, но без толку. Только не там, только не так! И больно: боль, боль, боль… Толчок. Другой. Она отступала медленно, местами острая, местами ноющая. Сменялась непривычной тяжестью в животе, желанием, стонами. Зоро приходилось двигаться самому, пусть бы как было неудобно. Дерево царапало поясницу, Нами — лопатки. Ему хватило всего пары минут, чтобы почувствовать приближающуюся развязку, и понадобились все силы мира, чтобы не кончить внутрь. Но эрекция от этого не прошла. Даже после того, как в глазах потемнело и чуть закружилась голова. Он повалил ее на спину, устроившись рядом с костром. Под поясницу затолкал свернутый прохладный халат, сорвал и без того испачканные трусы. Раздвинул головкой губы, и снова вошёл, обхватив ноги руками. Нами выгибалась под ним, пыталась деть куда-то руки, спрятать глаза, — неумелая и красная. Земля впивалась в спину, Зоро буквально вдалбливав ее в нее, было до ужаса душно и хорошо. Зоро в ней. Зоро внутри. Зоро в ней. Зоро внутри. Зоро… Одна только мысль приносила наслаждение. Приятный спазм сжался в животе, и потом с волной дрожи отступил. Но Зоро не остановился. Он продолжал двигаться, быстро, резко, до черта глубоко. Видел, как ее живот сжимается, чувствовал, как тело дергается от оргазма. Нами под ним закатила глаза и прогнула спину. Каждый толчок стимулировал новый разряд, заставлял содрогаться всем телом. Безумие, не иначе как темное колдовство. Она кончила, чуть не распрощалась с сознанием, и только молилась, чтобы наконец-то кончил он. Тело расслабилось окончательно. Зоро сделал последний толчок и резко вышел, чтобы выплеснуть семья ей на подрагивающий живот. Возбуждение едва отступило. Рядом с Нами на траве было хорошо. Он выдернул свой халат у нее из-под поясницы и на этот раз сунул под голову. Нами все еще подрагивала, все еще не могла даже просто открыть глаза. Ей было хорошо. Хотелось просто спать. Она не смогла бы встать и при всем желании. Зоро просто подмял ее под себя, расправив юбку, которой, ко всему прочему, вытер живот — Нами бы убила его, заметь это, — опустил майку, и уткнулся носом в макушку. Обо всем, что случилось вечером, он словно забыл. То, что Нами не могла появиться рядом, ему и в голову не пришло. Уснул.