Британская львица

Штабная палатка была набита народом – там находились все наши старшие офицеры и ещё пара авиационных командиров, которые прилетели на импровизированный аэродром и прибыли сюда по случаю военного совета. В центре стоял огромный стол с картой. Удивительно однообразной картой. Даже мне было понятно, что вокруг этого города на много миль кроме песчаной пустыни нет ничего. Все обступили принцессу, стоявшую во главе стола, и поочерёдно высказывались относительно перспектив обороны Хаиля. Где размещать блиндажи, где – завалы и баррикады, где – резервы. Постепенно даже заспорили, пока Британская львица изучала карту и молчала. Мой полковник Уоллес пытался продвигать идею обороны со значительным резервом, а его оппоненты – с сильной первой линией. Тут принцесса подняла руку - и все стихли, стало ясно, что решение принято. И это вновь было наступление! Корнелия не желала сидеть как подсадная утка – мы выходили из города навстречу врагу! Сперва это всем показалось невероятным, но лишь с первого взгляда. Попробую объяснить… Город даёт много преимуществ, но отбирает одно – самое важное – манёвр! В Хаиле мы стали бы мишенью, точкой для приложения силы всей вражеской орды. Мы оказались бы крепким орешком, но враг подтянет тяжёлое оружие, Махди своими проповедями подстегнёт фанатизм — и в какой-то момент мы захлебнёмся в волнах вражеских атак, хотя и нанесём неприятелю страшные потери. Если же мы выходим на простор, то враг будет вынужден играть по нашим правилам, атаковать на широком фронте, действовать на скорости и маневрировать, где неизбежно скажется его худшее командование. - Гм. Да, в этом есть своя логика. Давид не ждал, когда Голиаф подберется к нему вплотную… - Хорошее сравнение, сэр. Обходы и охваты – вот что ожидало противника в соответствии с замыслом Её Высочества. И это могло в определённый момент разрушить всю его систему управления и снабжения, подорвать боевой дух. Наше лучшее оружие – найтмеры в этих условиях проявят свои лучшие качества, станут эффективны как никогда. Это не было наступление в полном смысле слова, скорее активная оборона, всегда готовая перерасти в него. В нескольких десятках километров от Хаиля есть участки небольших скал – там надлежало обустроить свои позиции наименее маневренной части пехоты. Отрыть линию окопов по всем правилам, установить проволоку. В общем встать как следует! Несколько обособленных отрядов, укрепляющихся от и до самостоятельно. Это должны быть настоящие форты, готовые к круговой обороне со своим командным пунктом, фланкирующим и поддерживающим друг друга огнём, несколькими оборонительными линиями и небольшим резервом. Именно сюда придётся первый удар врага. Махдисты должны увязнуть в бою за эти пункты прежде, чем с фланга ударят найтмеры, прорывая его ряды и врываясь в тыл! Не знаю, все ли, кто был на совете, поддержали план, но не возражал никто. За время похода не только мы, солдаты, поверили в особую звезду нашего полководца, и теперь шли за ней как один - авторитет Британской львицы среди офицеров тоже очень существенно укрепился. Полковнику Уоллесу было доверено руководить обороной на центральной позиции, получившей название «Король Ричард I», ну а я, соответственно, оказался там вместе с ним. Остальные участки тоже получили названия по именам выдающихся мужей Альбиона, в старые времена воевавших на Святой Земле – как-никак, сражаясь здесь, мы бились за Иерусалим! Вообще изначально это всё было неофициально. Только постфактум за позициями окончательно закрепились имена собственные. Дело было так. Один сержант по имени Чарли оказался у нас неплохим художником. Он и раньше что-то рисовал, а в тот день, когда прошёл военный совет, удивительно быстро написал картину: на левой её стороне был король Ричард и его рыцари под стенами Иерусалима, на правой – наше соединение во главе с принцессой. Выведенное крупными буквами название гласило – «Ко Святому Граду со львиными сердцами!». Возникла было идея нанести символы крестоносного воинства прямо на найтмеры, но от неё всё же отказались в целях маскировки. После этого и вызрело решение назвать в честь славных воителей эпохи крусады наши боевые позиции. Строили их не просто быстро, а споро, с энтузиазмом и даже каким-то особенным можно сказать вдохновением. Солдаты с разных позиций заключили пари – кто первым закончит свою, тот получит право раньше соседей выбрать ей имя. Мой 3-й батальон Дорсетширского полка работал, словно каторжники в тот день, но завоевал вместе с остальными своё право на первенство. Знаменитый доблестный король - гроза сарацин достался нам. - Лет пять назад был у меня заказчик. Назову его виконт N. Я проектировал для него особняк в Старой Англии. И он постоянно вмешивался, поскольку, видите ли, ему нужно, чтобы во всём чувствовался «добротный дух достойной старины» — надо же, вот, даже фраза эта запомнилась! Повторял виконт её частенько. Участок он приобрёл недавно, никаких прежних строений там не имелось — всё должно было строиться наново. Однако наш N желал видеть чуть ли не реплику замка времён Плантагенетов, воплощённую в камне. Вернее своих представлений о нём. Виконт сыпал совершенно дилетантскими рекомендациями, ссылаясь на то, что так было в их сгоревшем родовом имении, куда он ездил ребёнком к бабушке. За каким то чёртом называл Большую гостиную Нефом, хотя это — элемент церковной архитектуры. Ну или античной базилики, но точно не то, что он себе воображал! Боялся сырости — потому что ржа может повредить фамильное оружие, хранящееся в его роду со времён Третьего крестового похода. Да, видите ли, предки виконта N участвовали в осаде Акры! Ох и кичился он этим! Запросто мог потребовать переделки уже готового крыла, потому что «при нашем отважном Ричарде такого не водилось». Я чудом сумел удовлетворить его прихоти — не все, конечно, и под конец виконт был мною изрядно недоволен, а однажды в глаза назвал плебеем. Но, так или иначе. Скинул эту работу, как груз с плеч. Забыл и думать об N. А после, спустя несколько месяцев, совершенно случайно узнал в новостях, что его отдали под суд за подлог ценных бумаг! Он вроде с грехом пополам оправдался и теперь активно «защищает свою честь» — то есть скандалит со всеми, кто рискнёт припомнить тот случай. Я потому и не назвал его имени — так спокойней, и провались виконт к чёрту! Но мне никогда не избавиться от сомнений в его невиновности, потому что этот самый N, как оказалось, мне элементарно врал! Никаких там и близко не было рыцарей с овеянными славой клинками! Его семью аноблировали в этом столетии — обыкновенные нувориши, игравшие на бирже, да вывозившие из одной африканской колониальной зоны алмазы. Но к чему я это всё. Будь он и ему подобные даже вправду потомками соратников Львиного сердца, у вас и остальных дравшихся в Аравии парней, куда больше прав на то наследие, чем у этой надушенной чванливой публики! - Благодарю за лестные слова, сэр. Итак, мы возвели позицию, постепенно начали дополнительно укреплять её и вносить усовершенствования. 3-й, 4-й, 5-й и 8-й батальоны Дорсетширского полка, Восточно-Кенсткие «буйволы», два батальона Королевского Вермонтского, артиллеристы из 14-го, инженеры, связисты — вроде бы никого не забыл… Очень скоро мы обвыклись в новом “доме”, только одно бесило – вечно лезший везде и всюду песок. Он засыпал окопы, наполнял сапоги, хрустел на зубах. Вообще говоря, там, на «Ричарде I» было мерзко: холодно ночью, жарко днём, но мы тогда будто не замечали этого. Принцесса на сей раз осталась позади, в штабе – слишком важно было сохранить контроль над всеми частями, обеспечить слаженность действий. Каждый вечер на наши позициях – а всего мы провели их там пять — мы слушали радиообращения от командования. В них не было ничего особенного: сообщения о передвижениях противника и мерах, которые мы должны принять, о сохранении бдительности. Но для нас они были словно связующая нить, которая не давала нам затеряться в песках пустыни, а сама уверенность и спокойное звучание голоса Британской львицы гнали прочь страхи. В бинокль мы почти сразу же увидели первые отряды махдистов, но только к концу пятого дня на позиции они подтянулись к нам полностью. Боже, какая же то была орда! И где-то среди них – он, сам Махди, тот, с кого всё это началось. Тот, на ком всё это должно окончиться. Что-то он говорил своим войскам? Я не знаю этого. Но когда утром шестого дня враги пошли на нас, они были злее дьяволов преисподней. Первой ударила кавалерия – прощупать нашу оборону. Несколько тысяч всадников, из которых большинство на верблюдах, стремительно надвигались, но наши позиции до поры молчали. Полковник Уоллес знал своё дело – стрелять сейчас, значит выдать противнику всю нашу огневую систему. Мы подождём. Подпустим их ближе. Здесь самое важное, чтобы ни у кого не сдали нервы. Если кто-то один начнёт стрелять к нему тут же могут присоединиться другие. Наши нервы были крепки, но вид стремительно приближающейся лавины наводил на мысль о штормовой волне. Вот между нами пятьсот метров, вот триста, вот двести… Огонь! И пять десятков тяжёлых и множество ручных пулемётов, а секунду спустя четыре десятка миномётов начинают свою работу. В это же время первые из вражеских кавалеристов достигают линии наших мин. Мы просто косили их, словно траву, сэр! - Звучит так, как будто у них не имелось и шанса. Приятно, наверное, было сознавать это там, на поле боя… - И да, и нет. Они падали один на другого, лошади дико ржали, верблюды издавали вовсе совершенно безумные звуки, стоял гул, но враг и не думал поворачивать! Этот тип Махди был страшный человек, Адам. Беспощадный не только к чужим, но и к своим. Вы когда-нибудь видели как пытается подняться с земли верблюд с перебитыми пулями передними ногами — и падает обратно, истекая кровью? Едва ли, сэр. А вот я никогда этого не забуду… Спустя менее, чем пять минут для кавалерии всё было кончено, но для нас всё только началось – раздался далёкий грохот и на наши позиции стали сыпаться снаряды. Враг приступил к артиллерийской подготовке. Кавалерийский рейд дал неприятелю мало информации, да и сами артиллеристы, видимо, были не из лучших. Но всё равно мы сразу же начали нести потери. Наша тяжёлая артиллерия могла бы ответить, однако её было решено держать в качестве последнего средства, главного сюрприза на время решительной атаки противника. Пока что махдисты ещё не были уверены, что штурмуют – главную позицию, или передовой заслон перед Хаилем. Не стоило раньше времени разубеждать их. Под обстрелом мы находились не меньше полутора часов, и, хотя реальный ущерб был не столь велик, но психологическое состояние не могло не ухудшиться. Смерть летела с неба, и никто не знал когда и куда она упадёт. Уже стонали раненые, хотелось ответить, нанести удар врагу, но это было невозможно сделать. Чертовски гадкое положение, сэр! Потому мы даже испытали некоторое облегчение, когда в бинокли обнаружили, что неприятельские позиции пришли в движение: рейды и подготовки кончились – началась атака. Махдисты шли, словно бы и не торопясь, стеной, что сопровождалось грохотом барабанов, слышными уже отсюда дикими криками и, как казалось, даже воем. Так продолжалось минут десять, пока вдруг… всё не смолкло! И в ту же секунду они рассыпали строй и перешли на бег. Махдисты начали стрелять – очень неточно, но мощно, поливая огнём все пространство перед собой. Мы ответили короткими, но меткими очередями из пулемётов и стали наводить на цель миномёты. Враг приближался. В этот раз атака была несравненно обстоятельнее кавалерийского наскока: у противника имелись свои миномёты и гранатомёты, которыми он старался подавлять наши огневые точки. К сожалению, иногда это ему удавалось. И, тем не менее, он нёс страшные потери, тормозил на минных полях (пусть и частично вскрытых и обезвреженных кавалерией), а главное – наша система огня, как этого и требовал план, была наиболее сильна на фронтальной части позиции и слабела к флангам. Вскоре враг понял это и начал смещаться в промежуток между нашей позицией и позицией наших соседей – шотландцев, называвшейся «Лорд Джеймс Дуглас». Мы не мешали ему, напротив, снижали интенсивность ружейно-пулемётного огня. Вот уже более половины махдистов обходят нас. Кажется, что скоро они смогут прорваться к нам в тыл. Увлечённые обходным манёвром они снижают натиск по фронту. Их крики всё громче, в них всё явственнее чувствуется ликование. И, чёрт побери, сэр, весьма преждевременное! Полковник Уоллес постоянно находился на связи с командиром соседей – часы сверены, минута – и решение принято. В дело, наконец, вступает наша тяжёлая артиллерия – враг между позициями «Король Ричард I» и «Лорд Джеймс Дуглас» оказывается в огневом мешке. Гремит канонада, орудия не умолкают – сперва идут в дело мощнейшие фугасы, которые разносят в клочья по-прежнему склонных сбиваться в кучи махдистов. Стоит врагу залечь, как на него с неба начинает сыпаться шрапнель – найденные потом тела мы прозвали «рождественскими индейками» – так они были нашпигованы. О наступлении уже не может быть и речи – противник мечется по ровному как стол начисто лишённому укрытий пространству и начинает откатываться назад. Не тут то было! В небе показываются точки и вскоре самолёты королевских ВВС проносятся над полем боя, сбрасывая свой специально подготовленный для такого случая груз – напалм! Огненная река отрезает врагу путь. В отчаяние противник пытается устроить последний штурм, но продолжающая лютовать артиллерия и меткий огонь стрелков сводят на нет все его усилия. Атака махдистов окончилась полным провалом – обратно, надо полагать, не ушёл никто! До самого закаты мы пребывали в самом прекрасном расположении духа. И это всё!? Всё, что сам великий и ужасный Махди смог нам противопоставить? Кто-то сказал, что в этот раз мы, как джентльмены, должны дать Её Высочеству возможность отдохнуть и покончить с фальшивым пророком сами. Смех и песни летели над нашим Ричардом Первым, да и над другими позициями тоже. Солдаты и офицеры были равно уверены в грядущем успехе. Первый день сражения не только не поколебал, а укрепил нашу решимость. Впрочем, сутки ещё не завершились, впереди оставалась ночь. Ночь, которой суждено было стать одним из самых страшных испытаний за всю кампанию. Уоллес отпустил меня ещё до заката — ему до поры не было во мне большой нужды, а я хотел проведать парней из отделения. За время, прошедшее с моего возвращения из пустыни и назначения на новое место, мы всего то пару раз успели переброситься с ними несколькими фразами. Не позднее пяти утра мне следовало вернуться к полковнику, а до тех пор Джеймс Литтл был волен распоряжаться собой. Ха! Как меня встречали мои ребята, наверное, слышали аж на Лорде Дугласе! После хорошего дружеского вечера я заснул в блиндаже на наскоро сколоченных трёхэтажных нарах, которые делил с Хью Хобартом и Чижом, так что не знаю как всё начиналось. Возможно, сыграла свою роль эйфория, расслабленность от дневной победы. Так или иначе, этим арабским чертям удалось под покровом темноты добраться, буквально доползти по змеиному до наших позиций! Потом говорили, что многие из них были одеты в халаты, по цвету и фактуре почти неотличимые от песка и даже присыпанные им. Они были вооружены длинными кривыми кинжалами и револьверами, что делало их превосходными траншейными бойцами. Последние пару десятков метров до нашей первой линии они преодолели одним броском – и вот уже в окопах разгорается страшная битва, глаза в глаза, а я выскакиваю из блиндажа со штурмовой винтовкой, пытаюсь оценить ситуацию. А была она отвратительная, сэр, хотя, надо признать, ночная атака в Бурайде нас кое чему научила – куда меньше паники, куда больше собранности, но и враг оказался теперь куда сильнее. В первой линии окопов творится форменный кошмар. Я так загляделся на происходящее, что на несколько секунд утратил должную бдительность и чуть было не пожалел об этом. Внезапно прямо сверху на меня что-то тяжело обрушилось, и я не смог устоять на ногах. Лицо моё уткнулось в землю. И в это мгновение я понял, что причиной моего падения стало не что-то, а кто-то - махдист, который сейчас возвышался надо мной, держа в левой руке большущий зазубренный кинжал. Не успевая подняться я попытался откатиться в сторону… Получилось! Кинжал прошёл в нескольких сантиметрах от моего лица, но сразу вслед за этим я получил сильный удар ногой. Махдист вновь возвышался надо мной и, несомненно, прикончил бы, если б сам не рухнул, расстрелянный в упор. Меня подняли – не без труда: я едва держался на ногах, после пинка перехватило дыхание. Во мне опознали уорент-офицера: «Сэр, мы держим этот участок окопа, ближайший блиндаж и ещё два соседних, но обойдены врагом. Что нам делать, сэр?!» – закричал солдат, который только что спас мне жизнь. Я ответил, что необходимо сохранять порядок и спокойствие, не разобщаться и следить за всеми направлениями, сам понимая прекрасно, насколько банальны мои советы. Главное было разобраться в общей обстановке. Собрав волю в кулак и напомнив себе, что после возвращения из плена числюсь «героем», я буквально выпрыгнул из окопа и окинул всё окружающее взглядом, готовый в любой момент скатиться обратно. К счастью дела оказались не так плохи, как уже рисовало моё распалённое воображение: бои шли по всей оборонительной линии, но нигде не было самого опасного – по-настоящему глубокого прорыва. Прямо на глазах восстанавливалась необходимая организованность. В ту же секунду ожила рация и голосом майора Вайнрайта скомандовала сохранять спокойствие, держать оборону на левом фланге и оказать содействие контратаке на правом. Не стану утомлять вас подробностями, тем более, что я, откровенно говоря, в этот раз оказался на периферии основных событий, но должен сказать, что это был жаркий бой. После нескольких первых минут нашего замешательства махдисты получили самый решительный отпор. Разговоры об отходе, тем более самовольном, были молниеносно пресечены, а лучшая выучка превосходство в огневой мощи и в особенности связи, которая позволяла координировать усилия, свели на нет первоначальный успех врага. Однако, даже несмотря на это, мы понесли существенные потери – в траншеях вражеский фанатизм, холодное оружие и, подчас, недюжинная физическая сила делали своё дело. Кроме того, некоторые из этих мерзавцев заминировали сами себя! Сперва я не верил подобным сообщениям солдат, пока не увидел собственными глазами, как смертельно раненные, окружённые, а иногда и просто прыгающие в направлении наших бойцов махдисты дёргали за какой то неприметный шнурок на груди и взрывались, часто унося с собой наших парней… В течении пары часов мы вышибли врага со всех позиций. Однако на этой атаке сюрпризы не кончились – оказалось, что за то время, пока шло сражение, часть сил противника работала не покладая рук, потому что в нескольких сотнях метров от нас мы обнаружили вражеские окопы. Неприятель приблизился, сильно уменьшив наши возможности по части отражения его атак на большой дистанции, но вместе с тем план принцессы Корнелии явно работал – вот-вот должны были начаться позиционные бои, которые свяжут врага до самого решающего часа…. К утру выяснилось, что атакованы были не мы одни, а одновременно все позиции – к счастью безуспешно, но кое-где нам пришлось по-настоящему туго. У шотландцев на «Лорде Дугласе» враги сумели прорваться вглубь обороны, и пришлось сперва перейти в контратаку и отрезать махдистов, а затем в течение двух часов выдерживать двойной удар с фронта и из тыла, а также мощнейший артобстрел. Надо отдать должное знаменитой стойкости горцев… ну или не менее знаменитому упрямству. Они выстояли, как и мы, но потери удручали – только на нашей позиции было свыше полутора сотен убитых и столько же раненых, а у шотландцев ещё больше… С самого раннего утра враг начал артобстрел, совмещённый с периодически начинавшимся ружейно-пулемётным огнём, который махдисты вели из своей новой линии окопов. Мы отвечали. Настроение у всех было прескверное – да, одержана победа, но песен уже никто не пел. Этой ночью мы вновь и со всей ужасающей ясностью увидели ту степень ненависти, которую вызывали у махдистов. Безумную ярость, которая заставляла противника кончать с собой в стремлении прихватить кого-нибудь из нас на тот свет. Ни мы, ни даже отрезавшие неприятельскую группу шотландцы почти не взяли пленных, а один из махдистов, которого мы нашли без сознания в ходе ночной битвы и оставили со связанными руками, чтобы потом допросить, утром разбил сам себе голову об острый булыжник. Вот снаряды рвутся у нас, вот мы начинаем контрбатарейный обстрел и уже у врага взвиваются в небо огонь и дым. Эта изнурительная “игра в пинг-понг”, когда наши орудия отвечали на залп махдистов, а те — на наш, шла весь день. Мы ждали атаки, во все глаза наблюдали за вражескими линиями, но всё без толку – они были неподвижны. Лишь изредка то с одной, то с другой точки открывался беглый и неточный огонь, чтобы почти сразу же замолчать. Больше всего мы боялись тогда, что враг вовсе не атакует, что до самого подхода наших так дьявольски неспешно движущихся от побережья подкреплений будет продолжаться эта выматывающая нервы бездеятельность. Выматывающая вдвойне, потому что мы знали – где то там, на севере сражаются, тратят последние снаряды и пули, доедают последние корки хлеба защитники Иерусалима. Мы тогда несколько преувеличивали для себя драматизм складывавшейся ситуации, но вообще говоря, трудно сказать, как кончилась бы осада, если б не наша победа. Не возьмусь судить о политических последствиях, однако то, что в Святом городе в этом случае возвышались бы столь памятные и ненавистные для меня пирамиды из голов я не сомневаюсь. По нашей позиции пошёл слух, не знаю уж кем пущенный, будто Махди уже начал получать помощь от Континентального блока не только снаряжением и оружием, но и специалистами. Будто шотландцы во время контратаки убили германского офицера, который, пусть и одетый как махдист, явно был европейцем. Хватало и других слухов в тот вечер – сама атмосфера располагала к ним, ведь ничего не происходило, а воспалённый от ожидания разум искал средства и повода выплеснуть, выболтать напряжение. Тем более именно в этот вечер нас постиг воистину страшный удар – радиообращения принцессы не было! Мы не знали тогда — да, даже полковник, что Её Высочество уже начала подготовку атаки. Что из относительно комфортабельного и обладающего мощной антенной штабного грузовика она пересела в найтмер и изъездила вдоль и поперёк предполагаемую точку сосредоточения боевых машин. Мы не знали этого. Мы вообще почти ничего не знали. Именно тогда все как никогда прежде остро испытали чувство потерянности. Где мы? Как же далеко от родных мест, от цивилизации, ото всего что близко и дорого простому человеку и соизмеримо с ним, забросила нас война! Что здесь? Пески и пески, мы словно были в невероятных размеров песочных часах, где само время перетекало из одной части в другую и обратно, невероятным образом сводя вместе вещи характерные для времён крестовых походов и для века стали и моторов. Кто-то, чуть ли ни майор Вайнрайт, сказал тогда, что отдал бы всё на свете за самую обычную газету, вроде той, что вы сейчас держите в руках, с теми самыми столь осточертевшими для вас банальностями, просто для того, чтобы убедиться: с миром, каким мы его знаем и любим, всё в порядке. Это только мы потерялись в безвременье… Над нами был месяц, ясный и огромный, наводящий на мысли о символе, столь любимом Махди и его сторонниками. Даже луна вызывала у нас тогда раздражение и неприятие. - Занятно. Только из-за связи с исламом? - Нет. Просто в Аравии она была не такой как у нас в Сиднее. Или в Бостоне. Или в Манчестере. Колдовской. Дикой. Потрясающе яркой. Её узкий серп освещал всё вокруг ровным светом. - Пока вы не развили мысль, Джеймс, я, признаться, думал, что последует несколько иное продолжение. - В каком смысле, сэр? - Мы с вами — люди южного полушария. Во всяком случае… Не знаю, где вы обретались до Сиднея, а я родился в двадцати милях от мыса Доброй Надежды. И когда мне впервые довелось оказаться выше экватора, в глаза сразу бросилось — небо другое. Необычно очень. Пожалуй, что и неуютно отчасти. Когда знакомых с детства созвездий нет на привычном месте. Тем более… На мой десятый день рождения отец подарил мне телескоп. Самый простой, но мне хватало. Я следил за Марсом и Венерой, пытался разглядеть спутники Юпитера. Бегал ночами на Бычий холм — родители едва не поссорились: мать была недовольна, что из-за «дурацкой трубы» её сын по утрам похож на призрака с огромными кругами под глазами. Месяца два или три я даже хотел сделаться астрономом. Потом переболел… Опять же, меня как раз взяли в школьную команду по регби — другая ребяческая мечта. И всё-таки, скажу я вам, даже теперь, годы спустя, тянет время от времени… Звёзды меня вдохновляют. Интересно, как-то оно всё выглядит с лунной поверхности? А, Джеймс? Как по вашему, окажутся там когда-нибудь люди? Ведь велись же разговоры в своё время после открытия полезных свойств сакуродайта, что такие путешествия станут возможными... - Не знаю, сэр. Наверное, когда-нибудь… У нас там была луна — древняя богиня. Какая-нибудь Астарта. Даже луна словно была против нас и пророчила беду… И тут всех выручил Джонни. Да сэр, именно наш весельчак и балагур, который словно бы почуял — именно сейчас необходимо его неунывающее жизнелюбие. Над шутками Чижа хохотал весь лагерь. А как раз в тот момент, когда мы с полковником Уоллесом инспектировали траншеи по правому краю, Джонни выдумал новую игру: каждый должен был сказать, на что этот проклятый аравийский месяц может быть похож — в таком ключе, чтобы это было забавно и одновременно связано с махдистами. Сам Чиж тут же заявил, что больше всего он похож на громадный рыболовный крючок, которым разгневанный бог — ведь Господу не больше нашего нравятся проделки Махди — подцепит лжепророка за ворот и унесёт к чертям в самое пекло. Все тогда засмеялись, а я задумался обо всём и сразу: и о небе, и о боге… а в итоге — о рыбалке. До чего же здорово рыбачить в море километрах так в двадцати от Сиднея! Забросить удочку и поймать огромного тунца. Интересно, как выглядит для рыбы, плавающей себе под водой, крючок? Уж не так же, как месяц? С этими нехитрыми мыслями я и заснул той ночью. Без страха и даже без тревоги, чтобы проснуться на следующее утро, которому и суждено было стать тем самым важнейшим, ключевым часом битвы, да и всей кампании. Я никогда не забуду рассвета этого дня – ало-золотого, на всю ширь горизонта. Небо… звенело, будто медная труба, всё было наполнено светом — ещё не испепеляющим, как днём, а почти таким, как дома. И в тот самый момент, когда я подумал об этом, в стане противника заголосил муэдзин, вернув меня к действительности. А следом за муэдзином воздух раскололся от крика тысяч глоток. Я скосил взгляд и понял – враг перешёл в атаку. Из окопов на нас надвигалась стена, то и дело плюющаяся огнём. Наша артиллерия делала что могла, но теперь расстояние, отделявшее передовые линии Ричарда Первого от врага, было слишком мало, чтобы успеть нанести по-настоящему сильный урон без риска ударить по своим. Сделав всего два или три залпа по наступающим, артиллеристы перенесли огонь вглубь вражеских позиций, сконцентрировавшись на контрбатарейной борьбе. Мы же остались с махдистами один на один. Захлёбываясь лаяли пулемёты, то и дело громко хлопали миномёты, но враг неумолимо приближался. Более того, приближался достаточно умело – видимо в этот раз Махди бросил против нас свои лучшие части. Небольшие, не сбивающиеся в кучу группы, поддерживающие друг друга огнём, пусть и неся потери, врывались уже прямо в наши траншеи слева от меня. Я находился на позиции 24-й батареи, которую все называли «ирландцы» — хотя среди артиллеристов не было ни единого выходца с Зеленого острова, над чем они сами регулярно смеялись. Уоллес оставался в штабе, а мне как адъютанту поручил быть его глазами и ушами, докладывая ему по рации обстановку на левом фланге нашего Ричарда Первого. Также по необходимости я должен был передавать «ирландцам» команды полковника, корректируя их огонь. Теоретически в критической ситуации, например при потере связи, у меня даже было право самостоятельно распорядиться батарей, сообразуясь с видением Уоллеса. Впрочем реально мне так и не потребовалось ничего приказывать. Как я уже говорил, дистанция между противоборствующими сторонами очень быстро сократилась до пары десятков метров. С махдистскими пушками «ирландцы» боролись сами, без подсказок, что моих, что штаба. А в случае с пехотой всё было ещё проще: бей по тем, кто норовит вылезти прямо к тебе, пали во врага всем, что только может стрелять, да старайся не задеть своих. 24-я трепала противника славно — так что к нам скоро стали проявлять особое внимание. Вашего покорного слугу дважды опрокидывало взрывом мины, порезало щёку осколком, я почти оглох. Потом пришлось поднимать пехотинцев в контратаку, чтобы «ирландцев» не закидали гранатами. Из адъютанта большого человека я как-то снова, сам собою стал обычным младшим командиром. Круговерть сражения закрутила меня и не отпускала до того самого, судьбоносного момента, который настал для нас всех через два часа. Не стану вам рассказывать обо всех своих действиях в это время: они не слишком занимательны и совершенно типичны для офицера моих скромных дарований и звания. Скажу лишь вкратце, что бой был почти столь же яростен, как и в ночную атаку, но заметно более упорядочен. Главным сюрпризом для нас стало то, что у врага невесть откуда появились огнемёты – видимо очередное спасибо нашим “друзьям” из Германии. И, хотя они ими пользовались довольно неуклюже, но для многих славных ребят, что до последнего обороняли пулемётные точки в блиндажах, эта новинка стоила жизни. Мы постепенно отходили — с первой позиции на вторую, а затем и на третью, уплотняя ряды. Паники не было — только некоторая усталость и раздражение от того, что приходится пятиться, но не более того. Однако, чем дальше, тем больше нарастало напряжение, кое-где нам пришлось оставить артиллерию, в том числе и 24-я батарея лишилась половины орудий, а враг всё продолжал и продолжал наседать. Какой-то махдист через рупор на ломанном английском стал кричать, чтобы мы сдавались, так как якобы, окружены, и что, будто бы на двух других позициях это уже сделали. Я не поверил ни на мгновение, но по выражению лиц иных товарищей видел, что паршивец дерёт горло не совсем впустую. Мы всё больше скучивались, что делало нас уязвимее для вражеской артиллерии, снаряды которой то и дело находили цель. Громогласно рванул один из двух наших складов с боеприпасами. В этот момент, не скрою, я тоже несколько утратил уверенность. Но затем… Я был на связи со штабом, когда там приняли это сообщение: - Говорит генерал-майор Корнелия Британская. Всем войскам в зоне Хаиля: действуем по плану “Яффа”. Повторяю, действуем по плану «Яффа». Эта краткая радиопередача произвела фурор, настоящую революцию на нашем «Ричарде I», да и на других позиция тоже. Почему? Потому что план «Яффа» означал, что мы успешно достигли как втягивания врага в штурм наших укреплений, так и его истощения, а теперь начинается контратака. Найтмеры готовы обрушиться на противника, а победа – победа идёт по следам найтмеров! Это за время компании мы успели выучить твёрдо. Самое главное было теперь не давать неприятелю выйти из боя для отражения удара. Пример подал сам полковник Уоллес, лично возглавив сковывающую контратаку. У наших ребят будто второе дыхание открылось. Вскоре сотни глоток ревели: «Правь, Британия! Вперёд! За Британскую львицу! Оторвём Махди бороду!» Сперва наступление давалось тяжело. По сути это был встречный бой, где то и дело завязывалась рукопашная. Но уже спустя двадцать минут или около того дело пошло гораздо легче. На лицах махдистов отразилось смятение, а затем и ужас. И было от чего! Если взглянуть на сражение при Хаиле с оперативной точки зрения, то события разворачивались следующим образом. В 7:15 в десяти километрах к северу от позиции «Лорд Джеймс Дуглас» подготовилась к атаке сводная группа найтмеров под командованием Её Высочества, для того, чтобы в 7:30, при поддержке ВВС, которые весь предшествующий день готовились к массированному удару с небес, а так же небольшого количества пехоты частью на наиболее быстрых бронемашинах, а частью аэромобильной на вертолётах, перейти в решительную атаку. Уже в 7:40 был достигнут прорыв вражеских позиций на фланге и передан тот самый сигнал «Яффа» для обороняющихся частей. А спустя не более чем 15 минут передовые найтмеры ворвались во вражеский тыл перед нашими позициями, начав громить махдистскую артиллерию, а также и без того слабо развитые средства связи и управления. Я к огромному сожалению не видел всего этого своими глазами, но, после того как мне довелось в ходе нашей кампании близко рассмотреть в действии отдельные найтмеры и, тем более их подразделения, то могу вообразить какой сокрушительной должна была быть генеральная атака более чем полусотни машин. Настоящий шторм из огня и пуль обрушился тогда на махдистов! Мы же, скромные пехотинцы, стремились не отставать! После того как вражеская артиллерия почти умолкла, Дорсетширский полк не только смог прекратить цепляться за укрытия, но при поддержке пушек довольно быстро развернул неприятеля вспять. Вышвырнул махдистов вон с Ричарда Первого! Вначале мы старались не слишком спешить и не рисковать. Атака развивалась методично. Мы последовательно возвращали себе рубеж за рубежом, подтягивая миномёты и перенацеливая орудия. Но затем верх взял азарт погони – а это была уже именно погоня, сэр. Мы стали преследовать врага без пауз и остановок. Наши бравые ребята метали гранаты одну за другой, а затем стремительно достигали места их взрыва и приканчивали не успевших оправиться махдистов меткими выстрелами или штыками. Иногда, правда, противник, пусть и неорганизованно, неумело, но агрессивно и отчаянно огрызался, однако так продолжалось ровно до тех пор, пока мы не увидели… найтмеры, которые шли уже прямо к нам из бывшего вражеского тыла. С правой позиции атаковали шотландцы, перешла в атаку левая позиция «Герцог Роберт Нормандский»: мы сбивали махдистов в кучу, окружали, а артиллерия и авиация устроили им настоящую адскую сковороду между нашими наступающими группами. Началось уже не отступление, но бегство — кто куда, по принципу «спасайся кто может»: прорвать наше кольцо почти не пытались. Я впервые увидел тогда человека, рычащего от злобы, точно лев, даже может быть громче льва. Они плакали, сыпали проклятиями, воздевали руки к небу, даже вырывали собственные бороды и гибли, гибли, гибли… Но всё же в этот раз благоразумие и естественная жажда жизни взяли верх – враг начал сдаваться! Один за другим выжившие стали складывать оружие, поднимать руки и, под конвоем шотландцев, следовать на позицию «Лорд Джеймс Дуглас», где было решено их временно содержать. Битва за Хаиль, Битва в Пустыне, решающая баталия Аравийской кампании закончилась нашей полной победой! Дальше было празднование. Значение этой виктории понимали все! Я, наверное, не радовался так, как в тот день, никогда в жизни! Все пели гимн, задорные морские песни, и, с подачи ирландцев — не наших артиллеристов, а взаправдашних из роты «D» полка Коннахтский рейнджеров — про дорогу на славный город Типперэри, где живёт лучшая девушка на свете. Пилотов найтмеров качали. Они и правда были героями: как оказалось, Махди готовил для нас последний сюрприз. В тот самый момент, когда началась контратака, махдисты стали выдвигать к нашим позициям пять сухопутных крейсеров – все, что имелись на вооружении бывшей армии султана Хиджаза. Причём это были машины нашей же, британской сборки! Трудно сказать, смогли бы мы, уже здорово измотанные, выдержать их натиск, если бы атака найтмеров и меткие выстрелы бронебойных гранат не остановили стальных мастодонтов. Потери в найтмерах составили всего пятнадцать машин. В живой силе ситуация была не столь радужной – целых две тысячи человек не смогли разделить радость победы, и ещё для тысячи с лишним она была омрачена болью от ран, но тогда об этом как-то не думалось. Песни и даже пляски, весёлые прибаутки про всевозможные курьёзы, которые отнюдь не кажутся смешными в бою, но потом не могут не вызывать улыбки… Всё разом смолкло при Её появлении. Это было примерно через час после окончания схватки. Принцесса подъехала на своём найтмере к основной группе солдат нашей маленькой армии, сошедшейся на открытом месте между Ричардом Первым и Робертом Нормандским, открыла люк и, стоя во весь рост, казалось, глядя на каждого из нас в отдельности, прямо в глаза, зачитала нам следующее послание: Имперский генеральный штаб поздравляет героических солдат и офицеров с успешным завершением битвы за Хаиль, которую, со всей определённостью можно назвать решающей победой Аравийской кампании. Ваша беспримерная стойкость, как против жестокого и беспощадного врага, так и против не менее безжалостных условий одной из суровейших в мире пустынь снискала вам уважение всех солдат, офицеров, генералов и просто граждан Британии. Его Высочество, премьер-министр Империи принц Шнайзель Британский просил от его имени выразить вам отдельную благодарность. Мужество и решительность, умение и подготовленность вас и вашего блистательного командира по праву заняли своё место в анналах нашей военной истории. Моим приказом Её Высочество принцесса Корнелия Британская производится в звание генерал-лейтенанта за образцово проведённые сражения в пустыне. Правь, Британия! Начальник Имперского генерального штаба фельдмаршал Робертс; Пендрагон Наступила тишина. И в ней кто-то вдруг воскликнул, а я, мой сосед и все вокруг немедленно подхватили: «Правь, Британия! Слава принцессе Корнелии! Слава Британской львице, спасительнице Иерусалима!» И это было правдой – уже через день осада города фактически прекратилась, а ещё через сутки и вовсе командир махдистов послал парламентёров, чтобы те узнали условия сдачи. Армия Махди по сути перестала существовать, кампания была выиграна. Лишь одно омрачало нашу радость. На следующий день выяснилось, а затем самым печальным образом подтвердилось: в числе пленных самого Махди нет, как нет его и в числе мёртвых. Мы долго отказывались верить, в течение целой недели шло опознание трупов, даже самых обезображенных из них, но вскоре уже не могло быть сомнений – лжепророк бежал. Бежал, чтобы через полторы недели объявиться в Медине. Городе, к которому тут же начали стягиваться наши силы, месте, в котором всё началось, и в котором всё должно было теперь окончиться…