***
— То есть, мне нельзя будет даже выйти из комнаты, пока он будет в гостях? — Алтан удивленно посмотрел на деда, пытаясь понять причины сказанного. — Не слишком ли? Дагбаев-старший лишь хмыкнул: — Посидишь день в своем крыле, ничего не будет. Виктор не знает, что ты здесь, и будет лучше, если не узнает. Алтан покачал головой, не понимая, зачем семье так уж понадобился этот Виктор и связь с ним. Неужели он настолько важный человек, чтобы за пару месяцев сосватать за него наследницу Дагбаевых? Алтан бросил короткий взгляд на Юму, которая, очевидно, тоже была не в восторге. Вот только в отличие от брата, девушка решила промолчать и довериться дедушке, позволяя выбрать жениха. В любой другой ситуации она бы не позволила помыкать собой никому, но зная темперамент Дагбаева-старшего, понимала, что будет бесполезно пытаться отговорить его. Оставалось только надеяться на то, что хоть какой-то план был в голове у Баатара, и никакой свадьбы на самом деле не будет. Алтан не очень любил сестру, а она, в свою очередь, и вовсе никогда не задумывалась о замужестве. Тем более, о таком скором. Но несмотря на это, гадкий осадок плохого предчувствия и обиды затаился в груди каждого, мешая спокойно разузнать все мотивы Баатара. Стоило деду выйти за дверь, Юма корчила недовольное лицо, кривила тонкие губы, но продолжала молчать. Алтан же не имел понятия, как ему вести себя. Дед не сильно заботился об интересах или личной жизни внуков, точнее говоря, ему было максимально все равно, до тех пор, пока они оба могли вносить вклад в достояние семьи. И, по мнению Алтана, не было никаких причин заставлять Юму, известную за ненависть ко всем существам мужского пола, выходить замуж за незнакомца. Состоянию семьи Дагбаевых можно было завидовать, никаких крупных будущих трат не предвещалось, поэтому оставалась только одна причина, которая могла заставить Баатара действовать — авторитет. Хоть и закончившийся удачно недавний скандал сильно пошатнул фигуру мужчины на шахматной доске криминального мира. С его же слов, появление Виктора в семье означало открытие многих путей, которыми раньше они пользовались с трудом, и Баатар указывал на то, что лишь заботится о будущем своих внуков. С одной стороны, такое замужество сестры никак не влияло на его жизнь. Но под другим углом такое проявление дедушкиной «заботы» казалось не чем иным, как грубой и устаревшей традицией, о которой тот вспомнил только для своих непонятных целей. Сколько бы Алтан ни пытался расспрашивать сестру, та не делилась мотивами Баатара, и мальчишка начал подозревать, что и Юма сама ни о чем не знает, просто идет на поводу. Также мальчишку беспокоило, не придет ли деду в голову вторая такая внезапная свадьба: все-таки и внуков было двое. Семья Дагбаевых никогда не стремилась показать другим идеальный традиционный пример. Если раньше, до смерти родителей, Алтан чувствовал себя совершенно обычным, немного избалованным мальчишкой, то сейчас, находясь на попечении дедушки, он просыпался и засыпал только с мыслями о том, как бы нечаянно не опорочить честь дедушки. Казалось, вздохни парень не так, то потеряет единственных оставшихся близких людей. Стоит Баатару поставить его в известность о скорой свадьбе, он и слова поперек ему не скажет. По угрюмому лицу сестры Алтан чувствовал, что мысли у них схожи и мысленно подбодрил девушку: несмотря на то, что они являлись лишь сводными братом и сестрой, оба потеряли в раннем возрасте родителей, что автоматически сильнее связывало их с дедом, единственным оставшимся у них родственником. Не то чтобы Баатар самым радушным образом принял внуков, но позволил остаться в особняке, предупредив о некоторых правилах поведения. Возможность находиться здесь, питаться только самыми свежими продуктами и различными деликатесами, обучаться у знаменитых профессоров, одеваться в самую дорогую и изысканную одежду — плата Баатара за то, что брату и сестре пришлось пережить в столь раннем возрасте. Юма потеряла родного отца еще раньше, чем родился Алтан, поэтому он понятия не имел, какие отношения их связывали. Сестра не была тем человеком, который вообще когда-либо делился своими мыслями или предавался воспоминаниям. Ни разу Алтан не видел выражения ностальгии на ее лице, чем не мог сам похвастаться. Только вот ностальгия для него была постоянно омраченной. Парень, собственно, и отца своего знать не знал — тот стыдливо пропал, как только узнал о беременности подруги. Несмотря на это, Дагбаев-старший каждый раз принимал дочь обратно: сначала с Юмой, потом уже и с самим Алтаном; он помогал выбраться из долгов после очередного побега из дома. Хоть и не всегда понимая такую романтичную натуру матери, Юма любила ее и часто ревновала к младшему брату. Если бы не тот злосчастный теракт, который забрал жизнь главного человека в жизнях двух детей, то, может, они смогли бы получше поладить, а позже и вовсе стать настоящей семьей. Но сейчас Алтан, вспоминая события тех дней, чувствует, как к горлу подкатывает комок надвигающейся паники. Шрамы на теле — в особенности на ногах — болят до сих пор почти каждый вечер, из-за чего парень закрывается в комнате ближе к полуночи. Ходить по особняку и заниматься какими-то своими делами не хватает сил, а судороги держат его мышцы в своих оковах до потери сознания от усталости. Почти все последние два года мальчишка находился в различных больницах, не слезая с каталок и колясок, с каждым вздохом ощущая, как меняются капельницы с растворами и витаминами. Стоит отдать должное Баатару, тот действительно взялся за здоровье своего внука: поставить его вновь на ноги стало одной из его важнейших целей. Алтан дорожит моментом в своей памяти, когда губы дедушки слегка тронула улыбка, когда доктор впервые сообщил об улучшениях и дал примерные прогнозы. Благодаря связям и богатству, Алтан встал на ноги спустя полтора года и был безмерно рад вернуться в особняк, не подозревая, насколько одиноко в нем оказалось. Юма повзрослела — пока младший брат хватался за возможность вновь научиться ходить, девушка получала все внимание деда, вскоре став его любимицей и наследницей. Постоянно находясь в делах и учебе, девушка даже не сразу заметила возвращение Алтана, на что тот страшно обиделся. Баатар же, прикинув, что теперь внуку не грозит никакая опасность, вовсе перестал обращать на него внимания, не желая тратить на него более своего времени. Единственный, кто тепло принял возвращение Алтана — наемник, работающий на деда и, изредка, на Юму. Вадим, которого раньше юноша видел только в тени, за спиной своих родственников, стал ему неожиданной поддержкой и опорой. Поначалу это были просто кроткие приветствия при встрече в коридоре: два кивка, скользнувшие друг по другу холодные глаза и тут же полное отсутствие интереса к фигуре, что секунду назад прошла мимо. Будучи шестнадцатилетним подростком, почти два года пролежавшим в больнице, Алтан не горел желанием наверстать упущенное. Переход на домашнее обучение отобрал у него возможность находиться в кругу одноклассников — хоть и противных в большинстве своем, но сверстников. Юма постоянно убегала по делам или, находясь в особняке, почти не выходила из кабинета Баатара. Алтан понимал, что там его никто не ждет, отчего слонялся по коридорам, бесцельно разглядывая пустые комнаты. Когда была жива мать, эти коридоры не казались такими темными и длинными. Погружаться в собственные невеселые мысли стало для парня рутиной, пока однажды Юма, так и не дождавшись ответа на свой вопрос, не начала догадываться о плохом состоянии брата. Сильно исхудавшее тело, с которого несуразной тряпкой свисали свитер и пижамные штаны, темные синяки под пустыми глазами и отсутствие каких-либо препираний сильно испугали ее. Баатар, услышав о состоянии внука, поручил Юме найти хорошего специалиста, который позже поставил Алтану серьезный диагноз, прописав сильные антидепрессанты. Монополярное расстройство часто давало о себе знать, из-за чего парень скрывался в своей комнате, пока таблетки, наконец, не начнут действовать. Находясь в дневном диспансере, он чувствовал себя еще хуже: идеально белые стены, потолки и даже полы заставляли его паниковать так, словно здесь он должен остаться навсегда. Поэтому, возвращаясь в особняк, Алтан принимался наводить беспорядок, оставляя грязную посуду, одежду и различный мелкий мусор, напоминая другим, что вот он — прямо здесь — и никуда исчезать не собирается. Вадим, узнав о поставленном диагнозе, украдкой стал наблюдать за Дагбаевым-младшим. Приятель его одного знакомого наемника тоже был известен своими «шариками, заехавшими за ролики», и мужчина старался предотвратить появление каких-либо признаков ухудшения состояния Алтана. Он был не мастер распознавать изменение в пустых алых глазах, но признался себе, что раньше мальчишка выглядел намного привлекательнее и, что самое важное, человечнее. Закрывшись ото всех после смерти матери, юноша уничтожал свою еле различимую связь с оставшейся семьей и со своим будущим. Именно тогда лед и тронулся: мужчина любил много говорить, а молчаливый мальчишка нуждался в любой компании. Друзьями они становиться не хотели, но находиться в одиночестве Алтану было совершенно противопоказано, и Вадим думал, что такое общение — проявление его синдрома спасателя. Данные мысли заставляли мужчину недовольно фыркать, вспоминая, что лет десять назад он поднимал на смех своего товарища, который готов был броситься в пекло ради своего сумасшедшего дружка. Но один вечер все-таки перевернул их отношения, вырывая наружу все, что они так старательно прятали и не хотели признавать. Вадим не так часто видел мать Алтана и Юмы, так как убегал по поручениям Баатара, возвращаясь только поздно ночью. Он помнил лишь то, как строгая на вид женщина, сохранившаяся мечтательной девочкой внутри, подбадривала сына — тогда еще совсем юного Алтана. Опустив миндалевидные глаза, мальчишка уткнулся покрасневшим носом в букет цветов, который мать получила от одного из гостей. — Зачем их нужно было срезать? Они же красивее, когда живые. — Иногда людям важна не красота, а внимание, подарок. Но я тебя понимаю. Почему бы нам с тобой не посадить новые, чтобы извиниться перед цветами? — Мама задумчиво сложила руки за спину. Алые глаза мальчика загорелись с энтузиазмом, и он побежал в сад, не выпуская из рук букет. Проявление эмоций через ухаживание за цветами, впоследствии, станет собственным языком Алтана, но его мать уже не сможет узнать об этом. Вадим освободился в тот вечер раньше обычного, поэтому позволил себе немного полениться: разложив ноги на длинном удобном диване, он игнорировал шипение уборщицы, которая только сложила все диванные подушки в каком-то, только ей известном, порядке. Баатар спустил с него сто шкур, пока не остался доволен результатом работы. Из-за вечно недовольного босса, Вадиму тяжело было оставаться в приподнятом настроении. Усталость давила на веки, и он готов был отдать все, чтобы немного подремать. Алтан маячил где-то рядом, то и дело пробегая мимо гостиной. Наемник молча наблюдал за необычным поведением парня, пока не начала болеть голова. Приподнявшись на локтях, мужчина взглядом остановил тревожного подростка, и задал вопрос: — Чего носимся? Потеряли что? Мальчишка прикусил губу, а глаза испуганно забегали по его лицу, будто действительно что-то потерял — в бровях, скулах, глазах наемника. Тонкие пальцы часто подрагивали, но Вадим смог разглядеть ранки у ногтей — от сильного стресса Алтан принимался кусать и отрывать кожу. Мужчина медленно встал с дивана, наблюдая за реакцией парня. Что-то было не так, но он не понимал, что именно. — Помнишь… — наконец произнес Алтан, оставляя истерзанную губу в покое, — ты сказал, что можно обратиться к тебе…ну… Вадима словно ошпарило. Помнил ли он, что предложил парню обращаться к нему, как только почувствует себя совсем уж плохо? Конечно, он это прекрасно помнил. Тогда он и пообещал себе, что тут же вызовет врача, а мальчишку запрет к комнате, предупредив заранее Баатара. Но поведение Алтана походило на то, что он просто испуган, расстройство здесь, по его мнению — или надежде, не играло роль. Когда парень ловил приступы, его поведение становилось совершенно другим — от Алтана оставалась лишь пустая оболочка, а потухший огонек в алых глазах темнел еще сильнее, сужая зрачки. Такой холодный взгляд Вадим не встречал давно, поэтому полностью полагался на то, что лекарства смогут остановить любой приближающийся приступ паники. — Ты не забыл про таблетки? Принимаешь их так, как положено? — Мужчина немного успокоился, понимая, что мальчишка не собирается вытворять что-то непоправимое, раз уж смог обратиться к нему. — Принял. — Алтан кивнул, присаживаясь на край дивана. — Но какое-то чувство странное… Парень не отреагировал на нарушение субординации, но наемник спохватился сам, неловко прокашливаясь. Вадим, лишь бы не встречаться взглядом с алыми глазами, проследил за начинающейся метелью за окном: скоро будет Новый Год, он возьмет пару выходных и пролежит их все в постели. Конец года всегда был тяжелым временем для всех, работы становилось больше обычного, Баатар — недовольнее, а Юма — наглее. После такого хочется спрятаться в какой-нибудь пещере и не выходить оттуда, пока вновь не настанет весна, позволяя оттаять другим людям. — Скоро годовщина смерти мамы. — Раздался рядом с Вадимом тихий голос. Так вот оно что. Действительно, Алтан попал в ужасную аварию вместе с матерью за две недели до праздника, и пришел в себя только после него. Юма и Баатар, по очевидным причинам, не праздновали, но мужчина до сих пор помнит, как девушка в тот злополучный день с тихим вздохом убирала небольшую подарочную коробку на дальнюю полку в гостиной. Наемник не смог пересилить себя и посмотреть на надпись на лежащей рядом открытке — будь то подарок Алтану или же их матери, любой вариант ударил бы сильно, а нервных встрясок мужчина более не хотел. Вадим ненавидел поднимать тему смерти. Это было вовсе не из-за того, что он такой бесчувственный или из-за отсутствия интереса обсуждать жестокость, к которой привык. Из-за того, что не знал, есть ли у наемника право скорбеть вместе с другими. Человек, чьей профессией являлось отбирать чужие жизни, будь они невинные или грешные, не должен удивляться утрате. Усталость наваливалась еще больше, и мужчина уже подумал, что придется провести парнишке очередную лекцию о жизни-смерти, пока внезапная идея не заставила его улыбнуться своему гениальному мозгу. Перед глазами встал образ мальчика, копающегося одновременно в земле и кучах книг по садоводству. — У вас оранжерея не до конца засажена. Не хотите посадить несколько цветов в память о ней, Ваше Золотейшество? Извинитесь перед ней за все, взрастите новую жизнь, так сказать. Какие там она цветы любила? Алтан молчал. Дрожь в его теле пропала так быстро, как и появилась, и Вадим мысленно похлопал себя по плечу за еще одно прекрасно выполненное дело. Казалось бы, упоминание о цветах способно исправить плохое настроение парня в считанные секунды. Несмотря на то, что Алтан вмиг стал намного спокойнее, Вадим повторил свои слова в голове, надеясь, что случайно не оскорбил или обидел его. Черные пряди выскользнули из-за уха, прикрывая лицо парня, и мужчина неосознанно засмотрелся на ставшую таинственной фигуру. — Ты тоже думаешь, что мне надо извиниться перед ней? — Почти неслышно спросил Алтан. — Ну, хотя бы для своего спокойствия, думаю, что да. — Вадим отвел глаза. Не то чтобы у него была причина извиняться перед ней. Та авария была точно не его виной, а до этого дня крупных ссор у них не было. Но наблюдая за такой реакцией, мужчина подумал о том, что он и сам многого не знает о том событии. Единственным выжившим в той машине являлся Алтан, который категорически отказывался обсуждать с кем-либо произошедшее. Стоило юноше только напомнить о том дне, как он сразу же закрывался в себе на несколько дней, запирая также и все переживания глубоко в груди. Вадим вспомнил, что парень еще не был на могиле покойной матери, как минимум, он может чувствовать вину за то, что не навещал ее. Как максимум… Алтан резво вскочил с дивана, обнимая мужчину за шею тонкими руками: — Спасибо. Быстро и горячо прошептав благодарность на ухо, вызывая мурашки, парень отстранился и быстро вышел из комнаты. Вадим растерянно потер широкой ладонью место, которое Алтан тронул своим дыханием. Глупая улыбка появилась на его лице на долю секунды. Если бы он знал, к чему приведет одна неосторожно брошенная фраза, то заклеил себе рот ещё в начале их мимолётного разговора. Этой ночью Вадиму снились цветы, недовольный Баатар, грозящийся от него избавиться и опустошенный Алтан с кровавой дырой вместо сердца, тянущийся к третьей по счету упаковке своих антидепрессантов. Наемник смотрел на то, как цветные капсулы исчезают сначала в дрожащей ладони, а после мальчишка быстро кладет их в рот, размазывая по лицу слезы и воду, которой он пытался запить горечь лекарств. Пять, шесть, семь таблеток в горсть. Даже не поднимая глаз, парень продолжал их глотать, игнорируя стоящего рядом Вадима. Сон лишил мужчину возможности подойти ближе, а слова застревали где-то в горле, сколько бы он ни старался выкрикнуть хоть что-то. Миндалевидные глаза, наконец, взглянули в его сторону, обжигая скопившейся болью и ненавистью. Наемник дернулся и выскользнул из сна, но жар все ещё ощущал: рядом лежало что-то теплое, прислонившись темной макушкой к его боку. Вадим, не до конца проснувшись, схватил незваного гостя за волосы, резко потянув наверх. Раздалось громкое шипение, и Алтан попытался отцепить крепко ухватившие его пальцы, но мужчина не отпускал. Парень был в порядке, если не считать немного опухшие глаза, и это немного успокаивало. — Ты чего тут забыл? — Враз забыв о субординации, Вадим перешел на «ты», думая о том, что в такой ситуации имеет полное право на это. С плеча Алтана сполз халат, на мгновение оголяя болезненно-серую кожу, но наемник быстро перехватил шелковую ткань, возвращая ее на место. Хмыкнув, парень почувствовал, что чужая рука, наконец, отпускает его волосы, напоследок мазнув большим пальцем по скуле. Тонкие губы прошептали что-то, но Вадим не расслышал. Уловив непонимающий и слегка встревоженный взгляд напротив, Алтан наконец произнес: — Не могу заснуть. Переспи со мной. Вадим чуть не поперхнулся воздухом, кое-как успев остановиться вдыхать. Алые глаза сверкнули в темноте, мальчишка хотел сделать вид, что серьезен. Но что-то кричало о том, что его прошлые слова — совершенно не то, что он хотел сказать на самом деле. Вадим не отличался терпимостью к таким выходкам и не понимал, что от него прячет этот глупый мальчишка. Но долго раздумывать над необычным поведением мужчина не мог, каждая секунда нахождения в его комнате мальчишки напрягала все его существо: нет, ему не было противно от такой просьбы. Будь сейчас немного другое время, то Вадим не упустил бы свою возможность засмущать парня. Но от его слов разило неискренностью, и мужчина не мог переступить тонкую грань. — Золотейшество, Вы ничего не перепутали? — Возвращая голосу привычную усмешку, наемник позволил себе вернуться под одеяло, почти спихивая парня с кровати. — Возвращайтесь в свою комнату, мне завтра вставать рано. Алтан покраснел, но с места не сдвинулся. Беря инициативу в свои руки, он вновь попытался стянуть одеяло с мужчины и что-то тихо пробурчал, но спустя секунду оказался прижат к другому краю кровати. Нависший над ним Вадим больше не шутил, наоборот, нахмуренные брови и сжатые губы говорили о том, что он сейчас взбешен. Напускная самоуверенность в потемневших глазах тут же исчезла, и парень почувствовал себя неожиданно маленьким. — Повтори. — Что? — Алтан сделал вид, будто не понял, что от него просили. — Повтори, что сказал. — Вадим крепче сжал чужие запястья, прекрасно понимая, что причиняет боль. Помолчав какое-то время, Дагбаев-младший тихо произнес: — Неужели я буду хуже той уборщицы? Или это только потому, что я мужчина? — Ребенок ты бестолковый, вот кто. — Прошипел Вадим беззлобно. — Думаешь, меня по головке погладят, если я это сделаю? И вообще, причем здесь Елена? — Ни при чем. — Алтан принялся извиваться под мужчиной, словно действительно превратился в змейку. — Все, я передумал, отпусти. Наемник на секунду расслабил руки, но, подумав, перехватил тонкие запястья одной рукой, сильнее наваливаясь на парнишку. Тот тихо ойкнул, когда почувствовал, что вторая рука огладила его бедро, слегка откидывая халат. Алтан не был уверен, что Вадим согласится на это: если говорить откровенно, пришел он к мужчине и вовсе не с просьбой переспать. Что-то непривычное ударило в голову, когда парень увидел сонного наемника, взъерошенного и встревоженного внезапным его появлением. В животе приятно потянуло, когда Алтан увидел тревогу на лице мужчины, из-за чего весь его план резко повернул не туда. Первой мыслью, что пришла ему в голову, лишь бы не произносить то, за чем пришел, оказалась идея переспать — казалось, совершенно обычная для парней его возраста. — Так ты повторишь сам или мне тебя заставить вспомнить? — Рука больно сжала мягкую кожу, заставляя парня резко вдохнуть и вытянуться. Он никогда не ощущал таких прикосновений и уверял себя, что никто в таком состоянии не посмотрит на него кроме как с жалостью или брезгливостью. Вадим же во всех отношениях был совершенно другим, непохожим. Даже к своему нанимателю мужчина не испытывал особого уважения или страха: он просто выполнял свою работу, получал за это деньги и не забывал наслаждаться тем спокойным временем между поручениями. Да, он в последнее время проводил больше времени с Алтаном, но и представить себе не мог, что тот начнет воспринимать это как нечто большее. Парень вынес многое, слегка изменился как внешне, так и характером, но для мужчины до этого времени оставался лишь несуразным мальчишкой, что так любил возиться в саду и бегать хвостиком за матерью. Казалось, только сейчас Вадим смог проснуться и увидеть, что Алтан более не являлся тем ребенком: даже находясь в нестабильном психическом состоянии и достаточно похудев, фигура парня отражалась статностью и благородством. Кровь Баатара кипела в нем, жаждала, когда юноша окрепнет и сможет воспользоваться тем преимуществом, которым наградила его жизнь в этом особняке, но тот лишь закрывался в коконе своих воспоминаний и не хотел взрослеть. Наемник заметил проскользнувший в чужих глазах страх, который был тщательно спрятан в следующую же секунду. — Я сказал, что хочу, чтобы ты тогда убил меня. — Внезапно ровным голосом произнес Алтан, смотря прямо в серые глаза. — Не могу больше, а ты умеешь быстро и безболезненно, я знаю. Вадим молчал некоторое время, переваривая услышанное: конечно, он смог уловить эту фразу еще в первый раз, но ему было необходимо удостовериться, что мальчишка просил именно об этом. — Быстро и безболезненно не бывает. — Признался мужчина, тихо вздыхая. — Скажите пожалуйста, Золотце мое, а Вы сейчас вообще в своем уме? Все же в курсе, что со мной сделает Ваш дед, если я хоть немного обижу Вас? В могилу я сам пока не собираюсь, поэтому, наверное, откажусь от второй половины просьбы. Но вот с первой мы еще поработать можем. Голос Вадима звучал с каждым предложением все тише, отвлекая от других мыслей, а сам он медленно спускался к оголенной шее парня. Закончив последнюю фразу, он больно сцепил зубы, кусая Алтана за кожу у кадыка, вызывая у него дрожь. Алые глаза широко раскрылись, а рот раскрылся в безмолвном «о». Он совершенно не ожидал такого: врываясь в комнату к наемнику он желал поскорее покончить с этой головной болью и ужасными мыслями. Ко всему прочему, шрамы на ногах в эту ночь ныли с особым ухищрением, и парню приходилось прятать лицо в подушки, пытаясь спрятать свой вой. Комната наемника находилась рядом с крылом Алтана, где на данный момент оставались только парочка знакомых ребят-охранников, которые не совсем добросовестно выполняли свою работу и видели десятый сон. Внезапный страх накрыл парнишку, когда он понял, куда пришел и в каком положении сейчас находится. Пелена боли постепенно спала, открывая ему вид на то, что происходило. Свою первую просьбу Алтан произнес для шутки и отвлечения внимания, поэтому не мог не быть шокированным ее быстрым исполнением. Но не успел парень додумать, что будет делать мужчина, как понял, в какую ловушку сам загнал себя, подставляя беззащитное тело. Многим известно, что Вадим не уважал и не был привязан к Баатару — скорее, напротив, он мог даже сказать, что ненавидит его. Но деньги есть деньги, и уж точно не наемнику жаловаться на излишнюю жестокость. Алтан слышал, что в последнее время дед был постоянно всем недоволен, что могло бы быстро надоесть Вадиму, рождая в нем желание хоть как-то навредить Баатару. И под мужчиной сейчас как раз находился тот заветный Аленький Цветочек, растоптав который можно было бы неплохо отомстить своему нанимателю. Такие мысли крутились в голове у Алтана, пока наемник медленно раздевал его, продолжая болезненно сжимать запястья, которые уже достаточно затекли. Да, у нанимателя и наемника были свои проблемы, но Вадиму совершенно плевать на Баатара, и уж точно мстить никому, насилуя Алтана не собирался. Даже если тот попросил об этом сам. Ему очень не нравилась просьба парня, а стекленеющий взгляд, когда тот думал о, видимо, ужасных вещах, напрягал еще сильнее. Мальчишка не думал, когда ворвался в комнату к другому, взрослому мужчине, а после начал упрашивал его переспать. Вадим не славился своей романтичной натурой, но Алтан, по его скромному мнению, заслуживал быть любимым и спать в постели только с любимым человеком. Он не собирался читать парню лекции и не упрашивал одуматься, так как знал, что ему необходимо самому понять, где и какие ошибки он совершил этой ночью. Как и ожидалось, надолго парня не хватило. Когда рука отпустила его запястья только для того, чтобы в следующий же миг накрыть его рот, лишая возможности говорить, Алтан громко замычал и начал сильнее извиваться. Темнота в комнате давно перестала мешать движениям, и Вадим смог разглядеть, насколько расширенные зрачки у парня. От страха, возбуждения или от той же темноты — он не знал, но понимал, что самого почему-то сильно ведет от запаха чужой кожи, ощущения шелка халата и темных волос, что растрепались на помятой простыне. Что ни говори, но Вадим не был железным, и терпеть такое сокровище нетронутым долго не мог. Затекшими запястьями парень принялся отпихивать от себя мужчину, изредка пиная его пятками по спине: он и не заметил, как наемник бесстыдно расположился между его ног, притираясь ближе к телу. Паника нарастала в груди Алтана, и он мечтал о том, чтобы Вадим прекратил, оставил его в покое. И мужчина, как ни странно, отстранился, когда услышал сдавленное «Остановись» из-под своей ладони. Отпуская парня, он с удивительной даже для самого себя нежностью засмотрелся на то, как тот широко раскрывает рот, часто вдыхая и выдыхая. В глазах застряли первые жемчужины слез, но Алтан сдерживался, не давая панике застилать сознание. Несмотря на тяжелую атмосферу вокруг, прерывать наступившую тишину не хотелось никому. Наконец Вадим громко зевнул и, будто ничего не происходило, откинулся обратно на подушку. — Может, мы уже завтра с Вами продолжим? Отрублюсь с минуты на минуту: ни убить, ни трахнуть не получится нормально. Обещаю, мы еще поговорим обо всем этом и разберемся, что Вам там надо было. Приподнявшись на локте, Алтан удивленно смотрел в сторону мужчины, совершенно ничего не понимая. Широкая ладонь похлопала рядом с пустым местом у второй подушки, подзывая к себе, и Дагбаев-младший истерично хихикнул: ситуация с каждой секундой становилась все сумасшедшее и сумасшедшее. Комичнее было бы для парня действительно лечь и заснуть рядом с наемником, пообещав, что они разберутся со всем завтра утром, пока Вадим будет собираться на работу. Что, собственно, он и сделал. Лежать на чужой постели было максимально непривычно, и Алтан надеялся, что ему снится очередной глупый сон, который можно было бы забыть после пробуждения. Ни одно его озвученное желание не исполнилось в этой комнате, но юноша не чувствовал обиды. «Извини, мам», — подумал он. — «Я еще побуду здесь немного». Крепкая рука легла ему на макушку, и Вадим с наигранным вздохом прижал парня к груди. Тот хотел было напомнить, что без снотворных не может даже подремать, но внезапно, словно повторяя за наемником, широко раскрыл рот, зевая. Может быть, ему стоит быть благодарным той истерике, которая привела его посреди ночи к малознакомому мужчине в постель. Вадим почувствовал прикосновение холодного носа к своей ключице и приобнял парня сильнее. Проснулся Алтан в одиночестве в своей комнате. Пустая и холодная постель выдавала отсутствие Вадима, а часы показывали девять утра: уже три часа назад у наемника должен был сработать будильник, который почему-то не услышал спящий рядом парень. Весь день он находился в тревожном состоянии, ждал возвращения мужчины и не имел понятия, как ему поступить и что сказать. Психическое состояние немного стабилизировалось и теперь желание умереть от рук наемника не казалось парню лучшей идеей. Но Вадим пообещал, что они разберутся со всем и обсудят все, что волнует его, а это значит, что нужно дождаться вечера, и все станет хорошо. Но ни этим вечером, ни следующим, ни даже через неделю они не заговорили о той ночи. В глазах Вадима появилась некоторая неловкость, когда парень был рядом, и это полностью отгородило Алтана от него, возвращая их отношения на начальный путь. Парень не был из тех, кто выпрашивал внимание или любовь, а Вадим слишком дорожил своей шкурой, чтобы пойти наперекор Баатару. В памяти мужчины все чаще мелькала фигура Дагбаева-старшего, который, ни секунды не мешкая, направил на него дуло пистолета, когда увидел, что тот идет по коридору с его спящим, полураздетым внуком на руках. Первое и последнее предупреждение было получено.***
Как смог Алтан докатиться до того, что спустя три года, вновь, прячется за широкой спиной того самого холодного и наглого наемника? Он и сам не знал, что ответить на этот вопрос, но, подумав, наверняка ответил бы что-то вроде «Ему за это платят». Конечно, Вадим получает приличные деньги от Баатара, но оба понимали, что с Алтаном их отношения немного улучшились после того периода безмолвия. Сейчас 19-летний Алтан больше не казался Вадиму чем-то недостижимым, поэтому тот проводил именно с ним свое свободное от работы время. А это означает, что за такое небольшое, но опасное путешествие в сад откреститься перед дедом лишь словами «Вышли погулять» не получится. Несмотря на это, Дракон продолжал вести парня за собой, пытаясь вспомнить, где видел его излюбленный гребень для***
Алтан сидел перед зеркалом, распутывая косы и выкладывая на трюмо золотые украшения. Как только он узнал, что сестра, хоть и нечаянно, но отыскала его гребень, находиться в саду больше не имело смысла. Парень ждал, когда памятная вещица вновь окажется у него в руках и поможет расплести самые непослушные пряди так, как она помогала в детстве. Гребень матери — единственное, что позволил оставить Баатар после ее смерти. Даже спальня дочери была полностью отремонтирована и переделана, будто таким образом он хотел избавиться от всего, что напоминало о матери Алтана и Юмы. Обиднее всего было то, что Юма никак не реагировала на выброшенную мебель из комнаты родного человека, и только сам Алтан постоянно ссорился с дедом, пытаясь вернуть еще хоть одну частичку матери. «Ее больше нет, как и надобности существования ее спальни.» Словно не было никакой любимой дочери у Баатара, и, благосклонной ко всем капризам своих детей, матери. Поэтому Алтан и ждал. Ждал, когда Юма вернет ему последнее, что осталось. Он не знал, насколько побелело его лицо, когда девушка протянула тот самый гребень, который раскололся на две почти равные части, но увидел, как на мгновение в алых глазах сестры блеснуло беспокойство. Тихий стук. Дорогая ткань, в которую были обернуты осколки гребня вместе с сердцем маленького мальчика, потерявшего самого дорогого человека, упала на пол. Юма молча наблюдала за тем, как брат пытается вернуть себе равнодушное выражение лица. — Зачем ты принесла… это? — В нарочито холодном голосе была слышна обида. — Не знаю. Виктор наступил на него. Возможно, ты бы захотел починить или сохранить хотя бы в таком виде? — Плевать. — Алтан резко отвернулся от сестры и вышел из комнаты, безразлично наступая на одну из частей оставшегося гребня. Юма ненавидела опускаться на колени, и любой бы поплатился жизнью, если бы зашел в тот момент в комнату. Слегка подрагивающими руками девушка возвращала осколки в платок, мечтая о том, что послушала бы свое нутро и ушла из сада также быстро, как и познакомилась с Виктором.