«Он был так тобой очарован».
«Он готов простить каждый твой промах, лишь бы быть с тобой».
«Он до сих пор верит, что однажды ты будешь с ним».
«В каждой прожитой жизни Арсений любил тебя так, как не смог бы полюбить никого другого».
«Ты самое лучшее, что случалось с ним за эти годы».
Антон не имел и малейшего понятия, что ему сделать с собственными чувствами, а тут… вообще без вариантов, как справиться с подобным. Ведь Эмиль хоть и был слегка назойливым, но говорил чистейшую правду: Шастун влюблён, но не готов смириться с этим. Он чувствует то, как его прошибает током каждый раз, стоит коснуться Арсения; как между ними искрит лишь от одного взгляда и как они понимают друг друга с полуслова в любом сценическом образе и самой глупой ситуации; как губы сами расползаются в широкой улыбке от каждой каламбурной шутки, а руки начинают подрагивать, стоит получить в ответ такую же ухмылку. Но несмотря на всё это, он прекрасно осознавал, где и в каком обществе они находятся, и то, чему его учили ещё с самого детства — найти хорошую девушку, сделать ей предложение и завести уйму детишек — никак не шло вровень с чувствами, которые могут пройти через какое-то время. И пусть Арсений, скорее всего, знал о том, что именно к нему чувствовал Антон, Шастун не был готов порушить свою жизнь тем, что какой-то демон был влюблён в него. А чувства? Они в конечном итоге пройдут, нужно лишь подождать и свести на минимум их общение. Тем более, как там сказал Дима? — «Если ты ничего не чувствуешь к нему, так продолжай жить дальше, чёрт возьми». А это значило то, что Антон имел полное право не ответить ему взаимностью в этой жизни. Как-никак, будет ещё много его подобных копий — кто-то однажды да ответит, не может быть никак иначе. Решение, пусть и не совсем взвешенное, было принято. Лишь совесть от мысли, что он вновь причинит боль Арсению, слегка давила на грудную клетку и не позволяла успокоиться окончательно. — Данталиан сказал, что смог найти Аргвареса, — неожиданно донеслось из угла комнаты. Шастун вздрогнул в который раз за прошедшие несколько дней и резко обернулся к окликнувшему его голосу. Чёрт возьми, он совсем успел позабыть о том, что на его кухне варганила Персефона. Девушка не выглядела агрессивно настроенной, но подведённые чёрными тенями глаза, ярко-фиолетовые губы и длинные ногти делали своё дело — мало ли, вдруг она психанёт и выколет Антону глаз… а потом съест. Она облокотилась на дверной проём боком и как-то пусто и тоскливо, хоть и старалась это скрыть, посмотрела прямо на парня. — Не против перекусить? А то твои мысли о том, как же всё плохо, порядком достали, — кажется, Персефона была тем самым демоном, не соблюдающим границы чужой головы и мыслей. — Я приготовила фунчозу с мясом. Я не шеф-повар, конечно, но есть можно. Девушка как-то устало взглянула на него и кивнула в сторону кухни. Она морально вымоталась: переживания и тревоги по поводу Аргвареса не давали ей покоя и жужжали в ушах о том, что что-то точно случилось; так ещё и его суккуб, полностью несущий вину за это, съедал себя ничем не помогающими мыслями и неутешающими выводами. Ей стоило тотальных усилий не разнести кухню к чертям и не сломать (пока что) Антону руку — как минимум за это ей можно поставить памятник. — Не обольщайся сильно, — заметив то, как Шастун немного расслабился, она мгновенно ответила: — Я несколько раз порывалась использовать вовсе не коровье мясо для блюда. Антон понятливо кивнул и молча прошёл за демоном на кухню. Чуялось, его кормили не просто так.***
Как Антон и предполагал, стоило утолить голод и проглотить довольно вкусно приготовленную фунчозу, как его тут же перенесли в неизвестное место. Без Персефоны, которая осталась в его квартире и продолжила с преспокойным видом уминать пищу. Место походило на обычный клуб в центре любого города: везде танцевали пьяные люди, громко орала популярная (и не очень) музыка, работали разноцветные и «пляшущие» светодиоды. Антона перенесло ровно к барной стойке настолько неожиданно, что он случайно задел стоявшую на ней бутылку, чем привлёк внимание барменши. Девушка с завязанным на затылке выкрашенным рыжим хвостиком и бейджиком с именем Эмбер миловидно ему улыбнулась, оголив клыки. Слишком длинные клыки для обычного человека. Эмбер ничего ему не сказала, лишь пронзительным и хитрым взглядом зелёных глаз осмотрела его с ног до головы, а после одним кивком указала, куда Антону стоило бы взглянуть. Шастун не смел противиться таким явным намёкам — как никак, он не пойми где и не пойми с кем, лучше просто не спорить — и обернулся. Из груди впервые за долгое время вырвался облегчённый вздох, стоило заметить Масленникова в дверях клуба. Стало предельно ясно то, по какой причине Антон находился здесь. Данталиан с нахмуренными бровями вертел головой и явно искал его, так что Антон не стал трепать его нервы без повода и быстрым шагом подошел к нему. Дима, заметив это, кратко усмехнулся и постарался расслабиться, хотя нервы сдавали от напряжения и неизвестности того, что происходит с Аргваресом. — Что с Арсением? — пересилив себя, поинтересовался Шастун. Антон ощущал себя не в своей тарелке из-за чужих взглядов, направленных на него. Казалось, словно каждый посетитель клуба знал его лично и теперь намеревался заглянуть ему чуть ли не в самый рот. Пусть из-за популярности на телеке он и набирал особого рода известность, но складывалось ощущение, словно здесь его признали вовсе не как комика, а как кого-то особо значимого. — Пока что понятия не имею, — Данталиан повёл плечами и, никого не стесняясь, выпустил свои рога на свободу, после чего махнул Антону, чтобы тот шёл рядом. — Наверное, тебе интересно, где мы, — догадался демон, когда Шастун огляделся по сторонам, осознав, что абсолютно каждому здесь безразлично само появление рогов у «человека». — В мире, помимо людей и демонов, также существуют и другие существа: например, вампиры и левиафаны. Они все безобидны, так как питаются тем же, чем и обычные люди — то есть, что бы там не надумал кинематограф, они никого не жрут. — А призраки тоже существуют? — Очевидный вопрос, — усмехнулся Данталиан, встав около барной стойки, от которой пару минут назад отошёл Антон. — Нет, их не бывает. И не смотри так на меня! Мне хватает того, что надо мной издевается Воланд на этот счёт, — демон закатил глаза и улыбнулся, не сдержав смешок. — Это контент. Людям нравится подобное, поэтому почему бы и не притворяться ради них? Антон понятливо промычал, мысленно порадовавшись хотя бы тому, что призраков не существует. Ему и так открытий за эти дни было вполне достаточно. Дима в этот момент подозвал барменшу. Та самая девушка, с которой уже сумел повстречаться Шастун, миловидно улыбнулась идеально белыми зубами с двумя острыми клыками — вампир, никак иначе. Антон качнул ей головой в знак приветствия и постарался внушить себе то, что она ничего не сможет сделать ему. По крайней мере, в данный момент, пока он находится «под крылом» демона. — Данталиан! Как давно я не видела вас здесь, — Эмбер сверкнула глазками и мотнула своим рыжим хвостом на затылке. — Так не привычно видеть вас без Эмиля и в сопровождении… — девушка на мгновение повернулась к Антону и странно принюхалась. — Ого. Чужого суккуба. — Я тоже рад тебя видеть, — снисходительно улыбнулся Данталиан и уже было хотел задать вопрос, но был резко перебит любопытством Шастуна. — А как вы определили? — осознав, что он перебил демона, Антон слегка замялся, но всё же рискнул озвучить вопрос дальше. — Ну, то, что я чей-то суккуб. — От вас пахнет иначе, — Эмбер усмехнулась. — Не знаю, как описать, но запах так и говорит: сунешься к нему — прикончу. А вампиры не привыкли лезть к демонским парам, — она коротко рассмеялась, после чего мечтательно прикрыла глаза и вздохнула с придыханием. — Эх, хотела бы я быть суккубом Аргвареса или Персефоны. Тебе повезло. Антон на это заявление пожал плечами, позволив Данталиану дальше вести диалог самостоятельно. — Ты не видела Аргвареса? Я предположил, что он мог заявиться сюда, как делал это в 1820-х годах. В памяти Антона всплыл рассказ Эмиля об этом времени: Арсению тогда изменяли, а после жестоко бросили… Сердце невольно сжалось, а собственное принятое решение уже не казалось таким правильным, как час назад. — Видела, — Эмбер заметно погрустнела и взяла и так чистый стакан, принявшись натирать его белой тряпочкой, будто пыталась избавиться от ненужной нервозности. — Он выглядел ужасно, Дант… За три сотни лет, что я знакома с ним, я прежде никогда не видела его… таким. Данталиан после этих слов весь подобрался, вновь становясь похожим на неприступную и чёрствую крепость, и кивнул в знак благодарности, когда Эмбер указала рукой в сторону VIP-комнаты. Антон и представить себе не мог, что случилось с Арсением, раз уж даже барменша напряглась от ужаса, и не желал даже думать об этом, не то что видеть. Комната нашлась быстро и была мгновенно открыта, вынудив сидевшего там в одиночестве Аргвареса, который с опустошённым видом глотал заказанный им виски, поднять на них взгляд. Выглядел он… отвратительно. Сквозь спутанные тёмные волосы неизменно торчали скрученные на концах рога, которые слегка изменили свой цвет, становясь более светлыми, чем были до этого. Голубого и даже белого цвета в пустых глазах не было видно — всё заполонил густо-чёрный цвет. По щекам, словно тушью, растеклись чёрные разводы неизвестного происхождения. На шее и оголённых руках виднелись сильные ожоги от пожара, выделявшиеся яркими красными пятнами на бледной коже. Антон испуганным взором бегал по ожогам и сочувствующе прикусил нижнюю губу, когда Арсений, заметив это, как-то пугающе оскалился и пригубил виски из бокала. — Что, противно видеть меня таким, да? — его губы исказились в подобии на злобную усмешку. — Почему его ожоги не прошли? — проигнорировав вопрос Арсения, обратился Антон к Диме, который старался держаться кремнем, не показывая, какую боль испытывает, смотря на состояние брата. — Демоны не подвергаются ранению и не ощущают боли только в том случае, если её не причинил их суккуб. Тогда раны заживают за сутки-двое, а то и больше, — сухо и как-то неуверенно ответил Данталиан. — Оставлю его на тебя, мне нужно выпить. Иначе я разнесу здесь всё к херам. Не успел Антон пискнуть, как остался наедине с Аргваресом. Демон перебрал бокал в руках и потёр свои глаза свободной ладонью, тяжело вздохнув. На пальцах остались следы, как от чёрной масляной краски. — Зачем ты здесь? — устало и агрессивно спросил Арс. — Ты хотел от меня избавиться — ты сделал это. Не имею и малейшего понятия о том, какого чёрта ты теперь делаешь здесь. — Мне очень жаль, я полнейший идиот, что так поступил с тобой… — искренне отозвался Шастун, на что Арсений хмыкнул и тяжело поднялся с дивана, на котором сидел до этого. Залпом выпив содержимое бокала, он откинул его на пол, не обратив на донёсшийся звон разбитого стекла и доли внимания. — Ты чувствуешь себя идиотом? Тогда представь, что чувствую я, когда влюбляюсь в тебя каждый блядский раз! — Аргварес сжал зубы и с особой жестокостью и грохотом ударил костяшками по стене. — Я терпел семь столетий, спускал каждый твой промах и, как полный придурок, ждал, когда же мне ответят взаимностью! Я не понимаю, почему за то, что я чувствую к тебе, я должен страдать и лишь верить в то, что что-то да случится. Пусть я и знаю, что ты… Аргварес замолчал, проглотив последнюю фразу в себе и в миг потеряв весь свой запал. Антон прикрыл глаза, зная, что именно Арсений решил не произносить вслух: «Я знаю, что ты что-то чувствуешь ко мне. Я знаю, что ты боишься быть со мной». — Я ненавижу себя так сильно за то, что влюбляюсь в тебя каждый раз всё сильнее и сильнее… — он опустил взгляд в пол, его рога приобрели более сероватый оттенок. Антон не предполагал, что сказать на эту исповедь, прекрасно зная, что его вердикт об «остаться друзьями» причинит лишь боль, никак не облегчение. Но выхода не оставалось: тот должен знать правду. Шаст несмело подошёл к демону ближе и обнял его за плечи, стараясь не касаться наверняка болезненных ожогов. Аргварес принял объятья и обессиленно уткнулся лбом в плечо Антона, осторожно обхватив его за талию и наслаждаясь минутной близостью с недосягаемой мечтой. — Я так устал. Антон поджал губы и зажмурил глаза до звёздочек перед ними. Совесть грызла, не давала насладиться моментом сполна и вселить в разбитого демона хотя бы толику спокойствия. Он не мог быть с ним, он не мог принять эти чувства из-за собственной упёртости и страха осуждения от близких ему людей. И кажется, Арсений прекрасно знал каждую его невысказанную мысль, потому прижался к нему всем телом, стараясь не поранить того рогами, а затем едва слышно прошептал: — Я знаю, что ты не будешь со мной. Просто позволь быть рядом. — Хорошо, — Антон кивнул головой и обессиленно прижался носом к чёрной копне волос прямо между двух торчащих рогов. Чувства немного поуспокоились, стоило краткой мысли забраться в голову: Арсений простил его, несмотря ни на что. Несмотря на то, что Антон не мог дать ему взаимности, он простил. Антон вновь посчитал себя идиотом, не заслуживающим подобное.***
Аргварес никогда не чувствовал подобной боли: голова раскалывалась так, словно по ней ударили минимум крылом от самолёта; ожоги горели адским огнём и не желали заживать, лишь чесались до скрежета зубов и отдавали тягучей болью в каждый уголок тела. Антон продолжал обнимать его, когда Арсений, не сказав более ни слова, исчез, тут же переместившись к себе в квартиру. От телепортации непривычно сжало виски, а челюсть свело от стиснувшихся зубов. Он обессиленно упал на диван в гостиной и обхватил голову руками, когда та отдала новой волной боли. Из груди вырвался тихий скулёж. Рога безумно мешали, но словно жили собственной жизнью и не желали исчезать, как бы сильно Аргварес не пытался их убрать. Они давили на макушку своим весом, на который он обычно никогда не обращал внимания, и светлели на глазах каждый раз, стоило Арсению почувствовать новую вспышку боли. — Арс? — сквозь писк в ушах едва слышно донёсся чужой голос, но Арсений не смог поднять на него голову и завыл, когда виски вновь с силой сдавило. — Дай мне руку, — расплывчато сумел расслышать он, с огромным усилием оторвал руку от пульсирующей головы и протянул её неизвестному. В одно мгновение дышать стало легче, а писк постепенно прекратился. Его руку крепко сжимали в своей и осторожно поглаживали. Это был Данталиан, напуганный до чёртиков подобным состоянием брата. Взгляд с тревогой бегал по бледному лицу Аргвареса, губы же были плотно сжаты в длинную розоватую полоску. — Что происходит? — тихо произнёс Дима, боясь, что неизвестный приступ может повториться вновь, а затем глянул на алые пятна на шее и руках. — Почему на тебе не заживают ожоги? Как бы Данталиан не старался всегда быть честным и прямолинейным, он нагло солгал Антону о ранах. По обычаю, при причинении вреда демону от его суккуба раны проходят максимум за час, не оставляя после себя ни следа и не вызывая жгучей боли. Но ожоги Аргвареса не то что не проходили… они становились больше и вызывали дичайшую боль. Аргварес невесело усмехнулся, на пробу осторожно забрал свою руку из чужой хватки и, осознав, что голова более не раскалывается так, как было минуту назад, с тихим выдохом облокотился на спинку дивана. В собственном теле было душно, словно он находился не в Москве, а в Турции с температурой +40°C, но мысли, хоть и походили на развязную кашу, всё же складывались воедино. — Кто сказал, что демоны бессмертны? — его голос был хриплым и едва-едва слышным. От заданного вопроса Данталиан вздрогнул, что было непривычно для него, и с особой тревогой посмотрел на брата. — Не неси чушь, — отозвался он и злобно зыркнул на Арсения, который на это по-доброму вяло усмехнулся. — Нет, послушай меня. Я нашёл старые письмена и… — Я не намерен слушать этот бред. Ты нашёл то, что написано человеком. Откуда ему было знать о нас? — резко отозвался Данталиан и поднялся с дивана. — Я найду Мулцибера, он скажет, что происходит с тобой. — Не нужно никого искать, — Арсений выпрямил спину и пару раз моргнул, согнав чёрную пелену со своих глаз и с огромным усилием вернув свой исходный голубой цвет. — Просто позволь сказать, что я в них вычитал. Данталиан угрюмо промолчал, дав возможность продолжить. — «Суккуб — способ выживания демона. При неимении взаимности от своего суккуба спустя семь попыток, закончившихся неудачей, демон погибает в тот момент, когда его пара, не принявшая свой истинный вид, умирает; либо же ранее из-за ран, нанесённых ему суккубом», — так, словно в его голове находился снимок этой книги, отрапортовал Арсений. — И я не брежу, Дант! Взгляни на меня: мои ожоги не проходят, демонские чары выходят слабо, голова разрывается от малейшего звука. Да и всё сходится: Антон — моя ровно седьмая попытка, которая закончилась неудачей. Данталиан сжал свои зубы до скрипа и громко выдохнул через них. Его кулаки сжались до побеления костяшек. Он выглядел одновременно злым и встревоженным и не мог допустить и мысли о том, что Аргваресу — его любимому брату, с которым они прошли через огонь, воду и медные трубы — грозит самая настоящая смерть. — Ты же понимаешь, что, если ты умрёшь, я не дам ему нормальной жизни? — глухо отозвался Дима, его глаза сверкнули неприятным огоньком. — Не смей, — Аргварес, не обратив внимания на свою слабость и истощённость, в тот же миг поднялся с дивана и оказался аккурат напротив Данталиана. — Он не виноват, что не чувствует ничего ко мне и… — Вот именно, что он влюблён в тебя по уши, но не может просто признаться себе в этом, — перебил его Дима, яростно раздув ноздри. — На то есть свои причины, — устало выдохнул Арсений и умоляюще взглянул на брата. — Пообещай мне, что, если я умру, ты ничего ему не сделаешь: ни сейчас, ни в следующих его жизнях. — Если они вообще будут. — Данталиан, — Аргварес грозно посмотрел на него. — Я семь столетий гонялся за своим суккубом и даже тогда, когда мне отвечали взаимностью, моё счастье не длилось долго: то смерть, то измены. Так что позволь мне просто прожить остаток этих дней спокойно, думая, что от меня никуда не сбегут. Поэтому… просто пообещай мне, что ты не причинишь ему вреда и что не расскажешь Антону о моём состоянии. Я не хочу взвешивать на него эту ответственность. Дима ничего не ответил, лишь злобно повёл губами в недовольном жесте и, хлопнув брата по плечу, испарился, напоследок кинув: — Я пришлю сюда Персефону. Она присмотрит за тобой.***
Со встречи в клубе прошло не больше недели, а состояние заметно ухудшалось. И если в первые дни Арсений ещё пытался быть таким, как всегда — участвовал в съёмках для разных передач с ТНТ, дважды встретился с Серёжей, когда тот приезжал из Питера в Москву, странновато шутил и вечно заряжал всех в округе, — то с каждыми последующими сутками заряд оптимизма потухал всё быстрее. Уже не было сил так часто бегать по съёмкам или дарить подзарядку для всех окружающих; приходилось всё чаще отлучаться в уборную и выпускать рога наружу хотя бы на пару секунд, когда они особо сильно давили на черепную коробку изнутри; демонские чары действовали с перебоем, отчего приходилось делать будничные вещи так, словно он действительно являлся человеком (пришлось впервые в жизни самостоятельно воспользоваться метро — что за ужас техники!). После разговора с Данталианом Арсений был чётко уверен: ещё месяца три он продержится, проживёт последние деньки сполна в компании своего суккуба. Но надежда на исцеление и взаимность тухла на глазах, стоило после съёмок в одном холле встречаться с Антоном и слышать отказ от того, чтобы провести время вместе. Аргваресу стоило огромной силы воли, чтобы не корчиться от боли в висках каждый раз после неуверенного и такого жалкого: «Я хотел отвлечься от всего. Навалилось много, сам знаешь. Думаю, будет хорошим решением пригласить кого-нибудь на свидание или просто с Макаром повидаться». И пусть с Шастуном дышать было в разы легче, головные боли не мучали настолько часто, а приступы вовсе не случались, но от подобных ответов было в разы больнее. Арсений обычно слабо улыбался и кивал, никак не комментируя то, что видел, как зелёные глаза разочарованно тускнеют и в них буквально виднеется явное нежелание говорить подобный бред. Арсений искренне не понимал, почему Антон настолько сильно не хотел быть с ним. Было понятно не то что демону, но и всем близким людям в их общем окружении, как именно Шастун относится к нему, как смотрит на него, не отводя глаз. Да что уж говорить — чего стоят шипперские паблики про них двоих и вечные подколы Позова и Воли на этот счёт. Но Антону было нужно выпендриться, постараться не замарать свою репутацию и прожить жизнь так, как приписывают каждому гражданину России. А на собственные чувства и на то, какую боль он доставляет Арсению, ему было плевать. Очевидно. Шёл восьмой день, вечером которого Аргваресу стало в разы хуже. Он трое суток не видел Антона и не старался самостоятельно выйти с ним на связь, прекрасно зная, что будет лишним. Как выяснилось, это слишком сказалось на его самочувствии. Голова раскалывалась от давящих изнутри рогов, и те пришлось выпустить наружу. За прошедшие дни они приобрели более бледный оттенок, стали едва серыми по сравнению с их истинным тёмно-чёрным цветом. Арсения колошматило: кидало то в жар, то в холод; одновременно хотелось завыть от расползающейся по телу боли и замолчать навсегда, от бессилия укрывшись белым одеялом, как на похороны. Подняться не было никаких сил, тело не слушалось и лишь адски зудело в местах ожогов. Рука часто сжималась на горле, царапая мертвенно-бледную кожу в попытке избавиться от боли и чесотки. Если Аргварес не хотел помереть прямо сейчас в полном одиночестве, нужно было срочно вызвать Данталиана. Но его имя было слишком длинным, и осипшим и практически полностью пропавшим голосом это сделать было просто нереально. Можно было бы позвать Ксафана или Воланда — их имена самые краткие из всех остальных, но загвоздка заключалась в том, что Арсений вынудил Диму никому, кроме Персефоны, не рассказывать о своём состоянии. И то девушка не знала о его смертельной болезни, а лишь поверила тому, что Аргварес подхватил какую-то невиданную и временную болячку. Выбора не оставалось. Мыслительный процесс еле грузил, а в глазах темнело от раскалывающейся головы и боли по всему телу. Воланда вызывать рискованно — тот может принять это за шутку и потеряет много времени по этой причине. Ксафан же редко проявляет эмоции и является наиболее сдержанным из них всех, оттого сможет хладнокровно принять решение на два счёта. Набрав в лёгкие побольше воздуха и поморщившись от того, как те неприятно кольнуло, Арсений тихим шёпотом прохрипел: — Ксафан…***
Идея о том, чтобы встретиться с Макаром и их старыми общими знакомыми, была хорошей, безусловно: можно расслабиться, отвлечься от насущных хлопот, насладиться душевными разговорами, выпить пива и поностальгировать о весёлых моментах. Антон действительно думал так, когда сказал об этом Арсению, в очередной раз отказавшись от совместного проведения времени. И вроде, всё было отлично: они сидели в пабе, не обращая внимания на иногда громко орущую музыку, смеялись и выпивали, радуясь встрече старых друзей. Макар вечно отвешивал шутки и подкалывал Антона, на что все давили лыбу и заливисто смеялись. Кроме самого Шастуна. Он лишь кратко улыбался, пытаясь выдавить из себя действительно искреннюю улыбку и делал глотки холодного пива из кружки. Идея встретиться с друзьями хороша, но не в те моменты, когда все мысли заняты совершенно другим. Антон не мог подавить в себе муки совести: перед взором всплывали грустная полуулыбка и голубые глаза, потухшие от очередного услышанного отказа. Совесть давила слишком сильно, когда Антон получал приглашения о встрече каждый вечер после съёмок, а на пятые сутки те вовсе пропали — не было ни встреч в живую, ни звонков, ни сообщений в мессенджерах. Сердце загнанно билось в груди, словно чувствовало что-то плохое, не позволяя расслабиться и насладиться обстановкой в кругу друзей. Антон не мог подавить в себе тревогу, которая разрасталась с каждым днём всё больше, а сегодняшним вечером дошла до своего пика, стоило узнать, что Арсений отменил все свои съёмки и прекратил отвечать разгневанному такими обстоятельствами Стасу на звонки. — Я отойду, — оповестил Антон всех, хоть и понимал, что довольно подвыпившие друзья навряд ли услышат да и вовсе не заметят его пропажи. Торопливыми шагами войдя в пустующую уборную, Антон включил немного потертый от старости кран и умылся холодной водой, на время оставив влажные ладони на лице. Казалось, словно отключенный телефон в кармане джинс прожигал в них дырку, будто просил набрать нужный номер и позвонить сейчас же. Но собственная упёртость не позволяла. На мгновение прикрыв глаза, Антон устало вздохнул и поднял глаза на висевшее маленькое зеркало около раковины. За ним стояла девушка, которой ещё секунду назад не было в комнате. Шастун не успел даже вздрогнуть от неожиданности — сказалось либо то, что он уже успел привыкнуть к внезапным появлениям за своей спиной, либо то, что попросту не хватило времени испугаться — когда девушка, в которой Антон признал Персефону, торопливыми шагами подобралась к нему, с резким хлопком положила ладонь на его плечо, болезненно вцепившись в него, строго произнесла: — Ты нужен. Срочно. Ответ Антона и его возмущение, которое так и не успело вырваться наружу, не имели абсолютно никакого значения — понимали это оба одновременно — поэтому уже через мгновение они оказались в квартире Арсения. В глазах потемнело от внезапной телепортации, но Антон сумел побороть недомогание и, не прилагая особых усилий, быстро привык к подобному состоянию. Злость от того, что его так внезапно вытащили из посиделок с друзьями, резким пламенем растеклась по телу. В данную секунду не имело значения то, что именно чувствовал Арсений от его отказов — тот попросту не имел права выдёргивать его с помощью Персефоны ради своих прихотей. Желание устроить взбучку Арсению за его поступок потухло в ту же секунду, стоило Персефоне наконец разжать его плечо и удалиться в дальнюю комнату, а Антону заметить двух знакомых демонов рядом с собой. Дима расположился на диване, опустив голову вниз и смотря в пол отсутствующим взглядом. Его кожа была непривычно бледна, а руки дрожали так, словно демон успел пережить испуг пару минут назад. Его всего трясло, как от лихорадки, а нога выстукивала беспорядочный ритм по полу от напряжения, и даже Эмиль, что сидел около него и старался успокоить, никак не спасал положение. Антон недоумённо наблюдал за этим со стороны и весь напрягся, когда назойливая мысль пробралась в черепную коробку: он здесь не просто так, что-то случилось с Арсением. Сердце лихорадочно забилось, резко возросло желание закидать чем-то встревоженного Диму вопросами, но Эмиль, словно почувствовав это, не позволил. Иманов в последний раз что-то шепнул на ухо демону, устало вздохнул, когда реакции не последовало, и, поднявшись с дивана, обеспокоенно подошёл к Антону. Его взгляд был наполнен раскаянием и сожалением, а губы тряслись от волнения и явно читаемой паники. — Ты ему нужен. Колени невольно подкосились, стоило догадке о состоянии Арсения подтвердиться. Взгляд зелёных глаз тревожно заметался по лицу Эмиля, чувствуя полнейшую беспомощность и непреодолимое желание оказаться с Аргваресом рядом, чтобы узнать, всё ли у того в порядке. Нужно было видеть его целым. Неизвестно, подобное поведение было вызвано беспокойством внутреннего суккуба или собственными нагло потопленными чувствами. Эмиль осторожно обхватил его за плечо и под полное молчание завёл в спальню, в которой пару минут назад скрылась Персефона. В комнате стоял шум и царил настоящий хаос, повсюду стояли обеспокоенные демоны, на макушках которых находились ничем не скрытые чёрные рога, и доносились непонятные разговоры. Посредине комнаты прямо около кровати стоял Мулцибер, закатав рукава своей белой рубашки до локтя и склонившись над кем-то, что-то едва слышно диктуя себе под нос. Около него с ярко-рыжими волосами на деревянном стуле расположился Ксафан, держащий в руках блокнот и ручку, по поручению Мулцибера делал в ней пометки и записывал, очевидно, необходимую информацию. В кресле, вальяжно закинув ногу на ногу, в элегантной шляпе и длинном пальто находился Воланд, который встревоженным голосом закидывал Мулцибера вопросами и беспомощно улыбался, чувствуя бессилие от того, что ничем не мог помочь. Бесом комнаты являлась Персефона: она носилась по ней, как заведённая, неестественно гнула пальцы и на латыни ругалась с Воландом, грубо пытаясь заткнуть нерадивого братца: — Si non clausa usque nunc, im ' iens ut interficiam tua stupri lingua. — Im ' sollicitus, suum bene esse, quantum est molestum te! Мулцибер устало вздохнул и повернулся к шумевшим грозным взглядом так, что те вмиг прекратили свой бессмысленный спор и замолчали. Демон снял со своих глаз ненужные ему очки и потёр оправу краем футболки, после чего отошёл слегка в сторону, чтобы свериться с записями Ксафана. И если подобный хаос никак не смутил Антона, то внешний вид Арсения вынудил вздрогнуть. Кожа демона приобрела трупный белый оттенок, отчего глаза, покрасневшие от ненамеренных слёз, выделялись на её фоне особенно ярким пятном. Рога деловито торчали на макушке и, по сравнению с чужими, выглядели, как слегка запачканный копотью белый снег. Его голова была закинута к потолку, а сам он не мог насытиться кислородом и шумно дышал, беспомощно открывая рот и держась дрожащей рукой за горло. Он сидел без футболки, оттого с лёгкостью можно было разглядеть крупные алые ожоги, которые волдырями виднелись на руках, бёдрах и шее и, кажется, разрослись ещё больше, заполоняя собой место на груди красными пятнами. В комнате повисла давящая на виски тишина в тот момент, стоило всем демонам заметить вошедшего Антона. Он буквально кожей чувствовал то, как несколько из них окинуло его злобными взглядами, которые морозили кожу и вызывали на коже бегущие неприятные мурашки. Но то, какую реакцию он вызвал, волновало его меньше всего. Антон неотрывно смотрел на Арсения, чувствуя его боль так, словно всё это происходило с ним. Аргварес также заметил повисшую в воздухе тишину и обессиленно посмотрел перед собой. Увидев испуганного его внешним видом Антона, Арсений мысленно выругался и огромной силой воли вынудил себя выдавить нечто на подобие слабой улыбки. Он старался сделать вид, будто всё хорошо, будто не он сейчас выглядел, как живой мертвец, хоть прекрасно понимал, что ему нисколько не верят. Никто не смел проронить ни слова, когда Антон, высвободившись из слабой хватки Эмиля, на ослабевших ногах осторожно подошёл к Арсению. Его взгляд был наполнен непониманием и тревогой, каждое действие буквально сквозило беспомощностью и незнанием, что делать. — Привет, — стараясь специально для своего суккуба, осипшим голосом произнёс Арсений, заметив, как Антон болезненно сморщился от его голоса. Арсений чувствовал себя ужасно, ведь не мог не понимать, что его суккубу может быть неприятно видеть его в подобном отвратительном виде. Хотелось зайтись в рыданиях от осознания, что Антону противно находиться здесь. От подобных мыслей его отвлёк Шастун, который, не зная, что делать, в одночасье опустился перед ним на колени, вызвав шокированный взгляд от Аргвареса, не ожидавшего подобного выпада. Антон осторожно опустил ладони на его колени, обтянутые джинсой, и тревожно взглянул на него снизу вверх, закусив губу. От касания суккуба по телу прошлись мурашки, а голова, которая секунду назад разрывалась на части, прекратила болезненно ныть, принося облегчение хотя бы на пару мгновений. Шок сменился на недовольство, стоило заметить в дверях в комнату Данталиана. Тот постарался взять себя в руки и выглядеть более собранным для Арсения, но по его дрожащим рукам, которые он с силой сжал в кулаки, было видно — тот напуган его состоянием. Слишком напуган и растерян. — Ты обещал, что не расскажешь ему, — от подобной фразы Дима ядовито фыркнул и исподлобья посмотрел на брата. — Думаешь, я серьёзно стал бы просто наблюдать за тобой со стороны и не позвал бы его? — его голос был наполнен злобой и безысходностью. — Да ты на глазах разваливаешься! Очнись наконец! От повысившегося голоса Арсений почувствовал колющую боль в висках и вновь зажмурился, согнувшись пополам. Дима виновато закусил губу и чертыхнулся, мысленно коря себя за своё подведение — что-что, но травмировать брата ещё больше он совершенно не хотел. Мулцибер, делающий поправки в записях, в этот момент нахмурил брови и искоса глянул на Данталиана суровым взглядом. Антон, всё ещё находящийся на коленях и не обращающий внимания на неудобство позы, обеспокоенным взглядом окинул вновь затрясшегося от боли Арсения и несмело опустил ладонь на его голову в надежде на то, что это поможет. Он, не брезгуя, осторожно зарылся пальцами во влажные от пота, грязные волосы и стал массировать кожу головы медленными действиями. Аккуратно обогнув побелевшие рога, Антон заворожённо дотронулся основания одного из них, предположив, что именно они являются источником головной боли. Это помогло: Аргварес вновь расслабился и прекратил дрожать, наслаждаясь приятными поглаживающими действиями. — Как я и предполагал, касания суккуба снимают боль, — нарушил идиллию Мулцибер, который, проигнорировав Антона на коленях, опустил ладонь на плечо Аргвареса и считал его состояние через касание. Антон продолжал абсолютно ничего не понимать и глупо хлопать глазками, одним лишь взглядом задавая вопрос: а какого, собственно, хуя здесь происходит? Данталиан, заметив это, ядовито хмыкнул и заходил по комнате так же, как пару минут назад это делала Персефона, тихим шёпотом зашептал проклятья на разных языках. Эмиль принялся вновь успокаивать Диму, хоть всё выходило из рук вон плохо. Мулцибер тактично промолчал, отвернувшись к своим записям. Персефона гневно сжала кулаки и отвернулась к стене, прекрасно зная, что, если откроет рот, покроет трёхэтажным матом всё живое в округе. Воланд просто испарился и, судя по звукам с кухни, решил добыть что-то поесть, избежав допросов. Ксафан, осознав, что никто не намерен нарушать тишину, тяжело вздохнул и стальным голосом кратко произнёс: — Аргварес умирает. Антона пробило молнией от сказанных слов. Он прекратил поглаживания и обессиленно опустил ладонь на чужое колено, забегав глазами перед собой. Его взгляд отображал один только испуг и непонимание происходящего. Ведь как тот, кто ещё пару дней назад участвовал в съёмках, заряжал энергией всех окружающих и звал его встретиться, сейчас находился на грани жизни и смерти? — «Это из-за меня. Я снова облажался. Он именно поэтому так хотел встречи со мной. Идиот. Идиот», — мысли теннисным мячиком скакали от одной к другой, и Антон прикрыл глаза, не веря в происходящее. — Не верь им, — сипло донеслось сверху. — Я просто чутка приболел, такое бывает. Я уже чувствую, как иду на поправку, а… Договорить столь сладкую ложь ему не дал кашель. Арсений схватился рукой за горло и, отвернув голову в сторону, громко и задушено закашлялся. На светлое покрывало неприятной и мерзкой жидкостью вывалилась чёрная субстанция. Весь миф о том, что Аргварес идёт на поправку, разрушился в одно мгновение в пух и прах. У Антона зазвенело в ушах, противным писком отдавая в виски, и он зажмурил глаза, уткнувшись лбом в чужие колени и пару раз специально стукнувшись о них, как о бетонную стену. — Он может пойти на поправку? — осторожно спросил он, предположив, что кто-то может знать ответ. — Я не уверен, у нас впервые такая ситуация, — отозвался Мулцибер. — Если верить письменам, которые нашёл Аргварес, в данный момент всё зависит только от того, ответишь ли ты ему взаимностью. Если да, то ожоги постепенно сойдут, и жизнь Арса будет зависеть только от того, когда погибнешь ты, — его голос звучал приглушённо, так, словно он читал лекцию ученикам по особо важному предмету. — В противном случае… Аргварес погибнет. — Сколько у меня есть времени? — Антон поднял взгляд на Мулцибера, умоляюще взглянув на него. Арсений от такого взгляда нахмурил брови. Он не желал принимать жертву своего суккуба ради него, не хотел, чтобы тот шёл на такое только из-за страха гибели демона. Аргварес был готов умереть, лишь бы Антон был счастлив — с ним или без него. Но чтобы тот специально рушил все свои планы и принципы… он не мог принять этого, не имел права надеяться на подобное. — Около двух недель. Данталиан чертыхнулся, услышав это, и с грохотом ударил о стену кулаком, вновь заголосив на латыни. Эмиль, наблюдавший за возникшим траурным состоянием всех, находящихся в комнате, обеспокоенно подошёл к Диме и тихим голосом сказал: — Я думаю, Арсения и Антона нужно на время оставить одних. Мулцибер согласился с этим и под шипение Данталиана и недовольство вскипевшей Персефоны вместе с Эмилем и Ксафаном выпроводил всех из комнаты, прикрыв за собой плотно дверь. Повисло неловкое молчание, сопровождаемое громким сопением Антона. Стоило им остаться наедине, как Шастун сжал чужие колени сильнее, обхватив их снизу и создав тем самым нечто, на подобии своеобразных объятий, а затем вновь опустился лбом о них и тяжело вздохнул. В его действиях чувствовалась безысходность и полнейшая паника. — Антон, — на пробу позвал его Арсений, на что получил лишь приглушённое мычание. Не зная, куда деть руки, Арс зарыл одну ладонь в чужие волосы так, как до этого делал ему Антон, и удивлённо улыбнулся, когда его не оттолкнули, а наоборот, стали ластиться под каждое касание. — Ты не обязан отвечать взаимностью, если ты ничего не чувствуешь. Ты должен быть счастлив без моего присутствия в твоей жизни, а я… Я счастлив, что смог провести эти семь столетий вместе с тобой, и многое бы отдал, чтобы всё это повторилось, несмотря ни… — Замолчи, пожалуйста, — хриплым шёпотом заткнул его Антон. — У меня сейчас буквально разрушились все мои принципы, за которые я держался, мне нужно всё переварить. Антон несмело поднял взгляд на Арсения после минуты тишины. Его глаза были на мокром месте, а сам он цеплялся за ноги Аргвареса, как за утопающий корабль, не позволяя ни на миллиметр сдвинуться с места — боялся, что тот попросту исчезнет в ту же секунду. Он с непередаваемой болью в глазах рассматривал Арсения добрых пять минут, не произнося ни слова и подмечая каждую деталь: слегка порозовевшую кожу, острые торчащие рога, кривую ухмылку, размазанные по щекам мокрые дорожки от слёз, следы чёрной жидкости на шее, потухшие голубые глаза. Антон смотрел на него и одним взглядом умолял: «Ты только живи. Только не бросай меня. Мы что-нибудь придумаем. На этот раз я буду рядом с тобой». Тяжёлый выбор, который был принят мгновенно, стоило услышать злосчастное: «Аргварес умирает», — увесистым грузом упал ему на плечи, не давая вдохнуть. С одной стороны — сохранение своих принципов и репутации, жена и дети, которые, скорее всего, будут в будущем маячить на горизонте, если Антон не плюнет на это дело. Но с другой стороны — живой и счастливый Арсений под боком и принятие собственных чувств, которые были очевидны с самого начала. — Я буквально могу чувствовать то, с каким усилием ты думаешь, — сквозь смешок выдал Арсений, стараясь разрядить повисшую напряжённую тишину в воздухе. — Прости меня, — сдавленно ответил Антон и схватил его руку в свою под удивлённо вскинутые брови Арсения. — Ты не представляешь, как сложно перешагнуть через себя. Мне же всю жизнь твердили о том, что я обязан жениться и завести потомство, быть хорошим мужем и главой семьи, и я верил, пока… пока не появился ты, — он зажмурил глаза, внутренне борясь с собственными устоями, и кратко поцеловал Арсения в местечко у запястья. Приятно. — Эти чувства… ты же прекрасно знаешь, что я чувствую к тебе. Мне так плохо испытывать их, ты бы знал, — из его прикрытых глаз струйками потекли слёзы, и он, как котёнок, притёрся к чужой ладони своей мокрой щекой. — Шаст… не нужно, — Арсений с болью наблюдал за страданиями своего суккуба и корил себя за то, что допустил подобное. — Нет, слушай, Арс, — Антон, не переставая крепко держать его руку, почти твёрдо продолжил. — Я не могу пока сказать тебе о своих чувствах напрямую и не могу так быстро перешагнуть через себя, но, чёрт возьми… если на кону то, останешься ты жить или нет, я тянуть не стану. — Чары всё равно не сработают, если будут понимать, что ты делаешь это насильно, — Арсений старался вразумить Антона, хоть и чувствовал, как сильно не желает делать этого. Хотелось поверить ему, почувствовать неумелую любовь и прожить остаток дней сполна, но он попросту не мог тем самым разрушить ему жизнь. Антон склонил голову в бок и, шмыгнув носом, серьёзно посмотрел на демона. Его взгляд был наполнен детской серьёзностью — и не скажешь, что этому человеку уже тридцать один год. — Тогда пойди и скажи это Диме. Или Персефоне, — неожиданно вторил ему Антон, красными глазами смотря чётко ему в глаза. — Скажи им, что ты, их родной брат, решил умереть тогда, когда появился шанс. Арсений поражённо уставился на него, не ожидавший подобного выпада, и поджал губы, смиряясь с поражением. — От тебя нужна только вера в меня, Арс, — проигнорировав молчаливую капитуляцию демона, тихим голосом продолжил умолять Антон. — Я сделаю всё, чтобы ты был жив. А уж полюбить тебя мне не составит труда, когда я практически сделал это. Под таким напористым взглядом и тяжёлыми словами, вселяющими надежду, пришлось сдаться окончательно. Пускай Арсений совершенно не верил в успех, он слабо кивнул, согласившись с Антоном, и покрылся приятными мурашками, когда Шастун крепко обнял его за талию, притянув к тебе вплотную и уткнувшись ему в грудь лбом. Он просто хотел провести остаток дней, почувствовав себя по-настоящему любимым. Пусть и теперь смертным.