***
Отечественная война 1812 года. Шёл второй месяц с её начала.
Небольшая военная база, состоящая из пары палаток, замаскированных под природный цвет, носилок с несколькими истошно кричащими от боли ранеными, врачей, снующих в разных направлениях в поисках чистой воды для промывки раны и инструментов, и солдат, пришедших с поле боя на отдых, расположилась в тенистом лесу вдали от врагов. Небо было чистым, лишь с востока тянулась тёмно-серая волна дыма и доносились запах гари и звуки выстрелов, летящих снарядов. Отряд номер шесть находился на отдыхе, пару часов назад вернувшись с разведки с вражеской стороны, куда уже завтра их отправят с боевыми пушками для самого настоящего побоища. Маленькая палатка для шести человек стояла на отшибе лагеря под высокой сосной, которая спасала небольшое убежище от палящего солнца летнего месяца. Дима (которого по-дружески назвали «Диман») был единственным в палатке, расположившись на не самой мягкой в его жизни койке и смотря в тёмно-зелёный маскировочный потолок, и думал лишь о том, как же его угораздило оказаться во время человеческой войны здесь. К нему этот конфликт не должен был иметь вообще никакого отношения. Но всё же он тут. Пропахший запахом гари и испачканный в сырой земле, когда мог запросто находиться в тысячах километрах отсюда. — Слухай, Диман, — в палатку без спроса влетел Эмиль (который в то время носил гордое имя Нестер), на старорусский мотив коверкая первое слово, и тряс отчего-то покрасневшей правой рукой. — Можешь помочь? Не хочу беспокоить наших сестёр, они и так загружены до предела. А вот и та самая причина, почему Данталиан до сих пор находился здесь, а не в какой-нибудь Италии. Эта причина глупо и забавно морщила нос и сопела от неприятной боли, часто заразительно смеялась даже в самые хреновые ситуации и никак не собиралась бросать своих товарищей во время войны за родину. — Что случилось? — обеспокоенно отозвался Дима, мигом поднявшись с койки и подлетев к парню. — Да я хотел нам покушать сварганить и случайно обжёгся. Болит адски, — Эмиль (будем звать его именно так) протянул руку вперёд и тихо прошипел, стоило Диме легко коснуться ожога пальцем. — С-сука, больно же. Дима покачал головой, сдерживая себя от того, чтобы не начать ворчать и читать нотации об осторожности — знал, что это будет без толку — и лишь подвёл Эмиля к соседней от своей койке, силой усадив его на неё. — Потерпи чутка, — шёпотом произнёс Дмитрий и наспех оглядел палатку, после чего коснулся всей своей правой ладонью ожога. Повреждённое место заныло от такого контакта, а после кожу обдало приятным теплом, снимая и забирая всю боль в ту же секунду. Эмиль пусть уже сумел привыкнуть к тому, что его товарищ никакой не человек, но продолжал с наивным детским любопытством наблюдать за каждым осторожным действием демона, не смея сказать лишнего слова. Улыбка медленно расплылась на его лице, стоило Диме, заживив рану, поднести ладонь к своим губам и коротко поцеловать его в выступающую косточку, таким образом проявляя всю свою любовь к этому земному созданию. — Я правда не хотел, ну, ты чего, — щёки Эмиля обдало жаром, но он напрочь игнорировал это, продолжая нежно и глупо улыбаться, и не забирал свою ладонь из чужих. Дима на это ничего не ответил, лишь снова поцеловал его в руку уже на месте зажившего ожога. Эмиль не понимал, что столь сильное и бессмертное существо забыло в подобном месте и нашло в таком, как он, но не спрашивал, прекрасно понимая, что не стоит. А Данталиан молчал: и о суккубах, и о том, как он впервые повстречал его за два года до начала войны в небольшой деревне около Иваново и влюбился в него так, как не влюблялся никогда; и о том, что он готов был отдать всё, лишь бы получить всю его любовь себе. Он молчал, потому что понимал: его любят, но недостаточно. Так зачем тогда портить ему жизнь этими ненужными заботами, если это не имело никакого смысла в данный момент? Данталиан думал так ровно до следующего дня, когда их вывели на поле боя. Пули свистели над головами, пролетая по пыльному небу и попадая в трясущиеся баррикады. Был слышен лишь грохот и крики товарищей. Всё пошло не по плану в одну злополучную секунду. Дима всего лишь отвернулся, всего лишь не успел выстрелить во француза вовремя, чем тут же поплатился. Не прошло и мгновения, как тело, что стояло на защите прямо рядом с ним, без сил рухнуло на землю и закряхтело от боли. — Дим. Данталиан не хотел оборачиваться. Он знал, что увидит, если сделает это. Он понимал, что не сможет помочь. Но был ранен не просто какой-то товарищ. Был ранен его Эмиль, его родственная душа. — Нет-нет-нет, — он оказался около него за пару мгновений, подхватив раненого и прижав к себе. Глаза заметались в панике, не зная, что сделать в этом случае. Под камуфляжем прямо в районе живота расползалось ярко-красное пятно. Пуля задела жизненно важные органы, застряв где-то внутри. — Я что-то придумаю. Только не умирай, хорошо? Не умирай, потерпи немного, — нервно заговорил Дима, аккуратно положил раненого на землю и, игнорируя всех в округе, прижал обе ладони к животу, чтобы замедлить кровотечение. — Сейчас всё будет хорошо. Никто больше не выстрелит в тебя, я обещаю. Эмиль продолжал бледнеть прямо на глазах. Ничего не помогало излечить его, ведь демоны не могут вылечить смертельные раны. — Дим, — осознав, что ничего не поможет, сипло прошептал Эмиль и слабой ладонью обхватил его руку, полностью испачканную в крови. — Не стоит. Данталиан выглядел отчаявшимся: его губы тряслись, не в силах промолвить хотя бы слово, руки от безысходности меняли положение на животе в попытке исцелить рану, а глаза безостановочно слезились. Из груди вырвался громкий всхлип, переходящий в тихий собачий вой. — Всё… хорошо, — Эмиль мертвенно бледными губами выдавил на своём лице слабую улыбку и сощурил глаза, когда Дима прижался грязными от пыли губами к его щеке. Он жался к нему, как котёнок, и одним только взглядом просил не бросать его. Не сейчас. Не тогда, когда у них есть шанс быть вместе. Он уткнулся лбом в его грудь и истошно зарычал от безысходности, не зная, что делать. — Я обещаю тебе. Я найду тебя в следующей жизни, — как в бреду, стал шептать Дима и слепо поцеловал его в щёку, сжав слабую ладошку в своей. Эмиль нашёл в себе силы сжать эту ладонь сильнее и помутневшим взглядом с улыбкой посмотрел в его глаза, когда тот поднял на него заплаканный взгляд. — Я буду ждать, — прошептал он искренне, хотя по скатившейся по щеке слезинке было понятно — он не верит, что подобное является возможным, но очень хочет надеяться на это. Он в последний раз выдавил из себя слабую улыбку и закрыл глаза навсегда, издав напоследок тихий выдох. Данталиан зашёлся в громком рыдании, прижимая мёртвое тело к себе и умоляюще целуя его ладонь. Ладонь, которую ещё вчера он лечил от ожога. У живого Эмиля.В 1911 году Эмиль вновь появился на свет.
Родился он в Беларуси и жил вполне обычной жизнью ровно до четырнадцати лет. Суккубы всегда забывали свои прошлые жизни. Никогда не было ошибок, всё шло, как по плану: они жили свои жизни и умирали, после возрождались вновь, напрочь забыв о своём прошлом. Но что-то в этот раз пошло не так, как у остальных. В ту ночь, в свой день рождения, он проснулся от кошмара. Перед глазами виднелась картина военного поля, в ушах стоял шум от пролетавших мимо него снарядов, а сам он, смертельно раненый от пули, лежал в руках у убитого горем мужчины. Юный Эмиль громко дышал, не веря в происходившее там, но всё казалось таким реальным — даже в носу, кажется, остался запах земляной пыли. Кое-как дождавшись утра, он с первым криком петуха вылетел из дома в местную библиотеку с архивами со времён Отечественной войны. До сих пор не веря в увиденное, он прошерстил кучи документов и с огромными усилиями на третий день поисков обнаружил старое и потрёпанное дело. Нужное было найдено. «1812 год. Шестой отряд, состоящий из следующих лиц: 1. Главнокомандующий отряда — Минский Дмитрий Александрович; … 6. Рядовой — Высоких Нестер Константинович». От увиденного глаза сами по себе полезли на лоб. Это было его фото (точнее его повзрослевшей копии) и фото того самого мужчины из его сна. Он не мог ошибаться, но для уверенности стал копаться глубже в своём деле. «Погиб 24 августа 1812 года от пулевого ранения в живот во время военной операции». Всё сходилось. Весь его сон совпадал до мелочей. Такое не могло создать обычное детское воображение — Эмиль был уверен в этом, но совершенно не знал, как отыскать нужного ему человека. Было решено повременить с поисками до своего совершеннолетия. Но сны продолжались, и вот уже Эмиль до мелочей помнил все повадки необходимого ему человека, и его привычку забавно морщить нос, и его настоящую сущность, и его маленькие тайны. Иногда он слышал даже его заразительный смех, который табуном мурашек отдавался по всей смуглой коже, доходя даже до области около шеи. Это всё придавало надежды на то, что их встреча однажды состоится. По наступлении совершеннолетия запал немного поутих. Сны всё также подкидывали новые и новые картинки, проецируя ранее незаметные детали и создавая в голове образ того самого существа, которого ему так не хватало. Но реальность жестоким сапогом била под дых, выбивая всю надежду за считанные секунды. Эмиль переезжал из города в город в поисках хотя бы толики информации, но находил лишь призрачные фотографии тех лет и совсем ничего о новой личности Димы (если его до сих пор вообще так звали). Однажды он даже сумел отыскать сводку в одной захудалой газетёнке о демонах и нашёл много интересного о них, но он не имел и малейшего понятия ни о настоящем имени Дмитрия, ни о том, вызовет ли Эмиль того самого, а не его возможного брата, который будет совсем не рад этому. Да и что уж говорить: он не особо верил в то, что кто-то вовсе явится на его вызов. Хотелось не просто отыскать нужную информацию — хотелось перестать жить грёзами о невозможном и таком желанном: услышать заразительный смех вживую, ощутить чужие касания на себе, обнять и почувствовать тепло тела в настоящем, а не только в его редких снах. Родители не понимали, считали его сумасшедшим и не верили в то, что их сын решительно гоняется за «призраком» из своего воображения. Они лишь читали наставления о том, что пора бы уже остепениться и закончить институт по выбранной им специальности журналиста, а никак не гоняться за несбыточным. И в один момент Эмиль просто прекратил вести беседы об этом с кем бы то ни было. В тот момент, когда ему стукнуло двадцать один, Эмиль только-только переехал в Лебедянь, которая находилась в Липецкой области при СССР. Он на время забросил учёбу и нашёл неплохой заработок в небольшом местном газетном издании, где по воле случая познакомился с Булгаковым, писателем, который оказался тем единственным человеком, кто слушал все его бредни, с любопытством расспрашивал и с удовольствием делился с ним уже своими историями. Михаил верил в рассказы парня о демонах и иногда для чего-то делал пометки в своём недавно купленном блокноте, что-то с задумчивым видом записывая в него и задавая всё новые и новые вопросы. Эмиль даже частенько стал наведываться к нему на квартиру на чашечку чая, с наслаждением слушая о новом произведении писателя, которое пока находилось лишь в стадии мечтаний. Была промозглая осень 1932 года. Эмиль с сумкой наперевес, наполненной новыми выпусками газет, сквозь грибной дождик, хлюпая по лужам, направлялся на чашку чая к Булгакову. Тот обещал поведать о персонажах его новой книги, название которой Михаил даже пока не сумел придумать, но был уверен, что та в своё время произведёт тотальный фурор среди читателей. Дождь неприятно затекал за шиворот пальто, пробирая холодом до самых костей, а всё о чём думал Эмиль — как бы не промокли купленные газеты, в которых могла быть хотя бы толика информации. Надежда на поиски тухла на глазах, сны вызывали всё меньше эмоций и становились до жути однотипными и привычными, не показывая ничего нового и не наталкивая на улики. Иногда Эмиль боялся проснуться и осознать, что все его поиски оказались напрасными… Он боялся потерять смысл. — Я принёс твой любимый чай с чебрецом! — только зайдя за порог небольшой квартиры, во всеуслышание сказал Эмиль, оттряхнув волосы от капелек воды и скинув сумку на стоявший около входной двери стул. В ответ ему никто не ответил. Зато из гостиной, самой дальней комнаты квартиры писателя, доносился усталый голос Булгакова и чересчур резвый и громкий — незнакомца. Эмиль, не скрывая своего любопытства, стащил со своих плеч промокшее пальто, глыбой скинул его на всё тот же стул, снял со своих ног ботинки и прошагал по направлению к издаваемым звукам. Комната была мало обустроена: стояли лишь пара кресел, маленький столик с кучей газет, небольшой шкаф с одеждой и только. Булгаков расположился на одном из кресел, которое выцвело на солнце и потеряло всю свою краску, тихо и немного устало дышал; его глаза были прикрыты ладонью, а голова — откинута на спинку. Создавалось ощущение, будто писателю надоело слушать своего болтливого гостя. — Я же не заставляю тебя копировать мою внешность или повадки! Просто имя, ничего большего. Кажется, незнакомец вовсе не замечал усталости Михаила и оттого продолжал галдеть. Это был довольно статный мужчина средних лет. Сам он был одет в длинное чёрное пальто, доходящее ему до колен, под ним была заметна белая идеально выглаженная рубашка, а также пёстрая ярко-красная бабочка, которая единственным пятном выделялась из общей мрачной массы; на голове виднелась элегантная мужская шляпа с каким-то забавным искусственным пером, а на коленях будто ненужным грузом валялась складная трость. Его лицо менялось каждую секунду: губы то и дело складывались в различные улыбки (переходя от пошлого прикуса до незатейливого смешка), тёмно-зелёные глаза не находили нужного места и торопливо бегали из одного конца комнаты в другой, нос забавно морщился каждый раз, стоило ему замолчать, что делало его похожим на морского котика, а брови меняли своё положение каждый миг, будто жили своей собственной жизнью. — О, Эмиль. Прости, мы, видимо, не заметили тебя, — Булгаков наконец оторвал ладонь от глаз и, помассировав виски, слабо улыбнулся ему, словно был рад хотя бы на секунду заткнуть гостя. — Знакомься, это мой новый знакомый… — Воланд! — мужчина будто потерял весь свой интерес в разговоре с Булгаковым и, резко его перебив, неожиданно подскочил, в ту же секунду оказавшись напротив Эмиля и протянув ему руку для рукопожатия. — Можете звать меня Воланд. — Эмиль, — немного неловко отозвался парень, пожав незнакомцу руку. В голове закрутились медленно кряхтящие шестерёнки, которые пытались вспомнить, отчего это имя было ему настолько знакомо. Он где-то встречал его в одном из прочтённых им сводок? Воланд продолжал стоять напротив него, не смея двинуться с места. Его глаза по-странному сощурились и сверкнули непонятным любопытством, после чего на лице расползлась широкая чеширская улыбка. Булгаков, заметив возникшую неловкость, исходящую от Эмиля из-за поведения незнакомца, поспешил вмешаться в их разговор-тишину: — Знаете, мой друг, ваше предложение о включении именно вашего имени в книгу звучит очень интересно. Имя подходит и имеет довольно старые корни, но я не понимаю, с чего вы решили, что я сделаю это, — писатель потянулся к небольшому столику, взяв себе в руки чашку остывшего чая, и сделал глоток, немного поморщившись от горечи. Воланд помолчал на его слова несколько секунд, всё также со странным интересом продолжая разглядывать Эмиля со всех сторон, словно пытался найти в нём что-то только ему необходимое; после чего кратко хмыкнул и повернул голову в сторону Булгакова. — Вы не верите в то, что я вам рассказал о себе, Михаил Афанасьевич? Писатель на его вопрос вновь устало вздохнул, а затем перевёл будто умоляющий о помощи взгляд на Эмиля. — Вы упомянули демонов, я не особо в них верю, хотя достаточно заинтересован этой темой. Знаете, в этом вопросе больше смыслит Эмиль, — он указал рукой на продолжавшего мяться в дверях парня и нагло спихнул на него ответственность разговора. — Правда же, Эми? Воланд, услышав это, вновь обратил весь свой взор на парня и заискивающе улыбнулся, приподняв правую бровь в любопытстве. Эмиль, услышав то, что разговор зашёл о демонах, весь подсобрался — всё же редко с ним кто-то болтал на подобную тему, помимо Булгакова. — Да, я изучаю этот вопрос долгие годы, с четырнадцати лет. Возможно, для вас прозвучит это глупо, но я словно помню свою прошлую жизнь, которая была прочно связана с одним из демонов. Воланд, услышав его слова, удивлённо приподнял брови вверх, не переставая улыбаться. Его глаза снова странно блеснули своей тёмной зеленью. — И как же звали того демона? Эмиль немного стушевался, не особо понимая, почему после всего произнесённого им, незнакомец решил задать именно такой вопрос, но всё же поспешил ответить: — Дима. Лицо Воланда за какие-то секунды приобрело несколько эмоций сразу, переходя от одного к другому: удивление, осознание, неописуемый восторг. В один момент он расплылся в слишком широкой улыбке, которая больше доводила до ужаса, нежели располагала его к себе, а затем отчего-то громко прошептал: — Нашлась пропажа. После сказанных пугающих слов Воланд щёлкнул пальцами — в ту же секунду погасла единственная для чего-то горящая свечка на столике, а сам он в одночастье испарился, будто его никогда здесь и не было. По коже Эмиля прошлись мурашки, и он отшатнулся назад, словно пустое ничего могло ненароком коснуться и его, утащив с собой в неизвестность. Булгаков, завидев произошедшее, подавился чаем и громко закашлялся. Повисшую тишину никто не смел нарушить. Да и не особо успел, ведь буквально через минуту потухшая свечка снова зажглась сама по себе красным пламенем, а в комнате из ниоткуда появились двое — всё тот же Воланд и неизвестный мужчина. Второй был повёрнут к Эмилю спиной, и было сложно разглядеть его лицо, но вот внешний вид… На нём была натянута белая рубашка с чёрными линиями, которая в некоторых местах была не особо хорошо проглажена, но создавала свой особенный шарм; а также бежевые брюки с лямками, которые были перекинуты через довольно широкие плечи. — Если ты притащил меня сюда вновь только ради того, чтобы показать очередную чушь, я тебя собственными руками придушу, Воланд. Даже и не подумаю о том, что ты мой брат, — донёсся грубый и злой голос мужчины. — Потом спасибо скажешь, — Воланд расплылся чеширской улыбкой и силой развернул незнакомца передом к Эмилю, который замер, как вкопанный, стоило осознать, кто именно находится перед ним. Эмиль жадно забегал глазами по Диме в попытке понять одно: помнят ли его и стоили ли все его старания того? Он не смел произнести ни слова, как и мужчина, который просто застыл каменной глыбой перед ним. Было непонятно, узнал ли тот его и знает ли вообще. Данталиан же не знал, что делать. Парень, которого он все эти годы искал по другим странам, вновь оказался в России, в которой его чисто физически не могло быть (только если, конечно, он не решил вновь сюда переехать). Играло и то, что Воланд просто поставил его перед фактом, не дав Дмитрию самостоятельно вклиниться в жизнь своего суккуба и начать строить всё заново. Он был уверен, что его просто не могли узнать. Но его не просто знали — его помнили до мельчайших деталей. — Ладно, — Эмиль не выдержал нервирующей его тишины и просто не мог держать язык за зубами тогда, когда перед ним стоял тот самый, кого он искал все эти годы. — Сейчас я буду говорить, скорее всего, полнейшую чушь, потому что я до сего дня не был уверен в реальности своих снов, но я всё же попробую, — он несмело подошёл к мужчине ближе и опустил голову вниз, чтобы не было настолько стыдно. — Я помню войну против Франции. Я помню только нашу палатку, которую мы вынесли за пределы лагеря и проводили там ночи только вдвоём. Я помню твой смех настолько отчётливо, что мне иногда мерещится, словно я слышу его отовсюду. Я помню то, что любил тебя до безумия и не хотел расставания, хотя понимал, что это неизбежно. Я помню то, как меня ранило в живот, и то, как ты пообещал, что… — Найду тебя. Данталиан в шоке смотрел на него, не веря в то, что его суккуб помнил его. Он не мог осознать то, что его суккуб не просто помнил, он любил его точно также, как сто лет тому назад. Его глаза забегали по ничуть не изменившемуся лицу любимого человека, а губы сами по себе расплылись в нежной улыбке. Эмиль, услышав произнесённую фразу, резко поднял голову на мужчину. В ушах зашумело от осознания того, что он не ошибся, что ему не причудились те воспоминания и сны. Его губы задрожали от подступивших слёз, а сам он мгновенно прижался к мужчине, который схватил его в свои объятья. — Прости, что не сдержал обещания. Я искал. Так долго искал, — Данталиан уткнулся носом в тёмную копну волос и слепо поцеловал парня в макушку. — Но ты всё же нашёл.***
Арсений расплылся в улыбке от нахлынувших воспоминаний. Их история тогда закончилась хорошо для всех: Данталиан обрёл своего суккуба, Эмиль был по уши влюблённым и не отходил от него ни на шаг; Воланд лишь глумился и из раза в раз хвастался тем, что собственноручно свёл их двоих; а Булгаков после неожиданного исчезновения всех троих из его квартиры решительно выпил успокоительного, запив всё это дело чаем с чабрецом, купленным Эмилем, и всё же включил имя Воланда в свою книгу. Как одного из главных героев, естественно. Эта история доказывала одно: у Аргвареса ещё есть шанс обрести своё счастье и завоевать ответные чувства своего суккуба. Небольшой, конечно, шанс, но не нулевой. В тот момент, когда Персефона громко засмеялась из-за попытки Эмиля спародировать хмурое лицо Ксафана, на телефон Аргвареса пришло сообщение: Антон. 10:12 Кажется, я забыл куртку в той церквушке. Можем сегодня вечером добраться туда? И жизнь понеслась дальше.