Дура

— Раз, два, три… Красивые. Кей считала их так же, невесомо касаясь пальцами. — Четыре, пять, шесть… Проводила созвездия, особенно любила от щеки до подбородка, когда большим пальцем случайно задевала верхнюю губу. — Семь, восемь, девять… Непослушная прядь снова и снова выбивалась: заправляла за ухо, и смеющиеся карие глаза смотрели в ответ. Вглубь, касаясь самого неприкосновенного. — Десять, одиннадцать, двенадцать… Начинала бояться. Бояться румянца на щеках, а точнее той, что могла его заметить. Резко отворачивалась. Бурчала «дура» и уходила — неважно, куда. Подальше. — Двенадцать, тринадцать, четырнадцать… Черт, я кажется, сбился! Он смеётся. Ямагучи смеётся в ответ, пока грудная клетка Кей разрывается изнутри. 67. На лице. На плече их чуть больше — 86. На левом. На правом — 78. — Обожаю твои веснушки. Однажды, я их все пересчитаю. Мечтай, кретин. Когда научишься считать не только до пятнадцати. Потому что на предплечье их 79 — на правом. На левом — 83. — Оставь ты эти веснушки! — смеётся Тадаши, кокетливо склонив голову, — Лучше посмотри на мою подачу! Доверить баскетболисту оценивать твою подачу — Ямагучи, ты и вправду дура. «Дура, чьи действия — это деление на ноль» — думает Цукишима и делает подачу. — Со-о-о-отни раз видел, — сладко тянет он, продолжая блуждать пальцами по её лицу, — Побудь лучше со мной. Я из-за тебя тренировку пропустил. Делить на ноль нельзя. Нельзя, нельзя, нельзя. — Тогда не стоило. Я ни за что не пропущу тренировки. Я должна много и усердно работать, чтобы стать как Цукки! Нельзя. Нельзя. Нельзя… — Хей, Цукки! Потому что делить на ноль, значит получить бесконечность. Бесконечную дружбу, когда она догоняет. Бесконечные объятия, которые она обожает, а Цукишима почему-то не против. Бесконечную заботу, когда вместо своей резины в школьной столовой, она делит с ней свой бенто и добавляет побольше риса, зная, как Цукки его любит. Бесконечный омут, из которого она не может вынырнуть. Бесконечные веснушки, которые она никогда не устанет пересчитывать. — Привет, Ямагучи. Голос холоден. Холоден всегда. Правда, когда она приводит своих хахалей на площадку, подо льдом грозится растечься лава. — Познакомься, Цукки! — она рукой указала на стоящего рядом блондина, — Это — Иошито Судзуку! Он мило улыбнулся, помахав рукой. Она отвела взгляд сразу же. — Привет Иошито Судзуку, с которым Ямагучи провстречается неделю и бросит. Тадаши заливается краской и тихо что-то лепечет про грубый юмор подруги. — Запоминать не буду, ты уж извини. — добавила она, ударив мячом прямо в сетку. Ему такое явно не нравится. — Цукки! — заливается краской Ямагучи, смущённо ссутуливая плечи. Он поправляет волосы, какое-то время разглядывая Кей. Переводит взгляд на Ямагучи и, развернувшись к выходу, небрежно кидает: — Я, пожалуй, вернусь на тренировку. Позвони, когда передумаешь равняться на глыбу айсберга. Тадаши на секунду поддаётся вперёд, словно хочет догнать (как надеется Кей) своего бывшего. Но останавливается и потеряно смотрит в пол. Поднимает мяч и продолжает тренировать пинч-подачи. *** Следующий — хоккеист. Модельную внешность портит только выбитый зуб. Не высмеять который, Кей, конечно, не может. Сказав что-то не внятное, уходит и он. А Ямагучи снова молчит, уткнув взгляд в пол. Ссутуленные плечи дрожат сильнее. *** 15. Первые отношения у Ямагучи были с соседом. Продлились недолго: спасибо наблюдательности Цукишимы, заметившей его, около местного кафе, с другой девушкой. Вторые, шестые, седьмые, восьмые, одиннадцатые были похожи на первые. Третьи, четвёртые, девятые, двенадцатые, пятнадцатые — всплошь несчастные хоккеисты с выбитым зубом. Пятые, десятые, тринадцатые и четырнадцатые — нежные баскетболисты, не понимающие специфичного, уникального юмора её лучшей подруги. Тадаши молчит всегда. На каждую шпильку, что подруга пускает без остановок на каждого нового парня. И Цукишима понимает, что иногда — почти всегда — перегибает палку. Или вовсе её ломает. Но не понимает, почему. После ухода очередной неженки, она лишь усмехается, предлагая сходить за мороженым. Ямагучи молчит, но без стыда на лице. Без привычного розового румянца, без привычной смущенности. — Перестань уже вести себя, как последняя сука! — кричит Тадаши, сокращая между ними расстояние. Цукки пугается, не совсем понимая, чего именно. То ли жара тела, что исходит от подруги и с каждой секундой становится ближе, то ли её гнева, что разрастается по лицу все дальше, затмевая даже улыбающиеся веснушки. — Ты критикуешь каждого моего парня ни за что! Почему ты это делаешь?! — голос отдаёт хрипотой, — За что ты меня так ненавидишь?! В горле ком. Плевать на совесть, что давно закрыла глаза на её поступки — Тадаши считает, что она делает это из ненависти или неприязни к ней. Хотя всё совсем наоборот. — Сдурела? — хмурится она, хотя голос все же вздрогнул, — Я делаю это для твоего же блага! Тадаши буквально задыхается от злости. — Значит, делаешь это неправильно! — Тадаши ниже, но сейчас, маленькой себя ощущает Кей. А ещё, она подошла ближе, взглянув ей прямо в глаза, и Цукишима не может просто убежать, — Пусть я и не провстречалась бы с ними и недели, но кто знает, был ли у меня шанс на более длительные отношения?! Откуда теперь знать?! Откуда тебе знать?! Цукки скрипит зубами, вглядываясь в её глаза. Зелёные, но теперь по-ядовитому. Но всё ещё такие же красивые. Она не знает, что ответить, но открывает рот. — Какого чёрта ты лезешь в мою жизнь?! По коже прошёл холод, а в низу живота неприятно потянуло. В висках застучало, и Цукки почувствовала себя пусто. Опустошенно. — Я ничего за тебя не решаю, — отвечает она усталым холодным тоном, — Я просто говорю то, что вижу. Я не виновата, что они не хотят принимать правду. — Правду? Цукки, да ты просто грубишь! — Раньше тебя это не волновало. — голова начинает болеть больше, и разговор просто хочется закончить. — Раньше это не отбивало около меня парней! Цукки поправляет очки и поворачивается спиной. — Ясно. Больше не буду мешать твоим отношениям. Уходит, не обернувшись ни разу. Не зная, когда ещё прикоснётся к этим веснушкам.